Леший.
-- Милка, - тихонько позвал он. И не услышав ответа, крадучись, вошел в полумрак комнаты. Разумеется. Опять не дождалась. Он остановился у тахты, и некоторое время любовался представшей его глазам картиной. Любимая жена, подоткнув под щеку обе ладони, сладко посапывала, наверняка, видела уже не первый сон. Он еще немного задержал взгляд на сомкнутых ресницах и грациозной фигурке, вырисовывающейся под простыней. Потом устало стянул через голову свитер, осторожно, чтобы не загреметь содержимым карманов, снял брюки, юркнул под одеяло. Раньше бы он не позволил Милке вот так бессовестно спать, прижался бы к ней всем телом, покрыл бы поцелуями ее нежную шею, и снова была бы у них сумасшедшая ночь. Но сегодня он так устал. Так устал. Он знал, что сон, который набросится на него, как только голова коснется подушки, его не освежит. И утром свою разбитость, он тщетно попытается отогнать холодным душем и двумя чашками крепкого кофе, который так умело, варит Милка.
Милка…Она уже снилась ему…. Его нежная, красивая Милка. И как она не понимает, что это все для нее: и его работа без выходных, и его желание угодить капризным хозяевам, и не упустить свое, так трудно доставшееся ему, тепленькое местечко. Каждый раз он терпеливо объяснял жене: надо чуть-чуть потерпеть. Его постоянные отлучки с лихвой компенсируются в их таком еще долгом и счастливом совместном будущем. А сейчас ему Павлу Лешакову, парню с московской окраины, надо пахать. Пахать…. Неужели Милке не ясно, что с его теперешним окладом они много чего смогут. Он сто раз ей описывал их будущих дом, их родовое гнездо, где родятся их с Милкой дети. И пусть этот дом не будет столь шикарным и пафосным, как у его теперешних хозяев. Но Пашка Лешаков уже многому научился за эти полгода, много чего перенял от своих работодателей.
Первое, что он испытал, попав на собеседование к Федору Константиновичу, был шок. Трехэтажный коттедж, к которому вели посыпанные цветным гравием дорожки, причудливо постриженный газон, фонтан в виде фигуры ангела и разгуливающие павлины перед парадным входом заставили парня затрепетать. Изысканная обстановка каминной, где Пашкины ноги тут же утонули в длинном ворсе роскошного ковра, и привезенный на столике вышколенной прислугой ланч, добавили ему впечатлений. Но настоящим нокдауном для парня был хозяйский гараж. Да нет, скромное слово гараж не подходило к этому шикарному мини авто парку. Пашка дар речи потерял и только тряс головой в такт объяснениям хозяина. Два последних немца из каталога «Брабус», Ландкрузер, представительский седан хозяина и сверкающая, ни с чем несравнимая Ямаха (мечта его подросткового возраста). Он с благоговением сел за руль новенького блестящего джипа, которому и предстояло стать на ближайшее время местом его работы. «Семейный шофер», - так значилась его должность в подписанном обеими сторонами контракте. Единственным пунктом, который его поначалу смутил, и на миг перед мысленным взором всплыло лицо Милки, был ненормированный рабочий день, который на деле и оказался работой от зари до зари без выходных. Но это было только мгновение, а дальше на бумаге стояла очень впечатляющая цифра, с которой спорить было глупо. Есть такие цифры. Есть. И с ними трудно не согласиться.
Он вспомнил, как они тогда ликовали с Милкой, тут же побежали на выданный аванс одевать Пашку по требованиям контракта. Да, в том контракте оговаривалось почти все: внешний вид шофера, телефонный тариф, комната временного ожидания хозяйских распоряжений, расходы на обед, ужин, специальный пункт о неразглашении частной жизни хозяев и прочее, прочее….
Уже на следующий день, постриженный и надушенный (жена постаралась) Пашка, предстал пред хозяйские очи. Добирался тремя транспортами из их неблизкого Перова. Он быстро смекнул, что первым очком в его пользу на время испытательного срока станет точность. Поэтому ровно в семь утра в новом с иголочки костюмчике и отутюженной рубашечке он стоял у дверей коттеджа.
Первое, чему он довольно быстро обучился на новом месте – не терять лицо. И хотя глаза его каждый раз, замечая необычное, совершенно непохожее на его прежний образ жизни, поначалу округлялись, он скоро научился оставаться в маске невозмутимости и холодного безразличия. К тому же интуитивно Пашка понял, что его новым работодателям будет претить подобострастность и угоднические лакейские манеры, и он старательно держал марку вежливого достоинства.
От природы порывистый и впечатлительный Пашка вынужден был поначалу себя крепко держать в руках. Ведь в чужой монастырь со своим уставом не ходят. И дурное настроение хозяев, и настороженное отношение к нему, новичку, прислуги, и тысяча мелочей, в которые он был обязан сразу же вникнуть, выкачивали из него немало энергии. Поэтому возвращался домой выжатый как лимон. Дома его встречала соскучившаяся жена, остывший ужин и глубокий недолгий сон. Правда Милка со своими расспросами не сразу давала ему отдых, да и самому Пашке нужно было выговориться, поделиться впечатлениями прожитого дня. И хотя он подписал бумагу о неразглашении – Милка была надежна как швейцарский банк. Она умела молчать. Это Пашка хорошо помнил и, в тайне, глубоко уважал жену. Милка… его верная, преданная Милка….
-- Паша! – жена изо всех сил тормошила его, он с трудом разлепил глаза, не сразу услышал настойчивый звонок в дверь. Как был, в трусах и майке, направился в прихожую, поглядел в дверной звонок и уже через мгновение радостно открывал дверь.
-- Дрюня! Чертяка!!! Ты – откуда? – невысокий Пашка утонул в богатырских объятиях ночного гостя.
-- Здорово, десантура! Дай-ка я на тебя погляжу!!!! Да ты че, Леший, так себя загнал? Кожа да кости! Ни за что бы не узнал тебя, братан, на улице!!!
-- Зато тебя, Дрюня, ни с кем не спутаешь – хохотнул довольный Пашка, - Все такой же хлопчик – циклопчик!
-- А что нам, уральским сделается? Это вы тут, на московских сосисках загибаетесь.
-- Ну ладно тебе, проходи! Милка! – позвал он кутающуюся в халатик жену. – Принимай дорогого гостя и давай чего - нибудь покрепче нам принеси. Да не бойся, - он ободряюще подмигнул ей, - ты же знаешь, я только чокаюсь. Ух, - он поглядел на часы, - давай, Зая, пошустрее, мне уже через час собираться надо.
2
Пашка любил это утреннее время, когда еще можно проскочить без пробок и выехать за МКАД, не тратя нервы. Он всегда выезжал из дома заранее. И здесь, на шоссе, которое по обе стороны, обрамляли вековые сосны, чувствовал себя счастливым. Это были его, только его минуты свободы от всего и всех. И пусть он не выспался, и, его помятое от сна, лицо не сразу примет приличный вид, здесь на загородном шоссе он чувствовал себя хозяином жизни. Да и в правду, чего Бога то гневить. Все у него, у Пашки Лешакова, Лешего, как называли его еще со школы, неплохо, даже отлично складывается: жена – красавица, работа - денежная, здоровье тоже не подкачало. А все остальное, как он любил повторять: купим. Сегодня, жаль, ему не удастся завернуть в заветную рощицу и сделать несколько таких ему необходимых подтяжек на руках. Ведь уже через пару недель езды за баранкой он ощутил, что так дело не пойдет. Ему, если он не хочет потерять работу, надо серьезно качать спину, да и вообще, всего себя, потихоньку, в форму приводить. Вот он и облюбовал себе в рощице эдакий «природный тренажер» – дуб с перпендикулярными стволу толстыми, крепкими ветвями. И до сего дня никогда не изменял своей привычке, на десять – пятнадцать минут, не доезжая хозяйских владений, на утреннем холодке, в любую погоду хорошенько себя разминал. Спасибо армейскому старшине, который им с ребятами спуску не давал. Как же потом это все пригодилось и в армии и на гражданке. Но сегодня он припозднился. Это же надо, кореш его армейский, с которым столько пройдено, Андрюха Егоров, спустя столько лет его разыскал. Да, это, безусловно, для Пашки радость. Этой ночью они пусть недолго, но очень душевно посидели. Пашка распорядился, чтобы жена постелила гостю на кухне. Пусть его боевой товарищ поживет у них некоторое время. У Дрюни же вообще настрой оказался серьезный. Приехал в столицу на заработки, просил друга за него словечко замолвить хозяевам. Пашка вдруг вспомнил, что Федор Константинович, как раз, подбирал нового секьюрити в дом.
-- Это что за слово такое модное? – спрашивал его после третьей рюмки Андрюха.
-- Охранником пойдешь, десантура?
-- Это мы с большой охотой. Спроси у них, Леший, обязательно спроси, а вдруг я им подойду.
-- Только ты учти, тут дисциплины похлеще, чем у нас в учебке была. Про спиртное вообще забыть придется, да и график работы может быть такой, что назад в свою Пермь запросишься.
-- Ты меня, Леший, графиками своими не пугай. Пуганные мы.
-- Это точно. Помнишь, как тогда в грозу прыгали?
-- Ага, - Андрей освежал себе рюмку, - а то…. Сколько же лет прошло, Леший? Девять? Десять?
Они помолчали немного, потом стали одного за другим вспоминать всех ребят, с которыми пришлось пройти суровую, но такую нужную им школу выживания. Как выяснилось, семьи у Дрюни не сложилось, но за Пашку он искренне порадовался, и как только Милка вышла с кухни, сделал товарищу одобряющий знак.
Поворот, еще поворот, и вот Пашка уже на пропускном пункте их элитного поселка.
Парень вдруг вспомнил, что сегодня не сможет сдержать обещания, данное утром жене не задерживаться и заняться армейским товарищем. Как же у него из головы вылетело! Сегодня хозяйка - именинница, и он вынужден будет полночи развозить припозднившихся гостей по домам.
Хозяйка. Инга Сергеевна. Тьфу, ты, как же он чуть не забыл. Пашка почти доехал до нужного коттеджа, но тут же резко развернулся и направил машину к ближайшему цветочному магазину. Он хорошо помнил, что все магазины в их поселке круглосуточные. И этому есть разумное объяснение. Купить здесь можно все и всегда, но за тройную цену. Он притормозил, торопливо вошел в магазинные двери, на ходу вспоминая, какие цветы любит хозяйка.
-- Павел Иванович, - Пашка обернулся и облегченно вздохнул. Вот кто ему даст нужный совет. Повариха Таня, как и положено людям ее профессии, полная, румяная, как пироги, которые она так мастерски стряпала, уже расплачивалась, принимая из рук продавщицы огромный букет роз.
-- Таня, так мне тоже, что ли розы подарить, как ты считаешь?
-- Не знаю точно, Павел Иванович, но мне помнится, что Инга Сергеевна насчет розария распоряжалась в саду. Вот я и подумала…
-- Ладно. У тебя красные розы, а я белый букет подарю. Ну, чтобы разнообразнее было.
Инга Сергеевна! Пашка увидел ее впервые в аэропорту, когда встречал по поручению Федора Константиновича самолет из Милана. Никогда до сих пор не приходилось ему загружать столько багажа, состоящего из коробок и объемных шуршащих пакетов с популярными логотипами, в машину. Сначала он подумал, что хозяйка- владелица модного бутика. Но потом, рассмотрев, севшую в салон молодую ухоженную даму, сразу понял, что подобные женщины для работы не созданы. В Инге Сергеевне было прекрасно все: идеальная жемчужная улыбка, фигура манекенщицы, ухоженные роскошной волной расплескавшиеся по плечам, медового оттенка, локоны, гладкое, без единой складочки, лицо. Инге Сергеевне спокойно можно было дать не больше двадцати пяти, если бы не умудренные жизнью, холодные, без блеска, глаза. По дороге с аэропорта, небрежно разминая холеными пальцами сигарету, она задала ему пару вопросов и, удовлетворившись ответами, весь оставшийся путь отдавала по телефону распоряжения прислуге.
Прислуга. Да, у этой «барыньки», как мысленно окрестил ее Пашка, была целая армия прислуги. И управлялась ею хозяйка с ловкостью полководца. Повариха Таня, Танин муж, дядя Леня, разрывающийся между работой в саду и хозяйственной текучкой в доме. Но руки у дяди Лени были, и в правду, золотые. Он умел абсолютно все: повесить, прикрутить, починить, привинтить что угодно и к чему угодно. Хозяйка была к нему особенно расположена и только дяде Лене единственному позволялась на ужин рюмочка – другая. Помимо семейной пары садовника и поварихи, приходящей горничной и охранника, в доме постоянно жила няня. Хотя няня вряд ли уже была такой необходимостью для единственного хозяйского сына, вступающего в подростковый возраст. Но надо отдать должное родителям, мальчишка не был избалован, держался в рамках строгой дисциплины, воспитывался по английскому образцу: ранний подъем, бассейн, школа, после которой следовало четко выверенное расписание секций конного спорта, тенниса и вождения. Вот тут - то Пашка и зарекомендовал себя с лучшей стороны. Ему было приятна компания парнишки, да и сам юный Ярослав Федорович к нему потянулся. Всякий раз подросток с нетерпением ждал своего автоинструктора и, не без удовольствия ему подчинялся. И хотя сам Пашка специально ничего для этого не делал, симпатия юного Ярослава к водителю была весомым аргументом для хозяйки, особенно в первый месяц испытательного срока.
Сегодня атмосфера в доме царила приподнятая, праздничная. Несмотря на ранний час Инга Сергеевна в легком домашнем платье, с уложенными накануне локонами, принимала поздравления. В каминной по всему периметру в напольных китайских вазах высились роскошные букеты. Инга Сергеевна обворожительно улыбалась, в знак признательности позволяла обслуге целовать себя в щечку. Пашка тоже подошел, вручил свой букет и, смущаясь, чмокнул хозяйку, уловив на мгновение тонкий аромат ее ухоженной кожи. Инга Сергеевна, по обычаю, заведенному в доме, пригласила всех присутствующих на праздничный ланч, который должны были подать через час.
Пашка смекнул, что в такую рань гости еще не начнут собираться и после того, как он отвезет Ярослава в школу, у него будет минут тридцать покемарить в комнате ожидания. Он спустился к машине, распахнул дверцу спешащему ему навстречу мальчишке, и направил джип к местной элитной гимназии.
-- А можно сегодня мне? – глаза подростка горели.
-- Нет. Мама твоя рассердится, - Пашка хорошо помнил распоряжения хозяйки.
-- Но, дядя Паш, ведь машин сейчас немного, мы, же только по поселку проедем.
-- Ну а права, молодой человек, у Вас имеются? Неприятностей не оберешься, - и, заметив, как погрустнел парнишка, водитель продолжил заговорщически, - сегодня не получится, гостей надо будет развозить, а завтра поедем на нашу горку, уговорим Ингу Сергеевну двойное время покататься, лады?
-- Лады, - парень понимающе кивнул.
Вернувшись в дом, Пашка незаметно скользнул в свою «каморку», как с любовью они называли с дядей Леней уютную угловую диванную, и растянулся, не снимая пиджака на мягкой коже. Молодой организм тут же без всякого перехода погрузился в отнятые сегодняшней ночью, такие необходимые ему, сладостные минуты отдыха. И опять, как всегда, ему снилась Милка… его нежная Милка…
И как можно не верить в любовь с первого взгляда. Пашка искренно жалел всех, кому не довелось испытать этих ни с чем несравнимых эмоций, когда ты в одно мгновение перестаешь раз и навсегда принадлежать только себе. Так получилось и с ним, Павлом Лешаковым, демобилизованным бойцом-десантником двадцати одного года отроду. Тем судьбоносным вечером он заглянул к своему однокашнику по техникуму Витьке Завьялову по какому то неотложному делу, а по какому забыл напрочь. Да что там забыл. Он, Павел Лешаков, попросту Леший, который со школы привык к тому, что ему, симпатяге и балагуру, девицы сами вешались на шею, и которых Пашка менял, с легкой небрежностью, как перчатки, на этот раз попал. Крепко попал. Милка была Витькиной девушкой и на правах хозяйки принимала гостя. Налила ему рюмочку, принесла тарелки с закусками, дружески улыбнулась, присела рядом. И вот тут Пашка понял, кожей почувствовал, что эта голенастая девчонка, с небрежно падающей на глаза челкой, будет его. Только его, раз и навсегда.
Он добивался Милку долго и тяжело. Взял ее терпением. Девчонка рано осталась без матери. Воспитывала ее бабка при живом отце-алкоголике. Внешне тихая, молчаливая Милка оказалась девицей с характером. Долго присматривалась к Пашке, проверяла его. Эти ее «проверочки» они потом не раз со смехом вспоминали. То заставит она беднягу мерзнуть целый час на лютом морозе и не придет на свидание, то начнет требовать от него до невозможности дорогих подарков, то подсунет свою подругу на встречу вместо себя. Парень сразу все про нее понял, не обижался, доказывал свою преданность, как мог, хотя иногда будущая жена доводила его до белого каления. Но зато как счастлив он был, получив, наконец, непокорную Милку. Да и до сих пор он счастлив с ней, очень счастлив…
-- Павел Иванович, - голос поварихи вернул его в реальность. Пашка протер заспанные глаза, стряхнул пылинки с костюма и поспешил в столовую на обещанный ланч.
-- Дорогая Инга Сергеевна! – дядя Леня прервал всеобщее неловкое молчание и начал свой заготовленный тост. – Несмотря на то, что в бокалах у нас не слишком крепкие напитки, и только вечером дома все мы от души отметим Ваши именины как положено, мы хотим, чтобы Вы всегда….., - и дядя Леня продолжил красивую длинную тираду.
Все чокнулись бокалами с минералкой, закусили оливками, рыбкой и свежей, такой ароматной Таниной выпечкой. Дальше слово брали все по кругу, когда очередь дошла до водителя, тот, не изменяя своей привычке не впадать в лакейство, поднял бокал за сына хозяйки.
А дальше начались обычные разъезды по хозяйству, к которым присоединились поездки то в один, то в другой конец Москвы за медленно собирающимися на торжество гостями. Многих Пашка уже хорошо знал и научился к каждому находить свой подход. Родственников Инги Сергеевны, особенно по материнской линии, он побаивался. А с ее подругами, с интересом поглядывавших на молодого симпатичного парня, можно было запросто и похохмить.
Вечером, наконец, у него нашлось полчасика на ужин, который прислала ему в «каморку» заботливая Таня. Салат, шашлык, соус, деликатесы… Он посмотрел на поднос и не почувствовал голода. Сказалась усталость дня. Организм хотел только одного: провалиться в сон. Он собрался с духом и набрал номер жены. Знал, что Милка рассердится на него, будет распекать, потом гневно бросит трубку. Но не позвонить он тоже не мог. Ответил мужской голос.
-- Але, это кто? Мне Людмила нужна, - Пашка не сразу сообразил, в чем дело.
-- Леший, ты? – в трубке засмеялись, - жена твоя мобильник забыла, в магазин вышла. Но ты не волнуйся, она у меня под присмотром. У нас тут полный ажур!
-- Дрюня, - Пашка совсем забыл про друга, - Ты там не стесняйся, отдыхай, я сегодня поздно буду. Ты скажи Милке, что гостей развозить придется до полночи, слышишь?
-- Слышу-слышу, передам, не переживай. Не забудь там про меня спросить.
Пашка положил трубку, задумался. Сегодня про вакансию секьюрити спрашивать как-то неудобно. Завтра, он займется судьбой друга, завтра. А сейчас он поужинает и снова в путь…
3
-- Паша! Я не сплю, - жена наблюдала, как он, крадучись подходит к тахте. - Паш, а который сейчас час ты знаешь?
-- Ну, я же передавал через Андрюху, что задержусь.
-- Три часа ночи, это называется, задержусь? – она потянулась за сигаретой.
-- Не надо, Зая, прошу, не кури, тем более в постели.
Она демонстративно чиркнула зажигалкой.
-- Паша, у тебя вообще семья есть? Ты понимаешь, что мое терпение не бесконечно.
-- Мил, - он сел рядом, обнял ее за плечи, - ну мы же договорились еще чуть-чуть потерпеть. Вот ты, Мил, жена десантника, а терпеть не умеешь.
-- Паша, - глаза ее наполнились слезами, - я живая, понимаешь, живая. Я одна без тебя целыми днями, теперь вот и ночью одна.
-- Мил, я же не по бабам прыгаю. Это все для нас, для нашего с тобой будущего.
-- Паша, а что такое это твое будущее? Я в настоящем живу. Понимаешь? В настоящем! Живу одна, мужа вообще не вижу.
-- Ну, вот сейчас видишь, вот он я, смотри!- он попытался перевести все в шутку, чем еще больше разозлил ее.
-- Паша, - она задыхалась от гнева, - не надо мне никаких денег, слышишь? Уходи с этой работы, Паша! Или я от тебя уйду! Не вру, уйду!
Он встал, старательно прикрыл дверь, и начал, как всегда, терпеливо и не повышая голоса, уговаривать строптивую Милку.
-- Зая, ну подумай сама, - он сел на край постели. - У нас с тобой практически нет жилья. С бабушкой твоей мы жить не можем, тесно нам будет всем в одной комнатушке. У меня тоже брат с семьей с родителями теснится. Сейчас вот мы снимаем квартиру. Но это продолжаться вечно не может. Я из кожи вон лезу, Зая, за наше с тобой будущее, прости, за наше счастье борюсь. Мне тоже нелегко. Но я вижу, как можно жить, я вижу, как люди живут. Я же тебе рассказывал и про дом, и про сад, и про бассейн. Вот это жизнь! Если бы ты видела, ты бы меня лучше поняла. И мне, здоровому молодому мужику в падлу, вот так сидеть и ничего не предпринимать.
-- Люди? Это олигархи твои что ли? Да они просто купили тебя, Паша, купили за тридцать серебряников.
-- Ну не за тридцать…
-- И, вообще, ты очень изменился, Паша. У тебя глаз завидущий стал. Но ты пойми, каждому свое. Не быть нам олигархами, не жить нам, как твои хозяева живут. Да и не надо нам этого. А квартира, что квартира. Полмира снимают жилье и ничего…. Я ребенка хочу, Паша.
-- Опять про это. Мы же договаривались.- Он встал, отошел к окну, открыл фрамугу. Глубоко вдыхал прохладный ночной воздух, потом вернулся к жене, сел на тахту и принялся гладить ее вздрагивающие от беззвучных рыданий плечи.
-- Зайка, зайка, глупый зайчонок, - все у нас еще будет. Думаешь, я не хочу? Но не время сейчас, не время.
-- Паша, мои девчонки с училища уже по второму разу в роддом сходили, а я все у тебя холостая хожу. – Она повернула к мужу заплаканное лицо, уткнулась ему в плечо и снова зарыдала.
-- Тише, тише, мы не одни, - он лег, как был в одежде рядом, крепко прижал к себе жену, и пока та не успокоилась, не разжимал объятия.
-- Ну как вы с Андрюхой поладили? – спросил он, когда Милка утихла.
-- Ничего, он помогал мне сегодня, пылесосил, салат резал. Все вспоминал вашу службу. Пытался меня целый день развеселить.
-- Андрюха – друг. Пусть поживет пока. Ты не против?
-- Паш, - она приподнялась на локте и внимательно посмотрела мужу в глаза,- а ты не боишься меня вот так ….. ну, короче, наедине оставлять с мужчиной?
--Да ты что? – Он едва не задохнулся от возмущения, - Ты в своем уме?
-- Пошутила я, - спокойно ответила Милка и, не отводя взгляда, властно притянула мужа к себе.
Утром Милка была сама нежность, мурлыкала под нос какой-то популярный мотивчик, тщательно гладила мужнин костюм, накормила их с Андреем своей фирменной яичницей с помидорами, а потом вдруг запросилась проехаться с мужем в машине.
-- Ну, я только до Крылатского, а там вернусь обратно на метро, - льнула она к нему.
--Да к чему тебе такие прогулки, да еще с утра?
-- На тебя никак наглядеться не могу.
-- Ладно, если быстро соберешься, поедем.
Дорогой молчали. Сонный город лениво потягивался под робкими лучами мартовского солнца. Пустые тротуары нехотя сбрасывали утреннюю дремоту в ожидании первых пешеходов. Свободное от машин шоссе бодро выпрыгивало из тумана, бежало на встречу, блестя мелкими лужицами.
«Сегодня опять не получится потренироваться, – вдруг вспомнил Павел «свою» поляну и ветвистый тренажер, - «какая - то суета навалилась: именины хозяйки, приезд друга, участившиеся скандалы жены. И всем - то он должен угодить, всех утешить, всем помочь. А кто его пожалеет? Кто ему скажет такие нужные слова поддержки?»
Он вдруг вспомнил мать, вечно занятую, усталую, замотанную мать. Сколько он помнит, они с батей вкалывали от зари до зари всегда: и в застойные времена и в перестройку и постзастойные…. Пашка со старшим братом росли как трава. Правда, у них хватало совести нормально учиться, но особым вниманием матери и отца к себе они не были избалованы. Может поэтому Пашке сейчас неловко от запоздалых ласк матери, от ее виноватых интонаций. Словно она понимала, что не додала чего важного в свое время сыновьям. А теперь вот надорванный непосильной работой организм сдает, мать почти лежачая. Каждый очередной укол совести при мысли о матери, разъедал его нутро, причинял боль. Но он успокаивал себя тем, что часть заработанных, отложенных на жилье денег, он обязательно передаст больной, чуть позже передаст….
Город начал потихоньку раскачиваться навстречу первым утренним пешеходам, когда они почти доехали до конца намеченного маршрута. Милка приоткрыла окно и, вдыхая утренний туман, перевела глаза на мужа.
-- Паша,- начала она нерешительно, - Паша…
-- Ну, говори.
-- Я тут подумала. А что, если вы с Андреем в очередь будете работать.
-- Где?- Павел удивленно скосил на нее глаза.
-- Ну, ты выслушай меня сначала, не кипятись. Андрею, твоему сослуживцу, нужна работа, так?
--Ну, так.
-- Тебе необходим отдых, так?
-- Не так. Не выдумывай, Милка. Это место я с трудом заполучил. Да и хозяева, вряд ли, согласятся держать двух водителей.
-- Ну, спросить то тебе не трудно? Тем более можно еще проще сделать. Ты работаешь будни, Андрей – выходные. Ну, Паш, ну, пожалуйста!
-- Не знаю, - он поворачивал к метро, - Андрея я собираюсь в охранники рекомендовать. Буду говорить с хозяином сегодня. Ну, все, Зая, приехали. Тебе – выходить.
-- Ты ведь еще подумаешь, правда? – она нежно обвила его шею, ласково заглянула в глаза, на мгновение прильнула к его губам и, хлопнув дверцей, грациозно скользнула по ступенькам в подземку.
4
Отъезжая, Павел решил не откладывать в долгий ящик обещание похлопотать за друга и всю оставшуюся дорогу мысленно репетировал свою речь. Первым делом, зайдя в дом, он решительно постучал в кабинет хозяина. Пашка хорошо помнил, что с утра по понедельникам Федор Константинович дольше обычного задерживается у себя. Не услышав ответа, он заглянул внутрь и под одобрительный кивок хозяина, занятого телефонным разговором, вошел в кабинет. Ему нравилось бывать здесь. Он, с наслаждением, втягивал носом аромат дорогих сигар и мореного дерева, любовался инкрустированной камнями причудливой столешницей дубового, сделанного под старину письменного стола. Массивные кожаные кресла, драпировка на окнах и сама окраска стен располагали, настраивали на спокойную, рассудительную беседу. Федор Константинович отложил, наконец, трубку и еще раз дружелюбно кивнул парню.
--Доброе утро, Федор Константинович! Разговор у меня к вам есть.
--Доброе! И, в правду, очень-очень доброе, - хозяин подмигнул Пашке и жестом пригласил его в кресло напротив, - Инга Сергеевна очень довольна именинами и твоей работой особенно. Я думаю, она не будет против премиальных.
И хозяин, порывшись в ящике стола, протянул ему конверт.
-- Да нет, Федор Константинович, я вовсе не за этим, - Пашка заерзал в кресле, - и вообще это лишнее.
-- Бери, Павел, ты их честно заработал. Ты же последних гостей, кажется, в третьем часу ночи повез?
Пашка благодарно кивнул, спрятал конверт и, смущенно кашлянув, продолжил:
-- Я тут за друга, товарища моего армейского пришел попросить, Федор Константинович. Вы, я слышал, в охрану человечка подбираете. Так вот, за Андрея я ручаюсь головой. Он и с оружием умеет обращаться и по фактуре такой солидный, представительный….
-- Да, видишь, Павел, какая незадача, - хозяин поморщился, - опоздал ты, братец. Вчера бы спросил, я бы тебе не отказал. А сегодня уже мне присылают из фирмы работника.
Пашка прикусил губу. Эх, если бы он вчера не мешкал. Он встал, извинился и направился к двери. Но взявшись за массивную кованую ручку, повернул обратно.
-- Федор Константинович, это не все. Можно еще спросить?
-- Да-да, Павел, только давай уже побыстрее излагай, - Хозяин складывал бумаги в кейс.
-- Я вот о чем, - Пашка никак не мог четко сформулировать мысль, отчего в нем начало расти раздражение на себя, - если бы вы согласились на выходные брать второго водителя вместо меня, у меня как раз есть кандидатура.
-- А что, какие – то проблемы?
-- Да нет, все у меня отлично. Просто так мне так было бы удобнее, – парень окончательно смутился.
-- А, я все понял, - хозяин не смог скрыть улыбки, - мы, Павел, с тобой, как я понимаю, из армии счастливых подкаблучников. Хорошо я переговорю с Ингой Сергеевной. Только все финансовые вопросы будешь решать уже с ней. Ну, как и всегда, в общем то.
Пашка, выйдя из кабинета, распрощался на целый день с хорошим настроением. Его грызли сомнения. Во-первых, он не любил, когда на него давили. А Милка последнее время только этим и занималась. Во- вторых, покачнулась и рассыпалась на звенья его с такой любовью выстроенная в голове финансовая цепь, построенная на его теперешних доходах.
Конечно, Пашка сочувствовал другу, не хотел ссориться с Милкой, каждый день комом подкатывали к горлу мысли о нуждающейся, беспомощной матери. Но все эти любимые им люди, словно сговорились мешать ему. Не помогайте, он и не просит помощи. Но зачем, же так активно мешать?
Став семейным шофером у «олигархов», он, с удивлением, открыл в себе много нового. Во-первых, в дороге хорошо думалось. Он даже начал философски обобщать явления жизни и стороны человеческой натуры. Во-вторых, он удивлялся самому себе. В нем прорастал некий новый, непохожий на него прежнего бесшабашного весельчака, «новый человечек». Пашка никогда не забудет тот день, первый день своей зарплаты. Конверты с деньгами в коттедже выдавала хозяйка, Инга Сергеевна. Она была торжественна, строга, разговаривала подчеркнуто вежливо. Пашке пришло в голову сравнение с императрицей, раздающей народу свои милости. Парень тогда сильно разволновался, дождался своей очереди, сунул толстую пачку в карман и, до вечера уже ни о чем другом не мог думать. А оставшись наедине с вожделенным конвертом, пересчитывая купюры, услышав внутри себя растущее удовольствие от этого процесса. Удовольствие было таким приятно щекочущим, сладостным, что он не стал сопротивляться желанию пересчитать деньги еще раз. А потом еще раз. Вот в эти минуты и познал, открыл в себе Пашка этого непохожего на него прежнего « нового человечка». Он на какое-то время отогнал от себя этого сладострастного сребролюбца, но потом, когда в приглянувшемся по дороге банке оформлял свой первый в жизни текущий счет, «сребролюбец» вернулся и заговорщически подмигивал Пашке, с любовью поглядывая на танцующие веселые цифры на его кредитке.
Сперва Павел хотел оставить наличных денег побольше, устроить Милке праздник, сводить ее в ресторан, накупить обновок, съездить, наконец, с подарками в отчий дом, но «человечек» начал внутри Пашки страшно сопротивляться. Он извивался, корчился, приводил веские аргументы и, наконец, успокоил совесть парня уклончивым «в другой раз обязательно». Одержав победу над парнем один раз, теперь, всегда, когда затрагивался финансовый вопрос «человечек» являлся на стражу Пашкиного капитала и проявлял удивительную упертость.
Сегодняшний день до скучной однообразности должен был повторить обычные Пашкины разъезды. Привычный маршрут до школы Ярослава, поездка за продуктами в крупный супермаркет, затем сопровождение Инги Сергеевны в СПА салон, снова шопинг, и опять бесконечные разъезды с хозяйкой. День уже клонился к закату, когда очередной телефонный звонок, на который, небрежно откинувшись в салоне машины, ответила утомленная Инга Сергеевна, внес кардинальные изменения в привычный уклад жизни хозяйского дома и соответственно в жизнь семейного шофера.
-- Не может быть! – голос Инги Сергеевны радостно дрогнул, - Аннушка, так неожиданно! Ну, разумеется, мы тебя встретим! Ты надолго? Дорогая, ни о чем не беспокойся!!! Я всем распоряжусь, приготовлю тебе твою любимую комнатку. Повтори еще раз рейс!
Она торопливо записала в блокнотик нужные цифры, тут же оторвала листочек и передала его Пашке с распоряжением.
-- Павел! Мы срочно едем в аэропорт. Встречаем мою сестру из Италии. И прости, голубчик, сегодня тебе придется задержаться подольше. А лучше, знаешь что…, - она на мгновение сощурила длинные аккуратно загнутые ресницы, - оставайся сегодня ночевать у нас в доме. Я поручу горничной все необходимое для тебя приготовить в той крайней диванной. Ближайшие две недели мне без тебя не обойтись ни днем, ни ночью. Как ты на это смотришь? О премиальных не беспокойся. Ну, что же ты молчишь?
Пашка хотел было ввернуть словцо про Андрюху, но оно застряло где-то на уровне гортани, и он только кивнул, преодолевая в себе неприятное, щемящее чувство вины. Инга Сергеевна вновь взялась за телефон, возбужденная, радостная.
Пашка, краем глаза наблюдал за ней.. Вместо надменной холеной стервы рядом с ним улыбалась, сыпала нежными фразами милая, сердечная, повеселевшая молодая женщина. В мгновение ока куда-то улетучились ее напускное величие, глаза лучились теплом, с лица не сходила улыбка. «Снежная королева» растаяла, - подумал парень. Но это продолжалось несколько минут, и вновь холодная маска надменности и презрительная улыбка напомнили водителю, кто есть кто в этом мире.
Доехали быстро, и все благодаря Пашкиным маневрам и хорошему знанию городских маршрутов. В такие минуты он не столько стремился угодить хозяевам, сколько кайфовал от своей ловкости и мастерства. Здесь, за рулем приличной машины он чувствовал свое профессиональное превосходство над пассажирами, разумеется, немножко красовался.
-- Молодец, Павел, успели прямо к рейсу, - оценила его старания Инга Сергеевна, - пойдем, поможешь с багажом.
Глядя на пеструю толпу, прибывших из Милана, Пашка пытался угадать в проходящих мимо женщинах, родственницу хозяйки. Представлял себе такую же холеную, дорого одетую, надменную даму.
-- Инга! Сестренка! – радостный возглас заставил их обернуться.
--Анечка! Девочка моя! - Инга Сергеевна не скрывала радости.
Сказать, что Пашка был удивлен, это ничего не сказать. Он понимал, знал толк в женщинах, работал у изысканной леди, был женат на яркой красотке, но таких… он еще не встречал.
Анна Сергеевна была не просто щедро одарена природой, что относилось и к чертам лица и пропорциям тела, казалось, она вобрала в себя всю яркость итальянского солнца, которое непрерывными потоками лилось из распахнутых голубых глаз, дразнящей улыбки, ослепительной кожи. Непокорная копна пшеничного цвета волос искрилась, вилась, завораживала. Это была та совершенная красота, которая уже была когда-то воспета и запечатлена великими художниками Возрождения. Эта была та ослепительность, к которой хотелось быть причастным, хотелось глазами напиться, насытиться этой изумительной гармонией.
Сели в машину, вновь прибывшая, щебетала без умолку, не замечая и не стесняясь водителя. Анна Сергеевна курила, как паровоз, отпускала крепкие словечки, достала из сумочки бутылочку виски, и периодически к ней прикладывалась.
-- Ты не представляешь, Инга, как я рада, вырваться на свободу. А то от скуки я уже начала бросаться на Луиджи. До него, наконец, дошло, что лошадка застоялась, и пора ее выпустить на волю. Короче, сестренка, душа запросила праздника, и ты знаешь меня, я всегда получаю, чего хочу.
-- Почему ты не предупредила заранее, я бы успела подготовиться? – Инга Сергеевна с укором смотрела на сестру.
-- Ты же знаешь, я люблю сюрпризы. Ой, у вас что, пробки? Какой ужас! Как я отвыкла от нашего, вернее вашего российского безобразия.
-- Не волнуйся, с новым водителем я теперь никуда и никогда не опаздываю. Он сейчас что-нибудь придумает, правда, Павел?
Анна Сергеевна, мельком глянула на Пашку, и одобрительно кивнула.
-- Я тебе еще прошлый раз говорила сменить свою нерадивую обслугу. Надеюсь, того ужасного повара ты тоже уволила? Это ж надо так все майонезом поливать. Все - таки после итальянской кухни не понимаю я этого ненормального, повального русского тяготения к майонезу.
--Да-да, как раз сегодня и примешь экзамен у моей новой поварихи. Я уже распорядилась об ужине в твою честь.
Доехали, благодаря маневрам шофера довольно быстро. Пашка поднял багаж на третий этаж в гостевую. Он спускался по лестнице, на ходу мучительно обдумывая предстоящее объяснение с женой. Ведь он дал согласие хозяйке оставаться в доме еще и по ночам.
5
-- Так, дорогие мои родственники! – Анна Сергеевна раскрасневшаяся, довольная приемом и отменным ужином, возглашала очередной тост, - и так, я счастлива, оказаться снова в этом теплом, гостеприимном доме. Я счастлива, видеть тебя, Инга, тебя, Федор, конечно же, тебя, дорогой, единственный наш на двоих с твоей мамой, Ярослав! И хочу поднять этот бокал за вас, за ваш прекрасный дом и за тех, кто помогает вам, за ваших замечательных работников, наконец.
-- Какой-то очень демократичный тост. А что, мне нравится! Молодец, Аннушка, чувствуется влияние запада,- Федор Константинович одобрительно закивал.
-- А мне, кажется, Аня, сегодня просто в очень хорошем настроении. Правда, сестренка? – Инга Сергеевна улыбалась, - Аннушка сегодня любит всех и вся. Чаще надо выбираться к своим, вот и не будет твоей вечной западной хандры, на которую ты постоянно жалуешься. Я рада, что тебе у нас хорошо.
-- А давайте, всех сейчас за стол позовем: и повариху твою (хотя между нами девочками, мясо она подала не прожаренное), и садовника и няню и этого твоего как его… Шумахера, кажется, - Анна Сергеевна раскраснелась еще больше.
-- Не понял, - Федор Константинович удивился, - это про кого ты?
-- Федя, ты еще не знаешь, что наша Анечка весь вечер с водителем флиртует.
-- Ничего не получится у тебя, девочка, несмотря на все твои таланты. Водитель наш – парень серьезный. Кстати, у него жена есть. – Федор Константинович спрятал улыбку в усы.
-- Жена? – Анна Сергеевна презрительно повела плечами, - и что с того? Жена не стена…. И у Луиджи моего была жена, и у мужа моего первого тоже была жена. И где они, все эти курицы? Скучные клуши домашние в засаленных халатах, а со мной всегда интересно, необычно. Вот и бегут они от своей скуки домашней ко мне. Ведь мужчине досуг тоже надо уметь организовать, а не тупо с ним перед теликом сидеть и нервы мужику мотать от собственной беспомощности. Ой, у меня новый тост! За талантливых нескучных женщин! За нас с тобой, Инга!
Они еще выпили, снова закусили, позвали повариху Таню и велели разнести всему персоналу коттеджа закуски и вино. На предложение гостьи, пригласить всех за хозяйский стол Федор Константинович несколько минут аргументировано рассуждал о плюсах и минусах демократии, и, в конце концов, мягко отклонил ее просьбу.
-- Ну, Федор, не будь занудой. А то ты сейчас точь в точь, как мой Луиджи. Инга, сестренка, хоть ты меня поддержи,
позови за стол хотя бы шофера. У меня идея появилась одна, как нам красиво вечер продолжить. А я уеду, Вы его быстренько уволите…. Ну, пожалуйста, - Анна Сергеевна капризно надула губки.
-- Вот что, - Инга Сергеевна внимательно посмотрела на мужа, - Сегодня ты нас от общей с обслугой трапезы уволь. А на правах гостьи, нашей дорогой гостьи, можешь пользоваться машиной с шофером по своему усмотрению. Отдаю тебе его в полное твое распоряжение на ближайшие две недели. Только Ярослава не забывайте из школы забирать, хорошо? Ну, все-все! Решили. Давайте чай пить.
Инга Сергеевна распорядилась насчет чаепития на зимней веранде и довольная своей дипломатией, обняв сестру за талию, повлекла ее из столовой.
6
--- Ты, ты знаешь, какой ты? – она, не отрываясь, смотрела на него, словно хотела запомнить, выучить наизусть все черточки его лица.
-- Аня, не надо, - он увернулся от ее поцелуя, сел на край кровати и не глядя на нее, начал натягивать на себя брюки.
-- Послушай, ты же понимаешь, что теперь все? Теперь все будет по - другому, - она потянула его к себе.
-- Аня, послушай. - Он отстранился. - Ты даже не представляешь….. какая ты, Аня. Но мы оба знаем, что этим вечером просто сошли с ума… Пора придти в себя. И ты, отлично понимаешь, что продолжения не будет.
-- Дурачок, ты что, ничего не понял? Да мне наплевать на все! На все условности, на твое положение в этом доме, на весь этот дом, на всех в этом доме, на сестру, на ее мужа, на моего мужа в Италии…. На всех абсолютно наплевать! Ты слышишь? Ты понимаешь, что я впервые вот так просто счастлива? Понимаешь? Мне классно! Мне с тобой так…, - она поискала, не нашла нужных слов, тихонько засмеялась и окутанная только россыпью светящихся в падающем из окна свете садовых фонарей волос, подошла и нежно прижалась к нему.
-- Паша! Я как тебя увидела, сразу решила - моим будешь.
-- Аня, ты как ребенок. Захотела игрушку, получила, потом новая прихоть у тебя в голове появится. Никогда не знала ты ни в чем отказа. Ты привыкла все всегда получать.
-- А ты? Разве у тебя не так?
-- Не так. Анна Сергеевна, я сейчас пойду в комнату обслуги, утром мне пришлют остатки с хозяйского завтрака, то, что ты Аня, не доела, и я целый день буду вкалывать, обслуживать ваше семейство, создавать вам комфорт.
-- Ну, это же твой выбор, тебя никто не заставлял сюда устраиваться на работу. Хотя, что я говорю? Это же наше счастье, что тебя сюда взяли, что мы встретились. Знаешь, Паша,- она снова прижалась к нему, - я свое счастье не отдам. Я за свое умею бороться.
-- Аня, - он свободной рукой накинул на нее простыню, - простудишься, Аня. Я идти должен. Инга Сергеевна или кто из обслуги заметит – тебе же самой потом неудобно будет.
-- Хорошо, - она обернулась в простыню, - иди, Паш, иди. Только помни одно – мой ты теперь, Паша, только мой.
Он ничего не ответил, только порывисто поцеловал ее в губы и скользнул в темноту коридора.
Стараясь не скрипеть ступеньками, он осторожно спустился вниз и, войдя в свою угловую комнату, не раздеваясь, растянулся на диване. Лежа в темноте, никак не мог разобраться в том, что же с ним происходило последнее время. Анна вихрем ворвалась в его жизнь. И как он не сопротивлялся, как не пытался держаться привычной холодной вежливости, которой следовал в поведении с хозяевами, Анна опрокинула его своей дерзостью, сумасшедшим напором. Последние две недели они практически не расставались. Анна Сергеевна выпросила у сестры Павла себе в неограниченное пользование вплоть до своего отъезда. Пашка не уставал удивляться тому, как они оба с виду такие разные по воспитанию и социальному статусу были похожи. Оба обожали движение, ненавидели инертность. Были смелы и дерзки в дороге. Настоящей их страстью, в которой они никому не признавались, была запредельная скорость. И их ночные гонки по загородному шоссе, которые проходили в строжайшей тайне, обоим приносили величайшее наслаждение. «Сумасшедшая!», - решил Пашка, когда она, выпросив у него руль, неслась по ночной Москве, маневрируя, не хуже заправского инструктора.
-- Знаешь, почему я такая за рулем ловкая? – спрашивала она его, смеясь, - С тобой мне ничего не страшно. Только с тобой.
Она говорила эти и подобные вещи, не глядя ему в глаза. Но он кожей чувствовал тот огонь, ту страсть, которую обрушивала на него эта яркая бесшабашная женщина.
Анна, уже который год вела отчаянную борьбу со скукой и в этом временами преуспевала. Ее страшили эти состояния, омерзительные состояния необъяснимой тоски, которые на цыпочках крались к ней, приходили, как не прошеные гости, пополудни. Как только она чувствовала веяние этого мерзкого сквознячка находящего на нее сплина, за которым начинало свою умелую атаку уныние, она бросалась в бой. Шопинговая терапия, застолья до утра, светские тусовки, травка, экстремальное вождение, такой необходимый ей теперь алкоголь отвлекали на время, отгоняли навязчивые состояния. Но затем тоска и уныние набрасывались на нее с новой силой. Анна мучилась. Как и многие дамы ее круга периодически посещала психолога. Но каждый раз, выходя от специалиста, понимала, что в этой борьбе ей придется рассчитывать только на собственные силы. Когда тоска начинала присовокуплять к себе еще и мышечные боли, Анна призналась себе, что больна. Вот тогда она и засобиралась в Москву. С сестрой, как и с мужем, она не могла быть до конца откровенной…. Но что – то говорило ей, что там в ее родном городе, рядом с родными людьми она вздохнет свободнее. Ранимая и душевно чуткая Анна, за внешней веселостью и бесшабашностью всегда умела скрыть свои истинные настроения. Решив подшутить над недалеким шофером, она неожиданно для себя попалась в собственные так умело раскинутые ею сети. Этот невысокий ни чем не выдающийся, плохо образованный парень плебейского происхождения не выходил у нее из головы. Сердце начинало радостно колотиться в груди при одной только мысли, что она сейчас увидит его, сядет рядом в машину. Анна не узнавала себя. Влюбиться ей, стерве со стажем, ей, которая одним взмахом ресниц и колкой фразой сразила на повал не одно мужское сердце. Влюбиться? Она отгоняла эту периодически возвращающуюся к ней мысль. С Павлом она становилась другой, такой, какой была в ранней юности, восторженной, радостной. Да, именно радостной. От былого сплина не осталось и следа. Она даже гардероб себе здесь поменяла, одевалась нарочито просто, забыв все законы стиля, которым свято следовала прежде. Поняв, что Павел не одобряет табачный дым, она свернула количество выкуренных сигарет в день до минимума. Узнав, его гастрономические вкусы, как бы ненароком, привозила его и заставляла трапезничать с ней в тех местах, которые до недавнего времени брезгливо избегала. В разговорах, незаметно, выведывала максимум нужной ей информации о родне Павла, привычках, пристрастиях и планах на жизнь. Анна прекрасно понимала, что может легко осуществить Пашкины мечты, купить ему такое, о чем парень и мечтать не смел. Она, как опытный стратег просто выжидала удобного случая преподнести подарки, не ранив его мужского самолюбия. Единственной темой, которую Анна старательно избегала, была тема его супружества. Да и Павел, надо отдать ему должное, ни разу в разговорах с ней не упомянул о жене. Почему? Анна предполагала, что тема эта вообще закрыта им для посторонних. Но женщину это мало волновало. Тем более, что жена была где-то далеко, а она, роскошная, великолепная Анна сейчас рядом. Сегодняшний вечер, к которому вели предыдущие две недели их тесного общения, довершил то, к чему рвалась ее страждущая радости натура. Сегодняшний вечер, сблизивший их, не мог не состояться. Это Анна поняла еще тогда в аэропорту, когда Пашка, зацепившись с ней взглядом, быстро отвел глаза в сторону. Тогда опытная и чуткая Анна поняла, ощутив волну, охватившую ее приятным теплом, что это не случайная встреча. А сегодня она испытала сладостную власть над собой человека, о существовании которого, она еще пару недель назад даже не предполагала.
7
Пашка ворочался с боку на бок, наконец, понял, что сон сегодня обойдет его стороной. Милка… Он почувствовал боль, вспомнив жену. Милка после того бурного объяснения по телефону, в котором он пытался ей разъяснить свой новый ночной график, уже две недели не отвечала на его звонки. Телефон Андрюхи тоже молчал. Пашка утешал себя тем, что скоро все это закончится, и он сможет, наконец, объясниться с женой и другом. И все станет снова на свои рельсы. А сейчас он был не властен ни над собой, ни над тем, что уже произошло.
Анна. Через два дня она улетает к мужу. Конечно, он забудет ее, очень скоро забудет. И останется в памяти только ее дерзкий смех, эти распахнутые глаза и вкус ее медовой кожи на губах. Анна. Таких… он еще не встречал и даже не подозревал, что такие женщины существуют. Вначале она его удивляла, какое –то время раздражала, потом против его воли притягивала, а сейчас … сейчас стала для него родным человеком. Он сам не заметил, как начинал скучать по Анне, когда всего лишь на какие – то часы расставался с ней. Если бы Анна вела себя иначе, подчеркивала их статусную разницу, ему было бы проще вести привычную линию поведения. Но Анна была так проста, мила, заботлива. Никогда еще Павла никто так внимательно не слушал, и никогда он еще ни с кем так не откровенничал. Даже с Милкой. Милка…. Когда стала рваться ниточка, соединявшая их? И кто виной этому? Гнетущие душу упреки жены? Его, Пашкины, постоянные отлучки? Деньги, о которых он думал непрестанно? Он снова почувствовал укол совести и заворочался на диване. Потом не в силах оставаться на месте, подошел к окну, распахнул его сильнее. В комнату ворвалась прозрачной струей ночная весенняя свежесть. Он некоторое время любовался ночными аллеями, высвечиваемыми садовыми фонарями, аллеями, стремящимися убежать прямо в лесную чащу, которая скрывалась за хозяйским забором. У него мелькнула в голове мысль бежать отсюда прямо сейчас, бежать от Анны, которая все больше и больше прибирала его к рукам. Бежать от ее белоснежной кожи, пахнущей медом, от ее нежности, которая лишала его способности разумно мыслить, бежать от самого себя. Бежать туда в лес, туда, где возможно он наедине с этими величавыми соснами и хрустящим под ногами последним мартовским снегом, сможет ответить себе на вопросы, на которые у него сейчас нет ответа….
Утро застало водителя разоспавшимся после ночного бдения, повариха Таня с трудом добудилась его, приглашая к завтраку. Вспомнив о происшедшем сегодня ночью, он, краем глаза наблюдая за прислугой, пытался понять, знают ли они о его посещении комнаты на третьем этаже. Быстро успокоился. Все было буднично, ровно, он не уловил никаких перемен к нему со стороны своих коллег. Утро обещало обычный трудовой день. Он спустился к машине, распахнул дверцу перед Ярославом, уловив легкий укор в его глазах.
-- Ты, что, Ярослав, обижаешься на меня?
-- Нет, дядя Паша, я потерплю. Ведь тетя Аня послезавтра уедет. Мама мне пообещала, что после ее отъезда мы будем заниматься с Вами вождением на час больше.
-- Ну, видишь, как славно. Это здорово, что ты терпеть умеешь. Мог бы стать настоящим десантником. Хотя мама тебя вряд ли в армию пустит.
-- Не пустит, однозначно, - они оба расхохотались, представив на минутку Ингу Сергеевну, машущую платочком, вслед уезжающим новобранцам.
Проводив Ярослава, Пашка в который раз попытался набрать номер жены. Как и прежде, просили перезвонить позже. Набрал номер друга. Та же история. У Пашки в голове родилась идея заскочить сегодня на несколько минут домой. Предстоящий график Инга Сергеевна распланировала так, что весь день сестры проведут в магазинах, выбирая подарки итальянским родственникам Анны Сергеевны. Он подъехал к коттеджу, успокоенный этой мыслью. И весь день, делая разъезды с хозяйками по городу, ждал только удобного момента вырваться домой.
Такой момент наступил, когда сестры, утомленные шопингом, велели ему остановиться у излюбленного ими ресторанчика в центре города. На Анну он ни разу так и не посмел взглянуть. Та же вела себя совершенно естественно, непринужденно. Только иногда она впадала в задумчивость и отвечала сестре невпопад.
Павел резко вырулил, как только ресторанные двери закрылись за сестрами, и направил все свое внимание на дорогу. Милка… Что он скажет ей? Пашка пока не знал. Ему просто необходимо сегодня было посмотреть на Милкино лицо, просто постоять рядом. Милка поможет ему скинуть с себя те невидимые путы, какими окутала его этой ночью Анна. Он понимал, что предал их с Милкой, предал то важное и сокровенное, что было между ними. Но парень искренне верил, что все вернет. Хотел вернуть. Поэтому и мчался, рискуя головой, по мгновенно сложенному в голове, самому короткому маршруту домой. На удивление, пробки его сегодня миновали. Поворот, еще поворот, вот его двор. Вот их с Милкой дом. Он рванул в подъезд, заранее ненавидя их старенький, скрипучий, с черепашьими повадками, лифт. На звонок ему не открыли. Пашка вставил ключ в замочную скважину с такой силой, что ключ едва не погнулся. Пытался вертеть его то в одну, то в другую сторону, но ключ предательски замер. Чертыхнувшись, парень двинул по двери что есть силы ногой, дверь охнула, поддалась.
Картина, представшая его глазам, больно резанула по сердцу. Аккуратно прибранная пустота с холодной презрительностью медленно открывала ему сущность произошедшего. Пропылесосенный ковер, чистое сложенное стопкой постельное белье на аккуратно застеленной кровати, задвинутые шторы, гнетущая тишина. Милка ушла от него. Ушла, как и обещала. Он очень хорошо знал характер жены. Шутить такими вещами она бы не стала. Сомнений не было. Семейная жизнь парня терпела крах. На обеденном столике, за которым было столько проведено вместе душевных семейных вечеров, были нарочито выложены его подарки, преподнесенные жене по разным важным в их жизни поводам. Он без сил опустился на стул, молча, перебирал в руках то подаренное им на годовщину свадьбы колечко с бирюзой, то витую цепочку, которую Милка облюбовала себе на именины. Вертел в руке браслетик с семью слониками, преподнесенный Милке на помолвку свекровью, Пашкиной матерью. Он подошел к спальному гардеробу. Скрипучие дверцы открыли полупустое чрево, где на плечиках сиротливо висело только несколько отглаженных его, Пашкиных, рубашек. Не в силах более оставаться в квартире, вернулся в прихожую, обуваясь, включил автоответчик. Среди записанных сообщений, затерялось Андрюхино послание, где он бодрым голосом сообщал, что, к счастью, наконец, нашел и жилье и работу. Пашка еще раз перемотал пленку и записал новый телефон друга.
8
-- Жаль, очень жаль уезжать, когда только-только здесь у меня все начинается. – Анна откинулась на спинку сидения, из под опущенных ресниц наблюдала за дорогой. – А если вылет задержат, посидим в ресторанчике на прощание. Хорошо? Ты ведь не обедал сегодня? Так ты не против?
Она краем глаза поймала его подчеркнуто вежливый кивок.
-- Паш, - она дотронулась до его руки, - а ведь я сегодня ждала тебя. Думала, последнюю ночь проведем вместе перед моим отлетом. Нет, ты не думай, я вовсе не обиделась. Сначала ждала, ждала, глаз не сомкнула, потом поняла, что тебе лучше так не рисковать. Это ведь мне терять нечего. А ты дорожишь этой работой. Так ведь?
По заходившим на его лице скулам, она поняла, какая в нем происходит сейчас борьба. Продолжила, вложив в голос всю свою нежность.
-- Знаешь, ты можешь мне ничего не отвечать. Мне и так все понятно без слов. Просто ты еще очень мало знаешь меня. А это неправильно. Ты молчи, Паш, а я тебе рассказывать буду. Так надо, Паша. Ты, пожалуйста, выслушай меня. - Она на минуту замолчала, потом приоткрыла окно, затянулась сигаретой, и прерывающимся поминутно от волнения голосом, начала свою исповедь.
--Ты, Паш, говорил, что я ни в чем отказа не знала. Это правда. После того, как умерла мама, отец не позволил меня сдать в приют, привел в свой дом, где я и познакомилась со своей старшей сестрой и мачехой. Я помню свою первую ночь в доме отца, помню, как не спала и прислушивалась к скандалу за стеной между ним и мачехой. Сейчас я ее понимаю, это такой удар узнать о внебрачной дочери мужа, да еще взять ее на воспитание. Каждый день видеть дочь той, с которой твой муж тебе изменил. Это теперь, спустя столько лет, у нас все сошло на нет, все устаканилось. А тогда…. Мне было всего девять лет. И уже тогда я научилась ненавидеть. Я ненавидела отца. Ненавидела роскошных кукол, дорогую одежду, которую мне покупали. Ненавидела сестру, мачеху, всю их родню. Не могла простить отца, за то, что он столько лет мучил маму, так и не женился на ней. Ненавидела его неуклюжие ласки, натянутые улыбочки его домочадцев. Ненавидела их богатый дом, их благосостояние. Конечно, натерпелись они со мной. Вытворяла я страшное, особенно, когда подростковый возраст подошел. А в один прекрасный день ушла из дому. Мне было пятнадцать, ему в два раза больше, как нам с тобой сейчас. Смотрю на тебя Паша, а в глазах – он. Так вы похожи. Одно лицо, одни манеры. Даже цвет глаз один в один. Нет, от судьбы не уйдешь. – Анна задумалась. Пепел с сигареты падал на кожаную обивку.
-- Так вот, - она словно очнулась, и не глядя на Павла, продолжила, - в пятнадцать лет я сделала подпольный аборт. Испугалась тогда очень. Не хотела, как мама остаться матерью - одиночкой. Простить себе этого до сих пор не могу. Операцию перенесла тяжело, с последствиями нехорошими для женского организма. Детей, как видишь, у меня так и не появилось до сих пор. Тогда меня сестра просто спасла. Нашла меня, забрала домой, дома близко ко мне никого не подпускала. Ругалась с отцом и матерью, отстаивала меня перед ними, кормила с ложечки, выхаживала, как собственного ребенка. С тех пор у меня роднее Инги никого нет. Она же с мужем меня первым познакомила, человеком, как говорится, нашего круга, выпускником МГИМО. Переживала сестренка, все пыталась жизнь мою устроить. Но горбатого могила исправит. Мужу тоже я крови попила. Не любила я его. Все время вспоминала первого своего мужчину. Да и теперь вот второй раз замужем, а зачем мне все это? Зачем, когда главного нет?- она затушила сигарету и тут же снова потянулась за пачкой. Огни аэропорта замигали вдали.
-- Ну что же ты молчишь? Скажи же что – нибудь, Паша. – Она ловила его взгляд, некоторое время сидела, сцепив руки. Так и не дождавшись ответа, раскрыла лежащую на коленях сумочку, суетливо начала исследовать ее содержимое. Достала распечатанную маршрутную квитанцию и, порвав ее в клочья, с облегченным вздохом выбросила разлетающиеся на ходу кусочки в окно.
-- Аня, что ты творишь? – Глаза Павла округлились. - Ты что билет на самолет порвала?
-- Как ты догадался? – Она рассмеялась ему прямо в лицо.- Раз ты такой догадливый, поворачивай назад, полет отменяется. У меня здесь в Москве дельце одно есть незавершенное. Вот его сделаю, тогда и полечу в Милан. Поворачивай, говорю, Шумахер.
Он только крепче сжал зубы, желваки на скулах заходили с новой силой. Молча, выполнил разворот. Анна курила не переставая. Обратную дорогу оба хранили молчание. Когда до их поселка оставалось всего ничего, Анна велела ему притормозить у дороги, и свистящим шепотом начала.
-- Паша, я юлить не буду. Ты мне прямо скажи, что ты решаешь с нами? Я ведь знаю, что ты со мной не просто так. Запал ты на меня, этого не скроешь. И я тоже по уши в тебя втрескалась. Сама себе удивляюсь, как в ранней юности. Мне ни с кем, как с тобой. Слышишь? Паша, давай отбросим все ненужное, наносное, все, что у нас до нашей встречи было. Раз мы встретились, раз так получилось, не нужно себе дальше жизнь портить. Понимаешь? Не надо себе врать! – Последние фразы она почти кричала.
Он ничего не ответил, глядел задумчиво сквозь лобовое стекло на проезжающие мимо машины. Минуту спустя предложил ей прогуляться. Они вошли прямо в заросли придорожной рощицы. Анна на высоченных шпильках неуклюже скользила по мокрой, выступавшей из мартовских проталинок, пожухлой прошлогодней траве, отводила от лица упругие ветки с набухшими почками. Морщилась от падающих с влажных веток на лицо капель. Пройдя небольшое расстояние, Павел остановился на поляне перед огромным раскидистым дубом, затем с разбега подпрыгнул, ловко ухватился за толстый сук дерева и несколько раз с видимым удовольствием подтянулся на руках.
-- Ты чего? – не поняла Анна.
-- Вот теперь ты знаешь, где мой тренажерный зал, - парень ласково похлопал ладонью по дубовому стволу и снова сделал несколько подтяжек.
-- И зачем ты меня сюда привел?- она зябко куталась в палантин.
-- Да вот, решил воспользоваться несколькими свободными минутками и потренироваться. – Он улыбался.
-- Ты шутишь? Я не понимаю тебя, - она начала раздражаться его спокойствием.
-- Все просто, Анна Сергеевна. Каждое утро до Вашего приезда я не изменял своей привычке, по дороге на работу, заезжал сюда в лесок и тренировался. И вот теперь пытаюсь наверстать упущенное. Возвращаюсь к своему привычному образу жизни.
-- То есть ты хочешь сказать, что ждешь - не дождешься моего отъезда, чтобы вернуться к прежней своей рутине, к своей жене?
-- Аня, - он подошел к ней, взял за руки, - Не хочу юлить перед тобой. Тебе лгать не буду. Ты ведь сама все прекрасно понимаешь, но не сознаешься себе в этом. Я – не свободный человек, ты – тоже замужем. Ты придумала про нас, понимаешь. Все не так.
-- А как? Как по твоему? – она смотрела ему прямо в глаза, пытаясь найти в них опровержение сказанному. Они так и стояли некоторое время напротив друг друга. Затем она отвернулась и упавшим голосом попросила отвести ее в коттедж.
8
-- Павел Иванович! Павел Иванович! – повариха Таня с округлившимися от ужаса глазами ворвалась к Павлу в комнату. – Павел Иванович! Там такое…
Она несколько секунд переводила дыхание, показывая рукой за дверь.
-- Таня! Да говори ты толком, что случилось! – Пашка и сам уже начал пугаться. В таком состоянии он Таню прежде не видел.
-- Ужас! Ужас! Анна Сергеевна… там,… в столовой такой разгром устроила. Ну, просто кошмар! Бедные Инга Сергеевна и Федор Константинович ее никак успокоить не могут. Павел Иванович! Вы пойдите, там помогите им!
-- Подожди, Таня! Ты толком все объясни. С чего все началось?
-- Да как с чего? – Таня облизала пересохшие от волнения губы. – Инга Сергеевна просила кушать подать в столовую, ужин прощальный в честь Анны Сергеевны устроила. Сначала все шло своим чередом. Ну, я закуски подала, напитки, как полагается. Потом уже горячее кушать стали. Анна Сергеевна велела мне коньяку еще бутылку принести. Нервная такая вся сидела, лицо такое в пятнах все. Ну, я когда вернулась с подносом, они уже ругаться начали. Инга Сергеевна все об отъезде Анны Сергеевны говорила, что, мол, зря она его отложила. Еще велела мне коньяк унести. Так Анна Сергеевна как кулаком по подносу жахнет, бутылка с коньяком звякнула, по полу покатилась, рюмки разбились вдребезги. Она вскочила, как закричит, как начала Ингу Сергеевну, сестру свою, по матушке склонять, как начала все вокруг крушить. Кричит, мол, не лезьте в мою душу, мол, и так у нее жизни никакой нету. Ну а дальше я уж за Вами побежала.
-- Слушай, Таня. – Павел сделал ей знак, чтобы она приблизилась, и начал, понизив голос, - нехорошо нам с тобой меж ними встревать. Это дела семейные. Потом самим нам неудобно будет хозяевам в глаза глядеть. Они пошумят, пошумят и успокоятся. А ты, Таня, должна и бровью не повести. Ну, что мне тебя учить. Ты - взрослый, умный человек.
-- Так - то, конечно, Вы правильно рассуждаете. Только Анна Сергеевна велела мне Вас позвать. Без него, мол, то есть, без Вас, Павел Иванович, не приходи, говорит.
Пашка вздохнул, накинул пиджак, провел рукой по волосам, и недовольно крякнув, направился вместе с Таней в столовую.
Картина, представшая их глазам, красноречиво подтверждала слова поварихи. Разбитая посуда на столе, валяющиеся осколки стекла на полу, свезенная на бок и испачканная соусом скатерть, перевернутые стулья – все говорило о недавнем разгроме, учиненном Анной. Хозяев в столовой не было. Павел с Таней прошли в каминную – тоже никого. Прислушались. В доме было на удивление тихо.
-- Так, где же они, не пойму, - Таня беспомощно разводила руками.
Они прошли через просторный холл, вышли через зимний сад к зоне бассейна.
-- Они в бассейне, кажется, - Павел на минуту смутился, - Танюша, пойди, пожалуйста, взгляни, что там у них делается. Мне как- то неловко туда заходить.
Таня понимающе кивнула. Она робко приоткрыла дверь. Из бассейна слышались приглушенные водой явно возбужденные голоса. О чем спорили находившиеся в бассейне, разобрать было сложно, но Пашка явно различил рокочущий басок хозяина и взвизгивающие интонации Инги Сергеевны. Затем послышался всплеск воды, и сопровождающие его крики хозяев. Он не стал дожидаться возвращения Тани, решительно вошел за ней следом. Раньше водитель никогда не бывал здесь. Просто не был вхож во внутренние хозяйские покои. Отделанное голубым мрамором помещение было на удивление просторным, сам бассейн занимал тоже немалую площадь. Пашка едва не поскользнулся на кафельном полу, удержался и направился прямо к группе стоящих у края бассейна людей.
Инга Сергеевна беспомощно ломала руки, Рядом с ней, весь изогнувшийся в неудобной позе, скрюченный, Федор Константинович пытался вытянуть за руку камнем, уходящую под воду Анну Сергеевну. Повариха, втянув голову в плечи, стояла рядом, беспомощно оглядываясь, на входящего Павла.
Его заметили, Федор Константинович, как показалось парню, даже обрадовался его приходу. Пашка быстро сориентировался. Уговаривать его не пришлось. На ходу скинув ботинки и пиджак, он бросился в воду и подхватил тонущую, совершенно беспомощную Анну Сергеевну. Пока тащил ее к краю бассейна и передавал в руки Федора Константиновича, Инга Сергеевна, никого не стесняясь, причитала.
-- Ну, нельзя ей пить, нельзя! Что же такое творится, Федя? И как мы не уследили! Вот горе то мое! Давайте ее сюда, - Инга Сергеевна указывала на ближайший, покрытый полотенцем, шезлонг. Сама держала в руках другое широкое полотенце, которым сразу стала вытирать льющиеся с мокрой одежды и волос сестры ручейки воды. Через мгновение Анна Сергеевна пришла в себя, и, увидев рядом с собой совершенно мокрого Пашку, начала сначала тихонько, потом все громче хохотать.
-- Таня, беги скорее за успокоительным и аптечкой! - скомандовала Инга Сергеевна. Она ухватила сестру за плечи, прижала к себе. Но та совсем разошлась. Ее всю трясло от смеха, в перерывах между приступами, она указывала пальцем на Павла, пыталась что-то говорить, и снова ее всю начинало трясти от неистового хохота, который уже переходил в нешуточную истерику.
-- Павел идите, Вам надо переодеться, - шепнул ему Федор Константинович. Ему, видимо, было нестерпимо стыдно за происходящее, перед персоналом. Пашка кивнул. Ему самому было больно видеть Анну в таком состоянии. Видимо за минуту до их с Таней появления. Анна, как была в вечернем платье и на каблуках, упала или, наоборот, специально прыгнула в бассейн. Ему тяжело было смотреть на ее распухшие от слез и потекшей туши глаза, на прилипшие к вискам волосы, на ее беспомощность. Он повернулся к стеклянным дверям, но не успел сделать и шагу, как Анна вырвалась от сестры, неожиданно быстро в считанные мгновения перерезала ему путь для отступления.
-- Ты… - она вся дрожала, - ты,… что же думаешь, что ты все тут решаешь? Да? Кто ты есть? – Анна наступала на него. Рот ее скривился, глаза смотрели на него с нескрываемой ненавистью. – Ты – плебей. Плебеем родился, плебеем и умрешь. Не ты меня бросил. Слышишь? Не ты… я тебя бросила, запомни это, я…
Анна не успела продолжить начатую фразу. Подоспевшая с аптечкой в руках Таня вместе с Ингой Сергеевной и Федором Константиновичем втроем навалились на Анну Сергеевну и силой оттащили ее от Павла на шезлонг, пытаясь оказать ей первую неотложную помощь. Пашка подобрал ботинки, пиджак, в совершенно сырой, прилипшей к телу одежде, скользя мокрыми носками по кафелю, наконец, покинул злополучный бассейн.
9
Он едва успел переодеться в старенькие потертые брюки дяди Лени и принесенный заботливой Таней, побитый молью, рабочий свитер ее мужа, как уже был приглашен в кабинет хозяина. По белым от страха глазам поварихи Пашка понял, что ничего хорошего его в разговоре с Федором Константиновичем не ждет. Подходя к массивной дубовой двери, он с удивлением заметил, что не ощущает в себе былого трепета, который охватывал его прежде всегда при входе в кабинет хозяина. Видимо накопившаяся эмоциональная и физическая усталость сказывалась в его реакциях. А может это организм ставил свои защитные барьеры. Размышляя об этом, Пашка вошел в кабинет. Федор Константинович курил у окна, задумчиво посмотрел на вошедшего, жестом пригласил его в кресло. Потом вздохнув, сел за свой инкрустированный камнями, сделанный под старину, письменный стол. Пашка снова с удивлением отметил в себе полное равнодушие к разговору, который, видимо, решал его дальнейшую судьбу.
-- Ну что, Павел, как ты? – Федор Константинович, не глядя ему в глаза, вертел в руках карандаш.
-- Нормально, Федор Константинович.- Пашка тоже уставился на хозяйский карандаш.
-- Павел, я тебя уважаю и всегда уважал и ценил. Не буду ходить вокруг да около. Знаешь, есть такие ситуации, в которые лучше не попадать. Сегодня у нас такая ситуация случилась. Я - то ничего. А вот Инге Сергеевне, понимаешь, неудобно теперь будет с тобой общаться. Ты не обижайся. Нам придется с тобой расстаться. Но не по твоей вине. И хоть в нашем контракте такого пункта не прописано…
-- Я все понимаю, Федор Константинович, - Пашка почувствовал неудобство за хозяина, который мучительно искал слова, смягчающие Пашкино увольнение. Ему хотелось дружески похлопать несчастного, осунувшегося от сегодняшних событий Федора Константиновича по плечу, сказать что-то ободряющее, даже просто предложить надраться вместе сегодня до отключки, но вместо этого, он встал и совершенно спокойно продолжил.
-- Я и сам хотел просить вас прервать мой контракт… по семейным обстоятельствам.
-- Даже так? – Федор Константинович перестал теребить карандаш и удивленно посмотрел на Павла.
-- Ну, тогда, вот, - хозяин порылся в кейсе и вытащил пачку денег. – Хочу проститься с тобой по - хорошему. Здесь оклад за два месяца и премиальные.
Федор Константинович подвинул пачку к Павлу, улыбнулся ободряюще. Но улыбка мгновенно сползла с его лица, когда хозяин встретился с парнем глазами. Пашка равнодушно скользнул взглядом по пачке, ухмыльнулся пришедшей ему на ум в эту минуту остроте, и, кивнув, на прощание оторопевшему Федору Константиновичу, не касаясь денег, молча, вышел из кабинета.
Единственное, о чем он мечтал в эту минуту, так это покинуть дом без прощаний и ненужных ему сейчас разговоров. Он так устал, так утомился от бесконечных разговоров….
-- Павел Иванович! – Повариха Таня нагнала его у ворот. Вся запыхалась, подала ему пакет с мокрыми после купания в бассейне вещами. – Павел Иванович! Может все- таки переночуете? Время - то сейчас, какое позднее, да и не кушали Вы сегодня совсем.
-- Таня! – Пашка улыбнулся, - Таня, приходите ко мне с дядей Леней в гости. Слышишь? Обязательно приходите. Я вам позвоню, адрес скажу. Придете?
Таня растерянно захлопала ресницами, закраснелась вся, потом закивала, и пока Пашка не вышел за ворота, все стояла и смотрела ему вслед.
Пашка дышал, и никак не мог надышаться этим упоительным мартовским влажным и пахнущим еловыми шишками воздухом. Миновал последние коттеджи, вышел за пропускной пункт, торопливо свернул с шоссе в придорожную рощицу. Здесь в лесу ему было так легко, так спокойно. Его не смущали ни рано сгустившиеся сумерки, ни безлюдье. Он подошел к старому своему раскидистому дубу, любовно похлопал его по шершавой коре, и, прижавшись к нему щекой, одними губами прошептал:
--Пока, старина, пока, никогда не забудет тебя Леший.