Ответное угощение

Александр Иванович Бондаренко
        Поздним вечером на территории стройки, воровато озираясь, показался силуэт Еремина Кольки. Каждый закуток площадки был известен ему до такой степени, что он,  почти не глядя, переступал через осколки стекол, шиферную крошку и другой мусор, способный хрустом привлечь внимание сторожа – тихого безобидного старика. Подобравшись к кустам, Колька без труда отыскал припрятанные там доски и, взгромоздив их на богатырское плечо, темными проулками, незамеченным вернулся домой. А ночью ему приснился кошмар: будто уличили его в преступном промысле, и странный судья в образе Ваньки-китайца в брезентовой куртке и брюках, подвязанных веревочкой под мышками, вынес суровый приговор: «Закопать живьем!». «Мужики, да вы что?! За кусок дерева?!», – что есть мочи заорал Колька в надежде на пощаду и проснулся.
        -Вот же приснится хрень! – Колька с удовольствием, до хруста костей, потянулся в кровати, чувствуя,  как тело наполняется молодецкой энергией.
        По дороге на работу Еремин свернул к нефтебазе, набрал в пол-литровую банку солидола и поставил в сумку рядом с такой же банкой, но только с шоколадным маслом. «Ну, погоди, Ванька, – на его лице мелькнула ехидная улыбка. – Ты во сне на меня страху нагнал, а я с тобой   наяву пошуткую».
        Ванька-китаец к их бригаде прибился недавно, около двух месяцев назад. Никто не знал ни его настоящего имени, ни сколько ему лет. О себе же он рассказывал скупо. Из Китая бежал от лютого голода, выкосившего миллионы его соплеменников. После проверки перекантовался зимой в одном из сибирских колхозов, а по теплу рванул в Казахстан на целину – за более длинным рублем. В новой стране для него многое  было в диковинку: он не понимал расточительного обычая держать в каждом доме кошачью живность да еще баловать ее молоком; поражала его также беспечность поселковых дворняг, без опаски за свою жизнь бродивших по пыльным улицам; удивляла и многочисленность воробьиных стаек – на его родине  по приказу «великого кормчего» всю пернатую мелочь истребили, но урожаи от этого не выросли: на поля хлынули, расплодившись, полчища прожорливых гусениц и саранчи. Была еще одна вещь, которая  совершенно не укладывалось в его голове: свободная продажа хлеба – без  давок в очередях и по бросовой, как ему казалось, цене. «Коммунистический рай!» – сделал для себя вывод Ванька.
        В свою очередь, чужеземец приковывал к себе любопытные взгляды – и было отчего: до беспамятства не напивался, к молодухам не приставал, а работал, как  заводной, без перекуров.
        -Надо же: на вид щуплый, словно пацаненок, а двух Ерем стоит, – рассуждал, дымя папироской,  Петрович, старожил бригады.
        -А мне пупок незачем надрывать, – не обижался на подколки здоровяк Колька Еремин. – Восьмерки в табеле у всех одинаковые. А на спор я твоего дохляка одной левой сделаю.
        Но по-настоящему они с Петровичем поспорили чуть позже, по другому поводу. Как-то вся бригада траванулась, обмывая получку: закусили магазинной тушенкой и трое суток всем скопом промаялись животами, горстями глотая таблетки. Один лишь Ванька как ни в чем не бывало расхаживал по стройплощадке, с усмешкой поглядывая на  очередь в деревянный клозет.
        -Стойкий желудок! – позавидовал Колька. – Такому и  солидол на закусь – что нам огурчик из бочки.
        -Не-е, солидол  не сдюжает, – засомневался Петрович. – Это уж ты загнул.
        -А я говорю, сдюжает! – вошел в раж Колька. – Ставлю два литра водки!
        -Идет! – поддержал пари Петрович. – Только как ты его заставишь солидола-то отведать?
        -Придумаю, – пообещал Коля.
        В суть спора были посвящены все, кроме чужестранца, и когда Колян протянул ему за обедом ломоть белого хлеба с толстым слоем солидола, тот с благодарностью принял угощение. Заговорщики тоже уминали бутерброды – правда, с шоколадным маслом, по цвету почти не отличимым от машинного.
        -Вкусно! – Колька артистично облизывал губы и довольно щурил глаза.
        -Вкусьна! – как эхо повторял за ним китаец, запивая закуску чаем из термоса.
        Однако глумливый затейник одним актом представления не ограничился: отломив от булки солидный кусок, вывалил на него остатки несъедобной массы.
        -Может, хватит? – толкнул Коляна бригадир, тридцатилетний Костя.
        -Я не жадный! – весело похвалил себя неугомонный шутник, наблюдая, как во рту раскосого едока исчезают последние крошки.
        Расправившись с «бонусным» бутербродом, Ванька-китаец положил руку на вздувшийся живот и расслабленно выдохнул:
        -Халасо живете, челти!
        -Что он сказал? – переспросил, не расслышав, потрясенный Петрович.
        -Сказал, что ты черт и живешь, как буржуй, – с ухмылкой перевел балагур Колька и раскатисто засмеялся.
        Петрович насупил брови и сердито подвигал усами.
        -А что, при Хрущеве жить можно. Вот и ты неплохо устроился, – выпучил он глаза на весельчака. – Слышал, летнюю кухню мастыришь?
        -Ладно, ладно, ты зубы-то не заговаривай, – прервал ненужные для себя вопросы Колька. – Проспорил – дуй в магазин.
        -До завтра потерпим, – рассудительно проронил Петрович. – Не дай бог, окочурится китайчонок – кто тебе разрешит водку в тюрьме лакать? Баланду хлебать будешь.

        Всю ночь Николай не мог уснуть: а  вдруг и вправду пекинец сыграет в ящик? О такой перспективе он, пустая голова, даже не подумал! На работу он примчался ни свет, ни заря и к своей радости среди кирпичных развалов увидел живого китайца. Тот деловито счищал застывший бетон с совковой лопаты.
        -Как спалось, как самочувствие? – чувственно поприветствовал Еремин коллегу.
        Китаец энергично поднял большой палец вверх:
        -Луцсе всех, Елёма!
        В обед, как обычно, соорудили для трапезы стол из кирпичей и досок, выставили тормозки с домашней снедью. Ванька вытащил из дерматиновой сумки укутанный в полотенце чугунок и благоговейно поставил его  посередине.
        -Ответное угосение! – торжественно вымолвил он и приподнял деревянную крышку.                Божественный аромат тушеного мяса с картошкой завитал в воздухе, возбуждая аппетит и без того проголодавшихся работяг. Все знали, что китаец снимал угол у одинокой старушки, в сарае у которой никто, кроме поросят,  легально не проживал, поэтому это его подношение все восприняли как знак большого уважения.
        -По такому случаю не грех и по стопарику, а? – просительно посмотрел на бригадира  Колька. – Тем более что Петровичу уже невтерпеж должок вернуть.
-Ладно, –  с неохотой отозвался молодой начальник.
        Минут через пять от тушеного деликатеса остались лишь одни приятные воспоминания.
        -Что за зверюга? – с сытой отрыжкой спросил Колян у искусного кулинара. – На курицу, вроде, не похоже.
        -Клолика, – ответил добродушный китаец и скромно потупил взор. – Ванька не жадный.
        -Рецепт потом дашь, – проникновенно сказал Петрович. – Всю жизнь развожу этих ушастых, но подобную вкуснятину пробовал впервые.
        Вдруг китаец открыл рот и, подхватив валявшуюся рядом лопату, сорвался с места.
        -Э-э! Ты чего? – округлил глаза Петрович, которого Ванька едва не снес впопыхах.
        -Клолика вижу! Бальсой!
        Первая мысль, которая сразу же закралась в голову каждого, – откуда на стройплощадке кролик. Изумленные, все повернули головы в сторону бегуна – и тут же пожалели об этом. Лица строителей перекосило: китаец, словно первобытный охотник, оголтело мчался за жирной облезлой крысой! Верткий зверек, ловко уклоняясь от Ванькиной лопаты, шмыгнул между штабелями  неструганых досок и на очередном вираже исчез, словно растворившись в воздухе. Едва сдерживая рвотные позывы, мужики сгрудились вокруг останков недавнего пиршества, угрюмо поджидая на толковище неудачливого охотника.
        -Нас такими же кроликами потчевал? – с жесткой интонацией, не предвещавшей ничего хорошего,  в лоб  спросил Колька.
        -Луцсими! – простодушно ответил запыхавшийся от пробежки худосочный азиат.- Капканом  в бабкином свиналнике наловил.
        От такого откровения Петрович непроизвольно прикрыл рот волосатой пятерней, а бригадир Костя, надломившись в коленях, прильнул лицом к кирпичам с надеждой на скорое избавление.
        -Урою! – с решимостью гладиатора жлобина Еремин двинул на растерянного китайца.
        -Охолонись! – остановил расправу мертвецки бледный Петрович. – Сами-то тоже хороши! Или от крысятины всю память повышибло?
        Переминаясь с ноги на ногу, остальные рабочие решение авторитетного товарища молча поддержали, и верзиле Кольке больше ничего не оставалось, как пнуть сапожищем хрупкую крысиную косточку – последнее напоминание о содержимом Ванькиного чугунка.
        С этого дня в мозгу у каждого в бригаде навсегда отчеканились  памятные вензеля: чужая китайская душа – не просто потемки, а нескончаемые сумерки. И впредь предпочитали Ваньку-китайца не разыгрывать: неизвестно еще, какой фортель выкинет в ответ тщедушный выходец с загадочного Востока.