Пугающий визг тормозов. Глухой звук удара. Истошный вопль сбитой дворняги заглушается шумом мотора – это удаляется, даже не выглянув из машины, водитель, протаранивший собачонку. Запах приближающейся смерти смешивается с ароматом свежего кофе из соседнего ларька.
Я делаю несколько широких шагов по автотрассе (не хочу, чтобы ещё дышащее животное додавили), беру потерпевшую на руки, аккуратно кладу её потяжелевшее тельце под деревом. Она издаёт последние в своей жизни скулящие звуки, и навсегда умолкает. Краем глаза я ещё вижу кузов уезжающей Мазды. На остановке толпятся люди. Они брезгливо и безынициативно отворачиваются, по-видимому, сразу же позабыв о происшествии. А я ещё какое-то время сижу в тени лысеющей осенней липы и думаю.
Я думаю о «заботливых» родителях, покупающих своим чадам котят и щенят, а потом выгоняющих повзрослевшее животное на улицу, когда маленький изверг наигрался.
Я думаю о больных ногах пожилых людей, стоящих по 10 остановок в общественном транспорте, смотрящих полными отчаяния глазами на комфортно сидящих молодых пассажиров. Уважение к себе мешает старикам устраивать бучу и отвоёвывать свои права.
Я думаю о привычке людей «не замечать» просящих милостыню.
Я думаю обо всех этих малолетних ублюдках, которые так любят фотографировать на телефон пожары и аварии.
Я думаю о странной политике государства, выбрасывающего миллиарды на все эти митинги, фейерверки, выборы и референдумы, в то время, как брошенные дети в интернатах мёрзнут и плохо питаются.
Я вспоминаю о тех зимних морозных вечерах, сквозь которые идут с работы уставшие сотрудники офисов и фабрик, и без малейшего угрызения совести перешагивают через лежащих в сугробах снега людей. Кто-то из лежащих болен, другой – пьян, но у всех у них есть родители или дети, которые, вероятно, не дождутся этой ночью своих близких.
А потом я оборачиваюсь к толпе, красноречиво повернувшейся ко мне спиной. Я знаю многих из этих людей. Большинство из них глубоко религиозны, и они всегда презрительно смотрят на меня, совершающего утреннюю пробежку с наушниками в ушах, в то время, как они напяливают на себя праздничные благоговейные рожицы, и идут спозаранку на утреннюю мессу с набитыми едой для освящения корзинами.
А ещё они гордятся тем, что соблюдают большинство заповедей. По крайней мере, ту часть из них, которую считают важной и приемлемой для себя.
Как по мне, так лжесвидетельство может быть окуплено добрыми намерениями, убить позволительно, защищая жизнь родных, украсть – чтобы прокормить ребёнка. Нет, вышеперечисленное ужасно, но все эти грехи можно попытаться понять, обдумать, оправдать. Но равнодушие, равнодушие оправдать нереально. Ничем!
Впрочем, этим «людям» нет нужды оправдываться. Пред кем? Все вокруг такие же. А для того, чтобы держать ответ перед собой, нужно как минимум попытаться отделить себя от дурно пахнущего болота, называемого Социум. Как максимум – пойти против всех. Как тут не согласиться с Бальзаком, сказавшим: «Там, где все горбаты, стройность становится уродством». Вот и бояться окружающие «запятнать» себя заботой о других.
А религия – удобное прикрытие. Только мне отчего то кажется, что их бог, глядя на своих подопечных с очередного пушистого облака, плачет горькими слезами, и всем своим вечным, огромным сердцем жалеет о том, что не осталось тогда на скрижалях места для самой главной - одиннадцатой заповеди: «Человек, не будь равнодушным!».