Мой Международный фестиваль литературы и культуры

 Мой Международный фестиваль литературы и культуры «Славянские традиции-2012»

 

    Крым. Казантип.
    (Заметки участника)
   
    Вместо предисловия. Приезд
   
    Второй год подряд вхожу в число финалистов фестиваля на одноимённом сайте. Причём в этот год сразу в двух поэтических номинациях: «Стихотворение о любви» и «Юмористическая поэзия».
    В пришедшем на мой электронный адрес приглашении сообщалось:
    «Уважаемый финалист фестиваля!
    Приглашаем Вас в качестве участника всех мероприятий принять участие в
    4-ом международном фестивале литературы и культуры «Славянские традиции-2012», который пройдет с 25 по 31 августа 2012 года в Украине, в Автономной республике Крым (Украина), Азовское море, мыс Казантип, г. Щелкино на базе ДК «Арабат» и пансионата «Крымские дачи» г. Щелкино, картинной галереи им. И. К. Айвазовского и музея А.С.Грина в Феодосии, дома-музея А. С. Грина, К.Г.Паустовского, литературно-художественного музея г. Старый Крым и Библиотеки им. Белинского в г. Керчь, музея М.Волошина в пос. Коктебель.
    Фестиваль организуют Европейский конгресс литераторов, Союз писателей России, Конгресс Литераторов Украины, Межрегиональный союз писателей Украины, Белорусский литературный союз «Полоцкая ветвь», Литературный институт им. А.М.Горького, Ассоциация выпускников Литинститута, Союз писателей ХХI века, Крымская литературная академия, литературные газеты: «Литературная газета» (Москва), «Литература и жизнь» (Киев), «Российский писатель» (Москва), «Московский литератор» (Москва), «Крымские известия» (Симферополь), «Вестник культуры» (Минск), литературные альманахи: «ЛитЭра» (Москва), «Свой вариант» (Луганск), издательством «Доля» (Симферополь). В качестве информационного спонсора выступают – «Литературная газета», «Литературные известия» и «Литературное радио»…
    
    С уважением и наилучшими пожеланиями,
    Ирина Силецкая, координатор фестиваля «Славянские традиции-2012»
    от Союза писателей России.
    Александр Корж, координатор фестиваля «Славянские традиции-2012»
    от Конгресса литераторов Украины»
   
    «Надо ехать!» - решаю на излёте августа, точнее, в конце его предпоследней недели, так как фестиваль проводится с 24 по 31 число. «Надо ехать…» - подсчитываю свои финансовые возможности: я только-только прибыл из трёхнедельного курортного вояжа по Крымскому полуострову. Казантип для меня – место в Крыму, на малой моей родине, на которой я не был до прошлого года целых 35 лет – малоизвестное. По карте выясняю, что Казантип – это там, где находится Казантипский залив, то есть в южной части Керченского полуострова. Сразу возникает в памяти рок-фестиваль, носящий это звучное имя - Казантип. Но рок-фестиваль обрёл новое местожительство, перебравшись и обосновавшись под Евпаторией в приморском посёлке Поповка, сохранив при этом прежнее название. Именно там, близ Поповки, в местечке Штормовое я и отдыхал на одном из этапов своего вояжа, наблюдая на ночном небосклоне чУдные лазерные сияния, устраиваемые на рок-фестивале. Теперь же на фестиваль литературы и культуры мне предстояло отправиться в Казантип географический, что недалеко от Керчи.
    В инструкции для финалистов и гостей фестиваля, данной на сайте, было подробно расписано, как, куда и чем доехать, чтоб без затруднений прибыть на место проведения мероприятия, а именно в город Щёлкино. Вообще, попасть в крымскую автономию Украины из России мне было проще простого. Из порта «Кавказ» Краснодарского края, где я проживаю, до порта «Крым», что в 12 км. от Керчи - рукой подать: полчаса на пароме по Керченскому проливу, соединяющему два моря – Чёрное и Азовское и разделяющему две страны, бывшие когда-то одной державой… А из Керчи до Щёлкино в общей сложности километров 70. О расстоянии поведал таксист, затребовавший в конце пути за транспортные услуги 450 гривен («хохлобаксов», как шутят на крымских курортах), что в среднем равноценно нашим 1800 рублям. Рассказал он мне «по-простому» и о Щёлкино. Город строился и протянулся по побережью Казантипского залива и Татарской бухты не как курорт, а непосредственно для работников печально известной Крымской атомной станции (АЭС), почившей в 1989 году и разграбленной в годы последующие. Потому, после закрытия АС, трудовой народ был брошен на произвол судьбы, и, оставшись без работы, стал покидать неперспективный край. Квартиры в настроенных девятиэтажках обесценились до мизера. Но предприимчивые люди, большинство из которых денежные москвичи, быстренько скупили жильё и в настоящее время используют благоустроенные квартиры, как персональные дачи у моря, приезжая сюда на летний отдых. Другие же, укоренившиеся щёлкинцы, в условиях безработицы нынешнего времени, выживают тем, что в курортный пик года сдают свои квартиры отдыхающим, переселяясь из них на весь сезон в гаражи и подвалы…
    «Да, реалии нашего века, зеркально повторяющие друг друга в России и в Украине, - думал я, слушая рассказ словоохотливого водителя. – Эх, славяне!»…
    По сайтовской инструкции в Щёлкино всем желающим участникам и гостям фестиваля по заблаговременным заявкам предоставлялись места в пансионате «Крымские дачи». Позже я чуть пожалел, что поселился на съёмной квартире в городе, а не в разноцветных (красный, оранжевый, салатный, синий) корпусах пансионата, находящегося в 15 минутах ходьбы от городской черты. Но не потому пожалел, что расположились и утопают они в живописных райских кущах плодовых деревьев и вечнозелёных кустарников, которые знают и помнят поступь шагов и голоса наших живых классиков, таких как Евгений Рейн, Владимир Костров, Константин Кедров, Юрий Поляков. А потому, что всё неформальное время фестиваля после мастер-классов по прозе и поэзии (они-то проводились исключительно на площадях пансионата) проходило именно там – в номерах, в кафе или на скамеечках в ступенчатых узеньких аллейках «Крымских дач» – и зачастую до глубокой комариной ночи.
   
    День первый. Суббота, 25 августа
   
    Итак, прибыв в Щёлкино 24-го августа и переночевав в снятой сразу на всю фестивальную неделю 2-комнатной квартире (роскошь-то какая 15 долларовая - за сутки, разумеется, но - для одного единоличного-постояльца!), утром 25-го я отправился пешим ходом в пансионат, чтоб зарегистрироваться и взять план мероприятий фестивальных дней. Справа от меня – по ту сторону шоссейной дороги, буквально в 50 метрах - сквозь акации и маслиновые (тутовые) деревья высвечивался притягивающей желтизной и синью, берег Азовского моря. Но окунулся я в его призЫвные воды лишь на обратном пути. А, войдя на территорию пансионата, и поднявшись к однокомнатному домику - своеобразному штабу фестиваля - в тенистой курилке-беседке пред ним сразу увидел знакомое лицо. Это был Константин Кедров – седовласый, улыбчивый, добродушный. Но выглядел он непривычно, как обычный курортник: в пляжных сланцах на босу ногу, в лёгких светлых шортах и в рубашке с коротким рукавом.
     - А я Вас знаю! - сходу заявил я, улыбаясь Константину Александровичу, маловероятно могущему знать меня.
    Здесь следует пояснить, что как писатель, ещё шесть лет назад, я ушёл, что называется, «в подполье», неожиданно покинув Ханты-Мансийск, где проживал и состоял в Окружной писательской организации СП России, числясь в последнее время - до своего убытия - литературным консультантом в Доме писателей. Причиной выезда из северных широт послужила внезапно заселившаяся в меня бронхиальная астма, заставившая переместиться в географии иные, тепло-климатические. И потому, прописавшись в глубинной казачьей станице на благословенном юге, где прошла часть моей молодости, с головой ушёл в сочинительство, напрочь отгородившись от общественно-литературной жизни и перестав публиковаться в любой газетно-журнальной периодике, потеряв тем самым все связи с реальным писательским миром. Но не лишился их в виртуальной действительности Интернета, и поэта Константина Кедрова знал по его сногсшибательным философско-космическим стихам. Вот, как пример:
   
    Мои начальники хрусталь и ночь
    Мои помощники печаль и пламя
    Двуногий день вторгается в луну
    и отраженный Бог в надежде плачет
    Как радуга затачивает нож
    так я молчу и думаю о Боге
    Прозрачный череп исчерпал всю ночь
    Избыток звезд переполняет горло
    Ныряя в мир я вынырнул в себя
    и оказался в замкнутом пространстве.
     («Мои начальники хрусталь и ночь…»)
   
    А в лицо запомнил поэта по просмотру недавней программы с его участием на телеканале «Культура».
    Здесь же, в последующие фестивальные дни, я с удовольствием поприсутствовал в вечерне-ночном пансионатском кафе на не громогласных, доброжелательных и даже душевных его поэтических мастер-классах. А потом взял большое интервью у него и у его обаятельной супруги Елены Кацюбы - поэтессы и ответственного секретаря «Журнала ПОэтов» - их совместного литературного детища. А записывались эти интервью в непринуждённом разговоре на берегу моря, полулёжа на пляжном песке. Было это как раз накануне памятных штормовых дней - в часы, когда азовский ветер веско хлопал ладошками по микрофону моего походного магнитофончика МД (мини-диск), а нависающие сизые тучи прогоняли с берега купальщиков. Но рассказ о тех днях впереди, и потому придержимся хронологии.
    Вечером стартового дня фестиваля в большом городском ДК «Арабат», куда к 17 часам стеклись все прибывшие участники и гости, я зарегистрировался ещё раз и получил бейджик со своим именем, обозначением страны и места проживания в ней. И вот что заметил (гордись станица моя кубанская, затерянная в камышах приазовских плавней!): вероятно, лишь у одного меня вместо города на бейдже значилось сельское поселение. Выглядело это так: «Сергей Тимшин. РОССИЯ, Гривенская». Здесь, в просторном фойе ДК, как и на широких ступеньках его крыльца у парадного входа, многие прибывающие, знакомые по предыдущим фестивалям, бросались друг другу в объятья, жали руки, расспрашивали о жизни и новостях.
    Вглядываясь больше в бейджики, чем в лица, я искал земляков, пока не догадался подойти к регистрационному столику и с разочарованием узнал, что из Краснодарского края прибыл в Щёлкино в единственном числе. Зато визитные бейджи на груди литераторов красноречиво показывали географический охват фестиваля: «…РОССИЯ, Москва», «…УКРАИНА, Киев», «…БЕЛАРУСЬ, Полоцк»… А всего на казантипский фестиваль, как было означено позже, прибыли 106 писателей из семи стран мира: России, Украины, Беларуси, Казахстана, Германии, Франции и Англии. Зато на том же гостеприимном крыльце ДК меня первым узнал по бейджику Павел Эшов – мой друг из Курска по одному литературному сайту в Интернете, постоянный участник и мобильный фотокор фестиваля, чьи снимки иллюстрируют и этот материал. Правда накануне Павел написал мне, что, вероятно, не сможет прибыть в Казантип по причине внезапной болезни. И потому встретиться с ним теперь и здесь было вдвойне приятней. Мы тоже обнялись.
    А затем, в 17.00 часов по киевскому времени, в Большом зале состоялось торжественное открытие фестиваля, где всех присутствующих приветствовали организаторы и члены жюри фестиваля: И. Силецкая, А. Корж, С. Айдинян, В. Спектор, О. Зайцев, В. Басыров, А. Раткевич, В. Шемшученко, К. Кедров, Е. Кацюба и др. А в заключение первого рабочего дня после ужина в вечернем пансионате проходили мастер-классы.
   
    День второй. Воскресение, 26 августа
   
    Утро второго дня началось с экскурсионного маршрута в достославный Коктебель. И вот здесь я, новичок на фестивале, начал знакомится с его руководителями и участниками поближе.
    Ирина Силецкая – неутомимый, необходимый, вездесущий, вдохновляющий всех администратор, инструктор, экскурсовод, куратор, ведущий и соведущий мероприятий и программ фестиваля – усадила нас в арендованный комфортабельный автобус (разве что система «климат-комфот» отсутствовала в нём) и транспорт мягко покатил по исторической киммерийской земле.
    К Ирине у меня сложилось особое отношение и потому, пока наш экскурсионный автобус направляется по солнечному утру 26-го августа к Коктебелю, позволю себе вновь сделать небольшое отступление.
    Фестивальные дни были настолько насыщенными как для участников, так и организаторов, что подступиться к Ирине для необходимого мне разговора и интервью удалось только по завершению фестиваля. Было это уже 31 числа, когда на «Крымских дачах» царила понятная суматоха – теперь уже с отъезжающими из Щёлкино литераторами: кто-то опаздывал на рейсовый автобус, кто-то что-то забыл, кто-то, ранее убывший, звонил, прося передать заслуженные дипломы оказией… В этом нашем интервью, бесконечно прерываемом заглядывающими в штаб отъезжающими, я узнал об Ирине Силецкой – поэте и прозаике, члене Союза писателей России, издателе, редакторе литературного альманаха «ЛитЭра», заслуженной артистке Российской Федерации, певице, композиторе, кандидате социологических наук, враче, советнике Председателя правления СП Валерия Ганичева (по общественным связям с зарубежными писателями) и, наконец, выпускнице литературного института им. Горького столько, что безоговорочно решил внести его в будущую свою книгу. Составить её предполагается из интервью и воспоминаний о встречах с поэтами и писателями, с кем подарила мне знакомство литературная судьба почти за 20 лет.
    Собственно я и ехал на фестиваль с целью познакомиться с именитыми собратьями по перу, и по возможности взять у них интервью. Любопытно было послушать и молодых, как и не очень молодых, начинающих и малоизвестных литераторов, а также, не афишируя писательским билетом, вспомнить, как говорится, молодость и вновь побыть наряду с конкурсантами слушателем мастер-классов. То есть захотелось полностью окунуться в живое общение, в живую литературную среду, порядком подзабытую мной. Так сказать, «гены» затребовали, а то засиделся чрезмерно, как Ильич в шалаше, в глухих станичных камышах над своими писаниями...
    Так вот. Из интервью с Ириной в мой запоздалый рассказ-репортаж войдёт только часть информации, а точнее, наш разговор непосредственно о фестивале – об истоках его, у которых стояла она, о текущей работе, о планах и перспективах и, конечно, о традиционных фестивальных экскурсионных маршрутах по Крыму. В них Ирина Сергеевна отчасти является и гидом. Тем более что на последующих литературных экскурсиях в Феодосию, Керчь и Старый Крым мне побывать не пришлось по причине отдачи времени всё тем же встречам и интервью с интересующими меня людьми.
    С первых и до последних минут фестивальных дней Ирина была везде, всегда и для всех, поражая неутомимостью, энергией, компетентностью и отзывчивостью. И если бы на фестивале была введена внеконкурсная номинация «Душа фестиваля», уверяю, что первенство в ней досталось бы ей, Ирине Силецкой.
    А в то утро 25-го числа, сверив нас со списком и заняв в автобусе место рядом с водителем на добавочном для экскурсовода кресле, она начала общение через микрофон, и потому шум мотора двинувшегося в путь транспорта ничуть не влиял на слышимость. Помимо полезной информации о конкретной экскурсии и некоторых организационных моментах в отношении других, предстоящих маршрутов в литературные места Крыма, Ирина предложила желающим почитать стихи – по одному-два, чтоб не очень долго занимать микрофон. Здесь она привела под общий смех случай, когда одна поэтесса в иные годы, овладев микрофоном, как рупором, не отрывала его от губ чуть ли не до самого места прибытия, прочитав сообществу целую книгу своих стихов, что называется, от корки до корки…
    И вот в салоне зазвучали стихи. Авторы по очереди подходили к микрофону, обозримые всеми в проходе салона, и читали – по памяти, с листа или из книги. И это было необычно и интересно. Экскурсионные транспорт превратился в автономный поэтический мирок, где финалисты и члены жюри выступали на равных, а вокруг простирались солнечные августовские степи исторической Киммерии, сменяющиеся виноградными плантациями, фруктовыми садами, а затем уже и живописными зелёными холмами и предгорьями волошинского Коктебеля…
    Коктебель – шумный, красочный, тесный, курортный посёлок воспринялся, как город-набережная. И наша группа, придя на эту набережную, стала продвигаться среди толпы полуголых людей к музею Волошина. Но море – после духоты автобуса оно просто призывало меня нестерпимо - находилось близко-близко. Оно налегало целительной своей плотью на горячую набережную! Такой близости морского естества к «административной городской черте» даже я, выросший в Крыму, не видел на других его курортах. Декоративный камень и бетон набережной так плотно примыкали к воде, что я успел, на ходу попросив Володю Шемшученко непродолжительно пронести мою сумку, окунуться в стихию, сделав до рая буквально 3-4 шага.
    10.30 показывали часы, а жара стояла уже за 30 градусов!
    Вынырнув из благодатных волн, я, как ни в чём ни бывало, догнал свою группу, «встав в строй». Разумеется, эту дерзкую «самоволку» – не так её, как мой «мокрый вид» - некоторые собратья заметили и после говорили мне об этом с улыбкой. А Володя Шемшученко…
    О Володе у меня отдельный рассказ (жаль, что громадной частью своей будет не в этом материале) и ничуть не меньше добрых слов, чем об Ирине Силецкой. Достаточно сказать, что Владимир Шемшученко на Всероссийском открытом конкурсе поэзии в доме-музее Игоря Северянина в Вологодской области в 2010 г. был провозглашен «Королем Поэтов» и читателю станет ясно, что говорю я о неординарном поэте. Пока же мы были знакомы с ним лишь незначительным разговором перед посадкой в автобус в минуты отправления от «Крымских дач». Но уже в автобусе чтение Владимиром стихов – непременно по памяти - произвело впечатление, большое впечатление.
    Каково услышать, например, такое:
   
    …Предрассветный полумрак
    Мной ничуть не потревожен.
    Стал с людьми я осторожен –
    Сочиняю для собак.
   
    Не обманут, не солгут
    Кобели, щенята, суки…
    Как стихи бегут, бегут,
    Чтоб лизнуть чужие руки.
     («Ночь зачитана до дыр…»)
   
    Может, не это именно стихотворение читал Володя в автобусном микромирке (в фестивальные дни он читал свои стихи часто на различных мероприятиях - не упомнишь, где какое), но звучащие строки его всегда заставляли окружающих умолкнуть, вслушаться, зачастую аплодировать и даже выкрикивать «браво».
   
    И вот мы вошли на территорию дома-музея Волошина, где внимательный глаз не мог не заметить большой плакат, приветствующий наш фестиваль. Чуть подождав экскурсовода Наталью Михайловну Мирошниченко - приятную женщину, незабываемо, мягким негромким голосом рассказывающую о жизни и времени Волошина и замечательно иллюстрирующую повествование напевной декламацией его стихов - я бы сказал настоящей мелодекламацией без какого-либо внешнего музыкального сопровождения, – мы вошли в многоуровневый дом. Рассказывать о нём и о том, что испытываешь в его стенах, рассматривая экспозиции – всё равно, что пересказывать документальный кинофильм. Это надо видеть, в этом надо быть – быть в мастерской поэта и художника, задирать голову на огромные высокие окна с внутренними ставнями, сделанными руками Максимилиана Александровича - для того, чтобы в летнее время защитить мастерскую от чрезмерного коктебельского солнца; оглядывать стеллажи с книгами прошлого века (более10 тысяч экземпляров!), где стеллажи, опять-таки, сконструированы мастеровыми руками хозяина, а на самих стенах рассматривать картины художника и полотна картин его друзей-художников, изобразивших Волошина и подаривших свои произведения ему.
    Поднялись мы и на самые верхние надстройки дома – туда, куда вход доступен не всем. И там, как на смотровой площадке, открылась нам восхитительная синь морской и небесной бесконечности и грандиозные скалы, в каскаде выступов которых самой природой был начертан профиль Волошина. Он знал об этом и писал в 1918 году:
   
    И на скале, замкнувшей зыбь залива,
    Судьбой и ветрами изваян профиль мой.
     («Коктебель»)
   
    После просмотра экспозиции, в уютном скверике перед музеем начались литературные чтения. Участники и руководители фестиваля подходили к микрофону, представлялись, говорили о своих впечатлениях, читали стихи и даже прозу.
    Подзакусив на кофе-брейке бутербродами с чаем (за столиком с тыльной стороны волошинского дома) мы успели ухватить взглядами начало открытия фестиваля бардовской песни крымских авторов, начавшегося там же, где прошли наши литературные чтения, но, согласно жёсткому расписанию дня, вышли за ворота Дома-музея и возвратились в автобус.
    Молодой водитель, очевидно заражённый чтением наших стихов в пути, был разговорчив и поведал нам за рулём несколько забавных эпизодов из водительской жизни. Говорил он тоже в микрофон и через динамики салона эти истории слышались разборчиво и воспринимались не без интереса, весело.
   
     А вторая половина дня проходила уже в Щёлкино, возвратившись куда, мы с моим новым другом москвичом Анатолием Прусаковым, с кем несколько часов назад познакомила нас волошинская усадьба, первым делом бросились в море.
    Анатолий - недавний выпускник литинститута, но поздний, возрастной. Примечателен он не только своей колоритной фигурой – массивный, с бритой головой (вточь копия представителя «авторитетов» в малиновых пиджаках начала 90-х, только вот очень добрый по природе, как все большие и сильные люди), но и качеством и остроумием своих басен. Басен, сразу скажу, может быть, несколько недооценённых на фестивале в этот раз. И это не только моё мнение, но и таких авторитетных и компетентных людей, как Александр Корж и других, кто слышал и читал эти басни. А ещё выделялся Анатолий тем, что прибыл в Щёлкино не пассажиром, а пересёк границу с Украиной на личной машине «Волга» с верной спутницей женой Зинаидой. При знакомстве Зина оказалась приветливой гостеприимной хозяйкой их автодома, очень переживающий за мужа, как конкурсанта, и знающей все его стихи наизусть. А расположились они на время проведения фестивальных суток прямо на берегу моря в автокемпинге, недалеко от «Крымских дач», разбив в жидкой тени маслин небольшую палатку – то есть непосредственно в 20-30 шагах от края моря.
    В последующие дни, идя в пансионат или возвращаясь из него после встреч с интервьюируемыми, я всегда прибивался к их автопалаточному биваку и Зина поила меня чаем, пытаясь помимо него угостить и чем-то более существенным из съестного.
    Но сейчас еда нас с Анатолием, выпрыгнувших их душного автобуса, не интересовала. С чувством восторженного младенческого наслаждения влетели мы в морскую колыбель, где фыркали и ухали, смывая с себя, как уместно говорить в таких случаях, пот и дорожную пыль.
    И разговор наш в благодатной купели был отнюдь не прозаичным. Толик, напрактикованный всякими литинститутскими штучками, спрашивал меня:
    - А знаешь что такое тавтограмма в стихосложении?
    На что, безрезультатно напрягая память, с ходу я ответить не мог, и мне приходилось сплёвывать с губ вместе с солёной водой несвязное:
    - Что-то не припомню. Повторения, наверно, какие-то…
    И Анатолий торжествующе объяснял, что это такое стихотворение, где каждое слово в каждом стихе начинается с одной и той же буквы, например с О: «Однажды, обходя окрестности Онежского озера, отец Онуфрий…».
    - И у меня есть такое стихотворение, и не только такое! – восклицал он, совершенно не хвастаясь, а как бы констатируя и зачисляя данный факт в свою пользу, и продолжал:
    - А знаешь, я, может быть, первый, кто написал акросонет! - и мой дорогой выпускник литинститута с упоением читал:
   
    Парит листом осенним мой сонет,
    Раздолье в нём и мыслям, и созвучьям.
    Уходит время, как песок зыбучий
    С квозь пальцы, а искусство – нет!
    Аккорды слов, подвластные строке,
    Каскадом рифм спадают на бумагу.
    Отстроенные замки на песке
    Bселяют и надежду, и отвагу.
   
    Размер стиха в пропорциях отлит,
    Он задает необходимый ритм.
    Сонета строй особенно прекрасен.
    Сурова жизнь, а время ей под стать.
    И всё-таки мне хочется сказать:
    «Я быть рабом пера всю жизнь согласен».
     («Акросонет»)
   
    Хотя в примере с сонетом мне пришлось чуть остудить своего вдохновенного собрата.
    - Толь, а вот здесь ты как раз далеко не первый, кто сконструировал подобное, потому как, ещё в 1999 году в своём венке сонетов я сделал тоже, причём в Магистрале…
    - Ты написал венок сонетов!? - искренне удивился Анатолий и тут же радостно сообщил:
     - И я тоже написал венок сонетов, и он у меня был уже опубликован в периодике!
    И спросил выжидательно:
    - А какой венок ты написал – французской схемы или итальянской?
    И, услышав, что французской (уж на сонетах-то я собаку съел в своё время), парировал с облегчением:
    - А я с итальянской рифмовкой, там сложнее…
    И со стороны, вероятно, мы могли показаться странными – два великовозрастных дядьки, давно разменявших по полвека каждый: оба лысых, оба красномордых (не юношеским, но здоровым мужским румянцем: вот что значит некурящие мужики!), оба внушительные комплекциями, которые, как дети, плескались в море и читали друг другу… стихи.
    И первое, что сообщил Анатолий супруге, когда мы вышли на берег и подступили к палатке, было:
    - Зин, а Сергей тоже написал венок сонетов, и акро в нём сделал аж в самОм Магистрале!..
   
    Но стихи в фестивальную неделю звучали над Казантипом не только на незабвенном автокемпинге. Они звучали везде: в автобусах и на улицах, на пляжах и в море, в номерах пансионата и в его аллейках, на городском рынке и в магазинах, куда квартирующиеся фестивальщики ходили за продуктами, на скамейках у подъездов и на балконах съёмных квартир. Но чаще всего, конечно, они звучали в сАмом сердце города – в Доме Культуры «Арабат». Там стихи просто царствовали, процветали и благоухали.
   
    И с 16 часов в Большом зале началось конкурсное состязание «Поэтри-слем» или иначе «Стихоборье», где заранее записавшиеся на него участники читали со сцены по одному стихотворению, а затем зал голосовал за каждого автора, заполняя бюллетени (обычные листочки с именами конкурсантов) по пятибальной системе.
    Продлилось это довольно долго, ведь, как заметили организаторы, в этот год количество стихоборцев, оказалось рекордным – 48 авторов!
    Потому и набор одинакового количества балов сразу четырьмя претендентами на первое место показался удтвительным, но демократичным. И мне было приятно, что в их числе был мой новый друг Анатолий Прусаков.
    Дополнительное выступление лидирующей четвёрки стихоборья и определение победителя перенесли на завтрашний день. Забегая вперёд, скажу, что Анатолий в нём, к нашему с Зинаидой великому огорчению, в лидеры не вышел. Но дипломом номинанта в завершающем итоговом дне фестиваля всё равно был отмечен.
    А затем в этом же зале прошли вечер издательства «Доля» (куратор В. Басыров) и презентация альманаха "ЛитЭра" №6 с ведущей и редактором альманаха Ириной Силецкой. Обо всём этом можно бы было кратко или не очень кратко рассказать, но впереди у нас ещё много фестивальных дней и всю работу в них, все мероприятия описывать здесь просто не ставится в мою задачу. Хотя о своём журнале и об истории его создания в интервью мне Ирина рассказала много интересного.
   
     Ярким событием в этом дне, как и настоящим открытием - для меня по крайней мере - стал творческий вечер Владимира Шемшученко. И потому опущу повествование о последующих за ним на территории «Крымских дач» встрече выпускников литинститута им. Горького и мастер-классах, а расскажу о выступлении Владимира.
    Перед выходом члена жюри и ведущего мастер-классов по поэзии Владимира Шемшученко на сцену я наткнулся на него в коридоре - возле дверей тыльного входа в концертный зал. Володя подстраивал… гитару.
    Потом он, смеясь, говорил, какОе удивление изобразилось на моей физиономии в тот момент, когда я увидел его с инструментом. Действительно, гитара и авторская песня для меня – это то, что стоит несколько в стороне от стихов и прозы, но без чего я не представляю себя, поскольку сам часто проводил и провожу (теперь значительно реже) выступления как автор-исполнитель. И после оглушительного знакомства с мощной поэзией Шемшученко (и до этого фестиваля я встречал его стихи – в «литературке» ли, в интернете ли) возможность услышать его песни и исполнение их им, «живьём», как и оценить владение инструментом (гитаристы меня поймут) просто воспалило меня. Это потом я просветился, что Владимир помимо своих многочисленных литературных премий ещё и лауреат многих фестивалей авторской (бардовской) песни, член жюри во многих из них и, конкретно, самого известного, самарского фестиваля им. Валерия Грушина, на котором и мне довелось побывать лет 10 тому назад….
    И вот Владимир вышел на сцену и работал в один голосовой микрофон 30-40 минут (для второго - на инструмент - не оказалось стойки). Но гитару было слышно в зале, и техника игры исполнителя была достойной, аккомпанемент грамотным. И голос поэта - внятный, чёткий, интонационный. И песни, чаще поданные речитативно, чередуемые тематически со стихами – без названий и пояснений к ним или программным стихам (так делают многие авторы-исполнители, в том числе и я) - были песнями-исповедями, песнями-размышлениями, песнями-настроениями. И, как и положено в авторской песне, стержнем всего было слово, ёмкое поэтическое слово. И сам исполнитель представлял публике, прежде всего Слово - это могучее древо-слово, с которого, как с ветвей, стекали в зал и мотивы песен, и звуковые переливы струн, и голос автора, и, может быть, само его лицо, обрамлённое седовласьем, не в упор освещённое юпитерами. А за древом этим на заднем плане со щита, стоящего на полу - красно-чёрным с белого - летело в зал крупным плакатным шрифтом:
     «Славянские традиции». Международный литературный фестиваль».
   
     День третий. Понедельник, 27 августа
   
     Рассказ о начале этого дня, то есть о традиционном литературном маршруте в городе-герое Керчи, начнёт выдержка:
    
     Из интервью с Ириной Силецкой
   
     «…На второй день экскурсионных маршрутов (третий фестивальный) мы едем в Керчь. На подъезде к городу нас всегда встречает доцент Керченского университета Бельский Александр Владимирович, который нам проводит незабываемые экскурсии. Он не экскурсовод, он научный работник и - ходячая энциклопедия. Он готовит к выпуску книгу о Керчи, и знает о городе всё, начиная с античных времён до дня сегодняшнего. Поэтому и античная литература, и история античности, и сведения о раскопках Пантикапея нам подаются как бы из первых рук. Мы едем на гору Митридат, посещаем археологические раскопки, он показывает нам место, где соединяются Чёрное и Азовское моря. Затем проходит обзорная экскурсия по Керчи, потом мы едем в Аджимушкай - в каменоломни, где во время Великой Отечественной войны 10 тысяч наших солдат и в том числе мирного населения полгода находились в жесточайших условиях. У людей не было воды, не было пищи, фашистами проводились газовые атаки… Нам даже разрешили в этот раз зайти вглубь каменоломен и вдохнуть того сырого подземного воздуха, ту атмосферу, в которой полгода жили, работали и воевали люди - в холоде, темноте, безводье.
     А затем мы поехали на Царский курган. Это скифское захоронение, где нам тоже провёл экскурсию Бельский. Это удивительное место!
     После этого мы прибыли в библиотеку им. Белинского, где у нас прошли литературные чтения и нас хорошо приняли керченские писатели.
     Мы два часа читали стихи!»
   
    
     В то время, когда участники фестивали находились в Керчи, мы с Володей Шемшученко возлежали на пляже под ярким щёлкинским солнцем недалеко от пансионата. Для Владимира это было первое из очень немногих его свободных окон в работе фестиваля. Но и теперь он оказался свободен относительно, ведь помимо нашего интервью, у него в 13 часов была запланирована ещё одна встреча с журналистами.
     На вопрос о том, как и когда он попал на фестиваль и чем занят здесь, Владимир отвечал долго и обстоятельно, и я ни разу не перебил его какими-то наводящими или дополнительными вопросами. И разговорную его речь привожу, считывая с магнитофонной записи, почти без изменений:
      
     Из интервью с Владимиром Шемшученко
   
     «Попал я сюда очень просто: три года назад меня пригласили работать на этом фестивале в жюри. Но я принял решение сначала поучаствовать в конкурсе и пройти, скажем так, определённое сито отбора. Я тоже приблизительно догадываюсь о том, что я, делаю, и мне просто интересно было посмотреть среди товарищей по цеху, что я делаю, и как к этому относятся люди. Мы можем всё что угодно о себе думать и мнить, но связь должна существовать, потому что писатель – он продукт скоропортящийся, а поэт тем более, и потому все время нужно проверять себя, если угодно, на вшивость и смотреть, как воспринимают люди то, что ты делаешь. Мы, конечно, много о себе мним, мы считаем, что мЫ что-то пишем и что-то сочиняем. Я думаю, что это отнюдь не так: мы всего лиши приёмники того, чего нам дают. И насколько совершенен наш приёмник, и на сколько совершенен наш передатчик - и зависит то, что мы делаем. В конечном итоге и поэт для меня - это некое поручение, которое нам дано, и то, что тебе дают, ты обязан отдать людям. Если только ты подумаешь, что это принадлежит тебе, то у тебя это сразу же заберут, и правильно сделают. И потому я пошёл поучаствовать в конкурсе, мне было интересно узнать что-то новое о себе, чего, может быть я не знаю, при всём при том, что за плечами у меня шесть международных премий по поэзии и восемь всероссийских. Поэтому, когда я сюда приехал, многие конкурсанты моего окружения протянули разочарованно: ну вот, с кем будем состязаться... Ну и организаторы фестиваля - Ирина Силецкая, которой я сказал, когда она меня приглашала, что я уже давно ни с кем не состязаюсь, выдвинула аргумент, перед которым я не мог устоять. Она сказала: «Ну, тогда пусть онИ с тобой посостязаются!». И я про себя подумал: ну что ж, может, и такое бывает. Поэтому я прошёл и заочный конкурс, и потом, здесь, на открытом конкурсе получил приз зрительских симпатий. При всём при том что здесь имеет место определённая корпоративная составляющая участников. Ну, приезжают, допустим, 30 человек одесситов, 30 белорусов и ещё какие-то там спаянные группы, которые, понятно, солидарно голосуют за своих. И вот при всём при том мне было лестно, что даже в таких условиях я получил, скажем так, высшее признание среди себе подобных на этом фестивале. И по итогам работы жюри мне тоже было выдано первое место, и после этого, уже на следующий год, когда меня пригласили, я заступил, если угодно, на поприще оценивать себе подобных.
     Как правило, основная масса, тех, кто подаёт работы на суд это, конечно, люди, достаточно слабо подготовленные в этом плане. Очень меня беспокоит и огорчает отсутствие школы, потому что где-то люди варятся в собственном соку. Много приезжает на конкурс из тех, кто изобретает велосипед - то самое, что я называю трансляцией известных смыслов, то есть люди повторяют азбучные истины в зарифмованном виде. Многие даже пытаются цитировать Евангелие и берутся, собственно, за то, к чему, может быть - на том уровне понимания и восприятия, на котором они пока находятся - прикасаться и не следовало бы.
     Мы ведь как работаем? Нам присылают произведения, которые мы заочно оцениваем. Мы не знаем ни кто это, ни что это: каждому конкурсанту организаторы присваивают какой-то порядковый номер. И мы читаем их работы и выносим своё суждение по тем или иным прочитанным стихам, прозе или произведениям драматургии, и потом отсылаем эти результаты назад. И здесь они каким-то образом суммируются, и сюда, в Казантип, приглашаются уже финалисты конкурсов. Основная масса конкурсантов, конечно, пишет стихи. Но это, может, неплохо, потому что многие у нас и на дорогах грабят… Поэтому я считаю: хорошо, что люди занимаются стихами. Когда есть тяга к слову, то не всё ещё для них потеряно. И фестиваль, собственно, что это? Это счастливая возможность в наших не очень лёгких условиях «себя показать – людей посмотреть». По крайней мере, каждый приезжающий сюда, он вольно или невольно сравнивает себя с тем, что он увидел и услышал, хотя зачастую виду не показывают. Многие ведут себя так, как будто, они уже литераторы состоявшиеся, и даже ведут себя вызывающе. Но это ни что иное как, скорее всего, защитная реакция организма или защитная окраска, которую люди надевают на себя, чтоб показать, что вот мы тоже что-то значим.
     А в конечном итоге разговор о поэзии вообще - он беспочвен и даже вреден, потому что, слава Богу, что человечество ещё не сформулировало в окончательном варианте, что такое поэзия. И когда кто-то берёт на себя право утверждать, что мол, здесь это - поэзия, а это - не поэзия, то в качестве контраргумента всегда можно услышать ответ: а я считаю, что это – поэзия! И каждый имеет право высказать своё мнение.
     Меня больше в этом плане огорчает другое. Ну, если взять, к примеру, международный турнир шахматистов, то там, чтобы дойти до финала, получить право выступить на каком-то высоком уровне, люди проходят некий путь. А здесь - в том мире, в котором мы сейчас живём - каждый, написавший четыре строчки, приходит и зачастую мнит себя состоявшимся поэтом. И меня всегда немножечко сердит, а, может быть, я даже внутренне возмущаюсь, когда люди приходят и говорят: я в своём творчестве хотел показать то-то и то-то. И отсюда я сразу вижу, что человек этот ещё очень далёк от того, к чему он пока даже не попытался приблизиться. Ведь когда человек говорит «моё творчество», он отожествляет себя с творцом, и он, по сути, творец. Но таковым надо не казаться, а быть. Ведь поэт - или прозаик – он создаёт объективную реальность, он создаёт некий мир, он смещает пространство. И если это ему удаётся, оно живёт независимо от его сознания и оттого, что о нём думаю те или иные люди. Оно просто существует по факту своего существования, и с этим ничего нельзя сделать, хотим того мы или нет. Даже если мы из своих не очень этичных соображений будем говорить, что оно ничего не стоит, это будет неправда, и неправда будет вопиющей для людей понимающих. Потому, когда приходит поэт, прозаик или драматург и предлагает на всеобщее обозрение свои произведения, то всем сразу становится ясно по ним, ктО пришёл. И отсюда уже идёт к человеку отношение и разговор с ним. Потому что зачастую, когда разговариваешь с людьми – ведь мне приходится здесь вести творческие мастерские, на которые приходит много людей, желающих узнать то или иное мнение о своих работах - они, бывает, лукавят, говоря: «Мы пришли, чтоб нам указали на наши недостатки, несовершенства в наших произведениях». Но, как правило, и в подавляющем большинстве своём, эти люди приходят за тем, чтобы получить положительную оценку по факту своих устремлений и своего понимания мира поэзии, прозы и других жанров литературы. А самое грустное бывает в том случае (есть понятие погладить по шерсти или против шерсти), когда даже погладить не по чему: шерсти нет, голые они. И когда говоришь с такими, они тебя просто не понимают, у них сразу включается защитная реакция организма, и они не хотят тебя услышать. Ну, а ещё грустней бывает, когда людям просто нечем понимать. Мы разговариваем, как два человека, говорящих на разных языках. И происходит следующее: бывает, люди в первый день возмущаются и уходят, потом - всё же каждый человек отдаёт себе отчёт, в том, что лужа отстаивается - многие возвращаются. И я, как человек, закончивший два технических вуза, понимаю, что третий закон Ньютона никто не отменил: всякое действие рождает противодействие. И отдавать себе отчёт надо ещё в том, что это - будь то стихи, будь то прозаическое творение или произведение в жанре драматургии - это всё чьи-то дети. И когда мы берём на себя право говорить, что «а вот твой ребёнок - он немножко некрасив», то, естественно, по природе своей человек бросается на его защиту. Ему положено так! И к этому надо тоже относиться с пониманием.
     И мне вот даже ты говорил (обращается ко мне С.Т.), посидев вчера у меня на мастерской, что, где ты, Володя, берёшь столько терпения, объясняя некоторым стихотворцам прописные истины? Знаешь, я никогда не возьму на себя право кому-то сказать: ты вот занялся не своим делом или, там, ты брось карандаш и бумагу и никогда к ним не прикасайся. Ведь, кто я такой, чтобы это говорить? Это право принадлежит не нам, и не наше это дело. Потому, что есть ОН - для тех, кто верит в Бога - Бог, для тех, кто не верит, пусть это будет некий Высший Разум, для тех, кто верит в Будду - ещё кто-то, кто есть Высший Судья. Но – есть ОН. Ну, если угодно, некий недостижимый идеал, к которому нужно всё время стремиться и пытаться приблизится. Мы понимаем, что ОН недостижим, но всегда существует, и будет существовать, независимо оттого, что мы по этому поводу думаем. Это стремление, тоска по всеобщему братству - она неизбывная в человеке и человек всегда подспудно тянется к человеческому единению, к человеческому общению. Потому и, полагаю, некие силы прилагают много усилий для того, что бы нас каким-то образом раздробить, развести по национальностям и любым другим различиям. Ведь с такими людьми, которые представляют собой не что иное, как мириады частиц или, там, молекул, находящихся в непрестанном броуновском движении - с ними легко управляться, и всегда можно под горсть металлических опилок подставить внизу магнит. И он соберёт их в некую, скажем так, не хаотическую, а упорядоченную субстанцию и не факт, что этот объединяющий центр поведёт их, людей, к достижению идеала или чего-то ещё, то есть сеять разумное, доброе, вечное. Потому что, как правило, в основном стараются использовать вот этот самый неизбывный наш закон: разделяй и властвуй. Отсюда наша сверхзадача, и моя в том числе, как я это всё понимаю, как-то нас всё-таки объединять. И организаторы фестиваля, наверняка, преследуют такие же цели независимо оттого, хорошо это получатся или нет. По сути дела за то, что нас организаторы здесь собирают и проводят фестиваль, они достойны памятника при жизни. И я отдаю себе отчёт в том, что они тоже преследуют какие то свои цели. Но есть некая польза, которая от нашего общения даётся людям.
     И вот в этом литературном пространстве собирается группа лиц, которые смотрят друг другу в глаза, слушают друг друга. Мы же сейчас постепенно теряем способность кого-то услышать, кроме себя любимых – или слушать не хотим. И вот понимание того, что кроме нас кто-то имеет ещё свое мнение, кто-то что-то говорит - и не всегда большие глупости – это немножко поднимает над суетой.
     И ещё, о чем бы я хотел сказать. Времена, по крайней мере, для поэта и писателя - они всегда одни и те же. Всегда, независимо от того в какую эпоху, в какое время ты живёшь, они всегда одни и те же. Весь вопрос в том, кто ты? Идёшь ли ты в фарватере нынешнего времени и нынешних событий, либо отстаиваешь какие-то свои личные убеждения - от этого и зависит качество стихов, прозы или иной литературы. В основном, ктО ты - тем интересен человек. Он - непостижимое и непознаваемое вселенной и интересен конкретно он. Но человек, который взял в руки перо и перенёс свои чувства на бумагу - он может ещё и писать в угоду, на потребу, и тогда это уже не имеет никакого отношения ни к прозе, ни к поэзии. Такой человек идёт достигать каких-то вершин, не взирая ни на кого, кто попадается на его пути, и все препятствия пытается смести - неважно какими методами. И много ещё чего есть в нашем мире…
     И всё-таки, и все-таки - мы народ русского языка, мы народ слова и, смею утверждать, что душа человека - она всегда христианская, независимо, кто себя кем называет. Что я имею здесь ввиду? Всё равно существует некое стремление к справедливости, к достижению высшего идеала, чему в какой-то мере помогает и наш фестиваль, пытаясь создать некое поле, в котором мы будем существовать – своевольные, упрямые или такие, как я, кто сам по себе амбициозный, как говорится, до нетерпимости.
     Вот я недавно разговаривал с коллегой. Он окончил литинститут, уже достаточно зрелый мужчина. У него сын банкир и сын говорит ему: «Что ты прёшься в какой-то драный Казантип! Вот езжай в Италию, езжай в Испанию, мы тебе оплатим это всё, и ты будешь весь в шоколаде». А коллега наш говорит мне, что он едет сюда, на фестиваль, потому, что при всех издержках, он дышит здесь свежим воздухом и попадает в сферу действия многих человеческих полей и этого ему хватает на год жизни.
     Ну, я полагаю, может быть, он и прав. Ведь все мы все хотим быть услышанными, понятыми. Поэтому, если ты не выполняешь своё поручение отдавать то, что тебе дали для передачи, ты нарушаешь основной закон и зарываешь свой талант. Но этот путь тернист и тяжёл, потому что мы же думаем, что поэзия - это Муза, которая с крылышками и вся в розовом платье. А в моём понимании поэзия - будь то всё наше писательство – это страшный кровожадный зверь, который потребует от тебя всего и выпьет тебя, как говорится, до донышка. И когда он это сделает - твоё поручение будет выполнено. Ведь, почему наших многих писателей, которых мы сейчас считаем великими и значимыми, забирали в расцвете лет? Возможно - по стечению обстоятельств, возможно - по другим каким-то причинам, а возможно и потому, что, как я говорю, они выполнили своё предназначение здесь. Может быть, они сейчас выполняют своё предназначение где-то в другом мире… И пусть не факт, что я прав, но у меня есть свои соображения на этот счёт и вот я - здесь и сейчас, лёжа на этом прекрасном тёплом казантипском песке, пытаюсь высказать их несколько сумбурно, но, по крайней мере, я так думаю».
    
     - А вот теперь мы пошли купаться! -
    С этими словами Владимир, весело взглянув на меня, резко поднялся с песка. В глаза его давно било предполуденное накаляющееся солнце и уже изрядно поджарило нас обоих. Таймер на моём МД показывал 24 минуты беспрерывной записи, беспрерывного монолога Владимира. А всего мы в те часы наработали все 80 минут вместимости кассеты, периодически прерывая разговор нырянием в благодатную лазурь. И всё равно не договорили о намеченном мной, отложив разговор на другие дни, который потом так и не состоялся по причине всё нарастающей нагрузки на членов жюри.
     И вот в том дальнейшем нашем разговоре на пляже он, неожиданно для себя, читал мне стихи, и удивлялся, как это я «раскрутил» его на такое, да ещё в интервью - чего он обычно не позволяет себе делать во встречах с другими журналистами. На что я возражал, что я всё-таки не журналист, а его собрат по цеху писательскому, пусть и младший возрастом, но и всего-то на три года. И Володя примиренчески отвечал, что все мы помимо писательства ещё и журналисты. И я понимал, о чём его слова, потому что Шемшученко является ещё и собкором «Литературной газеты». И, когда речь зашла о Казахстане, где Владимир родился и вырос, и откуда переехал в Россию – уже через пограничные препоны - в 1999 году, я тоже прочёл ему несколько своих стихов из того времени с впечатлениями о своих поездках в страну казахов. Возможно, они и разбередили в нём память, и я услышал немало его пронзительных стихов, одно их которых просто не могу не привести теперь полностью:
    
      ***
     Любил я блатные словечки
    И драки - квартал на квартал.
     И жизнь не плясала от печки,
     А волчий являла оскал.
    
     Горячий привет космонавтам!
     Такими гордится страна!
     А я по заброшенным шахтам...
     И было мне имя - шпана.
    
     На сцене актёр, но не зритель:
     Спектакль, продолжение, срок...
     Хвала тебе, ангел-хранитель,
     За то, что не уберёг,
    
     За то, что незримая сила
    Меня приковала к столу,
     За то, что дружков уносила,
     В ближайший пивняк на углу,
    
     За... что мне нелепая доля:
     В стихах плавить воск и металл?
     Была бы на то моя воля —
    Ни строчки бы не написал!
      
     Это, отчасти, и ответ поэта на мои вопросы по его биографии и, в частности о том, что, может, и не для публикации - о его перебитой когда-то переносице. Как и ответы на многое то, о чём шла речь в нашем объёмном незаконченном интервью, полная запись которого до срока останется на диске моего магнитофона.
     Там же, на горячем песке, был у нас разговор - уже без микрофона - и с подсевшим к нам представителем Германии, членом Берлинского литературного общества (BLB) Дмитрием Беляловым-Ушениным. В этом крупном коммуникабельном молодом человеке более его завидной эрудированности поразило то, что о последних событиях в России – литературных и политических – он был осведомлён не меньше нас...
    
     Так проходило наше время до полудня.
     После возвращения основной группы из Керчи и их позднего обеда, фестиваль продолжал работу по своему расписанию и по его пунктам прошли интереснейшие мероприятия, как то: творческий вечер руководителя литстудии «Писатель в интернет-пространстве» (Н.Вареник); творческий вечер Литобъединения «ДООС» презентация «Журнала ПОэтов»; творческий вечер С. Айдиняна и презентация его книги об А.Цветаевой; творческий вечер В.Грачева; поэтический конкурс на приз зрительских симпатий в номинациях «Поэзия - свободная тематика» и «Литературный перевод».
     И после ужина - уже в пансионате - мероприятие с интригующее названием: «Русские поэты впервые в Южной Корее», после чего день завершали неизменные мастер-классы.
    
     О вечере-рассказе, равно как и видео-рассказе «Русские поэты впервые в Южной Корее» скажу несколько слов позже. Я целенаправленно присутствовал на этом мероприятии, чтоб поближе узнать ведущих вечера Константина Кедрова и Елену Кацюба, так как, уже договорился с ними о встрече в 10 часов утра следующего дня для интервью. А это означало, что снова плакали мои туристические маршруты - теперь уже в Феодосию. Но о поездке туда снова расскажет куратор и гид всех литературных экскурсий фестиваля Ирина Силецкая в новом разделе.
    
     День четвёртый. Вторник, 28 августа
   
     Из интервью с Ириной Силецкой:
    
     «Утром мы уезжали в Феодосию. Вообще Старый Крым и Феодосия – это мои любимые поездки, а посетить Феодосию в этот раз у нас был очень серьёзный повод. Дело в том, что в нынешнем марте я познакомилась на одном из вернисажей выставки картин в Москве с Мокроусовым Степаном Владимировичем. Это московский скульптор из известной династии скульпторов, который мне сказал: «Вы знаете, я люблю литературу, увлекаюсь ей, я поставил памятник Пушкину, Гоголю и у меня есть барельеф Марины Цветаевой. Я его хочу установить в Праге».
     Мы поехали к нему в мастерскую, я сделала фотосъемку барельефа, который мне понравился сразу - белый, из гипса, с трещинками, не кондиции ещё. И затем с этим я поехала в Чехию с целью попытаться установить барельеф в Праге. И оказалось, что в Праге есть всего пять домов, связанных с именем Цветаевой и на эти пять домов уже стоят в очереди десять мемориальных досок. Вся Европа – Европа маленькая, а скульпторов много – предложила свои услуги Праге. И когда я поговорила с председателем пражского цветаевского общества Галиной Ванечковой, она сказала: «Ирина, всё, что я могу – это поставить вашу работу в очередь одиннадцатой. Мы ведь не можем на все четыре стены дома лепить мемориальные доски, есть ещё и чешские авторы и у них приоритет, и маловероятно, что мы установим здесь вашу»…
    Я возвратилась в Москву и говорю: «Степан, проблематично установить доску в Праге, хотя доска очень хороша. Но давайте сделаем так: есть чудесный музей Цветаевых в Феодосии, он только открылся, там нет ещё ничего, есть только несколько комнаток, и там можно установить доску. Давайте ваше добро и я поеду туда договариваться.
     Он согласился. Только теперь надо было менять шрифт - сбить чешский и набить русские буквы. Степан принялся менять шрифт, но, пока ещё он не поменял его, я с прежними фотографиями приезжаю в Феодосию, прихожу к Зое Александровне Тихоновой – директору музея сестёр Цветаевых, говорю, что у нас есть вот такая доска, показываю. Она посмотрела и говорит: «Я очень хочу видеть эту доску в музее, но установление утверждает директор Киммерийского заповедника (всех пяти музеев Киммерии) Борис Петрович Полетавкин, а не я, директор. Но я только за, везите доску!..».
     И вот я беру в Москве эту огромную тяжеленную доску, Степан обернул её ещё какими-то бумагами: гипс же - хрупкий материал, и везу через границу в Украину. Таможенники спрашивают: что это такое? Я говорю, что это памятник. «Ах, памятник!» - ухватываются они в предвкушении поимки международного контрабандиста. «Да не памятник, поясняю, понимая, что не то сказала - это на могилку, это моё, частное». В общем, пропустили…
    Приехала, звоню Зое Александровне, говорю, что привезла барельеф. А она сообщает: «Ирина Сергеевна, не могу сейчас заниматься этим, у нас начался первый цветаевский фестиваль»…
    Я опять уехала в Москву, а барельеф пролежал здесь у нас, на «Крымских дачах», ещё месяц. Перед возвращением в Щёлкино, звоню в Москве Степану, что надо приезжать в Крым и устанавливать. Он спрашивает: «Договорено?». «Договорено - отвечаю, - но барельеф ещё никто не видел, потому что я его привезла, они не смогли его посмотреть, и он лежит в нашем пансионате. Не совсем уверена, что будем устанавливать его, но будем делать всё, чтоб установить. Я Вам покупаю билет!».
     Мы встречаемся на вокзале, приезжаем в Щёлкино 23 августа. Звоню Зое Александровне. Она говорит: «Ирина Сергеевна, а ответа директора у меня ещё нет»...
     Я напоминаю ей, что барельеф уже здесь, в Крыму, дожидается… Она говорит, что пока Борис Петрович не увидит его - он ничего не установит.
     - Тогда надо встречаться, - говорю я.
     - Давайте, поддерживает она.
     Наступает суббота 24-го – День Незалежности Украины.
     Зоя Александровна звонит: «Ирина Сергеевна, директор ушёл со всех мероприятий и ждет Вас. Срочно приезжайте к нам!».
      Я завожу машину, мы берём со Степаном дрель, асбест, цемент, гвозди, шурупы, берём всё, что понадобится для установления мемориальной доски, и едем, не имея разрешения, но с большим желанием и упрямством установить доску. И там, в музее, ведём с директором целый час беседу. Потому что установить доску – это целая история: согласование с архитектурой, разрешение мэра, и т.д., то есть это событие, это не просто, это - памятник. А времени уже совсем нет, приближается дата смерти Марины Ивановны…
    И Борис Петрович под свою ответственность соглашается установить барельеф. И даже предлагает Степану сделать ещё один на следующий год - для Анастасии Цветаевой, потому что там, в музее, есть арка над дверью, где барельеф Марины находится с правой стороны, а Анастасии должен быть с левой. У меня есть фотографии, как мы варьировали, как лучше установить барельеф - с какой стороны....
     И вот в первый день приезда в Крым я возила Степана в музей, во второй день, а потом начался наш фестиваль и он уже ездил устанавливать доску сам – крепил, тонировал её и т.д. Он профессионал, сделал всё очень красиво. И вот в Феодосии в рамках нашего фестиваля была открыта эта доска, и Мокроусов преподнёс её в дар музею. Таким образом, доска, не установленная в Чехии, замечательно нашла своё место в Феодосии. И я рада, что это - конкретная работа нашего нынешнего фестиваля и какая-то моя лепта в неё тоже внесена. Я всегда рада книгам, памятникам, то есть тому, что остаётся после нас.
     Ещё в Феодосии у нас была экскурсия в музей А.С. Грина, где мы ежегодно проводим литературные чтения. Это музей-каюта, где каждая комната – отдельная каюта корабля Александра Степановича. Светличная Ирина Георгиевна - директор музея, с которой мы уже много лет сотрудничаем. Мы привозили туда Евгения Рейна, Владимира Кострова – в музее бы никогда этих авторов не увидели, это просто нереально было бы без нас, ведь поэты эти - живые классики - которых не так-то просто встретить в жизни. А теперь в Феодосии в музее есть много фотографий о встрече с ними. Вот такая у нас обширная программа в Феодосии».
    
     Очень жаль, что мне не пришлось побывать в Феодосии, куда я стремился и оплатил участие в экскурсии ещё в утро, когда брал расписание фестивальных дней. Но пока основная группа участников фестиваля находилась на открытии мемориальной доски в музее Цветаевых, мы с Константином Кедровым и Еленой Кацюбой сочетали приятный отдых с необходимой мне беседой, расположившись на побережье в Щёлкино. Прямо на песке я расставил раскладной туристический стульчик, служащий подставкой для бумаг и записывающей «аппаратуры» и интервью началось.
     Погода ближе к полудню и к завершению разговора стала настойчиво меняться не в лучшую для курортников сторону. Поглотив солнце и стерев горизонт, на море наползли тучи. Ветер, вольготно чувствующий себя в слиянии двух могучих сфер, заиграл невидимыми, но ощутимыми мускулами, принося издалека и просыпая на Казантип редкие - до времени! - дождевые капли. Волны подросли и, по всем приметам, где-то в дальней акватории Азова зарождался шторм. Но до прихода его к нашим берегам мы успели несколько раз искупаться и даже сфотографироваться с Константином Александровичем. Запечатлел нас всё тот же фотообъектив неутомимого Павла Эшова, располагавшегося недалеко от нас с неизменным фотоаппаратом (техникой очень представительного класса, кстати).
     В ответ на начальные мои вопросы, примерно такие же, как и к Шемшученко накануне - о первом знакомстве с фестивалем, о работе в жюри и на мастер-классах, о мыслях и впечатлениях от литературного Казантипа нынешних дней - Константин Александрович говорил:
    
     Из интервью с Константином Кедровым
   
     «Как мы познакомились с фестивалем «Славянские традиции»? А очень просто. Мы выступали в Праге на фестивале «Европа-2009». Пригласил нас на Европу Ионов Борис Викторович - руководитель представительства Росзарубежцентра в Чешской Республике, директор РЦНК в Праге - он тогда заведовал Русским домом, очень интеллигентный милый, пресвящённый человек широких взглядов. Мы съехались туда – кто из Австрии, кто из Германии, России - ну и там познакомились с Ириной Силецкой. Мы подружились, а потом они к нам в гости заехали - в Москве уже. И таким образом мы были приглашены на «Славянские традиции».
     В прошлом году мы первый раз приехали в Щёлкино. Правда тяжеленько пришлось с жюри, было очень много работ, в них, конечно, и явные мусорные вещи, которые надо было отметать. Но моё мнение такое: чем больше люди собираются для того, чтобы читать стихи – тем лучше. И не надо говорить, что вот теперь много фестивалей. Это неправда. В Америке их в сто раз больше - в сто! Я не преувеличиваю. И в Америке пять миллионов людей, заполнив анкету, написали, что они считают себя – ну, по-русски что поэтами не скажешь, у них это, наверное, мягче звучит – они написали, скажем так, что они считают себя пишущими. А раз люди этим занимаются, это должно быть предметом самого доброжелательного внимания. Потому что, а чтО же может быть лучше, чем занятие людей словом? Ну, разумеется, этим они занимаются каждый на своём уровне: кто-то на уровне 5-го класса, кто-то и 5-го не закончил – это понятное дело. Но и, конечно, из этих 5 миллионов американцев или, как из нашего 250 тысячного состава, что на стихах ру, например, – разумеется, там поэтов - раз-два и обчёлся.
      О международном статусе фестивалей скажу. Они теперь все такие. Это примета нашего времени и международные они не только по названию, а на самом деле. И это большое благоприятное изменение в мире. Несмотря на все эти доисторические визы, издевательства таможенников, которые по четыре раза будят людей в поездах при пересечении границ, люди всё равно едут, летят, преодолевают тысячи километров для того, чтобы встретиться и пообщаться с такими же бедолагами, с такими же, в общем-то, людьми, как они, но - одухотворёнными в любом случае. Потому что, тот, кто занимается словом, он уже одухотворённый человек в какой-то мере. Так что само это занятие я всячески приветствую, а уровень – ну это…
    Понимаете, когда в советское время было 2516 поэтов нашей федерации, как писал Андрюша Вознесенский - мой любимый друг, так чтО, они все 2516 были поэтами? Пишущими они были людьми.
     Вот слово графоман я бы вообще сейчас или возвысил, или убрал. В широком смысле все графоманы: и Лев Толстой, и я, и - все. Что такое графоман? Ман – значит, он не может не писать. Я вот не могу не писать – при всём обратном своём желании. А Юрий Петрович Любимов - наш замечательный режиссёр, ему сейчас 94 года - спросил своего врача: что последнее у человека исчезает, когда он уходит в мир иной? И тот ответил: профессиональные навыки… Но профессиональные навыки режиссёра всё-таки требуют присутствия на репетиции хотя бы, а тут же нам ведь ничего не надо – только пиши или мысленно сочиняй. Поэтому от этой страсти освободиться нельзя, да и не нужно. Человек всё-таки, действительно, отличается от всего окружающего мира только одним свойством, всё остальное такое же, как у всех животных птиц и растений, но у них нет - Слова. Вернее, какая-то сигнальная система обмена элементарной информацией есть, а слОва, которым можно играть, развиваться, совершенствоваться, обогащать словарь и т. д. – этого у них нет. Это человеческое - Слово. Поэтому я и само название «Славянские традиции» тоже бы освободил уже от этого налёта каких-то моментов национальных, потому что, неужели я буду задумываться: Бахытжан Канапьянов - казах он или не казах? Для меня он, прежде всего, мой собрат по литературе, когда-то мой слушатель - моих литературных курсов в литинституте - замечательный деятель культуры и т. д.
     Поэзия и литература – зона свободная. Поэтому название «Славянские традиции» просто обозначает, что тут многие присутствуют и, естественно, большинство из стран близлежащих, таких как Украина, Беларусь. Кто-то есть из Чехии, из Словакии. А вон Кира Сапгир прилетела вчера из Парижа. Представляете, сколько преодолеть надо?».
    
     И вот здесь я прерву Константина Кедрова, потому что дальше разговор пойдёт с ним уже не о фестивале. Но вернусь в день вчерашний к другому его рассказу – о поездке в Южную Корею. Ведь именно тогда, в поздний вечерний час во время его рассказа, в кафе пансионата, где мы сидели, вдруг появилась маленькая женщина в большой летней шляпе. Это и была Кира Сапгир - переводчица, поэтесса, критик, журналист. А в Париже Кира Александровна работает и живёт с 1978 года - это в качестве краткой справки. И в те минуты, прервавшие ненадолго Константина Александровича, приветствующего объятием Киру, я впервые увидел её - вдову большого нашего поэта Генриха Сапгира. Чуть позднее Кира Александровна забавно живописала за нашим столом, сколько приключений обрушилось на неё, пока она добиралась в Крым. Это и потеря своего большого кошеля с документами, деньгами и пластиковыми карточками в аэропорту, и счастливое его обнаружение посреди зала через продолжительное время ею же самой. Это и ажиотаж в киевском аэровокзале, связанный с прилётом - или отлётом - президента Украины Януковича, совпавший с её прилётом, и какие-то другие курьёзные нюансы, вплоть до того, что в номере, куда её поселили здесь, в «Крамских дачах», случились какие-то непорядки с водой…
     И когда мы читали стихи по кругу, Кира Сапгир прочла своё стихотворение, в котором мне очень запомнился образ месяца, сравненного с долькой чеснока. Уж с чем только месяц не отождествляли поэты, а здесь вдруг – зубок чеснока!..
      Но и Кедров и Кацюба тоже немало повеселили слушателей в повествовании о своём недавнем вояже в Южную Корею, поскольку Константин Александрович умеет рассказывать в лицах и даже иллюстрировать ход сюжетных событий исполнением песен. Речь шла о том, как супруги были приглашены в эту экзотическую для нас страну, сами для неё не менее экзотичные - и как россияне, и как поэты. И сопровождалось эта быль любительской видеозаписью, сделанной в Корее и демонстрируемой нам на ноутбуке под комментарии её авторов. Но запись ту лучше бы тоже услышать и посмотреть, чем прочесть о ней здесь.
    
     Потому возвратимся в день протекающий, о каком говорится мною.
     Во второй его половине серое небесное полотно решительно сползло с моря и полностью покрыло весь Казантип. Свежесть, явившаяся в первые часы каприза погоды, сменилась зябкой прохладой и непривычным ранним сумраком. Волны на Азове подросли ещё больше, вздыбили его и стали накатываться на пляжи громче, пенистей, недружелюбней. Прибрежная зона опустела и лишь сёрфингисты, клуб которых находится на берегу недалеко от «Крымских дач», радовались выросшим крутобоким водным холмам, и носились по ним вдоль берега на стремительных досках-лыжах – мощные, юные, дерзкие. И каждый сёрфингист в блестящем, обтягивающем тело костюме, напоминал человека-амфибию из одноимённого фильма моего детства.
     С 15 часов Щёлкино начал орошать устойчивый неуютный дождь с явным осенним привкусом. Потешно было наблюдать - уже из окна квартиры - как, почему-то застигнутые врасплох люди, большей частью молодёжь, прикрываясь какими-то случайными вещами - сумками, целлофановыми пакетами, пляжными ковриками или собственными ладонями - бежали со стороны моря между домами в одних плавках и купальниках. Посиневшие от холода тела их с гусиной кожей различались сквозь камуфляж дождя даже с моей трёхэтажной высоты.
     Достав со дна дорожной сумки зонт и мысленно похвалив себя за практичность, каковой у меня с рождения не наблюдается, я к 17 часам направился в ДК. Ветер остервенел неисправимо. Злобно набрасываясь на прохожих, он с особым пристрастием пытался вырвать у меня этот зонт - как заграничный для себя российский трофей, что ли?
      ДК постепенно заполнялся поредевшим литературным людом. Не скажу, что и в погожие дни Большой зал был заполнен до отказа. Но что во время проведения мероприятий он никогда не пустовал, заселённый хотя бы только нами, участниками – это факт.
     В фойе с самого первого дня работала выставка-продажа книг авторов и издательств, причастных к фестивалю, и самим видом своим будто призывала: приезжайте на фестиваль снова и снова, выставляйте свои книги и свою продукцию, писатели, издатели, музыканты! Размещалась выставка на трёх столах и являла достаточно пёстрое и красочное панно. Здесь, наряду с книгами и газетно-журнальными изданиями представлялись диски с песнями Владимира Грачёва – автора исполнителя, гостя и друга фестиваля, ежегодно выступающего на нём, авторские песенные альбомы Владимира Шемшученко, Ирины Силецкой.
     Рабочий день продолжился с презентация журнала «Сила Ветра» (куратор Алексей Мартыненко) и творческого вечера Ольги Глебовой «Пётр Петрович Глебов, факты из жизни их семьи, к которой принадлежало и принадлежит много известных людей». Позже, в итоговом дне фестиваля, москвичка Ольга Глебова по решению жюри вышла победителем и заняла 1 место в номинации «Малая проза».
     Музыкальную часть дня представила участница фестиваля заслуженная артистка Украины Алла Мигай – живая, улыбчивая, обаятельная женщина, обратившая на себя внимание ещё в первом нашем туристическом маршруте. Тогда Алла первой стала читать в автобусе стихи (и некоторые - весёлые, шуточные - были «местами с непечатными местами»), она всячески подбадривала народ подходить к микрофону и даже спела свою детскую песенку под аккомпанемент автобусного двигателя. А ещё предложила написать текст гимна фестиваля, обязуясь положить его на музыку.
     Артистичность и замечательный голос исполнительницы, мажорный задор её песен, немало и своевременно обогрели намокших людей, подняли настроение залу. Потому что сразу после блиц-программы Аллы в нём вновь начинались конкурсные баталии. Теперь проводилось чтение работ и зрительское голосование по номинациям «Стихотворение о любви» и «Драматургия».
     За стенами ДК тем временем дождь и штормовые предпосылки последних часов превратились в штормовую реальность. Беспокойно и призывно поглядывал я из фойе в приоткрытые двери Большого зала на Анатолия Прусакова, сидящего в его глубине, и, как только он почувствовал мой взгляд и повернул голову в мою сторону – сделал ему красноречивый знак, призывая выйти.
     Мысли о Зине, находящейся сейчас у моря, и тревожащие меня, привела к действиям наш общий друг с четой Прусаковых Татьяна Шемелина. Татьяна тоже была финалисткой и приехала из Киева, где преподаёт на кафедре компьютерных технологий дизайна в университете. Она больше художник, чем поэт: провела много выставок, является членом Национального союза художников Украины. К своему большому невезению Таня простудилась в жаркие дни, предшествующие резкому климатическому перепаду. Хотя ещё вчера мы вместе продолжительно купались в районе городского пляжа и планировали устроить шашлычный вечер у Прусаковых в автокемпинге – с гитарой, с чтением стихов у костерка на фоне ночного Азова … Романтика! Квартировалась Татьяна недалеко от ДК в однокомнатной квартире-малосемейке. Оттуда она с трудом и пришла по нынешнему погодному «беспределу» в ДК – вся простывшая, с воспалёнными глазами, с насморком и температурой.
     Стоя рядом со мной в фойе и глядя на штормовой мир сквозь стекло, Татьяна проговорила, созвучно моим мыслям: «Сергей, как там Зина сейчас на берегу в палатке одна? В такую-то сумасшедшую погоду! Ты пригласи ребят к себе на квартиру пережить это время, всё равно у тебя одна комната пустует»…
    С этим предложением я и затормошил Толика - только с мужской категоричностью, мол, и не раздумывай, едем сейчас же, снимаем палатку, забираем Зинаиду и перебираемся ко мне. И убеждал, что там всё оплачено сполна и наперёд, и у хозяина жилплощади, который за эти дни ещё даже и не появлялся посмотреть, как я, некурящий и непьющий, квартирую, язык не повернётся предъявлять какие-либо претензии...
     Припаркованная в 30 метрах от ДК, «Волга» Анатолия стоически принимала на себя удары непогоды. Мы добежали к ней под хлещущими жгутами дождя, управляемого руками свихнувшегося ветра, и понеслись на допустимых скоростях к автокемпенгу.
     Одинокая палатка Зинаиды, сплющенная и терзаемая со всех сторон этим глумящимся, многократно усиленным на открытом пространстве ветрищем, перемешанным с дождём, морскими брызгами и наземным сором, выглядела жалко. Вот где наглядно вспомнились мне слова Володи Шемшученко о беспорядочном броуновском движении! На фоне рокочущего штормового моря и совершенно уже пустого берега, как и вымершей площадки автокемпенга – все немногочисленные соседи Прусаковых своевременно снялись – более сиротливой картины и представить было невозможно.
     - Зина, срочно собираемся, переезжаем к Серёге! – крикнул Анатолий, выскочив из машины, подогнанной вплотную к палатке, и бросился открывать багажник. Туда мы стали переносить всё походное имущество семьи – всё без сортировки, вперемежку: спальные мешки, пятилитровые пластмассовые бутыли с водой – полные и пустые, какую-то снедь, какую-то одежду, какие-то приспособления для приготовления пищи… Но сложней и продолжительней всего оказалось снять с креплений, разобрать и свернуть саму палатку. Здесь я, совершенно незнакомый с её конструкцией, только всё путал и мешал работе и, в конце концов, уселся раздосадованным неумехой на переднее сиденье машины, чтоб совсем уж напрасно не промокнуть и не перепачкаться песком и землёй. И только там, за лобовым и дверными стёклами, почувствовал, какой дьявольской силы был ветер: беспарусная приземистая «Волга» - не одной тонны весом машина - покачивалась под его порывами и струями, точно судёнышко на волнах. "И как это ещё саму палатку не сорвало и не унесло вместе с Зиной в море!" - дивился я.
      И вот в этих настоящих штормовых условиях мои друзья, уже едва ли не насквозь промокшие, догружали остатки своих туристических пожиток.
     Наконец палатка была собрана и втрамбована в багажник. Защищённые от стихии салоном благословенного отечественного легкового автотранспорта, мы, попетляв по узким проходам кварталов, незнакомым Анатолию, подъехали к моей девятиэтажке. Там, на относительно умеренном среди каменных строений ветре и дожде, в темпе перенесли-перевезли (ах, какое же это чудесное приспособление – действующий лифт!) необходимые на первое время вещи переселенцев и их документы в мою, теперь уже коммунальную квартиру.
     Наскоро переодевшись, мы с Анатолием вновь поехали в ДК на свои мероприятия, оставив Зину принимать горячий душ, пить чай с клубничным (с кубанского подворья!) вареньем - словом, отогреваться в нормальном, сухом человеческом жилье.
      
   День пятый. Среда, 29 августа
   
     Из интервью с Ириной Силецкой:
    
     «В предпоследний день фестиваля мы выезжали в Старый Крым. Это тоже моя любимая поездка. Мы начинали экскурсию с посещения Старо-крымского кладбища, где находятся могилы Петникова, Друниной, Каплера, Грина, его супруги Нины Николаевны. Эту интересную экскурсию для нас провела директор музея А.С.Грина Байбурдская Ольга Вадимовна - наш давний друг, человек, всей душой любящий и болеющий за дом-музей А.С. Грина, который мы посетили затем, и где нас угостили грушами с гриновского дерева. Оттуда мы привезли и орехи - тоже с гриновского дерева, которые я вам хочу показать (показывает орехи С.Т.) Ольга Вадимовна открыла нам комнату, в которой умер Александр Степанович. Её она никогда никому не открывала. Там решётка всегда стояла, ограждающая вход от посетителей. Она убрала эту решётку.
     Мы посидели за столом Грина, потрогали чашечку, из которой он пил лекарства в последние дни, а на чашке - золотые олени. Есть такое поверье: если к этим оленям прикоснуться, то у тебя будет счастливая литературная судьба. То есть, мы впервые попали в святая святых гриновской усадьбы, а Ольга Вадимовна объяснила почему.
      «Это моё отношение к вам» - сказала она.
     Затем мы пошли в дом-музей Паустовского, где нас встречала Ирина Владимировна Котюк – директор музея. Знаете ли Вы об удивительной встрече Паустовского и Дитрих? В музее есть фотографии, свидетельствующие об этой истории. После экскурсии мы сфотографировались у лодки, на которой плавал Паустовский… А в Литературно-художественный музее, который нас уже много лет по-дружески встречает, специально для нашего фестиваля была открыта новая экспозиция о четырех Председателях Земного шара, о нашем фестивале. После экскурсии мы провели литературные чтения»...
    
      Так походило время экскурсантов в Старом Крыму. А в Щёлкино, начиная с утра, шторм стал понемногу убывать, волны уменьшались, стаивали; волнение в акватории успокаивалось, как поверхность кипящей в котелке ухи на костре, в который уже не подкидывали дров. Но ещё не протрезвился от буйства ветер - чумной, рыщущий, чем бы ещё поживиться на суше… И солнце - великое всё излечивающее солнце - пока не могло разорвать плотно сбитый серый байк туч. И курортному крымскому августу, избалованному погожими днями, было довольно неуютно прозябать под этим сырым, холодным байком. Горожане и курортники надели кофточки, свитерки, курточки. Руки у многих прохожих по-прежнему занимали зонты. Лужи на асфальте были осенними – холод их, напитанный ночью, я ощутил босыми ногами в резиновых шлёпанцах, сунувшись, было, пройтись в них улице.
     С нашей Танечкой Шемелиной было совсем худо – так плохо, что она не могла даже выйти на улицу. Связь мы держали по телефону (украинская «симка»-МТС у меня сохранилась ещё из июльских путешествий по Крыму). Мы решали с ребятами: может, «скорую» вызвать? Но Татьяна по телефону надиктовала, какие ей нужны лекарства, продублировала их названия в СМС, и я побежал в аптеку. Лекарства принёс на её квартиру. Татьяна сообщила, что вечером, не смотря ни на мерзкую погоду, ни на своё состояние, выезжает домой, в Киев, не дожидаясь окончания фестиваля и объявления результатов. Обратный билет, взятый ещё в Киеве, был у неё на руках. И объяснила, что не болезнь тому причиной, а начало учебного года и ей, как преподавателю, просто необходимо находиться в стенах учебного заведения до его начала.
     Что ж, решено, так решено, хотя мы уже и справку подготовили у Ирины Сергеевны для университета с указанием сроков проведения фестиваля и о нахождении Татьяны на нём. И всё равно дождаться послезавтрашнего дня – финиша и итогов - она уже не могла.
     «Волга» наша заменила автомобиль неотложки. Мы перевезли Татьяну с её вещами на нашу квартиру, чтоб ко времени отправления поезда без всяких проблем доставить её на железнодорожную станцию «Семь колодцев», что находится в райцентре Ленино - в 20-25 минутах езды от Щёлкино.
     Сами же с Анатолием и Зиной в оставшееся до поезда время, послушали и проголосовали в ДК за конкурсные произведения в номинации «Малая проза». И там, единодушно, не сговариваясь, подняли руки за потрясающий обнажённой правдой рассказ-эпизод о войне в Чечне, представленный майором полиции Екатериной Наговицыной из Екатеринбурга. Майор – это там, в командировке на войне; там, на Урале в городском РОВД; там, где она в форме, при исполнении, как говорится. А здесь, на фестивале, Катя – это небольшая ростом, коротко стриженная (совсем по-мальчишески!) молодая женщина, сама качающая в недоумении головой: и как это я сюда попала, на такой представительный писательский форум!?
     В кулуарах я, как и многие другие слушатели, подошёл к Екатерине и высказал ей признательность и своё почтение. И, вновь забегая вперёд, скажу, что в итоговом дне жюри определило Екатерине Наговицыной победу в указанной номинации со вторым почётным местом. И снова я торжествовал, радуясь вместе со своими друзьями-супругами большому, а, может быть, даже судьбоносному успеху - учитывая статус фестиваля - начинающей писательницы из далёкого Екатеринбурга, где здравствует и работает немало моих друзей по АсПУРу (Ассоциация писателей Урала). Любопытно было посмотреть и на зрительскую реакцию Зины – человека как бы постороннего на фестивале, ну, положим, не участника. И здесь я снова испытал положительные эмоции оттого, что Зинаида очень внимательно слушала всех конкурсантов и активно голосовала за понравившиеся произведения.
     В назначенное время мы усадили Татьяну Шемелину в машину и поехали в Ленино. К вечеру небесная высь наконец-то освободилась от хмари, но не настолько, чтоб выплеснуть тёплую синь на остывшую сырую землю. И ветер ещё вредничал, дул порывисто, сильно даже там - далеко от моря, на сухопутном перроне вокзала с таким поэтическим названием «Семь колодцев».
     С Таней мы попрощались, как старые добрые друзья и, конечно, загрустили. Мы, наверное, первыми на фестивали так остро ощутили и поняли, что совсем скоро всё это закончится, и все мы разлетимся по своим города и странам, и на память останутся от этих дней только подаренные нам стихи, книги, фотографии и адреса.
     Стихи Татьяны в подписанной мне самиздатовской книжице, распечатанной на принтере и сшитой вручную, но красочно иллюстрированной репродукциями её живописных работ, я читал уже поздно ночью:
    
     Хочу туда, где ночью не до сна,
     Где паруса и чайки на просторе,
     Где под луною плещется волна,
     И светится душа, как звёзды в море.
      («Хочу туда, где ночью не до сна…»)
    
     Недолго же продлилась встреча Татьяны с морем…
   
     Из Ленино мы возвратились прямиком в ДК. Здесь, тоже как добрые друзья, поприветствовали друг друга с Еленой Кацюбой, и она подарила мне обещанный, последний оставшийся у неё в наличии "Журнал ПОэтов». На презентации его в рамках фестиваля я, к сожалению, не был, но в наработанных интервью у меня остался небольшой рассказ Елены о своём журнале. Им и делюсь с читателем.
    
     Из интервью с Еленой Кацюба - ответственным секретарём «Журнала ПОэтов»:
    
     В 1995 году в гостях у Генриха Сапгира - в кругу поэтов - у нас возникла такая идея: а почему мы должны сидеть и ждать, кто и когда нас напечатает? Давайте сделаем издание и будем сами печатать. И тогда определилось такое название издания: газета «ПОэзия». ПО – это предложил Андрей Вознесенский. «Что такое ПО? А пусть вот ПОгадают, что такое ПО - горПО или там ещё что-то такое»…
    И вот мы выпустили первый номер - в том, 95 году, в конце октября, тираж - 999. И газета разлетелась, можно сказать, мгновенно. Во-первых, потому, что мы сразу стали печатать визуальную поэзию, которая практически ещё нигде не печаталась. Там, кстати, у Генриха Сапгира был опубликован цикл визуальных стихотворений «Тринадцать ниоткуда. Стихи на неизвестном языке».
      Ну а потом оказалось, что газету выпускать – это очень дорого, и мы стали делать её шестнадцатиполосной, в виде 16-страничного журнала в формате А4. Делали ещё на первом компьютере - был у нас такой отечественный компьютер, очень смешной, с огромным процессором и громадным принтером. Сейчас это весело вспоминать. И вот так мы выходили до 2000 года, и даже два года - по подписке, причем по всей стране. У нас тираж был 20 тыс., периодичность – 4 раза в год.
     Потом, в 2001 году Константин Александрович (Кедров, редактор «Журнала ПОэтов» С.Т.) стал преподавать в Московской академии образования, и мы своё издание сделали уже конкретным: «Журнал ПОэтов». Первый номер вышел в том же году, посвящённый международному конгрессу, проходившему в Москве, который нас попросил сделать поэтический буклет, где мы разместили стихи, переводы. А потом наш журнал стал учебным пособием в академии образования. Правда периодичность уже была нестабильной, выходили по возможности раз-два в год. Сейчас у нас ежемесячный выпуск: мы издали первый номер - цветной, глянцевый - ещё конце 2010 года. И вот теперь, когда мы приедем с фестиваля, у нас выйдет уже 8 номер за этот год.
     Так получилось, что Константин работал в «Известиях» с корреспондентом Эльмаром Гусейновым - он в международном отделе был, потом корреспондентом во Франции, а сейчас Эльмар Гусейнов главный редактор журнала «Эхо планеты». И как-то так он очень сочувственно к нам относился, ему нравилась наша поэзия, наше издание и он предложил нам вот такой совместный проект – издавать наш журнал у него. И мы теперь сотрудничаем, то есть мы делаем всё сами и предоставляем готовый материал, а они печатают наш журнал и распространяют. Причем журнал рассылается по всему миру - по факультетам славистики Европы, Америки - и даже в Австралию. И все наши друзья, которые когда-то уехали в Америку, в Германию, участвуют в нашем издании. Интернет всех нас соединил, и мы всех их публикуем, а авторам посылаем авторские экземпляры. И, в общем-то, наш редакционный портфель всё растёт и растёт.
     Теперь мы думаем распечатать и наши архивы. Ну вот, с где-то с 2003 года, когда появились эти маленькие видеокамеры, мы стали снимать на видео наши презентации. И у нас в интернете теперь много видео, мы даём ссылки на них в журнале, чтоб читатели знали, где какая презентация, какая встреча проходила или прошла. Но мы свою кубышку как бы ещё не распечатали, а лишь понемножку расшифровываем видеозаписи – с тем же Генрихом Сапгиром, с Игорем Холиным – был такой изумительный поэт, совершенно замечательный человек, совершенно оригинальный поэт из когорты «лианозовцев». И у нас есть такая рубрика «ВсПОмним». И ещё история по человечеству – мы вот такой жанр для себя открыли, где обычные люди рассказывают всякие истории, там же публикуем и старые фотографии. Вот среди известинских наших друзей есть фотограф Виктор Ахломов, который в газете с начала 60-х, который там постоянно снимал в прошлом веке. У него есть невероятный архив. И вот он из этого своего архива вытаскивает нам снимки – тех же космонавтов (он снимал Германа Титова и других). А сейчас мы хотим сделать следующий номер (мы были как-то в гостях у Капицы Сергея Петровича, и там зашёл разговор, записанный тоже на видео) и вспомнить эту рубрику «ВсПомним», пока ещё ничего не забыли, то есть расшифруем эту беседу. Он замечательный, очень остроумный человек»…
   
      И опять я прерываю интервью, взяв из него фрагмент лишь о журнале. А дальше шёл разговор о жизни, о биографии и о поэзии, конечно. И Елена Александровна тоже читала мне стихи в микрофон, и бесцеремонный ветер всё пытался приглушить её голос, громко хлопая и стуча по чуткому усилительному приспособлению.
     Ничего не получилось у ветра! И вот одно из тех стихотворений:
    
     Розы сами не растут —
    их создает садовник, конструктор розы.
     Он Р — заберет у грома,
      О — отдаст рот,
      З — закажут замок и загадка,
      А — выдыхает май.
     Роза в ней Ра солнца,
      Ор восторга
     За согласия,
      Аз вязи азбуки.
     Аз — это А,
     А — каталог интонаций:
     А? А! А...
     А — это всё,
     Я — это я.
     Идет алфавит от всего до меня.
     Алая и Белая розы — это А и Б любви,
     далее — Война, Глаз, Дар Евы, Желание, Забвение,
     Искренности Йод, Кошка Ласки, Мёд Неведения,
     Опиум Поцелуя, Разорение Сада, Тьма Упрека,
     Фарфор Хрупкости, Церемония Чайная, Шепот и Щека.
     Ы — знак умножения: розЫ — буквЫ.
     Значит, переход на ты
    не сделает тебя одиноким
    в розарии азбуки,
     где Эхо Ютится
    и в конце всегда Я.
      («Азбука»)
    
     Вот такие необычные стихи, которые лучше читать вслух, а не глазами.
    
      Вернёмся в ДК, где вечер продолжался и все ждали конкурса зрительский симпатий в последней номинации «Юмористическая поэзия». В связи с плотностью графика и выходом за временнЫе рамки многими предыдущими выступающими (время – настоящий дефицит на фестивале и ведущим на состязаниях по прозе и драматургии просто приходилось лимитировать минуты пребывания чтецов у микрофона), рабочий день продлился допоздна.
     Здесь можно слегка капнуть положенного дёгтя в бочку фестивального мёда относительно качества системы зрительского голосования, которая вряд ли кого из конкурсантов устраивала полностью. Ведь, и это бесспорно, во всех конкурсах по всем номинациям число голосовавших, как и участников, рознилось, и рознилось иногда в пропорциях разительных. Эту реальность можно понять: кто-то не пришёл на мероприятие, кто-то самоустранился, допустим, неважно себя чувствуя, кто-то опоздал… И получалось, что претенденты на бОльшую зрительскую симпатию не всегда находились в равных условиях. На конкурсе «Поэтри-слэм» число голосовавших составляло, как минимум, 36 человек. Это от 48-ми - общего числа участников за минусом 12-ти, то есть числа конкурсантов в трёх группах, на которые разбили всех соревнующихся. Эти 12, что находились на сцене, почему-то не могли проголосовать за выступающих собратьев… И вышло так: если за первую партию голосовало 36 зрителей, то за вторую и последующие бюллетени заполняло всё меньше и меньше слушателей, потому что зал потихоньку… пустел. То ли некоторые конкурсанты «отмучившись», как на экзамене, не считали нужным голосовать за других и потихоньку выходили из зала, чтоб вернуться в него лишь к подведению итогов, то ли слушатель устал и тоже постепенно испарялся… Вдобавок к этому, часть не полностью и неправильно заполненных бюллетеней руководителям конкурса просто пришлось аннулировать, без повторного проведения голосования.
     Потому в новых днях, чтобы снять неразбериху и неудобство с подсчётом баллов в бюллетенях, голосование проводили простым поднятием рук. Но «непропорциональность в числах» проявилась и здесь, например, в номинации «Поэзия, свободная тематика», когда на сцену вышли всего… три присутствующих конкурсанта. Понятно, что все они одним только этим фактом, без всякого голосования гарантировано заняли три победных места. А если интрига и оставалась, то только в том, в каком порядке эти авторы (авторы, нужно сказать, интересные и перспективные) распределятся на ступеньках пьедестала. И они распределились:
     1 место - Шадрин Андрей Владимирович (Украина, Киев)
     2 место - Бутузова Ксения Александровна (Украина, Крым, Щёлкино)
     3 место - Борозенцев Леонид (Украина, Винница)
     Справедливо? Вероятно, да, раз нет других соперников, и голосА подсчитаны тут же, на глазах публики. Но и вопрос возникает: а что же другие, те, из числа отсутствующих, которые не вышли на сцену, вызываемые по списку? Разве их не услышанные произведения менее достойны?
     И, как ответ на эти сомнения в заключительный день жюри огласило свой окончательный расклад, может быть, жёсткий, но, наверное, правильный:
     1 место – победителя нет. 2 место – победителя нет. 3 место – Борозенцев Леонид Леонидович (Украина, Винница); Бутузова Ксения Александровна (Украина, Крым, Щёлкино); Дараган-Сушова Елена (Россия, Москва).
     Здесь я не пытаюсь критически анализировать работу конкурсов зрительских симпатий. Как и в правильности определения жюри лидеров и победителей у меня нет никаких сомнений, потому что работу «жюрильщиков» знаю не понаслышке, а на нашем фестивале она ещё носит и особенный «пристрастный» характер - в лучшем качестве этого определения, о чём в заключение скажут сами представители жюри.
     И всё же, видя некоторое несовершенство в проведении зрительских голосований (а здесь не сказано ещё и о присутствии в зале некой корпоративности, что отмечал Владимир Шемшученко в нашем интервью), хотелось бы, чтобы все мы ещё раз присмотрелись к этой, одной из основных составляющих фестиваля. Может, ввести обязательное голосование непосредственно только участниками конкурсов и членами жюри? Бейджиками, например, как это делают в писательских организациях, голосуя иногда для зачёта конкретного голоса писательскими билетами? Но не обидим ли мы тогда наших гостей - не участников конкурсов, как и просто зрителей, пришедших посмотреть и послушать нас?
     Или ввести условие, где конкурс будет считаться несостоявшимся, если количество его участников не составит определённое число - 10, допустим?
     А, может, в условиях плотной концентрации времени и нагрузок на участников фестиваля и, прежде всего, на его организаторов и ведущих, и не надо ничего менять, чтоб не пытаться открывать очередную Америку? И оставить всё, как есть, как уже наработано, ещё раз вспомнив слова Александра Коржа по поводу зрительского голосования - если я правильно понял Александра - о том, что «это всего лишь игра, большая игра». И потому к ней надо относиться как к игре, не унося из зала обид и недоумений, понимая, что в зрительском голосовании более присутствует и определяет выбор фактор внешних симпатий, чем, скажем, объективной оценки художественного состояния произведения. Ведь само понятие «зрительские симпатии» включает в себя не только литературный вкус публики, но и обычное зрительное и слуховое восприятие. То есть зритель-слушатель смотрит на то, ктО и кАк подаёт - представляет сценически - произведение, с какой внутренней отдачей, с какими внешними эффектами (некоторые чтецы даже становились на колени, садились и ложились на пол) – то есть на сцене в пользу выступающего работают темперамент, обаяние, артистизм или эпатаж, наконец. Жюри это понимает, конкурсанты и их болельщики - понимают не всегда и не все. Есть, конечно, и исключения, когда перед нами является неоспоримое по достойному художественному содержанию произведение и все вкусы совпадают, но это уже другая тема, о чём говорил всё тот же Владимир Шемшученко.
     Завершил же предпоследний день здоровый зрительский смех, и даже хохот, на выступлении Павла Эшова. В заключительном фестивальном конкурсе «Юмористическая поэзия» он последним из участников читал свою пародию. И получил едва ли не единогласное признание зрителей, а затем, в последнем итоговом дне, оно совпало и с мнением жюри, присудившем Павлу 1 место в номинации.
     И потому хочу ещё раз поздравить своего друга и показать его стихи. Но не те, что Павел читал со сцены, а из тех, что представлены им на литературных сайтах. И пусть победитель простит мне эту вольность и то, что подаю лишь отрывок, да, к тому же, в целях экономии печатной площади, скомпоновав текст в обычные четверостишия, то есть не так, как задумано и подано автором в оригинале:
    
     …Мы снижаемся. Чувствуешь? Ветер, крепчая,
     Рвёт высокие всплески на гребне волны
    Облаков, их скользящий полёт омрачая,
     Возмущая твои безмятежные сны.
      
     Распахнулся внизу край безвестный, дерущий
    Небосвод ледяными кристаллами скал.
     Там ущелье оскалилось тенью ревущей
    В обветшалый покров облаков-одеял.
      
     Там из мутных озёр жалоносные реки
    И притоки, законам земным вопреки,
     Устремляют змеистые ветви-побеги
    В тело гор, и высасывают ледники.
      
     Обезумевший ветер, ревущий над бездной,
     Кружит рваную пену холодных вершин,
     И сбирает, и гонит волною отвесной
    По дремучим лесам и болотам долин…
    (Над Ущельем. Анапестический Эпиграф
    (из Саги «СтихоСотворение Мира», «Небо #777»)
    
     День шестой. Четверг, 30 августа.
    
     Из интервью с Ириной Силецкой:
    
     «Наш фестиваль был создан четыре года назад. В феврале 2009-го в Штутгарте, где проходил международный литературный фестиваль «Русский Stil», я познакомилась с Юрием Григорьевичем Капланом. Это известный русскоязычный писатель из Киева. Я в беседе с ним и говорю:
     - Вы знаете, я бы хотела в Крыму собрать литературный фестиваль. А он отвечает:
     - А вы знаете, я тоже об этом мечтаю, потому что я в Киеве живу, и я - руководитель Конгресса литераторов Украины.
     - Ну, тогда сам бог велел нам взяться за это дело, - сказала я, и мы договорились, что встретимся в Москве и обсудим все подробности - насколько это реально воплотить в жизнь.
     В феврале он приезжает ко мне в Москву, мы едем в Литинститут им. А.М.Горького, в редакцию «Литературной газеты, журнала «Знамя», а вечерами читаем друг другу стихи…Итак, мы договорились, что этот фестиваль будем проводить здесь, в Крыму на Казантипе, я собираю русских писателей из России, а он - в Украине, и мы начинаем литературный конкурс.
     В Интернете я создала сайт под названием «Славянские традиции» и всюду, где можно, дала информацию. В том числе информация была напечатана в «Литературной газете», спасибо Юрию Михайловичу Полякову, в «Российском писателе» - спасибо Дорошенко Николаю Ивановичу, в Литинституте - спасибо Тарасову Борису Николаевичу. В общем, в России прошла информация о том, что начинается новый конкурс, а Юрий Григорьевич дал информацию об этом в Украине. И в феврале 2009 года на сайт начали приходить произведения, а к маю пришли произведения от 151 автора.
     В специальную папку собирались все эти произведения, кодировались, то есть не были известны ни фамилии конкурсантов, ни страны, а были только произведения с номерами. Со стороны Украины Ю.Г.Каплан представил членов жюри, которые будут оценивать конкурсные работы – В.Басыров, В.Спектор, а со стороны России я попросила войти в жюри известных писателей России – Владимира Андреевича Кострова, Юрия Михайловича Полякова, Сергея Михайловича Казначеева… Конкурсные работы я рассылала членам нашего жюри, а они присылали свои оценки. Затем оценки суммировались по номинациям и при помощи компьютера выводились конкретные цифры – определяющие первое, второе и т. д. места, выводился лонг-лист, определялся шорт-лист, и затем мы приглашали приехать на фестиваль наших финалистов, вошедших в шорт-лист.
     И вот за две недели до фестиваля приходит печальная весть: погибает Юрий Григорьевич… Его зверски убили, замучили в Киеве… И оказалось, что у меня нет ни одного контакта с украинскими членами жюри. То есть Юрий Григорьевич все хлопоты по Украине взял на себя, я контактировала только с ним. Но у меня был адрес его секретаря Марата – редактора журнала «Литература та життя», который они выпускали в Киеве.
     Я пишу Марату: «Марат, скоро фестиваль, а я не знаю лично ни одного члена жюри из Украины…». Марат дал мне телефон Станислава Бондаренко, который, соответственно, дал мне затем контакты Басырова Валерия Агафуровича, Спектора Владимира Давыдовича, Сергея Главацкого, с которыми 24 августа 2009 года мы впервые встретились и познакомились. Это настоящие мужчины, надежные партнёры, друзья. Затем приехали наши финалисты, и состоялся наш первый фестиваль.
     Очень помог нам мэр города Щёлкино Шкалаберда Владимир Михайлович: нам бесплатно предоставили замечательное здание Дома культуры с огромным современным залом, с необходимой усилительной аппаратурой. Я благодарна также и «Литературной газете», которая является нашим информационным спонсором. Ну и, конечно, Литинституту - нашему соучредителю, нашим литературным союзам – СП России, Конгрессу литераторов Украины, Межрегиональному СП Украины, Белорусскому литературному союзу «Полоцкая ветвь», Южнорусскому СП из Одессы, с которыми мы проводим все фестивали.
     Таким образом, в 2009 году прошёл первый фестиваль, появились первые победители, была учреждена литературная премия и медали «Славянские традиции», значок «Писательское братство», которыми мы награждаем всех победителей.
     Затем в следующем году - 2010 - прошёл второй фестиваль. К нам присоединились белорусы – наши друзья - «Полоцкая ветвь», затем Союз писателей Чехии – Карел Сыс, Ян Еленек и Анатолий Шитов. В 2011 году к нам приехали писатели из Франции, Германии, Казахстана.
     Казахстан на первом фестивале представлял Николай Зайцев – финалист, русскоязычный писатель. Он привёз нам обращение на казахском языке от мэра своего города, а затем, уже в позапрошлом году, приехал к нам Бахытжан Канапьянов - просто как участник, завоевал первое место в номинации драматургия, а в этом году он прибыл уже как член жюри. В этом году к нам приехала Укетайкызы Гульбану – нынешняя победительница, 2 место в драматургии - со своими подругами, женщинами, которые занимаются культурой в Казахстане. То есть Казахстан представляли на этот раз уже 9 человек.
     Мне приятно рассказать, что Юрий Михайлович Поляков - председатель жюри фестиваля здеь, на Казантипе работал над «Гипсовым трубачом». Он признался, что ему здесь действительно хорошо работается, потому что обстановка очень напоминает пансионаты советской эпохи».
     Наш фестиваль проходит уже четыре года, и мы подумали: а почему наших замечательных авторов, наших победителей не должна знать Европа? И решили, что наш фестиваль будет проходить в четырёх странах: первая страна это Интернет, где проходит творческий конкурс с 1 февраля по 1 мая; затем в августе фестиваль собирается в Крыму – в Украине; осенью - в Праге, куда приедут те, кто сможет, и мы включимся в литературную жизнь Европы - в фестиваль «День поэзии» в Праге – это тоже очень интересный фестиваль. У нас будут проходить встречи и литературные чтения в «Хрустальном зале» РЦНК (Российский центр науки и культуры в Праге), в Карловом университете, Национальной славянской библиотеке. А затем, зимой, в Москве пройдёт презентация нашего итогового альманаха «ЛитЭра. Таким образом, мы общаемся и работаем почти круглый год.
      По итогам фестиваля хочу сказать, что не только чисто арифметический подсчёт решает судьбу наших победителей. Мы имеем данные о том, кто, скажем, в первой десятке авторов, претендующих на первые места, но все эти шесть дней члены жюри наблюдают, слушают, участвуют в голосовании конкурсов зрительских симпатий, и только в конце фестиваля мы горячо обсуждаем кандидатов на победу. В последний день фестиваля и выносится окончательное решение: «да», «нет» - голосуем, доказываем друг другу, кто победитель. Это очень большая работа, мы изучаем произведения наших конкурсантов, отстаиваем каждый своего претендента – кому кто понравился, ведь все мы разные, да и не может быть так, чтобы всем понравился один и тот же автор. Поэтому баталии в жюри бывают очень жаркими и итоговые цифры, конечно, корректируются, причём, иногда существенно.
      Наш фестиваль отличается от других тем, что на нем проходят одновременно разные мероприятия. Первое – это наше общение, конкурсные выступления. «Поэтри-слэм» – это наш поэтический адреналин, где мы сражаемся за места, за награды, грамоты. Второе - это мастер-классы, где наши мастера - члены жюри, разбирают детально произведения авторов. Если автор соглашается на обсуждение своих произведений, то он выслушивает, записывает, возражает или выражает признательность мастеру, за то, что тот показывает ему какие-то недочёты. Мастерские работают каждый день. В последний день фестиваля это проходит днём, в другие дни - по вечерам, до глубокой ночи – до 2-3 часов. Однажды (а было начало первого ночи) подходит ко мне одна писательница. Я спрашиваю её: «Ну, Вы уже отдыхать идёте? «Нет – отвечает, - меня отпустили на перерыв».... А третье – это наши литературные поездки, которые Вам уже известны…»
    
      Итак, наступил заключительный фестивальный день – итоговый день, день волнующий, праздничный и немножко грустный оттого, что всё завершается, что приходится прощаться с новыми друзьями, с морем, с Крымом…
    В этот раз финалисты и гости были свободны до 16 часов – времени начинала заключительных мероприятий, среди которых главное - церемония награждения победителей фестиваля и торжественное его закрытие.
     Мои Толя и Зина с утра укатили на «Волге» отвозить кого-то из досрочно отъезжающих на железнодорожную станцию в Ленино. Вчера, невзирая на позднее время и усталость от суматошного дня, мы долго сидели с Анатолием в моей спальне за просмотром его рукописей – читали, анализировали. И, вообще, разговоры о литературе, о поэзии у нас с Анатолием с первых же минут знакомства доминировали над всеми другими мужскими разговорами - ну, для сравнения, так, как мог бы доминировать Эверест над керченской горой Митридат. А в дни, когда мы по воле урагана стали находится под одними крышами денно и нощно (крыша его автомобиля и крыша моей съёмной квартиры) – проходили такие разговоры, почитай, круглосуточно.
     После возвращения Прусаковых из Ленино, мы всей своей бригадой – Толик, Зина, я, а так же с москвичкой Светланой Хромовой собирались ехать на атомную станцию, где, оказывается, то же проводятся экскурсии. Инициатором поездки выступила Светлана - милая девушка, обозреватель отдела литературы «Литературной газеты». Но в дорогу помимо неё собрались ещё две пассажирки и я, как джентльмен, уступил место в машине женщинам, оставшись в городе.
     Вернувшись из внефестивальной экскурсии после полудня, ребята оживлённо рассказывали об увиденном – о шестнадцатиэтажном корпусе здания на АЭС, где они поднимались на самый верх с передышками «на своих двоих»; об огромном котловане станции и ещё не до конца разграбленном и вывезенном оборудовании, которое до сих пор не могут поднять из-за многотоннажности его. Есть в котловане улитки насосов невероятной величины и тяжести, не подвластные тем двум подъёмным кранам, что ещё стоят на АС. И ещё о многом говорили, в том числе и об удручающем впечатлении: столько людских сил и миллиардных денежных средств ушло на ветер!..
     А чтобы и в моей памяти осталось Крымская АС, которую я видел воочию, пусть и издалека - с автодороги на Ленино, мне привезли в подарок бирочку – алюминиевую пластинку на медной проволочке, снятую на экскурсии с какого-то приготовленного к вывозу на утилизацию агрегата. Но от бирочки я отказался, а записать рассказ подробнее, хотя бы на бумагу, не удосужился, и будем надеяться, что о своём посещении Крымской АЭС подробней расскажет на страницах «ЛГ» очевидец Светлана Хромова.
    
     Посещение любых проходящих мероприятий на фестивале – дело добровольное и потому в ДК в этот день мы пришли к 18 часам. Пришлось заблаговременно собирать вещи в дорогу – в обратный путь из Крыма, ведь у меня на завтра было намечено ещё несколько необходимых дел, главным в которых стояло условленное интервью с Ириной Силецкой.
     В фойе ещё не закончилась «Кофе-пауза» и народ передвигался, стоял, беседовал, держа в руках и прихлёбывая из горячих гибких разовых стаканчиков чай и кофе. Но о чём бы ни говорили люди в общении - в фойе физически ощущалась атмосфера волнения от ожидания главного итогового действия вечера и всего фестиваля.
     И вот все были приглашены в Большой зал.
     Стол на сцене в этот раз отличался от прежнего своего рабочего вида. Теперь он весь был заставлен подарками. На переднем плане блестели золотом статуэтки «Ники» - главного приза победителям, занявшим в номинациях первые места; светились боками аппетитные яблочки из красного стекла - награды премии «Яблоко поэзии» («Большое яблоко поэзии» и «Малое яблоко поэзии»); лежали стопочки дипломов и грамот, коробочки с удостоверениями и значками «Писательское братство», а у ножек стола, чтоб не загромождать его, ожидали вручения подарочные наборы книг в полиэтиленовых пакетах.
     Приятная и волнующая церемония объявления победителей и их награждения проходила долго. Оглашённый (и оглущённый объявлением)победитель поднимался на сцену, принимал заслуженные награды и подарки, выслушивал поздравления вручающих и ведущих и говорил в ответ слова благодарности, а некоторые победители и лауреаты даже читали стихи. Всё это сопровождалось видео-фотосьёмкой и аплодисментами зала, в котором, уже на зрительских местах, спустившиеся со сценического олимпа победители принимали пожатие рук от друзей и поклонников и их тактичный поздравительный полушёпот (чтоб не нарушать ход мероприятия).
    
     Не стоит озвучивать здесь список победителей и лауреатов премий: это официальные данные и они доступны для всех на сайте фестиваля, а так же будут опубликованы СМИ в различных регионах стран-участниц фестиваля.
     Фестиваль завершился. Фестиваль выполнил свою работу и свои задачи, и об этом было и будет ещё сказано людьми, более компетентными и более причастными к нему, чем я. Мне же в этих полу репортажных записках остаётся только посетовать на то, что драгоценное и невозвратное время фестиваля я использовал иногда неорганизованно и технически неподготовлено для себя. Не рассчитал, например, с количеством мини-дисков для интервью, и все, имеющиеся у меня, были записаны до отказа. А потому не сумел поговорить с очень интересными людьми, такими, как Александр Корж – неутомимый организатор и ведущий программ фестиваля, завидно внимательный и галантный к дамам мужчина и прекрасный собеседник с большим чувством юмора в мужском обществе. Не познакомился поближе с членами жюри - представителями литераторов от Украины и Беларуси – Владимиром Спектром, Олегом Зайцевым и другими профессиональными писателями, как и с казахскими нашими друзьями. Не пообщался с финалистами и победителями этого года и прошлых лет, интересными мне. Это и Марина Шамсутдинова из Москвы, с которой мы знакомы заочно по бумажному сборнику стихов авторов, объединённых сайтом «Клубочек» - сборнику с необычным названием «NOTA BENE»; и Валентин Нервин из Воронежа, ставший в этот год лауреатом премии «Яблоко поэзии» («Малое яблоко поэзии» - за поэтическое мастерство), и многие другие авторы, чьи произведения легли на слух и душу.
     Но всего охватить невозможно, тем более в первый раз. И потому хочется пожелать всем этим людям добрых дней и здравия, оставляя надежду, встретится с ними в будущем.
    
     День седьмой. Пятница, 31 августа
   
      День отъезда!..
     Решение Прусаковых доставить меня своей автомашиной на Керченскую переправу в порт "Крым» явилось весомым подарком - добавкой к поздравлениям знакомых и незнакомых мне людей накануне за победу в номинации «Стихотворение о любви» (2 место). Утром я допаковывал свои сумки сразу тремя дипломами – от Украины, Беларуси и России – и вручёнными вместе с ними на церемонии награждения книгами, среди которых особенно весомым во всех отношениях был том антологии «Белорусский литературный союз «Полоцкая ветвь: 1994-2009 годы».
     «Видишь, Зин, с какими людьми знаемся! - улыбался Толя. - Дипломы в баулы не вмещаются…».
    
     Но, прежде чем сняться с казантипского якоря окончательно, мы приехали в пансионат, где прошло наше с Ириной Сергеевной довольно беспокойное, часто прерываемое интервью. Во время очередного его прерывания по причине опоздания на рейсовый автобус члена жюри Станислава Айдиняна – умнейшего человека, знающего английский язык на высоком уровне, Анатолию Прусакову пришлось даже перекрыть автостраду своей «Волгой», чтоб усадить в междугородний транспорт опоздавшего пассажира. А как владеет уважаемый Станислав английским, мне довелось видеть и слышать на одном мастер-классе. Айдинян внимательно выслушивал стихотворный текст переводчика, затем, сверяя, читал вслух первоисточник на английском, и делал какие-то замечания относительно дословности и правильности предложенного перевода.
      Выезжали мы из Щёлкино по ясной, восстановившейся, уже совершенно обычной летней погоде. Даже не верилось, что всего две ночи назад с ней здесь творилось нечто ужасное. Мало того, в присланной из Киева в СМС Татьяной Шемеленой сводке погоды по Крыму, на всю неделю прогнозировались лишь благоприятные климатические улучшения. (Татьяне же мы только-только отправили со щёлкинского почтамта заказное письмо с заслуженными ею лауреатскими дипломами). И в пути на открытом семейном совете Анатолий с Зиной долго решали: оставаться им ещё на недельку в Крыму и если да, то где? Или всё-таки выезжать из России через крымский перешеек (второй путь с полуострова) по накатанной уже обратной дороге. Но так и не решили, оставив выбор на потом.
     На Керченской переправе мы без проблем купили мне билет, перекусили, сфотографировались на камеру телефона, и мило, трогательно распрощались, пообещав держать связь – телефонную и в интернете.
     И на тесном пароме, под завязку загруженном автомобилями и пассажирами, куда в этот раз – надо же! – я прошёл без долгих таможенных заморочек, вымотавших при въезде в Украину, я увозил в Россию с крымского берега самые лучшие чувства к своим московским друзьям и всем тем людям, с кем привелось встретиться и познакомиться на фестивале.
     А на российском берегу меня встречал на своей машине мой старинный кубанский друг Пётр Туманцев, который забрал меня к себе в гости в курортный посёлок «Волна», расположенный на крутом, обрывистом берегу Черноморья – на самой окраине российской державы.
    
      На другой день в Тамани, навсегда прославленной лермонтовским гением, куда мы приехали посмотреть на музей под открытым небом «Атамань», Пётруха включил в автомобиле подаренный мне Ириной Силецкой диск - авторский альбом «Ночь-подруга».
     - Ух, ты, - удивился он, - послушав первую песню и тут же включив её заново, - какие голоса у ваших поэтов! Что-то родственное слышится с Еленой Ваенгой - по подаче, по душевности…
    Я молчал, так же поражённый красивым чистым голосом и профессиональным вокалом Ирины. И в те минуты, честное слово, мне тоже вдруг захотелось выпалить своему товарищу совсем по-мальчишески: «Видишь, с какими людьми знаюсь!»...
     А из динамиков неслось, заполняло пространство салона, слух и сознание проникновенное:
      
     Ночь спустилась с небес
    И рассыпалась пеплом тумана.
     Я с тобой или без?
     Как, скажи, избежать мне обмана?
     Тихо, тише, ты здесь?
     Или чудится мне лишь дыханье?
     Шепот губ, ласки рук,
     Глаз любимых признанье.
      («Ночь-подруга»)
    
     И берег окраины братской Украины - берег моего Крыма - был так близко ещё. И глядя в ту сторону, где он находился, я благодарно думал: я постараюсь обязательно приехать к тебе в будущем году, мой дорогой незабываемый фестиваль «Славянские традиции»!
      
      5-15 сентября 2012 г., Краснодарский край