Раз споры не утихают, раз спорящие стороны непримиримы, значит существуют разные концепции самого явления. Не две «за» и «против». Общая оценка вообще ещё не концепция. В концепции предлагается общая схема событий. Но все концепции перестройки, так или иначе, восходят к определению значимости Октябрьской революции и советской истории, поскольку «перестройка» перестраивала именно советский уклад, порожденный Октябрем.
Конечно, все – это некоторое преувеличение. Мы выделим важнейшие, но надо также понимать , что море разливанное концепций восходит к эклектическому комбинированию, так что «все версии» не так уж безбрежны. В концептуально-сжатом виде «все концепции» - это именно некоторые.
Эклектические взгляды и концепты особенно любы буржуазии, потому эклектическая стилистика удобна для решения задач пиара (к человеку труда буржуй подкрадывается с некоторыми идеями тому близкими, но в каком-то месте всё сводит к прямо противоположному. Эклектика к тому же своей сложностью и навороченностью вуалирует истинные планы «мудреца», включая мелкобуржуазные желания повыкамыриваться перед публикой, вуалирует отсутствие научной строгой научной концепции, скрывает банальный конформизм и услужение буржуазному государству. Сама сложность, даже если она не является «диверсионной тактикой» социального ученого или философа , также есть слабая и ошибочная позиция, так как делает прояснение вопроса заведомо провальным. Так что если кто-то пытается распушать перья, укоряя нас тем, что мы не прочитали все три тома «Капитала», положите руку на кобуру: очень может быть, что фрицы на наших окраинах.
1. Первая версия заключалась в том, что произошёл «застой». Нужно ускориться, добавить гласности, плюрализма, нечто перестроить, смягчить отношения со странами находящимися за железным занавесом, потому что опасность атомной войны вещь опасна для существования всей планеты. Чистый «первичный горбачев», из которого не вполне ясно «судьбоносный» смысл, который спустя годы трудно вычленить. Можно сказать, что это очень рамочная концепция, она не даёт ни оценок прошлому, ни своих планов на будущее, но она настаивает, что мнений должно быть много, что «Мы ждём перемен», так что известная песня священного Цоя в контексте «первичного горбачева» выглядит как «абсолютно заказная».
2. Либеральная концепция, ставшая закоперщиком, гласит, что Октябрьская революция и советский строй были экспериментальным отходом России от столбовой дороги европейско-мировой демократии. Меньшевики, эсеры, Столыпин, настаивающая на своем мнении оппозиция 20-30 гг., представлявшаяся также как неудавшаяся попытка демократизации Советского общества, ещё тогда требовали «цивилизованного буржуазного плюрализма», но большевицкая диктатура прервала песнь русской свободы, и русские демократы смотались в Париж,
3. Сверхлиберальная концепция в целом согласна с либеральной, но на манер философа Ильина считает не только большевиков, но и меньшевиков с эсэрами (и далее на манер новодворских-пивоваровых вообще всю российскую цивилизацию с ее Иванами Грозными и Петрами Первыми) диктаторской, тоталитаристской, антиправозащитной, хуже Гитлера фашистской, которая может исправиться лишь под влиянием внешнего (американско-европейского управления),
4. Брежневско-кургинянская концепция также не так уж экзотична, хотя озвучиваться публично широким образом стала лишь в последнее время. «Брежевский» взгляд на СССР и «кургинянский» представляют собой немножечко разные «дискурсы», но есть причины их объединить в вопросе взгляда на перестройку. Чисто «брежневское» сознание, которое признаёт, что социализм был и величайшим благом и считает, что центром этого социализма была она, брежневская элита, никак не может объяснить перестройку. Как говорят нынешние девочки-подростки: «Я в шоке». Но «кургинянская» концепция попыталась объяснить «перестройку» и Октябрь и СССР, объявив, что советский народ предал «социализм» ради чечевичной похлёбки, при содействии западного гностического фашизма и агентов «темной материи», вроде Бахтина с его теорией карнавала. Народ соблазнился на похлёбку общество потребления с американскими сосисками, потому что гегемоном нашего времени стал уже не «пролетариат», а «когнитариат», созданный из технической интеллигенции, которая стала в наши дни субъектом материального производства и заменила пролетариат в позиции исторического авнгарда. Реально Кургиняновский дискурс максимально выполнен в стиле эклектики, о котором мы говорили выше, так что наряду с революционной ролью когнитариата в строительстве сверхмодерна «кургинянский концепт» уповает на национального лидера, который одновременно есть «меньшее зло», которым так величает г-на Путина тов. Кургинян и его команда, делают это они лишь в конспиративных целях, чтобы капиталисты всего мира не догадались, что Путин на самом деле - тайный сверхбрежнев, о чем в подобном же духе высказывается и писатель-единоросс Хинштейн,
5. Существует концепция социалистического модерна (мы её изложили в тексте «Новая историческая периодизация»), в рамках которой СССР рассматривается как общество модерна, являющееся специфической российской вариацией, но принципиально родственной западному модерну. Обычно концепция «модерна» называется также и «индустриальным обществом». Она могла выступать в качестве «дипломатической» концепции так называемого «мирного сосуществования двух систем». Социалистический модерн позволял объяснять причины отставания «передового» СССР от «старорежимного», но технически более продвинутого Запада и позволял обосновать элитарные тенденции советского общества, в которых официальная идеологии не признавалась, но события связанные с распадом СССР показали, что партийная номенклатура, советская элита в целом может рассматриваться как «господствующий класс». Но эта концепция не даёт вполне ясного объяснения иным явно «немодернистским», а эгалитарно-социалистическим трендам советской истории,
6. Ленинско-сталинская концепция считает Октябрь и советский строй социалистической революцией и социалистическим государством. В рамках этой «чисто большевицкой» концепции носителем «советского» и «социалистического» является революционный народ и его авангард, но и Ленин, и Сталин настороженно относятся к «партийной бюрократии» и «социалистической бюрократии» вообще. Ленин: «Ведомства – говно». Сталин: «Усиление классовой борьбы». То есть, в рамках этой концепции народ и партийная бюрократия различны, тогда как в хрущёвско-брежневской концепции они именно «едины». Если «брежневско-кургинянская» интерпретация перестройки является демагогическо-шизофренической и видит в ней абсурдистски неожиданный катастрофизм, то большевицкая концепция возможность подобных вариантов никогда не отвергала. Главным в социальной истории, понимаемой как история классовой борьбы, Ленин видел возможность революционного воспитания «масс». Одна из ключевых работ Ленина «Уроки московского восстания» как раз и говорила, что революционным массам в первую очередь необходим опыт с тем, чтобы понять и научиться правильной и эффективной тактике и стратегии своей социальной борьбы. В связи с этим и Октябрь и СССР, и развал СССР являются необходимым опытом для самоосознания «восходящим классом» своей исторической миссии.
7. Помимо «большевицкой» концепции возможно «левацкая», признающая и социализм СССР и замечающая «пушок на рыле» советской номенклатуры. Так рассматривали советскую историю троцкисты и анархисты. Если ленинская концепция, понимая противоречие устремлений коммунистов и государства, говорила об «отмирании государства», то анархисты проблему невозможности отказаться от государства до того, как народная самоорганизация поставит его в ситуацию «отмирания», не рассматривали, троцкисты поступали похожим образом, но диктатуру пролетариата не отвергали, а лишь признавали возможность её осуществления лишь при участия западного или всемирного социализма.(На деле, конечно, выступали просто как мелкобуржуазные демагоги, борющиеся за власть, осознанно или неосознанно стремящиеся «разобрать социалистическую архитектуру», как это сделали Горбачев с Ельциным).
То есть, в концепциях перестройки звучит пафосный вопрос: «Был ли мальчик? Или не был?» А если был, то почему вдруг произошел распад?
Если мы оставим эти концепции в их «неокончательно» убедительности и не четкой завершенности, оставив сторонников концепций, влюбленными в свой хвост, то «победит» «первичный горбачев» с мирным идеологическим сосуществованием несовместимого , так как такое сосуществование может означать лишь апофеоз концептуального развала вообще, а вместе с ним и распад и тех концептов, которые являются подлинными и перспективными.
Концепция «модерна» привлекает внимание, потому что Октябрьская социалистическая революция произошла в Российской империи через 58 лет после отмены крепостного права, которую можно признать эпохой капитализма, но капитализма очень, как признавали современники, половинчатого, очень феодального, очень помещичье-самодержавного, очень похожего на феодализм с широким представительством буржуазного уклада, так что Октябрь в этой связи решал задачи, похожие на те, что решала Английская Революция, Великая Французская Революция, половинчатая революция Мейцзи в Японии. Многие советские проекты были «подхвачены» в развитых буржуазных странах, и Советский Союз, представляемый как «монофирма», был собственником своей собственности и торговал с зарубежными фирмами, являясь в экономическом смысле одним из участников международного хозяйства. То есть, можно указать на множество родственного в «их» и «нашем» модерне, в чём Андрей Сахаров, например, видел ту перспективу, исходя из которой строил свою теорию конвергенции.
Социализм был, жил, рос. Парижская коммуна продержалась всего ничего. Но советская коммуна не просто продержалась, она проходила огонь и воду. Ликвидировала безграмотность. Возводила сеть электростанций. Она боролась с внутренней оппозицией, меняла всю конструкцию сельского строя, проводила индустриализацию, побеждала могущественного, поработившему большую часть Европы врага. Вокруг СССР возникает система социализма. Новые соцстраны, КНДР, Куба, Вьетнам, сражаются с Соединёнными Штатами и отстаивают свой социализм. И вдруг… социализм родины Октября обнулился до капитализма. Социальное развитие конечно не обязательно прямолинейно: зигзаги, синусоиды, откаты случаются, но они всё-таки как-то всегда объяснимы. Развитие есть развитие. Растёт, растёт, наступает противоречие, конфликт, кризис, революция. Взад дороги нет.
РОССИИСКИЕ НОЖНИЦЫ СВЕРХКРИЗИСА.
Представление об общественном развитии как геометрической прогрессии (новая формация назревает и переворачивает предыдущую) очень гегелевски стройная, правильная. Но марксистская концепция социалистической революции связано с идеологией скачка. Эволюционно и естественно происходит человеческое развитие до социалистическо-коммунистического скачка. И до соцреволюции общество развивается человечески, интеллектуально, но сама общественная формация переворачивается стихийно, «природно», спонтанно. Производственные силы и производственные отношения меняют своё соотношение и их несоответствие вызывает социальные движения. Но соцреволюция вызревает не только из социально-материального основания. Здесь в случае с соцреволюцией противоречие становится очень радикальным, антагонизм доходит да некоторого предела и власть не может властвовать. Причем развитие общества лишь усиливает противоречия, увеличивает «ножницы», таким образом, что классу трудящихся и всех тех, к кого принципиально ограничен доступ ко всем возможным активам, капитал, власть, культурное развитие, иных гарантий даже, так как постоянно стоит над пропастью резервной рабочей силы.
Теоретическая проблема представляется так. Могла ли вообще социалистическая революция произойти в Октябре 1917-го. Были ли противоречия перед октябрем требованием буржуазной революции? А в свете концепции глобализма-посткапитализма , как особой эксплуататорской формации, наступающей после капитализма и характеризующейся политтехнологическими манипуляциями сознанием общества и разными формами фашизма (от «бархатного» до открыто террористического), вопрос даже ещё больше заостряется, так как в свете этой теории, социализм назревает в недрах глобофашизма, который осуществляет «отчуждения» широких масс не только посредством экспроприации средств производства, но и непосредственно, организовывая «общество спектакля», и реагируя на глобофашизм вынужден создавать персоналистский социализм.
Пропустим всю катавасию споров о социализме, переходных периодах и так далее. Отметим лишь, что наиболее корректные, «фактичные» аргументы против «подлинности» советского социализма заключаются в том, что русский капитализм был очень сильно загружен феодальными пережитками и российское общество не испытало капиталистической жизни в полную меру. Но рассматривая этот вопрос, можно обратить внимание также и на то, что и западный капитализм также содержал феодальные пережитки, если посмотреть на него пристально. В Великобритании существовала и существует монархия; в США до середине 19 века существовало рабство, а после расовая дискриминация; собственно колониальная система западных стран также не есть «капиталистическая эксплуатация», страны и народы колониальных стран зависели от господствующего класса метрополий докапитаклистическим образом, то есть, их эксплуатация содержала внеэкономические методы принуждения. То есть, некапиталистический сектор в капитализме скорее норма, чем исключение, и у Запада такой сектор был даже шире, чем у России.
Что касается концепции глобофашизма, то в целом она очень напоминает ленинскую концепцию империализма, как высшей стадии капитализма. Мы бы лишь продолжили эту мысль предложением представлять развитие формаций и их революционное переворачивание в виде принципа «матрёшки». Способ производства Древнего мира – «высшая стадия» первобытного строя. Феодализм - «высшая стадия» древнего способа производства. Капитализм – «высшая стадия» феодализма. И так мы доходим до глобофашизма.
Был ли глобофашизм в России начала 20 века? Была ли в царской России постмодернисткая политтехнологическая манипуляционная форма управления обществом? Был ли уже тогда в мире фашизм, рождение которого, как правило, ассоциируется с режимами Муссолини и Гитлером.
Гитлер и Муссолини тогда уже были, и были совсем не младенцы.
Чем «Кровавое воскресенье» 1905-го не фашизм? Чем госдума времен царя батюшки не политтехнологическая «пиарная» фикция? Чем первая мировая война не пост-капитализм с характерным для него отходом от демократических правовых норм и прочих родовых признаков «модерна»?
Другой момент, как мы уже упоминали выше, заключается в том, что соцреволюция происходит, когда пучок противоречий делает низший класс «могильщиком», когда очевидным образом лишь революция и принципиальное изменение общества дают ему перспективу, совместимую с жизнью, достоинством и т.д.
Феодальные довески, сама стремительность развития России активно и бурно пытающейся догнать Запад, лишь увеличивали ножницы социальных противоречий. При этом субъективный фактор в виде образованной социальной группы, владеющей теорией и широкого слоя культурных людей, способного взять на себя ношу общественно переустройства на научном основании, так же в России был. Образованный слой России был невелик в соотношении со всем населением России, но уровень российской образованности и культуры был не только сопоставим с западным, но и во многих моментах являлся образцом (в России были изобретены радио, создана периодическая таблица химических элементов, в России были сделаны открытия мирового значения в биологии, медицине. Русская культура в лице Толстого, Достоевского, Чехова, Чайковского, плеяды русских художников были, как в начале 20 века показал европейцам Дягилев и Ко – вершиной мировой культуры).
Кроме того, в результате второй мировой войны и иных факторов в России произошла национальная катастрофа, общество оказалось дестабилизированным, так что возникла как раз нелинейная ситуация, поле для бифуркаций, нарушающих детерминизм скачков.
Ленин обосновал эту ситуацию как средне-слабое звено капитализма. Это не было очень уж стройным по своей теоретической форме, но отражало ситуацию по существу. Большевики, находясь в контексте происходящего, поняли идею и настроение Ленина, так что революция свершилась, и сам факт построения общества на основе научно-мировоззренческих оснований осуществился и получил испытание историей.
О КРИЗИСАХ В РОССИИ ПОПОДРОБНЕЙ
Социалистическая революция возникает не из материальных условий, как появление грибов: лес, тепло, влага, свет, грибница, - когда все эти условия совмещаются, лес полон грибов. Для социалистической революции также нужные условия и революционная ситуация. Но когда они созревают, появляются не грибы, а лишь возможность, что некоторые авангардные группы, поведут общество к творческому общественному строительству, где необходимые для общества институты, отрасли, структуры и так далее возникают не спонтанно от сырости и летнего тепла, а целенаправленно и спланировано.
Чтобы творческий революционный авангард мог это сделать, нужен сам этот авангард и суперпротиворечие, супрекризис.
Россия оказывалась в таком кризисе многажды: Минин и Пожарский, Разин, Пугачев. И какие бы ни были исходы былых кризисов, опыт общество обретало. Накануне Октября в России возник также и сверхкласс, так что неизбежно возникал термин «помещики и капиталисты», а с другой стороны - рабоче-крестьянско-солдатские депутаты. Полуколониальный режим, квазидемократия, дарованная царем после первой революции, поздний характер русского капитализма, - всё вместе это создавало в России очень быстрые темп социального развития. Если классические буржуазные революции в Англии и Франции происходили в борьбе буржуазии и народных масс с феодальной системой, то в России феодалы имели представление о том, что такое капитализм и осознанно стремились трансформировать своё сословное господство в капиталистическое, что, с одной стороны, делало социальные изменения легкими, так как они поддерживались самой правящей элитой, с другой стороны, таковые не были ни «радикальными», ни «народными». То есть, к капитализму Россия перешла очень «нереволюционно», очень сверху. Кроме того, произошёл «глобалистский синтез» внутри высших классов. Капитализм почти сразу стал контрреволюционным, бюрократическим и «монополистическим», что означает в нашем контексте - «не особенно нуждающимся в демократических институтах». Это так же усиливалось тем фактом, что высший класс России в силу исторических условий запаздывающего развития России ориентировался на потребности Запада и сам был заинтересован в работе экономики своей страны на Запад, экономика которого могла уже потреблять российские товары в большом объёме.
Кризис 1914-1921 поставил Россию в состояние, из которого Россия не могла выйти спонтанно. Вторая мировая война также была порождена кризисом Западного мира, и острие войны оказалось направленным на СССР. Эту войну СССР также не мог выиграть «спонтанно», как это не могли сделать и иные страны Европы, завоеванные фашизмом. Так что научно-творческий социальный строй был простимулирован экстраординарной ситауцией западного капиталистического бытия. Сама война уже не была в чистом виде капитализмом, и после капитализма складывалась система «неоколониализма», которая была, можно сказать, началом глобалистской формации, (то есть, строя, когда ведущим способом «эксплуатации» является не утвержденная правом частная собственность, а сложные политтехнологические манипуляции сознанием масс , и в частности финансовые махинации на биржах и в банках, а утверждение доллара в качестве мировой можно считать началом такого посткапитализма). В США ещё в 1913 году Федеральная Резервная Система положила началу долларовой эпопее. Теперь доллар не был валютой принадлежащей правительству США, он становился собственностью частных американских банков. Таким образом, начиналась эра спекуляций, манипуляций, авантюр, спецслужб, эрой пропаганды и прочей активной десоциализации общества.
В 1985-1991 Россия вошла в новый сверхкризис, который завершился для неё не Революцией и Победой, а контрреволюцией и распадом, что в менее пафосном виде можно было обозначить фразой «кризис всё ещё продолжается». То есть, Россия-СССР находится в кризисе 1985- «открытая дата». Мы внутри кризиса. Типологически это такой же сверхкризис как кризис 1917 или 1941. Этот кризис не может быть ликвидирован спонтанно, буржуазно, простым ожиданием, когда «лопнут дутые финансовые пузыри западной экономики», или каких-то иных объективно-ситуативных событий. Ничего кроме перспективы развала страны во всех и всяких отношениях не прорисовывается перед тем, кто желает увидеть перспективу. Модель, которую выбрали «реформаторы», не выбрана, а предложена ими их западными патронами-партнерами. Эта модель, дающая определенным предпринимательским кругам возможность приватизировать экономику, продавать ресурсы страны, разрушать все государственные институты, и побаловаться богатством, прилипшим в ходе этих операций, ничего иного кроме этой «прихватизации» не содержит. Захват и потом – суп с котом. Задача как мировой закулисы, так и господствующего класса России, состоит в том, чтобы общество не смогло сгруппироваться и ссаморганизоваться, реагируя на этот затяжной кризис. Для этой цели общество должно находиться в состоянии невроза. Невроз не позволяет появиться общественному сознанию, оно стопорится и подцепляет самый тупой и примитивный идеологический сифилис.
Капитализм порождает лишь «диктатуру пролетариата», то есть государственно-политическую машину, которая имеет своей целью порождать творческое и научное механизмы развития общества. И социалистическая революция и социалистическое бытие-развитие всегда есть творчество и связанное с ним «усилие», «подвиг». Паразитарные слои в советской политической элите, советская аристократия, сынки героев революции и советских руководителей не видели этой творческой, инновационно-созидающей, искусственной природы социализма. Незатейливые карьерные интриги им казались делом более ликвидным, чем социалистический проект и они ликвидировали свою «двойственность».
Уже с времен Хрущёва советское общество вошло в зону своей турбулентности. Элита вела себя «двойственно». Советский народ оставался советским народом, и в целом он следовал за своей элитой, которая раздваивалась, что с одной стороны позволяло ей сохранять свою власть, сохранять социализм в общем виде, но дезориентировало общество в целом. Советская элита и даже брежневского периода не была полностью антисоветской, лишь некоторая, но пробравшаяся в высшие эшелоны её часть была таковой. Большая часть советской элиты, не удержавшей социализма, были советскими людьми, но они не понимали, как осуществить обновление, и, может быть, даже вообще не понимали, что его надо осуществить.
Сейчас советский народ и советская элита разделились. И в этом есть наш большой шанс. Если раньше понятие «советский народ» означало как социализм, музыку Октября с её залпом «Авроры», так и карьеристский бюрократический официоз, интерпретирующий социализм в свете своих кастово-классовых интересов, то сейчас «советский народ» означает сторонников социализма, которые помнят и понимают глубоко позитивную сущность советского социализма. Теперь «советский народ» не имеет двойственности, так как он не ориентируется на двойственную элиту, элита «отмерла», ушла в «капиталисты», «бюрократы», «имиджмейкеры». Советская элита «отмерла», переродившись в олигархическую камарилью. Но советский народ остался.
Хакамада мечтает: должны вымереть «совки», тогда «расцветёт» буржуазная демократия. Но почему он вымрет раньше, чем вымрет номенклатурная свора, ненавидящая социализм всеми своими фибрами и разобравшая его до косточек? Камарилья вымрет раньше. Все их дети будут уже за границей, их не надо будет сажать на философский пароход, они уже практически там. У камарильи нет ничего, она, как вурдулак, мертва и желает затянут в царства Вия всех, кто попадётся.
Но если мы будем ждать весны, когда вырастет трава, то социализма не произойдёт. Социализм - не спонтанное общество, социализм научное, творческое, действующее именно с опрой на социальную философию и науку. Спонтанным и естественно-материальным здесь является лишь факт того, что естественное, спонтанное развитие общества не оставляет подавляющему большинству нас, наши детей и внуков какой-либо радужной перспективы. Ни-как-кой. Само это осознание делает человека объектом депрессии, потребителем наркотиков, пингвином, прячущимся в религиозных или либеральных иллюзиях спонтанного социального комфорта. Могильщиком капитализма пролетариат (человек труда) становится только тогда, когда он собирается изменить ситуацию искусственно, методологично, научно, технологично. Объективный фактор возник уже давно. Ситуации случаются постоянно. Нужен лишь развитый субъективный фактор.
СССР был социализмом, потому что общество попало в 1917 году в сверхкризис, в состояние радикальной катастрофы, в состояние многофакторного несовпадения интересов элиты с интересами народных масс. Империализм, определяемый Лениным как высшая стадия капитализма можно представить в виде матрёшечной конструкции. Свидетельством того являются мировые войны и особенно вторая. Но гитлеровский фашизм не должен от нас заслонить того факта, что ментальность авторов первой мировой войны была иной. Она была точно такой же. К Октябрю уже складывался глобофашизм и идеология белогвардейцев не была ни либеральной, ни демократической (почитайте статейки И. Ильина, идеолога белогвардейщины, и вы увидите, что это «Обыкновенный фашизм», тот самый про который снята потрясающая одноименная кинолента).
Большевики имели большой кризис в стране и мире и имели идеологию коммунистического проекта. Всё, что нами излагается здесь, принципиально было понятно большевикам и 100 лет назад. Сейчас сверхкризис снова разрастается здесь в России и во всем мире. Но у нас в сравнение с большевиками 1917-го есть нечто большее: «советский народ» со всем его историческим, социальным опытом (включая опыт развала социалистического государства), с его культурой, искусством, с его марксистским воспитанием и так далее, с его безупречными идеалами. Если после 1917-го года Советская Россия решала также задачи, как говорил Ленин, буржуазных революций, то сейчас перед обществом стоит только одна задача установить научное и гуманистическое управления развитием общества, государства, экономики и так далее.
НА ТЕМУ:
http://www.proza.ru/2012/08/19/1121