23 часа 46 минут. Теплая, щадящая уснувших летним сном людей, курортная ночь. Молодые пары и некоторые припозднившиеся родители с детьми неспешно прогуливаются по шумной, пестрящей кафе и маленькими магазинчиками набережной. Люди постарше и совсем юные уже спят. Пытается спать и Эжен, однако, как и всегда, не сильно преуспевает в своем мучительном предприятии.
Его голова, словно опустевший бокал вина, вновь наполняется голосами, картинами прошедшего дня, впечатлениями, какой-то тяжелой, исполненной грустью душевной истомой. Это уже привычное мучение, или же чудесной дарование - этого он решить не мог - завладевало им, словно римские легионеры, отважно и академично берущие варварское укрепление где-то на суровом и гористом севере Англии. Минута за минутой, набросок из мыслей, чувств и мечтаний за наброском - и вот та главная тема, тот лейтмотив сегодняшней ночи.
Практически одновременно всплыли в памяти «Поющие в терновнике» и «Нетерпение сердца». Стефан Цвейг – поседевший в своих бурях чувств и мыслей повествователь, цель которого: просвещать. Таким он представлялся Эжену, таким он его видел, таким был для него Цвейг в ту ночь.
Приподнявшись на подушках, он вспоминал, щуря глаза и водя языком по губам – так ему лучше думалось – как там было написано о безответной любви. Кажется, что-то вроде «рук, волос, дней и ночей, мыслей и всех мечт, которые нужны женщине»,- да,- суть была такова. Это была первая сущность его сегодняшнего «Левиафана» - его всплывающего облика той безответной любви, палачом которой он стал. То хищное желание обладать, эгоистическое собственничество, стремление, сопровождаемое жуткой гримасой, делающей женское лицо безумно любящим и от этого животного чувства страшным, таким, увидев которое испытываешь неимоверно смешанное чувство, в котором бушует столько ароматов, оттенков, полутонов, звуков - всего, что это буйство мгновенно опьяняет, затем пугает и пленяет, затягивает все глубже и глубже благодаря тайному сотрудничеству зова природы в ее глазах и растущего, захлестывающего словно «Девятый вал» Айвазовского возбуждения, пробивающегося через все поры кожи, через каждый волос головы. То дикое и необузданное, что так пленяло его для того, чтобы надышавшись этим цветком, бросить его на пыльной дороге, подобно Печорину.
Этот дикий взгляд, обрамленный клокочущей бездной рыжих волос – то незначительное, казалось бы, совпадение Меганен Клири и той, о которой он думал, будоражило его воображение еще сильнее. Его картина стремительно и сумбурно, словно у Пикассо, набирала в своих красках и энергии. Она писалась и писалась. На часах было уже 0 часов и 18 минут.
Продумывая детали и незначительные элементы, например, вспоминая то прокуренное полутемное кафе, в котором состоялся один из тех разговоров, которыми Эжен особенно дорожил, запах сигарет, которые она курила, ту официантку, на которую он поначалу обращал внимание, ту постепенную перемену в ее лице, которое взрослело у него на глазах, становясь зрелым, желанным своим отпечатком опыта, полученного от беседы. Однако всеми этими мазками он обманывал себя; уходил от главного, от ее плана Меганен Клири, результатом которого стал украденный у Бога младенец и впоследствии красавец, утонувший в море, которое не прощает дураков и не признает авторитетов.
Этот план, это желание им обладать, желание все той же Меганен и Эдит, воспоминание о которых и родило рисуемый в его голове набросок, шептали в его голове лишь четыре слова «он был во мне». Он явственно слышал эту фразу, снова и снова, ее говорил голос, обладательницу которого он не мог разглядеть. Снова и снова она ускользала от него, скрываясь за сотней коварных и всепонимающих поворотов узких полутемных улочек засыпающего Парижа, растворяясь во множестве вуалей и голубых французских тюлей, словно знатная женщина, убегающая из логова своего любовника, обуреваемая страхом и азартом запретной любви. Она была бестелесна, это был лишь образ. Образ, вытекающий сквозь его воображение, словно песок сквозь пальцы. Образ без лица, без тела, лишь с веянием женщины, когда-то, а может быть и теперь, любившей его.
Спроси у него в этот момент, любил ли он - он бы не раздумывая, ответил – «да». Ответил бы так только потому, что никто бы не услышал этого ответа, никому бы его «да» не причинило боли, не обмануло бы ее надежд, не уязвило бы ее самолюбия в неминуемый момент расставания. Эжен знал, что лишается чего-то важного, однако видел в этом отсвет чести и достоинства, низвергнув хотя бы на один момент которые, он бы не смог потом смотреть себе в глаза, находясь один на один с собой при молчаливом посредничестве зеркала.
Зеркало… Сколько счастья, горя, самодовольных и вопрошающих лиц видело оно… Видело и всегда неизменно молчало, лишь учтиво, подобно слушающему исповедь, молчало и внимало миллиардам взглядов.
-А все-таки как было бы здорово проснуться с ней морозным январским утром в своей кровати,- подумал он и в этот же момент унесся в новый мир, обдающий прохладой зимы и греющий духотой, скопившейся под простыней, взглядами, запахом волос, поцелуем.
-Но что дальше? Завтрак. Она в моей белой рубашке, закатав рукава и стоя на одной ноге, на самых носочках, противившихся холоду пола, облокотившись на барную стойку, и доставая из холодильника молоко и печенье? Положим, а дальше?
Дальше картина рисоваться не пожелала. Быть может, это та Катрин, которую боготворил художник, но которой в действительности не было? Быть может, это очередной воздушный замок, пленяющий своим очарованием, но ничего не способный дать взамен? Быть может, это просто не та тема для сегодняшнего без четверти часа ночи, или же просто желание не усложнять свою жизнь и вместо того чтобы лететь эконом-классом с девушкой в Ниццу, лететь бизнес-классом одному куда-нибудь на тихие и живописные острова с белоснежным песком, голубой прозрачной водой, сквозь которую кажется, что тело состоит из миллионов чешуек, и в которой ты чувствуешь неодолимое желание плыть, сливаясь с могущественным океаном, ласкающим теплыми волнами.
«Он был во мне»…И снова видение, снова голос, прокуренное кафе, локоны, жизнь, которая продолжается. Чувство, которое сложно описать на ста страницах.
Если ты это прочла и поняла, то моя неудавшаяся ночь не прошла бесследно.