Она у себя одна!

Юлия Надеждинская
(...)... и в какой-то момент ей просто стало очень скучно...
Она представила себя царицей, сидящей у окна... день проходит, два проходит - с поля глаз она не сводит...
В принципе, не утомительное мероприятие - сидеть сиднем и ждать у мо...у поля погоды. Только вопрос: зачем? Чтобы в один прекрасный момент (спорное определение!), едва завидев на пороге Его Королевское в пенсне и шляпе с пером,  восхищенья не снести и тихонько умереть?
От смеха...
И неоправданных ожиданий...
Нет уж, дудки!
Она представила, как собирала бы Его Величество в дорогу...складывала ему в саквояж трусы, носки и бутерброды...давала наставления...убеждала не спать с дворовыми девками...мало ли что!
Представляла, как Венценосный, отрывая от своей шеи ее цепкие руки, покорно кивает головой и невнятно мычит про "отношения, которыми он дорожит"...
Мол, ему с ней, такой, весело...нет, он сказал бы - не скучно...
С девками, вот, скучно, а с ней – нет.
Девки, мол, только то и умеют, что молча раздвигать ноги, а она – другая!
Она - возвышенная, умная, тонкая.
Как линия минирования.
Чуть оступился - и шарахнуло насмерть!
Она улыбалась бы удовлетворенно, дескать, и правда - она такая.
Она может так бабахнуть, если что - полетят клочки...
А он бы снова мычал и трогал на голове корону...мол, ему пора.
Бутерброды прокиснут.
И она отпустила бы.
И даже махнула бы пару раз белым платочком.
А что? Ей не жалко!
Сквозняка не наделает, а ему – приятно.
Мужчины наивны как дети: за пару взмахов платком они могут не сразу кинуться спать с девками, а, скажем, дня через три...
Больший срок воздержания - это уже вынос красного знамени.
И его торжественное водружение на крышу кареты.
Чтобы помнил, гад, что у нее все ходы записаны!
Он бы уехал второпях.
Она бы села.
Оглядела бы заволоченным взглядом поле, белое, как чистая страница, с которой она каждый месяц пытается начать свою жизнь.
Вздохнула бы полной грудью.
Вспомнила, как ей было хорошо с ним все это время...
Представила, как ему уже плохо без нее.
Как он теребит полу своего парчового кафтана и ковыряет сафьяновым сапогом пол кареты...
И ей бы, вдруг, стало жаль его.
И жаль себя, такую одинокую, возвышенную, тонкую...
Глупую...
Сутками торчащую в окне в ожидании его из бессмысленных походов.
А годы летят уже, а не идут.
И она встала бы, закрыла бы окно, поправила бы на себе корону...

И поехала бы к цыганам!
Гулять!
На всю ночь!
Пропади все пропадом - он, они, дворец!
Клятвы, походы, отношения!
Она же такая, что хоть плачь!  нежная, возвышенная, тонкая!
Как линия минирования...которая при длительном воздержании может не удержаться и взорвать сама себя!
Только раз оступившись.
А ей уже не до риска!
Она у себя – одна.