ПРИСКАЗКА.
В той стране, которой уж нет, валюта была вне устава гражданского и воинского. Иногда это слово звучало в паре с другими словами, отчего смысл сказанного менялся, но, как правило, только в тех случаях, когда речь шла о чем-то пагубном и нехорошем.
Свое отношение к валюте, большая исчезнувшая страна, пыталась навязать другим, уже маленьким странам, которые исчезли еще раньше большой.
В каждой стране проживали граждане разных наций и народов, но не зависимо от этого, в их сознание поселялся страх и неуважение к смыслу нехорошего слова, которое обещало неприятности каждому, кто начинал к нему проявлять интерес. Если интерес перерастал в такие нежные чувства как любовь, то это могло от неприятностей гражданина привести даже к физической гибели, которая была оговорена в разной форме и в разных сводах законов всех исчезнувших позднее стран.
Есть ли связь между отношением к валюте с преждевременной кончиной государств неясно, но ясно одно, что «запретный плод всегда сладок» и как только страны исчезли, а граждане остались, то они все и сразу воспылали любовью не только к любой валюте, но и к денежным знакам в целом.
История, о которой я недавно вспомнил, происходила незадолго до того, как маленькая страна взбесилась, перегрызла свой ошейник, разрушила забор и сбежала от хозяина, который себя считал большой страной и самой главной на планете. Не все в облике хозяина было правдивым, но он и в самом деле был большим и грозным настолько, что его боялись все.
Но в жизни любого большого и грозного хозяина может наступить момент, когда он теряет контроль над ситуацией и любая «шавка» может набраться смелости и решимости, чтобы перегрызть свою привязь, даже если это золотая цепь.
БАЙКА.
Старший лейтенант Шалимов служил недавно и в армию большой страны был рекрутирован столь же насильственно и внезапно, как это происходило на Руси со времен эпохи императора Петра Первого, а может быть и даже раньше. Вид у него после «пострига» в воины остался гражданский, не смотря на все усилия советской армии и ее военного мундира, который никак не хотел «сидеть» заправски на мирном теле новобранца, что вызывало постоянные насмешки строевых офицеров его полка.
Так бы и служить ему в облике «двухгодичника», как презрительно называли кадровые военнослужащие выпускников гражданских ВУЗов с военной кафедрой, которые по воле военкомов могли быть призваны в любой момент для прохождения службы до возрастного рубежа в 28 лет или до рождения второго ребенка в семье несчастного.
Но, как водится, в его судьбу вмешался случай, который, столь же трудно было назвать счастливым, как, впрочем, и несчастным. Большая страна имела привычку обновлять офицерские кадры за рубежами своих границ раз в пять лет.
Эта ротация в обиходе именовалось «заменой» и имело не менее важное значение в карьере офицера, как, например, женитьба или рождение ребенка. К ней готовились также заблаговременно и тщательно, как к рождению или свадьбе, и также внезапно «замена» входила в привычную жизнь, ломая ее размеренный ход своей суетой.
«Замена» была столь же желанна, как невеста, но, так же как и она, быстро превращалась в сварливую жену, досаждая каждому «заменщику» своими претензиями и требованиями.
Так случилось и в тот раз, когда начальнику финансовой части полка во время не прибыл его «заменщик». Это было ЧП в ладно отлаженном механизме вооруженных сил страны, которая жила столько лет благодаря работе этого механизма.
Впечатление было таково, словно в механизм часов на башне главной площади города упал камень с крыши и не застопорил шестеренки «намертво», а лишь заставил их со скрежетом «пережевывать» непригодную для них пищу, срывая им размеренный «ход» и нарушая гармонию отсчета течения жизни горожан.
Стрелки часов двигались, как и дела у старого начфина, но то и дело давали сбой в ходе движения денег от сейфов банка в карманы личного состава и финансовых бумаг обратно в банк. Такая ситуация вызывала раздражение не только у офицеров среднего звена гарнизона, но у их семей и командиров всех рангов.
Сбой в «замене» начфина легко можно было отнести к чрезвычайному происшествию гарнизонного масштаба, такое действие он оказал порядок в частях гарнизона.
Спасти положение мог лишь «заменщик», но из штаба дивизии просочились непроверенные слухи о том, что он не приедет вовсе, так как его финансовые успехи привели к следствию и взятию под стражу.
Лейтенант Шалимов предстал перед комендантом гарнизона, обязанности которого совмещал в своем командовании полком, полковник Кнышев. Доложив о своем прибытии, лейтенант робел, оказавшись один на один с командиром второй раз за время недолгой службы в его полку.
- Лейтенант принимайте дела у начфина полка, будете временно исполнять его обязанности до прибытия ему «замены». Приказ я уже подписал. На всю процедуру Вам три дня. Еще четыре, до конца текущей недели, для прохождения стажировки и ознакомления с руководящими приказами и спецификой работы финансовой части. Капитан Сухоруков уже в курсе и ждет Вас. Вопросы есть?
Вопрос был один: « С какой такой радости?». Он не выходил у лейтенанта из головы всю неделю, пока он принимал дела у начфина. Но командир, как и следует из первой статьи воинского устава любой армии – всегда прав! Из всех офицеров полка, только лейтенант был обладателем, хоть и не финансового, но универсального гражданского образования, которое отличалось от всех военных наук тем, что выпускники приобретали навыки и умение самообразования.
Полковник был не прав, поставив голову мирного Шалимова к дулу пулемета в амбразуре, доверив непрофессионалу самое опасное дело в своем гарнизоне, которое совращало любого запахом денег. Но, как известно, приказы старшего по званию не обсуждают, а выполняют. Кроме того, следующая за первой, статья устава, советует в таких случаях, когда командир не прав, внимательно перечитать и выполнить без тени сомнения первую статью.
Что лейтенант Шалимов и сделал: не оказал сопротивления и подчинился приказу. Надо отметить, что главный закон для любого служащего военному делу и в этот раз убедительно и на деле доказал свою актуальность и мудрость. Не прошло и месяца, как Шалимов уже чувствовал себя как рыба в воде среди различных купюр разных валют и всевозможных ведомостей в кабинете справа от знамени части на первом этаже штаба полка.
Находясь вместе со знаменем и финансами гарнизона под круглосуточной охраной караула, новый начфин чувствовал себя комфортно и уверенно до такой степени, что не редко забывал прийти домой, попав под чары жгучего темперамента денег. Соблазн был велик, но лейтенант стойко держался и яростно отрывал от своих рук купюры, которые все время норовили к ним прилипнуть.
Еще больше досаждали его сослуживцы, которые по неведомой причине были зачислены в друзья одним приказом с назначением его на необычную должность. Они, вместе с денежными знаками не давали ему покоя ни днем, ни ночью, требуя беспрестанно к себе внимания и уважения, требуя то выдачи одних другим, то сдачи всем сразу. Если первое лейтенант успевал выполнять в соответствии с требованием устава, то другое ему давалось с трудом и постоянно подстрекало его к неуставным отношениям.
И вот, наконец, наступило для молодого начальника финансовой части последнее и самое важное испытание. Пришла очередь получить в банке очередное денежное довольствие для всех частей гарнизона одновременно.
Подготовка сложной операции происходила нервно и импульсивно, обещая множество удивительных приключений в ходе ее проведения. Все началось с нарушения инструкции по данному вопросу сразу по всем требованиям, которые в ней содержались.
Следовать в банк на подготовленном автомобиле, в исправности которого не было сомнений, лейтенант не мог из-за отсутствия любого колесного транспорта, накануне назначенного банком дня. По той же причине, он не мог лично знать в лицо водителя и быть в нем уверенным, как и всех членов специального караула инкассации.
Решительности командира в данном вопросе хватило лишь на телефонный звонок коллеге, который возглавлял батальон фельдъегерской связи. По неопытности, Шалимову показалось, что транспортный вопрос разрешился благополучно.
Как человек мирный, он не задумывался над сложным и мудреным названием части, которая любезно ему предоставила грузовик с тентом, водителем и охранной. О благонадежности и готовности экипажа к предстоящей операции Шалимов имел столь же смутное представление, как и о назначении и боевой задачи батальона в целом.
В одном лейтенант был полностью уверен – в том, что боевую задачу он выполнит при любых условиях. Эту уверенность в нем породили многочисленные офицеры гарнизона и их жены, с которыми он встретился взглядами утром следующего дня.
Все дело в том, что операция проходила в конце весны, когда в тех краях, где происходили все события, возвращались перелетные птицы из теплых мест, а на смену им собирались семьи офицеров, чтобы реализовать в полном объеме дарованные им сорок пять суток отдыха. В сложные вычисления их потребностей в денежном довольствии, которое никогда не обладало способностью удовлетворять потребность, добавлялась льгота на бесплатный проезд для всех туда и обратно по любому маршруту.
Когда начфин сложил итог требуемой суммы, то она было столь солидной и непривычной для его воображения, что он не придал ей значения по простой и понятной причине. Он, как и большинство людей в его необъятной родине были не избалованы большими суммами наличных денег. Фантазия любого гражданина упиралась в потолок из трех нулей. Все, что было сверх этого, не могло потревожить воображение так же, как например, размеры Вселенной или количество муравьев в одном муравейнике. Для обозначения всех этих величин применялось короткое и простое слово: МНОГО!
Тридцать километров совсем неглавного шоссе до штаба дивизии «газон» прокатал колесами незаметно для лейтенанта, которому больше беспокойства в дороге доставила кобура с пистолетом и портупея в узкой кабине «66-го», где треть объема занимали руль и руки водителя. Обязательная для операции караульная амуниция офицера то дело цеплялась за все в кабине, не давая Шалимову наслаждаться пейзажами вдоль незнакомой дороги.
Изъятие расчетной денежной массы в банке было делом не сложным, если не нарушалась установленная процедура, и получающий деньги не «заморачивался» пересчетом всей суммы. Быстро перебрав руками пачки купюр, лейтенант убедился в их соответствии указанной сумме и лишь на секунду вспотел, когда вообразил себе, что если в запечатанных пачках не будет нужного количества купюр.
Успокоение принесла поговорка: « точно как в банке», которая внезапно вспомнилась в трудную минуту. «В самом деле, кому ж доверять, если не государственному банку и собственной жене», - подумал Шалимов и упаковав все деньги в потрепанный «дипломат» из своей мирной жизни, уверенно зашагал к выходу, поправляя на ходу кобуру, обремененную пистолетом с двумя магазинами патронов.
Выйдя на крыльцо банка дивизии, лейтенант замер в недоумении возле караульных, чем вызвал на их лицах тревогу и беспокойство. «Газона» с бойцами возле входа, где он их оставил, не было. Не было их и вокруг здания банка.
Нарушив устав караульной службы, растерянный офицер обратился с вопросом к караульным у входа, и те, нарушив его еще раз, ему поведали, что автомобиль удалился на отстой на парковку в конце территории гарнизона дивизии, где должен ждать прибытия почты с аэродрома.
Проглотив новость, словно большой, не по размеру гортани, кусок черствого хлеба, он словно поперхнулся ею и закашлялся, чтобы снять стресс и спрятать с лица растерянность от караульных.
Не теряя собственного достоинства, почти строевым шагом, лейтенант уверено зашагал в указанном направлении, пытаясь сохранять равновесие с тяжелым дипломатом. То, что можно было принять за уверенность, на самом деле было замаскированным шоком и яростью.
Преодолев дистанцию до грузовика на уровне рекорда по спортивной ходьбе, лейтенант со злостью рванул дверь кабины со стороны прапорщика, возглавлявшего приданную ему охрану. Запас нецензурных слов быстро иссяк из-за неопытности офицера, и он перешел на обычные ругательства, что вернуло наглость и решимость младшему по званию.
После непродолжительного недружественного обмена информацией, лейтенант, наконец, понял боевую задачу подразделения фельдъегерской связи. И какой бы ни была она ответственной и сложной для армии в целом, для Шалимова главным было другое: далее направление движения и предстоящие задачи транспорта и начфина не имели ничего общего.
А так как, экипаж и транспорт не имели подчинения молодому офицеру, то он либо вынужден был ждать неизвестное количество часов прибытия опаздывающего самолета вместе со своим лихим конвоем, либо действовать и далее двигаться, ориентируясь на собственные органы.
Все это ему очень легко и доходчиво объяснил прапорщик, обойдясь до удивления малым количеством слов, которые не входят в число цензурных. Объяснение было столь очевидным и понятным, что дальнейшие уточнения возникшей ситуации потеряли всякий разумный смысл.
А ситуации была такова, что впервые в своей жизни Шалимов осознал истинный смысл слов Карлейля: «Наличные — не единственная связь человека с человеком» и ощутил, как деньги в старом «дипломате» начали жечь его руки.
Долг офицера и честь мундира или страх перед уголовным кодексом не позволили ему разжать руки в тот момент, чтобы одним броском в сторону прапорщика освободить себя от груза денег и ответить достойно на неуважение к себе.
Главное в тот момент было для начфина то, что он сумел проявить выдержку и хладнокровно оценил сложившееся положение для принятия единственно верного решения.
А затем, Шалимов поправил кобуру со снаряженным пистолетом и уверенным шагом направился через КПП в кафе на противоположной стороне улице, где закал бокал пива и сосиски для ускорения принятия решения.
Успокоившись после пива и сосисок, он закурил и расслабился, подставив непокрытую голову теплому солнцу и легкому ветерку вдоль столиков летнего кафе.
Понимая всю ответственность за ход операции, начфин принял решение не будоражить алчность личного состава дивизии и мирного местного населения. Отдохнув, он направился пешком в сторону местного железнодорожного вокзала, чтобы изучив график движения поездов в сторону родного гарнизона, добираться в часть самостоятельно.
Потратив еще час на то, чтобы пешком дойти по немноголюдным утренним улицам до вокзала, он с горечью для себя выяснил, что ближайший поезд в нужную сторону проследует лишь вечером. Это было неприемлемо, с его точки зрения, как неприемлемо и опасно было подвергать опасности себя и крупную сумму денег в городском транспорте.
В сложившейся ситуации, ему показалось, что любое ожидание увеличивает опасность, привлекая ненужное внимание посторонних людей. Шалимов успел заметить, что шоссе, по которому они въехали с его эскортом в город, пролегало мимо вокзала, возле которого он сейчас и находился.
Чтобы не терять времени и избежать ненужного внимания к себе, он перешел на другую сторону и стал «ловить» попутные автомобили, как в студенческие годы, когда он совершил путешествие на юг «автостопом».
Первым, кто остановился, был знаменитый «Трабант», гордость местного автопрома в послевоенные годы. Этот уникальный автомобиль имел двухтактный мотор, передний привод на одно левое колесо, лёгкую веретенообразную раму и деревянный каркас кузова. Из-за нехватки стального проката часть кузовных панелей стали выполнять из материала на основе фенолформальдегидной смолы и отходов хлопкового производства — «дуропласта».
Неокрашенные дуропластовые панели придавали этим машинам весьма специфичный вид из-за своего коричневого цвета и схожей с бакелитом поверхности.
До того момента, начфин не имел случая, чтобы лично на себе испытать все преимущества такого легкового автомобиля. Молодой немец неплохо знал русский язык и быстро понял желание офицера после сдачи смены в карауле части (наскоро придуманная Шалимовым легенда) добраться до любимой женщины в другом городе, не тратя времени ни ожидание вечернего поезда.
За час он успел в дороге испытать все легкость хода и уникальную экономичность автомобиля рожденного с сердцем мотоцикла. Возникающее чувство полета над полотном дороги, которое лейтенант испытывал на каждом повороте шоссе из-за чрезвычайно малой массы авто, добавило романтические чувства в восторг, полученный им от поездки.
Прибыв менее чем через час в родной город, лейтенант, не выпуская из рук драгоценный «дипломат», направился пешком по знакомым улицам в расположение гарнизона на окраине. Погода была чудесной, добавляя радостное настроение к той гордости, которую лейтенант испытывал за собственную смекалку и находчивость.
Еще через час, Шалимов снял с охраны финансовую часть полка, чтобы закрыв ее, спокойно и без суеты, наконец, пересчитать все полученные им деньги. Но это оказалось не простым делом. Сумма явно не торопилась «сойтись» с деньгами, чтобы дать возможность лейтенанту закончить тяжелый день и отправиться на встречу с семьей и желанным отдыхом.
Лишь на пятый раз он получил после пересчета сумму в банковском требовании. Начфин уже заканчивал укладывать пачки купюр в сейф, когда в дверь настойчиво постучали с требованием немедленно открыть.
Не забывая требований инструкций, Шалимов неторопливо уложил все пачки в сейф, закрыл на ключ его дверь, спрятал ключи в карман галифе и только затем неторопливо открыл входную дверь.
Дверь тут же стремительно распахнулась, отбросив лейтенанта на соседний стол. Через ее распахнутое чрево в комнату ворвались вооруженные автоматчики, возглавляемые красным от злости комендантом гарнизона.
Не успевшего опомниться лейтенанта подняли со стола и поставили к стене. Разъяренный полковник потребовал ключи от сейфа. Привычным движением, автоматчик за спиной обшарил карманы Шалимова, нащупал и достал ключи.
Выхватив быстрым движением ключи из рук воина, полковник их бросил в руки капитана, стоявшего в распахнутой настежь двери. Повернувшись по команде спиной к стене, лейтенант узнал в капитане начфина соседнего гарнизона.
Тот, перехватив испуганный взгляд ошарашенного происходящим офицера, приветливо кивнул ему головой и устремился с ключами к сейфу. Открыл его и неторопливо выложил все содержимое на соседний с ним стол, он стал вновь пересчитывать деньги.
Все действо происходило в зловещей тишине. Не было команд, не было слов, не было звуков, кроме шуршания купюр, которые ловко пересчитывал прибывший капитан. За окном сумерки сгустились до темноты, которую внезапно рассеял вспыхнувший уличный фонарь перед зданием штаба.
Наконец, капитан закончил, убрал все пачки в сейф, закрыл его на ключ, и подал связку сидевшему за одним из столов полковнику. Тот тяжело поднял голову навстречу подошедшему капитану и наклонил ее так, чтобы лучше слышать торопливый его шепот. Потом так же тяжело встал, швырнул связку ключей на стол возле лейтенанта, которую нервно перебирал, приняв из рук капитана.
И так же молча, вышел, сказав лишь вполголоса и не оборачиваясь: «работай лейтенант!». Вслед за ним без команды вышли автоматчики, оставив недоумевающего начфина наедине с коллегой в плохо освещенной комнате.
Добавив к их компании бутылку шнапса и два стакана, которые капитан достал из своего кожаного портфеля, он поведал суть детективной истории, которая имела свое завершение четверть часа назад на глазах молодого начфина.
Добродушный и приветливый немец, который подвез Шалимова, как истинный ариец выполнил завет фюрера. Сразу после того, как лейтенант нежно прикрыл дверь диковинной «мыльницы» и поблагодарил ее владельца, тот не снимая с лица приветливую улыбку, отъехал, чтобы за следующим углом улицы свернуть и остановится возле комендатуры. Там он провел не более пятнадцати минут, тщательно, описав облик странного офицера, которого подвозил.
Комендант, получив донос немца через десять минут сразу узнал по описаниям своего начфина, который исчез вместе с крупной суммой прямо из банка три часа назад, добавив к ней несколько лишних пачек купюр большого номинала.
Поднять по тревоге гарнизон его остановила новость от караульного возле знамени полка в штабе полка, который доложил о прибытии преступника. Изменив решение объявлять начфина в розыск, комендант решил лично взять с поличным наглого молодого лейтенанта, для чего вызвал комендантский взвод охраны и начфина из соседнего гарнизона.
А тот, уже был возле штаба, чтобы проверить информацию из банка. Ему позвонил старый приятель и попросил помочь проверить молодому начфину полученную сумму, так он случайно передал две лишних пачки купюр большого номинала.
Взвод охраны под личным командованием полковника произвел захват преступника мгновенно, не дав ему избавиться от улик. Только после второго стакана шнапса, напуганный лейтенант смог оправится настолько, чтобы дружно присоединиться к смеху коллеги, до конца осознав всю комичность ситуации, которую сам по неопытности и создал.
Наказание полковник объявил Шалимову через два часа, когда вестовым вызвал его из дому в штаб, где вместе с капитаном - начфином лечился второй бутылкой шнапса от полученного стресса.
Гауптвахты Шалимов тогда избежал благодаря отпускной поре среди сослуживцев, который еще неделю осаждали его финчасть с детьми и чемоданами. А заслуженное наказание понес уже под новый год, когда в назидание его назначили главным группы на марше молодых водителей после окончания последнего призыва осенью.
ЭПИЛОГ.
Однако на том, валютные маневры молодого начфина еще не закончились. Нет, валюта первой немецкой социалистической страны в особо крупных размерах, выражаемых словом МНОГО, его покинула навсегда. Осенью прибыл «заменщик» и превратил своим прибытием молодого начфина обратно во взводного зенитно-ракетной батареи. И с той поры маневры перестали быть валютными, но не прекратились. Тот маневр, когда лейтенант Шалимов отбывал свое наказание за смекалку в особых обстоятельствах, имел один инцидент, который превратил обычный 500 км учебный марш техники с целью стажировки молодых водителей в маневр по наказанию обидчиков.
Но лучше все по порядку. Первым был наказан немец, который обвинил Шалимова, ложно истолковав в своем доносе факты. Всем было понятно, что его рвение было вызвано не стремлением к торжеству справедливости и господству буквы закона. Это была всего лишь жалкая попытка унизить офицера армии победителя за то унижение, которое понес немец со всем народом фюрера.
В тот марш, как обычно были включены все автомобили части, чтобы каждый новый водитель освоил свою машину и те дороги, по которым ему придется ездить всю срочную службу.
Грузовик – палач, который привел в исполнение мысленный приговор Шалимова немцу обидчику, был тяжелым, трехосным, с платформой вместо кузова и краном для ракет на ней. Специальный был грузовик.
По углам платформы были выдвигаемые гидравлические опоры в виде башмаков, которые на марше поднимались в «походное» положение, но продолжали свисать за ее края, нарушая габариты автомобилей по гражданским стандартам.
Дорога в одном из мест на маршруте движения проходила через центр небольшого городка, где на подъеме одна узкая улица раздваивалась на две, составляя композицию, похожую сверху на знак фирмы «Мерседес».
Все автомобили колонны, тяжело урча и фыркая пневматикой тормозов, медленно поднимались вверх по узкой улочке, чтобы достигнув вершины подъема и раздвоения, спуститься вниз по другой улочке, уходящей.
Грузовик, на котором въехал лейтенант на улочку, был не такой большой и тяжелый, как тот, что ехал впереди, выставив в стороны свои башмаки. Шалимов ехал старшим, контролируя действия молодого водителя, как и все офицеры на марше.
В тот момент, когда грузовик впереди медленно преодолевал развилку улиц, на заснеженной брусчатке правой улицы появился силуэт коричневого «Трабанта». Водитель явно растерялся на скользком спуске при виде огромных силуэтов военных автомобилей внизу на развилке улиц.
Его автомобильчик судорожно завилял, пытаясь зацепиться колесами за камни на мостовой. И ему это почти удалось, но в последней попытке избежать столкновения он все же зацепился за торчащий стальной башмак платформы.
Этого касания было достаточно, чтобы на глазах Шалимова «мыльница» «Трабанта» рассыпалась на сотню мелких коричневых осколков, украсив снежный покров небольшой площади. Это произошло так мгновенно, что водитель не успел выпустить руль из судорожно сжатых рук. Он так и побежал по инерции по скользкой мостовой прямо в дверь маленького гаштета, где открыв рулем дверь сел на его входе.
Автомобиль и водитель показались лейтенанту знакомыми, но серая мгла падающего хлопьями снега внесла свои сомнения, и он решил, что ошибся. Но его подозрения подтвердились позднее, когда колонна не останавливаясь, чтобы не загружать узкие улицы городка, остановилась за городом, поджидая отставшие на марше грузовики.
Когда водитель машины впереди осмотрел свой автомобиль после столкновения по требованию лейтенанта, то нашел сверху на чехле платформы и крана кусок капота с номерным знаком, за которым вскоре подъехала полиция.
Друзья из комендатуры, которые рассматривали инцидент, потом рассказали, что пострадавший немец был тем самым. Именно он написал донос на подозрительного офицера, которого любезно подвез, чтобы затем «сдать». За это и был наказан случаем, который касанием стального башмака заставил зимой немца с рулем вбежать в гаштет, оставив обломки любимого авто на пороге, чем очень потешил лейтенанта Шалимова.
А вот командир полка, не оценивший смекалку и находчивость лейтенанта был наказан уже через год, когда торопя водителя командирского УАЗа не дал тому найти недостающие болты для крепления переднего колеса. Уже потом, когда автомобиль выехал на автобан и набрал свою максимальную скорость, на глазах полковника переднее правое колесо отделилось от его автомобиля и начало движение самостоятельно, пытаясь обогнать.
Эксперимент движения на трех колесах был не долгим, после чего колесо продолжило путь самостоятельно, а автомобиль коменданта, опершись голой осью в асфальт, прыгнул в обочину, чтобы найдя за ней подходящую канаву, кувыркнуться в ней раз пять, прежде чем встать на оставшиеся три точки опоры своими колесами.
В том пришествии с колесом на дороге никто не пострадал. Полковник лишь рассек себе лоб о стойку, но был смертельно напуган. После этого случая он прослужил вместе с Шалимовым недолго, но был со всеми чрезвычайно вежлив и тактичен.
Таким вышел финиш валютных маневров взводного Шалимова, на которых он вел себя достойно, чем и завоевал уважение коллег и дождался на финише в качестве награды возмездие для своих обидчиков.