НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ
(главы из романа)
Саяк почувствовал опасность распада страны, идя в магазин за хлебом. На перекрестке райцентра сидело несколько человек на корточках. Так делают здесь люди, у которых есть что предложить для беседы или те, кто расположен вести длинный разговор. Они обсуждали выход республики из состава СССР. Рассказчик время от времени ударял плетью о землю, поднимал клубы пыли, что являлось признаком его нескончаемой радости. Саяк вошел в магазин. Прилавки пустые, немного минеральной воды и шпроты. Купил серую и белую буханки – больше не полагалось. По дороге он опять наткнулся на беседующих людей и решил послушать.
- Давай скажем правду! – рассуждал юный Каратал. – Неизбежность распада такого неуклюжего организма как СССР я загодя видел. Это разложение сравнимо разве что с болезнью организма. Она сидит внутри человека, подтачивает его день за днем, а в конце дёрнет раз и всё! Все видели, как страна захворала, но дети оказались не способны её вылечить: застой довел до паралича, и вот наступил момент несовместимый с жизнью.
Саяк подумал и не поверил в сказанное. По-прежнему существует район, область, Кремль. У власти – коммунисты. Они построили железный порядок, который несокрушим! Придет новый генсек, и все будет по-прежнему. Про себя он начал считать: Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев. Нет причин для ослабления власти. Землякам кажется, что там, в общей столице, кто-то допускает ошибку. Брехня! В Москве всегда найдутся образованные люди, другое дело тут, в Чеч-Тюбе. Саяк почувствовал облегчение от своего ответа на царапающие душу слова Каратала Акбагыша. Поэтому заключил, что последнее слово все же за Кремлем. Надо было идти – дома ждали хлеба.
- Мы там никому не нужны, недалек тот день, когда нам укажут на дверь! –Каратал говорил во всеуслышание. – Надо бразды правления брать в руки! Руководство своей тени боится. Ему надо помочь уйти с достоинством, и стать независимой страной.
Юный Каратал не знал, где лучшая жизнь: тут или за горными перевалами? Но понял, что пойти с националистами выгоднее, потому как коммунисты уходят со сцены. Это были его первые шаги на общественном поприще. Ему надоела пустая жизнь. А тут, услышав о наметившемся распаде СССР обрадовался, выбежал на улицу и, собрав людей поддавшихся на его агитация, начал говорить о будущем страны.
Однажды Саяк увидел, как невысокого роста Каратал перед людьми речь толкал! Над ними голубое полотнище – стяг будущего государства. Лица полны решимости. С этой минуты старик его возненавидел. После не раз слышал, как люди обмениваясь репликами, говорили: «Опять националисты!» Райкомовское начальство на все это почему-то смотрело сквозь пальцы. Другой раз Саяк встретил Каратала, раскрасневшегося, призывавшего людей в ряды националистов. Жители долины услышали в тот день плохую весть: ельцинская гвардия, состоящая из отборных бойцов, заняла Кремль. Но так ли это на самом деле, никто твёрдо не мог сказать – до Москвы далеко. И тут аксакалу показалось, что власть действительно уходит в руки шарлатанов. Далее все закрутилось еще быстрее. В растерянности Саяк узнал из центральных газет, что руководители трёх республик объявили СССР распущенным! Эта весть загнала Саяка в угол окончательно. Он дал себе зарок больше не высовываться со своим мнением о Советском Союзе. Постепенно стал ненавидеть любого, кто при разговоре заговаривал о крахе страны. Каждая семья ощущала приближение нищеты. На базаре все еще торговали колхозной скотиной, хлеб ели тоже советский. Между собой говорили, что хуже не будет! Саяк отправил письмо в Московскую область, где служил в армии его сын, но через некоторое время письмо вернулось обратно. Саяк не знал, что оно не дошло, так как Черик и еще четверо солдат работали вне зоны части – строили дачу генералу.
- Рядовой! – скомандовал Савельев.
Черик выпрямился и отчеканил:
- Слушаюсь, товарищ сержант!
- Выходи из строя, – сказал он и стал подбирать солдат по своему усмотрению, при этом продолжил свою мысль вслух. – Отведу вас к генералу.
Савельев во главе отделения из пяти солдат строевым шагом дошел до проходной. Там он вошел к дежурным и долго разговаривал с кем-то по телефону. Вернувшись, дал команду:
- Прямо, шагом марш!
Откатные ворота на рельсах разъехались в стороны, и слаженно шагающие солдаты оказались на ленте городской улицы. Прошли мимо стены, растянувшейся на весь квартал, недавно они её белили. Генерал Панфилов был строг, поэтому солдаты говорили: «Когда он тут – сразу столько замечаний сходу! Привязать бы его к столбу, кляп в рот и принудить к справедливой оценке нашей работы». Генерал будто понимал их намерение и давно не появлялся. Сверхсрочники обрели столько опыта, что любое поручение для них стало забавой! Выполняли припеваючи. Один раз на полигоне выстроили небольшой городок: со стенами из камня и кирпича, подземными отсеками на случай ядерной войны. Они сделали все в срок, получив благодарность от командования. Эти ребята не знали, куда девать силы. Генерал Панфилов гордился своими питомцами – возмужавшими ребятами. С недавних пор в связи со строительством своей дачи в пригороде Москвы стал пропадать там – наблюдал за ходом работы. После присвоения генеральского звания стал получать больше: оклад плюс генеральские погоны, за выслугу лет и так далее. Раньше не сталкивался с трудностями строительства дачи, оказалось – не легкая задача. Тогда ему пришла в голову идея использовать сверхсрочников. На днях дал поручение Савельеву, чтобы тот привел к нему солдат. Прибыв на дачу, сержант построил солдат и, отдав честь, отрапортовал:
- Товарищ генерал, отделение в количестве пяти человек прибыло в ваше распоряжение! Командир отделения сержант Савельев.
Панфилов махнул рукой, дав понять, что так разговаривать тут необязательно! Генерал в поношенном мундире, в галифе играл с взрослой внучкой Наташей в бадминтон.
Панфилов, протянув ему несколько купюр, спросил:
- Ребята знают, что будут тут работать, пока стройка не кончится?
Савельев взял деньги, а потом ответил:
- Так точно, товарищ генерал!
- Можете идти.
Выйдя за ворота он развернул полученные деньги и подпрыгнул от радости: четвертак!
Генерал оглядел всех по отдельности, как бы выбирая, а потом обратился к Черику:
- Ты вот, возьми топор. Иди и наколи дров на зиму. Деньги получишь после, сначала – дрова.
- Слушаюсь! – отчеканил Черик.
- Это необязательно! Вы же у меня на даче. Рапортовать будете на службе, тут гражданский объект.
Панфилов с внучкой поменяли место игры, перешли на плешь тропинки. Ему понравился солдат, которому он поручил колоть дрова: мужественный, но сдержанный, похоже, что хорошо воспитан. Он хотел поощрить его, но прежде нужно, чтобы тот выполнил какую-либо работу. Жил генерал один, жена умерла три года назад, все, что сберег к старости – сыну и внучке.
Черик наколол три кубометра ясеня, рассортировал: сучковатые полешки в одну сторону, сырые – в другую, сухие – отдельно. Топор вдарил в чурбак, пошел посмотреть, чем занимаются товарищи. Генерал не мог просто так доверить строительство дорогого сердцу особняка из двух этажей с мансардой, поэтому околачивался вокруг да около. Траншею для фундамента отделение почти закончило – торчали только макушки. Генерал глянул на наручные часы и пошел вызывать машину, понимая, что солдаты должны успеть к ужину. Возвращаясь, он вслух рассуждал:
- Обыкновенные ребята… Я столько времени потратил на военное дело: видел белоруса и хохла, киргиза и татарина… разницы никакой. Подготовил стольких вас, чертей… Обучал вас, неотёсанных оболтусов, к возможной войне! А ведь она не случится. Но она возможна, если мы этого пожелаем! А нам она нужна?.. Так что особо волноваться не стоит. Мы всегда находимся в ожидании, а ударим, когда на это будет желание сверху. Скажут, Николай Иванович, дайте своим подчинённым команду, пора принимать меры. Надо делать то-то, то-то… Уклониться от такой команды нельзя. Устав не позволяет. Правда, этого не случилось в мое служебное время. И в ваше время – не будет! Живите спокойно…
Когда гул мотора приблизился к воротам, генерал вытащил из галифе черный кошелек: раздал им деньги. Вышло кому по десять, кому по двадцать, а Черику тридцать рублей. Это были деньги за один день. Все остались довольны. Одного рядовой Черик не понял: как генерал подсчитал объем работы в отдельности для каждого солдата и ее стоимость
Обратно ехали по глуши лесного массива, где расположились дачи военачальников. Мотор пел из-под сиденья, Черику запомнились правильные черты лица генерала. Отчего-то жалко было пожилого умудренного опытом человека. Сочувствие накатывало каждый раз, когда уезжали со стройки. В такие минуты Черик не сознавал себя солдатом. Он вдруг вспоминал родную деревню и семью – отца Саяка, мать Монгуш и братишку. Дорога не давала Черику сосредоточиться, тем не менее, его мысли иногда возвращались к Панфилову. О жизни генерала рядовому знать не положено. На деле Николай Иванович жил в одиночестве: ходил по грибы, баловал себя охотой на тетерева и кабана, пока не поселилась в суставах старческая дрожь. Голова мыслила ясно, тем не менее, он ждал своего часа, когда отвезут и похоронят на городском кладбище, как отслуживший свой срок инвентарь. Генерал этого часа не боялся, умом понимал, чему быть – того не миновать. Он уже похоронил ряд известнее и моложе себя товарищей. Поэтому тайно готовил себя к этому часу. Его утомила борьба с самим собой, генерал заставлял себя думать о светлом и радостном будущем. Ему было чем восторгаться: при нем возродилась страна, наметились первые ростки демократии – перестройка. За свою жизнь он увидел стольких счастливых людей, увидел, как его страна заняла в мировом сообществе достойное место. Дома он любил ходить в одних трусах: покойная жена пилила, одевала, но так и не перевоспитала. После смерти её Николай Иванович дома вообще без одежды ходил, только когда внучка с мужем гостили у него, накидывал на себя халат.
АВАРИЯ
Генерал Панфилов один-единственный раз попал в аварию, и то по доброте души своей: на дорогу выбежал заяц, и он, вместе того чтобы продолжить путь, крутанул руль влево и при этом машинально нажал на газ. Верный железный конь влетел в ствол полувековой сосны: вся передняя часть машины, что называется, всмятку. Внучка сильно ушиблась, открылось кровотечение и через несколько минут – выкидыш.
- Ната, что делать? – спрашивал бледный от волнения генерал. Он держал в горсти красное тельце младенца, которого подобрал на земле в кровавом месиве. – Он еще жив. Мне бежать?
- Отстань! Больно мне, очень… – плакала Наташа, сидя на обочине с окровавленными коленями.
Кузов машины еще трясся, мотор работал, но дерево не давало ей ходу. Идти было далеко, позвонить – руки заняты. Вспомнил солдата.
- Ната, набери сержанта, пусть приедет с ребятами! Он все сделает… – у Николая Ивановича дрожал голос, в мыслях вертелось одно, как спасти это тельце, которое дышит. – Пусть поторопится, а то не успеем его спасти.
Красное тельце в пригоршнях двинуло ручонками, словно веточками кустарника, подавая признаки жизни, но глазки были закрыты, губки скривились от натуги. Видно было, что ему тут неуютно и просится обратно в утробу матери.
- Пусть немедленно приедет, Ната. Не плачь!.. Ты тут ни при чем. Мне что делать? Как тут быть?
- Координаты спрашивает, – сказала Наташа.
- Пусть сам найдет, он солдат!
Генералу, казалось, что он слышит биение сердечка младенца. Неожиданно тот открыл глаза и рассматривает Николая Ивановича. Рядом с его ротиком ноготь мизинца генерала был больше. Вдруг он, раскрыв ротик, зевнул, потом завертел головкой. Дедушка ничем не мог помочь, руки были заняты. Он понял, что человечек жив и не желает умирать. Только пуповина болталась.
- Чего так долго? – упрекнул генерал Черика, который привез на армейском уазике двоих солдат. – Когда была тревога? И когда вы прибыли? Что стоите? Аварии не видали?
Солдаты видели окровавленные руки генерала и сидящую на обочине Наташу. Бледное лицо старого генерала воздействовало на них удручающе. Черик взял ножницы из аптечки и отрезал пуповину, до сих пор болтающуюся у земли. Генерал раскрыл ладони: все увидели тельце ребенка без признаков жизни. Николай Иванович устал держать его в одном положении и, протянув его Черику, сказал:
- Сделай что-нибудь.
Николай Иванович понял, что как бы он ни старался, младенца спасти не удалось. У мужественного генерала, столько времени державшего его в руках, содрогнулись плечи, вырисовывая изнутри старые костлявые ключицы. Однако морщинистое лицо оставалось сухим: из глаз не вытекала влага. Тут он позволил себя расслабиться и присел на траву рядом с внучкой, обнял её за плечи и притих. Черик впервые увидел младенца, лежащего на своей руке, удивился тому, какой он такой маленький. Не побоялся рассмотреть его мертвое тельце. Пуповина была слишком длинной. Пальчики были так мелки и хрупки, что казалось, это лапки лягушки. Тем временем солдаты откатили Волгу генерала на дорогу, прицепили к уазику, правая сторона кабины помялась так сильно, что трансмиссия, в том числе, рулевое управление отказывалось слушаться. Все были озабочены несчастным случаем в семье генерала, поэтому молча работали.
- Что приуныли! – сказал Николай Иванович бодрым голосом. – Вы думаете, жизнь на этом кончается? Главное – живая жизнь! Вот, что надо беречь. Остальное – непоправимо. Соколы, скоро вам лететь к своим родным. А я вот, опять внука ждать буду от бога… Ната, как себя чувствуешь? В состоянии подняться в кабину или как?
Наташа махнула рукой, отказавшись от помощи дедушки.
- Приведите в порядок место аварии, – сказал генерал.
Черик достал из аптечки несколько бинтов, передал Наташе. Одним рулоном отмотал наглухо со всех сторон тельце, словно саваном, перенес его в кабину. Тут генерал взял его снова на руки, а Наташа, приведя себя в порядок, встала с места и мелкими шагами пошла к машине. Солдаты в это время ровняли изрытые края дороги и даже замазали зияющую рану дерева глиной с коровяком.
По дороге Николай Иванович на левой ладони держал мертвого младенца, правой, обхватив внучку за плечо, бодро продолжил старую мысль, начатую в первый год службы Черика.
- Жизнь человека и есть война! Только все ли люди понимают это? – генерал вздохнул сурово. – Из-за заячьего попустительства можем убить человека. Как тут быть? Кого наказывать? Себя! Правильно. Не предвидел. Корень зла в этом. Неутолимая жажда подталкивает нас к непредвиденным случаям. Так и войны случаются, чтобы обслужить, а точнее прикрыть амбиции главы страны. Живут же народы без войн, а люди вне закона. Так и надо дальше, мы существовать должны, а они с ума сходят.