29. Посулы и пытки.
Вероника очнулась и не сразу поняла, где находится. Последнее, что помнила: кадий грозил кандалами, а она попыталась достать его саблей. В это время на нее упала сеть, и все поплыло перед глазами. В голове стоял гул, мешавший сосредоточиться. – Так! Я в темнице. – Увидев тусклый свет Луны, заглядывавшей с правой стороны потолка, решила, что находится в башне. Подняв руки, заметила: они перевязаны легкой тканью. Раны кто-то обработал. Вероника, вдруг похолодев от внезапной мысли, окинула себя взглядом и резко притронулась к телу – от сердца отлегло. – Слава Богу, хоть одежду этот монстр не забрал. Кандалов на руках и ногах нет, значит, и от этого Творец миловал. – Вероника впервые за несколько дней, вспомнила о своем ангеле. – Положение отчаянное, неужели мне не от кого ждать помощи? Где ты, Елена? – Ответа не последовало. – Понятно. Кто-то меня заблокировал. Это штучки Вируса. Все равно мой любимый освободит меня!
Она вспомнила первые встречи с Эриком. – Он мне сразу понравился. Какой он был деловой и вместе с тем нерешительный. О делах говорил много, задачи ставил конкретные, но, когда касалось какого-то полуинтимного разговора или легкого флирта, на него вдруг находила нерешительность, помноженная на стеснительность, и все это возведено было еще, Бог знает, в какую степень, – она улыбнулась. – Я тогда могла бы ему помочь, но именно его нерешительность и раздражала. Помню, однажды прозрачно намекнула, что неплохо было бы уединиться в укромном месте. Зачем намекнула? Сама не знаю. Наверное, больше для проверки – способен к решительному шагу или нет? Он испугался, а я неожиданно разозлилась и даже что-то наговорила резкое и малопонятное для него. Дура я дура! Сколько времени потеряли! Была бы настойчивее – все произошло бы намного раньше.
Вероника забыла, что находится в темнице. Воспоминания всколыхнули ее, и из загадочных миров тонких материй к ней стала возвращаться внутренняя энергия. Небольшими ручейками, она начала струиться по телу, наполняя сердце теплом. Уверенность в правильности своих действий во время восстановления границ Параллельных Миров, принесла ей чувство удовлетворения. – Я выполнила свой долг перед Вселенским Разумом и Эриком. Оправдала свое предназначение. – Вероника вдруг поняла: Эрик поступил тогда именно так, как и должен был поступить. Вселенский Разум, как будто подверг их последнему испытанию, чтобы определить дальнейшую роль, в чем-то очень важном. Она ощущала прилив энергии – ей становилось заметно лучше. Перестала болеть голова. Раны, нестерпимо ноющие несколько часов, уже болели глуше. Вероника присматривалась к рукам, и ей показалось, что кожа немного светится. Внутренние жизненные потоки начали восстановительные процессы. Сколько это будет длиться? Кто знает?
Опять нахлынули воспоминания. – И что же тогда наш разговор? Он был напряженный. Мне впервые захотелось увидеть от Эрика какие-то действия, но он так и не решился. – Ей этот момент почему-то был особенно дорог, и она опять вернулась к нему. – Я всерьез тогда обиделась и наговорила ему невесть что. Ох, и разошлась тогда!
Она улыбалась их первым наивным отношениям. Смешной и робкий, но таковым он не был после их взаимного признания в любви. Умный, решительный и великолепный любовник!
Вероника вспомнила их последнее морское приключение. – Уж, очень тогда любимый испугался за меня. Я видела его оцепенение, беспомощно опущенные руки и отчаяние, горестное отчаяние на лице. Что он делает сейчас? Наверное, пол-Испании поднял на ноги! Любимый! – Мысли почему-то опять вернулись к морской прогулке. – Странно, это не в первый раз. Часто вижу одну и ту же картину. Вот я притрагиваюсь к Радужке, а он в отчаянии смотрит на меня. Потом еще было, когда я обняла рыбку и всем телом погрузилась в ее энергетическое поле. Вот! Вот, кажется то, что нужно! Это то, что мне кто-то хочет сказать, показывая одни и те же сны и видения.
Возле двери послышались голоса, загремел засов.
– О Господи, дай мне силы! – Вероника в отчаянии посмотрела на появившиеся огни факелов.
Вошел кадий. Охрана осталась снаружи башни.
– Ну что, дорогая женушка, как себя чувствуешь?
Помня предыдущий разговор с принцессой, Джафар решил близко не подходить.
– Я уже ответила и отвечу в последний раз – мой муж граф Эдд!
– Станешь моей, осыплю золотом и драгоценными каменьями!
– Не трудись, мне сокровища не нужны! – Вероника понимала, что подписывает себе, если не смертный приговор, то истязания и муки, наверное.
Кадий сделал шаг вперед и достал из-под халата какой-то предмет, засверкавший нестерпимым блеском граней драгоценных камней.
– Вот самая дорогая вещь на свете – пояс султанши Зубайды, супруги Харун аль-Рашида. Равного ему – нет в мире! Он твой! Бери и носи его! Дашь согласие быть моей, – станешь повелительницей Валенсии!
– Согласия – не будет!
Она встала спиной к стене, приготовившись подороже продать жизнь.
Это заметил и кадий. Заглядывая сквозь полуразрушенную крышу башни, Луна рассеивала бледный свет, выделяя на фоне темной стены хрупкую фигуру непокорной пленницы.
Джафар в раздумье смотрел на принцессу, и не мог решить, что же ему делать.
– Значит, по своей воле ты не покоришься?
– Я уже ответила! – глухо прозвучал ее голос, а сверкнувший взгляд отнял у кадия последнюю надежду. – Да, этот цветок по доброй воле моим не станет, – констатировал он с сожалением и подал сигнал.
В башню вошли несколько охранников. Имея опыт прежнего столкновения с принцессой, они накинули на нее сеть.
Слабость и головокружение на этот раз не позволили оказать должное сопротивление, и через несколько минут она связанная лежала у его ног.
– Мне не нужно твоего согласия, чтобы овладеть тобою.
– Только телом, но не сердцем, – находясь в полуобморочном состоянии, из последних сил прошептала Вероника.
– Меня это устраивает. Но сегодня тебя поучат уму-разуму, а завтра я опять наведаюсь, – злорадно хихикнул кадий.
– Мразь! Ты за все ответишь.
Кадий наклонился над ней и, продолжая ехидно улыбаться, прошипел гнусавым голосом:
– Возможно, и отвечу – но услышишь ли ты этот ответ? Начинайте!
Ее подняли и подвесили за веревки на руках к вделанному в потолок железному крюку. Во время пожара, эта часть перекрытия, как ни странно, сохранилась и закопченный крюк зловеще темнел под сводами остатков башни. Ноги Вероники едва касались пола, вернее ступеньки. У Джафара все продумано. Жертве, подвешенной на веревках над верхней ступенькой, давали возможность стоять некоторое время на пальцах. Когда начинались избиения, и тело корчилось в судоргах от боли, пальцы теряли опору, проваливаясь на, уходившую ниже вторую ступень, и руки выворачивались из суставов. Если несчастный оказывался достаточно крепок, его подтягивали повыше к потолку, а к ногам привязывали тяжелые камни. Суставы пытаемого не выдерживали, – лопались часто и сухожилья. Только вчера в этой же башне кадий использовал подобный способ развязывать языки к одному из охранников бывшего эмира. Подействовало, сразу. К Веронике, применили более легкую форму пытки. Цель Джафара, проучить и заставить строптивую рабыню покориться его воле.
Палач натянул веревку, чтобы женщина могла едва касаться пальцами верхней каменной ступени. Станет на ступню – вывернет суставы предплечья. Веронике пришлось вытянуть пальцы, с трудом удерживая равновесие. Долго выстоять в ее состоянии было невозможным.
– Может, передумаешь? Спрашиваю в последний раз!
Собрав остаток сил, она, не тратя слов, плюнула в противную улыбающуюся физиономию.
– Давай! – взвизгнул Джафар.
Грубые руки сорвали с нее одежду, обнажив стройное тело, и в следующий миг свистнула плеть. Первые удары наносили в полсилы. Кадий не хотел калечить красоту, которой любовался, пока она была в беспамятстве. Удары оставляли слегка красноватые полосы на коже.
Наблюдая за пленницей, он ожидал, когда строптивая христианка попросит пощады и сдастся. Но Вероника молчала, никак не реагируя на его издевательства. Джафар занервничал и подал знак палачу.
Тот поправил чалму на безобразной голове, вытер пот, с не менее безобразного лица, и приступил со знанием дела к истязанию. Хлестко прозвучал удар в полную силу, разрывая кожу. Палачу на лицо брызнула кровь. Кадий посторонился, чтобы не испачкать одежды. Рваный кровавый рубец проявился на бархатистой слегка смугловатой коже, орошая тело алыми каплями. Затем еще и еще. Плеть опускалась, уже не зная пощады, вонзая ремни в прекрасную плоть. Кровавые следы на этом чудесном творении природы, стали дикой реальностью варварского времени мрачного средневековья.
– Любимый, – прошептала Вероника, – я только твоя.
Ощущая похотливые взгляды стражников, она зажмурила от стыда глаза. Боли Вероника не чувствовала. А этому чудовищу хотелось услышать стон, хотя бы один стон, сорвавшийся с уст непокорной гордячки. Но тщетно – стиснув зубы, она, молча, сносила истязание изверга. Напряженное лицо, нахмуренные брови, закрытые глаза – пожалуй, только они говорили о физических и душевных страданиях удивительной женщины.
Сбитый с толку ее стойкостью, Джафар вдруг ощутил нечто, наподобие страха. Нет, не уважения, которое иногда возникает у человека, пораженного силой духа и мужеством противника, – это чувство уже никогда не могло возникнуть в зачерствелой порочной душе. Нет! Страх! Просто страх! Страх перед человеком, стоявшим намного выше него, выше – по интеллекту и величию своей бессмертной души. Его внезапно охватил озноб. Вдобавок дверь заскрипела, и в темницу вошла Фатима.
Если б она могла говорить, то потеряла бы дар речи от увиденной картины. Обнаженная, окровавленная молодая женщина, красотой которой она восхищалась несколько часов назад, спасительница ее любимого аль-Рашида была подвешена к крюку, как животное на скотобойне. На ее спине, грудяъ, бедрах виднелись, сочившиеся кровью рубцы. Весь этот ужас и мысль, что она не смогла выполнить просьбу своего любимца, дали ей силы, и она, завыв, как волчица, палкой, что держала в руках, со всей силы нанесла удар по стражнику, истязавшему Веронику.
Откуда силы в этом немощном теле? Правду говорят: горе и отчаяние творят удивительные вещи. Удар пришелся по голове палача, и тот рухнул как подкошенный на глиняный пол. Второй удар, не менее сильный, старушка нанесла по плечу, подбежавшего к ней другого стражника, ну и третьим – она ударила, уже дрогнувшей рукой, своего бывшего воспитанника, самого кадия.
Тот заверещал, не веря, что его, правителя, могла ударить рабыня. Он забыл, что это и не рабыня вовсе, а получившая свободу от его отца женщина, воспитавшая его с братом, как мать, женщина, когда-то в молодости тоже очень красивая и вырастившая его сына и племянника.
– Казнить!
Стражники ринулись к ней.
– Стой! Не трогать!
У кадия сработал инстинкт деспота, но переступить определенную черту, и ему не было позволено. Фатиму знала вся Валенсия. Она пользовалась уважением, ее почитали, как представительницу древнего рода.
– Не трогать! Но плетей дать! Этой, – он указал на Веронику, – на сегодня хватит! А старухе двадцать пять ударов, чтобы не нападала на правителя города.
Подойдя к молодой женщине, уверенный в своей безнаказанности, он провел рукой по ее окровавленным грудям.
Она с омерзением попыталась отстраниться, но это не удалось.
Увидев ее презрение, кадий, слегка сжав их в руках, произнес, криво улыбаясь:
– Ты в моей власти! Ты – моя!
Но Вероника была уверена абсолютно в обратном.
– Не была твоей и никогда не буду! Мразь!
Она посмотрела на него с таким презрением, что кадий, словно ожегшись, резко отдернув руки, сказал:
– Презираешь? Ну-ну! Если до завтра не одумаешься, все повторится! Ну а если и после этого будешь упорствовать, то послезавтра вот так, как сейчас ты одета, – он указал пальцем в перстнях на ее обнаженное тело, – будешь выставлена на площади в клетке.
Пережив стыд и боль, Вероника, как ни странно, сознания не потеряла. Она поймала себя на мысли, что не понятно по какой причине, вдруг перестала испытывать к этому жалкому человечишке чувство ненависти. Только презрение и жалость. Пожалуй, только это.
Вместо того, чтобы затрепетать от предстоящего позора, она, к удивлению кадия, вдруг улыбнулась. В душе Вероника уже не считала свое унижение чем-то сверхъестественным и оскорбительным. Она попыталась настроить себя на позитив, и у нее это получилось. – Не расслабляться. В конце концов, эти извращенцы увидели то, чего в нашем веке в избытке на пляжах, а в киосках, забитых эротическими журналами, этого добра хватит на все века истории человечества. Если раскисну – погибну! – Она даже решила сказать этому ничтожеству все, что о нем думает.
– Ты изверг! И не только потому, что со своими псами издеваешься надо мной, слабой женщиной, ты не уважаешь самое святое – старость! Ты – уже не человек, ты – чудовище! Эту пожилую женщину убьют твои двадцать пять ударов плетьми.
Опешивший от такой дерзости кадий не нашелся, что ответить. – Ее избили до полусмерти, а она заступается за старуху! – эта мысль возмутила его. Он рявкнул:
– Молчи! Молчи, ничтожная! Молчи, и не выводи меня из себя! – его голос перешел на визг.
Но Вероника и до этого не боялась кадия, а после своего унижения и истязаний, кроме презрения и жалости, ничего к нему не испытывала.
– Что ж молчать, если от тебя, кроме издевательств и побоев, нечего ожидать. Ты дракон в обличье человека!
Она издевалась над ним, и Джафар, понимая это, захлебывался от клокотавшей злобы.
– Я вижу, к тебе возвращаются силы? – вдруг вкрадчиво спросил он принцессу.
– Хочешь попробовать? Дай саблю!
Джафар на всякий случай отодвинулся подальше. – Удивительная женщина! – Он почувствовал, что она сбила его с толку. Готовый несколько секунд назад убить ее, растерзать, затоптать, он, тем не менее, боялся произнести эти роковые для нее слова. И не только боялся, он точно знал, что никогда не убьет и даже не выставит ее на площадь, как грозился. Он трусил самым настоящим образом. Он боялся ее. Боялся всем естеством, и все, на что еще была способна его подлая душонка, – это причинять ей боль. Как можно больше боли! Унизить, поиздеваться, удовлетворить свое больное воображение истязанием этого прекрасного тела, которое по доброй воле никогда не будет ему принадлежать. Его садистская натура искала завершения своим гнусностям, искала последнего заключительного аккорда в истязании непокорной женщины, которую он любил, боготворил, ненавидел и… истязал. Испытывая перед ней робость, и, наверное, даже неполноценность, он искал достойного, как ему хотелось, выхода из его абсолютно недостойных действий.
Тем временем заплечных дел мастера, освободив Веронику от веревок, приставили к ней двух стражников, а Фатиме стали связывать руки, чтобы подвесить к крюку.
– Слушай, оставь эту женщину? Она не выдержит ударов. – Впервые Вероника решила попросить монстра об очевидном. – Может, до него дойдет, что почтенная женщина, так храбро вступившаяся за меня, – попросту умрет от побоев.
Эта мысль в голове нормального человека, преисполненного состраданием, вызвала совсем ненормальную реакцию у человека далекого от милосердия.
– Хочешь получить их за нее?
Кадий осклабился. Джафару очень понравилось свое, так ему показалось, остроумное предложение. Но то, что она произнесла в ответ, повергло его в изумление. Да, что там – в полнейший шок!
– Если тебя это удовлетворит, – да!
Он уставился на нее. От неслыханного поведения христианки, Кадия захлестнула волна возмущения. – Возможно ли такое? Она ненормальная! Она попросту ненормальная!
Джафар посмотрел на это избитое, истерзанное создание, которое даже после побоев было таким соблазнительным, желанным и манящим. Посмотрел и, вдруг встретился с взглядом ее бездонных, словно ночь, глаз. В них читалось одно – отпусти ее, пожалей старость! – И он понял: она унижаться и просить ради себя никогда не будет, но ради этой старухи готова принять на себя что угодно, даже истязания и побои.
Не выдержав взгляда, он отвел глаза в сторону. Его мало предсказуемое естество, готовое взорваться очередной пакостью, вдруг дало сбой и, немного помолчав, справившись с изумлением, он кинул фразу:
– Хорошо, выполняйте.
Внезапно замахнувшись на одного из охранников, он в бессильной злобе выкрикнул:
– Что-то много здесь вас. Вон все!
Не зная, что делать с пленницей, он готов был выместить злобу на страже. Но, совладав собой, произнес уже более спокойным голосом.
– Ты остаешься, – он ткнул пальцем, в пришедшего от удара, бородатого палача, – все остальные, вон!
Удивленный поведением узницы, не меньше своего господина, стражник-палач, освободив Фатиму, вновь привязал к крюку принцессу.
И снова, ни единого стона не издала эта удивительная женщина. Пронзаемая болью, она думала только об Эрике. – Глупенький. Он не понял, что я уже тогда хотела с ним заняться любовью. – Вероника опять возвращалась в своих мыслях к первым встречам с любимым.
– Я тогда и сама, наверное, не поняла, что хотела именно этого. Но раз просила уединиться – значит, хотела, а раз хотела, значит, понимала. Логично? Да.
Она улыбнулась своим мыслям, а откуда-то издалека, из иного мира послышался визгливый противный голос. – Кто это? – задала она вопрос, не сразу уходя от своих грез о любимом. – Опять мерзкий кадий, – ответило ей затуманенное сознание.
– Почему ты улыбаешься? Кто ты? – кадий, не скрывая испуга, смотрел на нее. – Дьяволица! Это дьяволица! Ее бьют, ее убивают, а она улыбается! – Эти мысли встревожили его, сердце заколотилось, им овладел уже не проходивший страх. – Чего я боюсь? Кого боюсь? – Вопрос возник сам собой, а собственное подсознание тут же ответило – Ее! Ты боишься ее!
– Что-то я себя плохо чувствую, – пробормотал Джафар и вдруг крикнул:
– Хватит! Хватит!..
Он прекратил избиение на пятнадцатом ударе.
Ему стало нехорошо.
– Отвязать! Ты, старая карга, благодари Аллаха, что она, – он ткнул пальцем в сторону Вероники, – за тебя получила удары! Смажь раны, и если завтра она не уступит, – послезавтра, будет на площади в клетке на всеобщем обозрении!
Он сам не верил своим словам, но правитель должен быть грозным, его должны бояться, и он, пытался таковым быть. Не имея уже, ни слов, ни сил бороться с этой женщиной, махнув рукой палачу следовать за ним, он выбежал из камеры.
Вероника, державшаяся из последних сил, рухнула на пол. Фатима подбежала и попыталась привести ее в чувство, но безрезультатно.
Пожилая женщина перенесла из своей каморки все ковры. Застелив ими каменные плиты, старушка заботливо переложила страдалицу. Откуда взялись силы, где тот жизненный код, что заставляет нас в экстремальных ситуациях совершать действия труднообъяснимые?! Няня аль-Рашида об этом не думала, она всем сердцем была с принцессой.
– Боль! Отчего такая боль? – Вероника открыла глаза. Она лежала на коврах под покрывалом. Все тело – сплошная рана. Попробовала пошевелиться и ощутила, что по-прежнему нагая. Чья-то заботливая рука вытерла ей лоб от испарины. Наконец-то в поле зрения попала фигура – Ах, это Фатима. – Вероника попыталась улыбнуться.
Увидев, что она открыла глаза, старушка подбежала к ней и, погладив по голове, поцеловала удивительные золотые волосы. Взяв какую-то жидкость, стала старательно помешивать ее. Затем, успокаивающе показав рукой, Фатима раскрыла Веронику и начала промывать раны. Спина и бедра были покрыты кровавыми рубцами. Следы от кожаных ремней виднелись на груди и животе. Изверги били Веронику со знанием дела. Обмыв хорошенько раны от крови, Фатима начала осторожно смазывать их бальзамом. Снадобье действовало успокаивающе и уменьшило боль, но у Вероники начался озноб, и поднялась температура. Фатима почти не отходила от нее. Несколько раз она давала страдалице пить настои из трав. Молодая женщина то впадала в забытье, то приходила в себя. В какой-то момент, не приходя в сознание, она в бреду попросила Эрика одеть ее. Понимая, что принцесса испытывает неудобство без одежды, нянечка, оставив ее на некоторое время одну, отправилась к Ибн-Дауду.
из книги Прозрачные Миры Валенсии т. 1 (10)