Увидев Киру на пороге своей квартиры, Николай Иванович изменился в лице.
- Опять вы? Ну, что же, проходите, раз уж явились.
Оставив куртку в прихожей, Кира прошла за хозяином на маленькую кухню, горячую и влажную от паров выкипающего забытого чайника. Николай Иванович выключил плиту и приоткрыл форточку. Оба присели у маленького кухонного стола.
- Дело на моего сына готово к передаче в суд.
- Против него есть улики?
- Вы знаете, что есть. - Кира посмотрела учителю прямо в глаза. - Вы же там были. И еще вы знаете, что он не убивал, правда? Неужели вы допустите, чтобы осудили невиновного?
- Чего вы от меня хотите? - Николай Иванович отвел взгляд.
- Я хочу, чтобы вы пошли в полицию и написали чистосердечное признание. Я знаю, что вы убили Слонкина. Все это знают.
Николай Иванович удивленно посмотрел на Киру.
- Да, знают все, - подтвердила она. - Убийство записано кем-то на сотовый телефон, и однокурсники сына случайно наткнулись на это видео в Интернете. Сейчас это модно - размещать в сети драки, потасовки, всякую всячину.
- Видео, да еще такого качества, судом не будет принято как доказательство.
- Пусть, но полиция найдет того, кто это заснял, и получит показания.
- Если вы так уверены в этом, зачем пришли ко мне?
- Не знаю. Я пришла за помощью. Вы не можете понять, что чувствует мать, когда теряет единственного сына. Олежка очень хороший, домашний мальчик. Ему нельзя в тюрьму. Вас я не осуждаю. Я знаю, каким негодяем был этот человек. Но я вас умоляю - спасите моего сына. Для вас это тоже лучший вариант. Вы же знаете, что явка с повинной учитывается судом.
Николай Иванович помолчал.
- Напрасно вы думаете, что я вам не сочувствую, - наконец произнес он. - Я очень хорошо знаю, каково это - терять человека, которого любишь.
- Расскажите мне все, - попросила Кира мягко, чувствуя, что от ее такта и понимания сейчас многое зависит.
- Мне уже шестьдесят два. Поздно начинать жизнь заново. Некого любить. Все позади. Недавно умерла от рака жена. Хожу по квартире, перебираю ее вещи, они еще хранят ее запах. Скоро и его не будет.… А хотите, я вам фотографии покажу?
Кира кивнула. Она будет сидеть здесь хоть всю ночь, и посмотрит все фотографии, и будет слушать, ей хватит терпения. Она отключила сотовый телефон, чтобы не спугнуть случайным звонком откровенность хозяина квартиры.
Николай Иванович прошел в комнату и через минуту вернулся с альбомом в руках.
- Мы с Элей поженились в девяносто пятом году. Посмотрите, какой красавицей она была.
- Очень интересная женщина. Только немного грустная.
- А, вы тоже это заметили? Временами у нее были очень печальные глаза. Печальные и необычайно глубокие. Впервые я увидел ее на родительском собрании. Ее дочь Даша училась в моем классе.
- Вот это ее дочь? - спросила Кира, листая альбом.
- Да. Они похожи, правда?
- Очень похожи.
- Дашенька училась хорошо, и видно было, что Эле приятно слышать об успехах дочери. Однако временами я замечал в ее глазах такую тоску, что мне хотелось немедленно бросить все свои дела и как-то помочь этой женщине. Конечно, ведь ей пришлось пережить так много горя: за короткое время она потеряла и мужа, и мать, и бабушку. Это Даша мне рассказала. Я и сам не заметил, как полюбил Эльвиру. Все произошло само собой, совершенно неожиданно для меня, ведь после травмы и тяжелого развода я был уверен, что проживу жизнь в одиночестве.
Он помолчал, задумавшись, а затем продолжил:
- В юности я серьезно занимался спортом, мечтал о мировых рекордах. И вы знаете, у меня были хорошие результаты! Я бы многого достиг, если бы не травма позвоночника. Врачи говорили, что я никогда уже не смогу вернуться к прежней жизни. Почти год я провел в больницах. Жена тогда ушла от меня, ей не нужен был калека. Она нашла себе здорового и богатого, а меня выбросила, как старую куклу. Когда меня выписали, я даже передвигаться самостоятельно не мог. Частенько в то время мне приходили в голову мысли о самоубийстве. Я пришел к выводу, что все женщины такие. Все, кроме матери, только она меня поддерживала. Радовалась, что я жив. Верила, что я обязательно буду ходить. Вы знаете, как это важно, когда в тебя верят? Потом оказалось, что друзья тоже не отвернулись от меня: собрали деньги, помогли с инвалидной коляской.
- Неужели вы когда-то не могли ходить? Как же вам удалось встать на ноги?
- Время и каждодневные многочасовые тренировки, а еще большое желание вернуться к нормальной жизни. И помощь мамы. Десять лет мы с ней вместе боролись и победили. Только вот с маминой болезнью мы не справились. Она умерла еще до того, как я встретил Элю.
- И вы захотели помочь Эле так же, как вам когда-то помогла ваша мама?
- У Эли никого не было, кроме дочери. Я чувствовал, что ей очень нужна моя поддержка. И вы знаете, ей было неважно, что у меня маленькая зарплата. Ей была необходима только моя любовь.
- Вы были счастливы с Элей?
- Да, я был счастлив, что рядом со мной находилась эта женщина. Она нужна мне была любая, как моя собственная частичка, - больная ли, здоровая ли. И я был нужен ей. Удивительно, что до встречи с Элей я даже не догадывался, какая это радость - быть опорой для любимой, каждый день, каждый поступок посвящать ей. Это на порядок выше, чем жить для себя, для своего удовольствия или здоровья. И в последние часы, когда она уже уходила от меня и слабела с каждой минутой, я делал ей обезболивающий укол, потом ложился рядом, согревал ее своим телом, целовал в холодеющие губы, прислушиваясь к прерывистому дыханию. Иногда она улыбалась мне с закрытыми глазами, и я чувствовал, как она сжимает мою руку в ответ.
- А Даша? Она живет с вами?
- Даша …- повторил эхом учитель, разом сникнув. - Она не живет…. Она умерла давно, вскоре после того, как мы с Элей поженились.
- Как же так? Почему?
- Она погибла под поездом метро, - Николай Иванович медленно и с трудом выталкивал слова, словно они были шершавыми и царапали ему гортань. - Следователь отсмотрел записи видеокамеры и убедился, что ее никто не толкал. Было, видимо, непонятно, нарочно ли Даша упала или у нее просто закружилась голова. В любом случае в возбуждении уголовного дела было отказано.
- Значит, никто не может сказать, был ли это несчастный случай или самоубийство?
- Это было самоубийство. Мне трудно говорить об этом. Я скрывал все от жены. Эля всегда думала, что произошел несчастный случай.
- Мне кажется, она, как мать, имела право знать правду.
- Понимаете, сначала я и сам ничего не знал. Ведь для самоубийства должны быть причины, а их как будто не было. Эля в тот день находилась в санатории для беременных. Я просто сказал ей, что Дашка погибла. Случайно оступилась. Элечка потом долго изводила себя тем, что оставила дочь на несколько дней, и что именно в тот момент ее не было рядом. Ей стало совсем плохо во время похорон, и «скорая» увезла ее в роддом прямо с кладбища. Наш сын родился пятимесячным и не выжил. А Эля ночью пыталась повеситься в туалете, скрутив веревку из порванного постельного белья. Случайно зашедшая в туалет роженица подняла крик, и Эльку спасли. Только после этого случая она еще месяц пролежала в психушке.
- Понимаю, как тяжело вам было.
- Это еще не все. Потом я изо всех сил пытался вытащить Элю из тяжелейшей депрессии. Она выпила кучу лекарств. Немного лучше стало только через полтора года. Кто-то сказал ей, что Дашкина душа, которая витает где-то рядом, может вселиться в ребенка, которого она родит. Эля уцепилась за эту мысль. Конечно, я поддержал ее стремление забеременеть. Невозможно жить прошлым, надо смотреть вперед. Мы ходили по врачам, сделали полное обследование, съездили к морю. Эля тогда вновь была почти счастливой. Да, вот эти фотографии.
Он встал, наклонился над альбомом.
- Вот здесь Эля в день приезда. Впервые у моря. Представляете, я никогда до этого дня не видел его своими глазами. А ее хоть и возили на Черное море в раннем детстве, но она уже совершенно ничего не помнила. А вот тут мы в парке южных культур, а здесь на набережной…
- Да, - продолжил он грустно, листая альбом. - Это были очень счастливые дни. По возвращению выяснилось, что Эля беременна. Я, как говорится, просто на руках ее носил, дома ничего не позволял делать, только отдыхать. К сожалению, жизнь иногда бывает очень жестокой: на том же сроке, что и тогда, мы снова потеряли ребенка. Врачи сказали, что это привычный выкидыш. Никаких патологий они не нашли, причиной всему, по их мнению, был страх Эли, что это произойдет. Она вообще была очень мнительной, а после этого стала фаталисткой: все время повторяла, что человек не может изменить свою судьбу, что она всегда была невезучей. Даже в дате своего рождения - шестого декабря шестидесятого года - усматривала неблагоприятный знак - две шестерки. И Дашка погибла в девяносто шестом году. И, как ни странно, Эля умерла шестого января.
- Вы верите в нумерологию? - осторожно спросила Кира.
- Нет, конечно. Я знаю одно: надо карабкаться, что бы ни случилось. А Эля впала в уныние, и я не смог с ним справиться, как ни старался. Уверен, что именно такое состояние духа и явилось причиной ее болезни, ведь недаром уныние считается большим грехом, связанным с потерей веры. Посудите сами, мог ли я позволить, чтобы Эля, ранимая, склонная к депрессиям, винила себя еще и в том, что ее дочь жить не захотела. Такое и здоровому человеку иногда не по силам пережить.
- Как же вам удалось скрыть это? Разве следователь не пытался побеседовать с матерью девочки?
- До похорон я просил ее не травмировать, а потом разговаривать с ней следователю запретили врачи. Всем занимался только я, как отчим и единственный, кроме матери, родственник Даши.
- Но вы-то как узнали, что девочка покончила с собой?
- Когда Дашу уже похоронили, а жена лежала в психушке, я нашел в Дашиных вещах вот этот дневник, который прятал потом от Эли. Это страшная история. Почитайте сами.
Он встал на табурет и достал с антресоли какую-то тетрадь.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/09/20/368