В притихшее, скованное страхом село стали наведываться заготовители. Не обращая никакого внимания на хозяев, они заходили в дома, лазили в погреба, ловили птицу, уводили скот. Иногда в руки онемевшим от горя людям совали марки. Те вертели диковинные бумажки, не зная, что с ними делать.
У тетки Насти с соседнего двора увели телку. Скомкав полученные марки, она в сердцах бросила их на землю. Немец увидел это, подошел к тетке Насте и, пригнув ее голову к земле, отсчитал ровно пять ударов. По количеству марок. Бедная женщина даже закричать не смогла. Настолько обезволило и оглушило ее это гнусное насилие. "Русиш швайн!" - скривил физиономию фашист, засовывая за голенище резиновую дубинку.
"Новый порядок" внедрялся с немецкой педантичностью. За любой проступок полагалось определенное число резиновых гостинцев.
Наш друг Гера - сын обрусевшей немки, преподававшей в поселковой школе немецкий язык, посмеивался над происходящим и, угощая нас сигаретами в пестрых упаковках, хвалился заработанными марками да пфеннигами. В разговор он вворачивал немецкие словечки и было видно по всему, что "культурная нация" (так он называл немцев) его вполне устраивает. Однако вскоре и на его долю перепало аж десять палок. За то, что заступился за знакомую девчонку, к которой приставал подгулявший оккупант.
Мы с ребятами зашли навестить Геру. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку и ни на что не реагировал. Мать делала ему какие-то примочки, плакала и шептала не то молитву, не то проклятия. Когда она отлучилась, мы положили Гере на подушку ранних яблок из совхозного сада и книгу (уже не помню какую). Он повернул к нам бледное лицо и хотел что-то сказать, но не вышло. Злобно сверкнув глазами, он сжал кулаки и отвернулся.