Андрей Андреич любил поговорить сам с собой. Во первых, само его имя-отчество подразумевало некоторую симметрию, тождественность и взаимную симпатию, во вторых, согласитесь, трудно найти в наше время достойного собеседника. Так Андрей Андреич объяснял эту свою привычку. Сам себе и объяснял. Другие ведь не поймут. Следует отметить, что вовсе не каждый день вступал в разговор Андрей Андреич сам с собой. Напротив, случалось это с ним крайне редко. Причем каждый раз прямо на работе. Благо, работал Андреич ночным сторожем, и никто в этот момент его не созерцал. Необходимым условием было наличие небольшой, аккуратненькой бутылочки водки. В такой день Андрей Андреич особенно тщательно обходил вверенный объект, звонил на «пульт», и долго прислушивался к разнообразным оттенкам тишины в коридорах старинного здания. Затем вмиг преображался, доставал алкоголь, нарезал колбаску, пододвигал пепельницу и устраивался поудобней возле аквариума с единственной золотой рыбкой. Всё же Андреичу был необходим формальный объект для обращения. Говорить на два голоса у него пока не складывалось. Зато речь звучала очень разнообразно - это от того, что он много и беспорядочно читал на рабочем месте вслух.
Вот Андрей Андреевич наливает сам себе в граненый стакан, выпивает залпом, щурится, и, словно бы прислушивается – когда же начнется? И вдруг, не своим голосом обращается к рыбке – Ну что, лярва, смотришь? (Началось)
- Ты, лярва, хоть знаешь где находишься? А? Хоть малейшее понятие имеешь о историческом памятнике архитектуры, по центру которого ты пребываешь? Нет? Ну так слушай, я сейчас расскажу. И не перебивай, я сказал! Не знаю точно, что здесь находилось до революции, кажется духовная семинария. Но в семнадцатом году пришли совдепы, разогнали попов и завели здесь дух просветительства. С тех пор в этих стенах располагаются исключительно различные учебные заведения. Впрочем, семинария – тоже заведение учебное. Но звучала молитва, кропили святой водой, и духам находится тут было не комфортно.
Так вот, на самой заре советской власти, новые хозяева организовали в этих стенах землемерное училище. Земли в округе нашего городка немерено. Решено было всю её перемерить. Потребовались землемеры в больших количествах. Обучали основательно, в три года. А знаешь, как обучали? Ещё бы! Это только в фильмах землемеры с деревянными аршинами ходят. Такие, навроде циркуля большого. У молодой советской республики средств на этакую роскошь не было. Учили мерить землю шагами. А чтоб шаг был верный и точный, весь первый курс, что говориться, «ставили шаг». Как это делалось. Объясняю. Учащемуся надевали на ноги, чуть выше щиколоток, металлические кольца. А между ними крепился деревянный черенок – ровно метр длинной. И ходили так всё время, на раскаряку, каждый день. Даже спали так. А попробуй сними – отчислят тут же. А народ к знанию тянулся сильно, отчисленным быть не желал. Терпел. На втором курсе приходило ослабление – дрын этот снимали. Вместо него вязалась простая веревка, тоже в метр длинной. Но, не дай Бог, если заметят, что у кого при ходьбе веревка провисает – ставился вопрос об отчислении. И метОда эта давала результаты. Когда веревку снимали, шаг у землемера оставался равным одному метру. На всю жизнь. Оставалось пройти третий курс. На нем изучался самый сложный предмет – СЧЁТ. Чтобы шаги считать.
Вскоре всю землю в районе перемерили, пересчитали , поделили на квадраты и засеяли картофелем. Землемеры разбрелись по бескрайним просторам нашей Родины. Изредка встречаясь на пыльных проселочных дорогах, издали узнав «поставленный шаг» товарища, сдержанно приветствовали друг друга кивком головы, молча – дабы не сбиться со счета.
Андреич налил вторую порцию. Выпил и продолжил с иной интонацией.
- Затем в помещении разместили кулинарный техникум. Перед самой войной работал в нем молодой веселый учитель, по совместительству – повар в соседней столовой. И чтобы не чистить каждый день центнер картошки, поручал это монотонное занятие ученикам. С шутками и прибаутками, изо дня в день, соревнуясь меж собой, избавляли будущие кулинары картофель от кожуры. «Картофан почистить – в нашем искусстве первое дело. Всему остальному потом научу» - уверял наставник. Но грянула война, и весь педагогический состав был мобилизован на фронт. Врач, как известно, нужен солдату один раз, а повар – каждый день. Вышло так, что живыми с войны в наш город вернулись только двое - студенты первого курса. И всё...
Голос Андрича дрогнул. Андреич вытащил зубами из пачки сигарету и прикурил держа зажигалку горизонтально. Прокашлялся и продолжил:
- Вызывают, значит, их в обком, и говорят: всё ребята, восстанавливаем народное хозяйство. Ваша задача – поднять кулинарный техникум на довоенный уровень. Такой вот фронт работ предстоит. Те понятно отказываются, мы, дескать, слабо освоили предмет, с первого курса в окопы попрыгали. А им мягко возражают, ничего не попишешь, крупней вас, специалистов в области нет, и не предвидится. И жёстко добавляют, так ведь не долго из комсомола выпрыгнуть. А по тем временам это был страшный позор. Принялись наши друзья за работу. Сами только картошку чистить умеют, но виду не подают, важничают. Набрали курс, расставили мебель, приступили к занятиям. Ну что сказать, в общем, студенты только и делали, что картошку чистили. Причем с научным подходом и выкрутасом. Чистили на скорость, на количество, на длину лушпайки (рекорд 2 м 17см). Чистили в темноте. Чистили одной рукой. На скорость одной рукой в темноте… Техникум потреблял картофеля столько же, сколько весь город.
Выпускники, попав по распределению в какую-нибудь столовую, с удивлением узнавали, что их таланты и навыки не то что никому не нужны, а «не нужны», э... гораздо хуже. Приходилось осваивать профессию на ходу. Со временем, постигнув кулинарное искусство, научившись готовить борщи и голубцы, добившись определенного успеха в жизни, заняв положение в обществе, начинали они испытывать ничем необъяснимую, настойчиво щемящую тоску. Тоску и беспокойство. Словно забыли нечто важное. Самое - самое важное. Тогда, как сговорившись, начали выпускники искать друг друга. И находили. И встречались. Покупалась бутылка «Столичной» и два ведра картошки. Выпивали по первой, и понеслась – на скорость, на длину лушпайки, с закрытыми глазами, одной рукой... И разговоры, разговоры, разговорчики. Под водочку, под картошечку: «Эх, утрачено, понимаешь, утрачено напрочь настоящее, высокое искусство чистки картошки. Ты видел что они творят? Да разве ж так можно! Это ж Картошка! Её понимать надо, всей душой ощущать… Не возродить уж. Мало нас осталось, и год от года – все меньше и меньше... Но ничего, мы им ещё покажем!» И нож втыкался в разделочную доску, по самую рукоять...
Андреич возбужденно прошелся по фойе взад – вперед. Прислушался. Прокашлялся и продолжил повествование спокойным, размеренным, порой даже вкрадчивым голосом:
-Техникум расформировали. А в освободившееся здание с шумом въехали люди искусства. Институт живописи и рисунка. Стиснув зубы и вытаращив глаза принялись студенты изображать правду жизни на холсте масляной краской. «Правда жизни» сводилась пока к натюрмортам и пожилым натурщикам. Натюрморты состояли из крупных муляжей еды, натурщики рядились то матросом, то врачом, то шахтером, а то и вовсе – космонавтом. Ректором института был известный художник Г.. В непростые времена он был в опале (худсовет не приобрел его полотно «Стальной прорыв» за 10000руб. старыми). Теперь Г. получил заслуженное признание и звание профессора. Но старые душевные раны не давали покоя. Частенько заходил он монументальной поступью, с оттенком трагизма на лице в учебную мастерскую, садился на моментально подставленный стул и обводил специальным взглядом побледневших студентов. Искал ученика, у которого бы глаз блестел, как у него самого, в юности. Чтоб блестел с той же интенсивностью, и в том же месте.
Выбор, как правило, падал на Мишку Цыганка. Выскочив вслед за ректором в коридор, Мишка получал купюру, на которую требовалось приобрести две бутылки «белой» и «полкило марципанов». Со временем Мишка не только наливал и выслушивал рассуждения «о жизни и живописи», но и укладывал профессора спать, хозяйничал в мастерской (мастерская находилась в этом же здании, только вход со двора), начал приводить одногрупников. Мишке прощалось все. Главным образом, за блеск глаз. У остальных студентов глаза казались, какими-то тусклыми, без живинки. А Миша тем временем наглел. Он практически перебрался к своему покровителю в мастерскую жить. Безошибочно высчитывая фазы похмельного синдрома, он добился для себя множества благ. Еще не защитив диплом, Михаил уже преподавал. Его голос на собраниях наливался весом. А мастерская известного художника Г. превратилась в плацдарм реализации Мишиных амбиций.
Как то по весне Михаил повесил на стене в мастерской свою картину. Странную, надо отметить. На холсте была изображена каменная стена с железной дверью. И все. Казалось бы по форме – зрелый соцреалим. А вот по содержанию... что-то не то, по содержанию. Отчего стена? Зачем дверь? Где руководящая роль? Много вопросов возникало.
-Миха, снял бы ты эту дребедень – буркнул как то профессор живописи, закусывая соленым патиссоном. Но Цыганок так зыркнул на своего благодетеля, что тот закурил после трех лет воздержания.
Андреич плеснул себе в стакан и продолжил:
-А где то через неделю, случилось это. …Как то сразу не заладился праздник. Вернее совпали два мероприятия. Сперва Миша привел свою компанию, и мастерская наполнилась девичьим хихиканьем, и пацанячей важностью. Затем, неожиданно, появились друзья профессора – настоящие художники, бородатые, в свитерах. Объединились возле спиртного. Старшие, делая вид что их не влекут девичьи коленки, возвели очи к потолкам, и читали отсебятину по мотивам Есенина. И смущались. У младших никак не получалось содержательно слушать, и они тоже смущались. Профессор смущался за тех перед другими, и наоборот. Невозмутим был один Миша. Когда девчонок, наконец, уговорили после вина выпить водки, он узурпировал воздушное пространство помещения, включив на полную катушку магнитофон Sharp, и сам пустился в неистовый пляс под музыку Boney M. Удивителен был тот танец. Удивителен и страшен. У некоторых появилось нехорошее предчувствие. А Цыганок старался, выделывал коленца, выписывал невероятные кренделя, казалось вот-вот, и он пустится по стенам. Но тут рисунок танца резко нарушил столб, подпиравший середину потолка. На выходе из очередного пируэта, Мишка четко впечатался лбом в этот самый столб. И все присутствовавшие с изумлением пронаблюдали, как блестящий Мишкин глаз резко покинул свое место на лице и шмякнулся в банку шпротов. Настала неловкая пауза - как раз кончилась кассета. Михаил невозмутимо подошел к столу, извлек глаз из закуски, протер, продемонстрировал публике и положил в нагрудный карман.
-Так ты что, одним глазом пишешь? Вдруг изумился Г.
-Отчего одним, криво усмехнулся Миша, смотри – и он ловким движением извлек второй глаз, продемонстрировал всем и положил в тот же карман.
-А ты что думал, старый хрычь?
Он нехорошо засмеялся, перекувыркнулся в воздухе, дернул нарисованную железную дверцу, ловко запрыгнул в нее, высунулся напоследок уже с блестящими глазами, попросил подать магнитофон, помахал всем рукой и гулко захлопнул дверцу за собой.
Случившееся решено было списать на редкий случай коллективной белой горячки. Цыганок больше в институте не появлялся. Обследование картины результатов не дали. Ректор сильно сдал, и оставил должность по состоянию здоровья. Перепоручить институт было некому. В столицах решили, что провинция ещё не созрела к принятию высокой культуры, заведение закрыли. Студентов приняли художественные ВУЗы Москвы и Ленинграда, с понижением на один курс. Бородатые художники в свитерах оставили абстракцию и принялись рисовать церкви. Присутствовавшие девушки теперь никогда не соглашаются пить водку после вина.
Андрей Андреевич встал, мягко подошел к окну и долго высматривал что то в темноте. Вернулся на свое место и продолжил, как ни в чем не бывало:
-Свято место пусто не бывает. Вскоре здание перешло на баланс Академии наук. Об этих плохого сказать нечего. Тишина и покой поселились в коридорах. Сперва было непонятно, а кто из «этих» студенты. Позже разъяснили – это филиал, здесь аспиранты под руководством академиков проверяют теорию на практике. Ну и пусть себе проверяют. Но по ночам внутри здания, что-то гудело. С переливами. Жители окрестных домов шутили: у «этих» в головах разум гудит. А некоторые рассказывали, что ночью над зданием поднимался дым, и вел себя странно. Не шел по ветру, а стоял на месте, гнулся под прямым углом и уходил назад в трубу. И так много раз. Потом как то заметили, ворон не стало в городе, но значения этому не придали. Тогда вообще многому значения не придавали. Люди по полгода без денег сидели. А потом долбануло. То есть, всю ночь выло особенно жутко, а под утро страшный рев, вперемешку с визгом, из трубы дым вышел прямой полосой, и ушел, как ракета. И тишина.
Здание надолго опустело. Что же это было? Ничего утверждать не стану, только довелось мне общаться с одним мужиком из «этих». Сильно пообщались, было дело.
Андреич выпил, словно бы сравнивая на вкус эту водку, и ту, под которую «сильно пообщались».
-В общем, такая тема. Ни кому не рассказывай. Поняла? Велись секретные разработки по проекту «дымок». Создали новое вещество. Газ. Сложно структурированный газ, способный выполнять простейшие действия. Например, двигаться против ветра. Или проникнуть в дом через трубу. Или в танк через дуло. Каким образом газ управлялся, не знаю, но назывался он «цуцик». Сам по себе он был совершенно безопасен. Но это еще полбеды.
Создали еще одно вещество с невероятной способности к аб-сор-б-ции.
Андреичь облегченно вздохнул – удалось произнести заплетающимся языком трудное слово с первого раза.
-Тоже газ. Такой прозрачненький, невзрачненькийй такой с виду газик, а при определенной частоте облучения моментально твердел. Весь занятый объем превращался в твердое вещество. Откуда он брал плотность? Из окружающей среды брал он плотность. За тысячные доли секунды этот газ, буквально выдирал все молекулы из близлежащего, ничего неподозревающего вещества, и создавал из них свою кристаллическую решётку. На долю секунды. А потом отпускал молекулы назад, и вновь безмятежно парил. Только молекулы дороги домой не помнили, и осыпались как прах. Испытания выглядели так: На полигон приволкли старый автобус КАвЗ. В салоне ставят стакан с водой, в стакан бросают таблетку. Таблетка шипит. Уходят метров на двести. Достают прибор, жмут кнопку. На миг все видят в районе автобуса черный куб. И ничего. Пусто. Отключают питание прибора, подходят. Ничего, ни автобуса, ни стакана. Серая пыль и на земле отпечатки покрышек.
Что дальше, догадываешься? Конечно. Смешали этот газ с «цуциком». И получили страшную вещь. Почти прозрачный, без запаха, движется в любом направлении, проникает куда угодно, оставляет по себе серую пыль и движется дальше. Руководство как зачарованное ходило. Мерещился звон орденов.
Только как всегда, что то у них не заладилось. Говорят, на испытаниях, «дымок» этот органики «наелся» и заразился. Начал процесс саморазвития. А что ему, где угодно пролезет, нужную молекулу абсорбирует, и назад. Понимаешь, он сам, без команды, начал брать из вещества, все, что ему заблагорассудится. А что у него на уме, никому не известно. В общем, как сказал этот мужик, «дымок» зажил своею, самостоятельной жизнью, и однажды утром ушел от своих создателей. Где он теперь, неведомо.
Академики разъехались кто кто куда. А теперь… теперь тут у нас школа топ моделей.
Даже рассказывать не буду, вот, почитаю буклетик: «...С утра до вечера девушки, будущие супермодели, отрабатывают профессиональную походку. Используются современная американская методика туптэстэпинг. Первый уровень – так называемый жёсткий туптэстэпинг, второй – соответственно мягкий. Применение уникального оборудования фирмы Shenk (электронный регулятор шага с жесткими и эластичными насадками) дает невероятный результат. Заключительный, третий уровень обучения это психологический тренинг по методике популярнейшего во всем мире психолога Билла Скоура. Вы до сих пор не знакомы с тренингом Скоура? Откроем вам один секрет – он доступен каждому. Заключается он в том, что модель, дефилируя по подиуму, должна ни о чем не думать. Однако выражение лица должно быть бесстрастно сосредоточенным. Для этого предлагается считать про себя от минус 273 до плюс 36. От температуры абсолютного нуля, до температуры собственного тела. И обратно. Главное - не сбиться со счета. Это вселяет в вас уверенность и придает взгляду интеллектуальный окрас...»
-Во как, в натуре - муха в гарнитуре. Ну что, спишь? Спросил ночной сторож у золотой рыбки.
- Засыпаю - ответила рыбка.
- Ну тогда и я массу придавлю.
Андрей Андреивич смачно зевнул, подложил руку под голову, да и уснул за столом на вверенном ему объекте.
От спящего Андрея Андреивича отделился ещё один, такой же Андреич, прислушался к посапыванию двойника, блеснул глазом, вытянулся неестественно и тихонько вылетел в приоткрытую форточку.