(написано к 730-летию этого города)
Празднование круглых дат – дней рождения старых городов – дело сомнительное.
Мало какой из них может предъявить документ “Здесь будет город заложен!” с датой и подписью.
На месте столицы Германии в далекие времена стояли две деревушки вендов-рыболовов — Кёлльн (по-вендски “пригорок, окруженный водой”) и Берлин ("свободное место"). Вендами же германцы называли всех поморских и полабских славян – стодоран (полагают, что до 560 года именно они жили в Кёлльне и Берлине), оботритов, глинян, лютичей, бодричей, лужицких сербов, мильчан, слубян, жарован, нишан и других.
Почему же датой рождения Кёлльна на Шпрее (не путайте с почтенным Кёльном на Рейне!) принято считать 28 октября 1237 года?
Потому что в тот день братья Иоанн I и Отто III, два бранденбургских маркграфа Асканийской династии, заключили с епископом Германом договор о порядке уплаты церковной десятины. И рядом с их подписями поставил свою свидетель – Симеон, священник из Кёлльна (“плебанус де Колониа”), вхожий, как видим, в высокие сферы власти.
То есть на острове посередине Шпрее стояла вовсе не деревня, потому что спустя семь лет Кёлльн получил магдебургское городское право – стал городом вполне официально.
А Берлин был упомянут в том договоре лишь как нечто на берегу Шпрее... Хотя занимал он территорию примерно 510х1140 м, то есть вдвое больше Кёлльна, стоял на куда более крупном острове, мог беспрепятственно расширяться, так что в конце концов писец в одном из документов того времени начертал слова “Кёлльн при Берлине”...
Братья-маркграфы жили в замке Шпандау, а Берлину с Кёлльном велели строить общую городскую стену. Она перекрыла Шпрее и стала источником городского благосостояния.
Проплывавшим по реке купцам ничего не оставалось, как выгружать свои товары на пристань и дожидаться, пока горожане выберут себе, что приглянулось.
Хороший доход давали пошлины с ярмарок – Вальпургиевой ночи (1 мая), Святого Лаврентия (10 августа), Святого Креста (14 сентября), Всех Святых (1 ноября) и Святого Мартина (11 ноября). На них главными местными марочными товарами были зерно – “берлинская рожь”, дубовые бревна, балки и доски – “бранденбургский материал” (им отстраивали Гамбург после пожара 1290 года) и “берлинское пиво”.
Да и другие товары изготовляли на продажу члены городских гильдий (цехов) – сапожники, портные, шерстопрядильщики. Войти в гильдию мог только берлинец или кёлльнец достойного происхождения, то есть не внебрачный, не сын наказанного лишением городских прав и, конечно, не потомок человека позорной профессии – могильщика, музыканта, скомороха, живодера...
Строга была иерархия. Скажем, суконщик не мог выдать дочь за холстинщика, унизил бы свою гильдию. Серьезно наказывали за халтуру: за скверный хлеб пекарь должен был целый год кормить двух бедняков в церковном приюте – больнице Святого Духа при Мариенкирхе.
Ремесленник зарабатывал тогда 10 пфеннигов в день, а две буханки хлеба стоили пфенниг, курица – два пфеннига, живой угорь – пять-шесть, ягненок – десять, мешок зерна – шестнадцать. Горожане богатели.
В Кёлльн-Берлин везли из Фландрии тончайшее сукно и прочие товары роскоши. Ремесленники одевались не хуже дворян. Но выставлявших свой достаток напоказ заседающие в ратуше ратманы строго одернули 24 сентября 1334 года: “Ни одна женщина или девушка не должна носить браслеты или украшения из драгоценного металла, а также вышитые золотом платки или золотые вуали. Ни одна девушка не должна носить на голове венок стоимостью более одной марки. Ни одна женщина или девушка не должна обшивать соболями свои платья или шубы. И никто, будь то женщина или мужчина, не должен устанавливать на свадебном столе более 40 блюд для приглашенных, десяти блюд – для слуг и трех блюд – для музыкантов. Причем музыкантов должно быть не более шести, а с последним ударом колокола никто не должен плясать на улице”.
С 1280 года маркграфы жили в Берлине, в 1290 построили там себе дворец – не очень роскошный, но прочный: пятьсот лет спустя стоял этот “Лягерхаус” на улице Клостерштрассе!
Однако докучали фальшивомонетчики, и против них с 1305 года проводили “монетообмен”: горожане приносили свои старые марки, шиллинги, пфенниги – взамен получали свеженькие, из-под чекана берлинского монетного двора. А каждую четвертую денежку маркграф оставлял себе “за услугу”.
Дворец, монетный двор, – всё в Берлине, это кёлльнцам нож острый. А тут еще берлинец-бургомистр Конрад фон Беелитц по какому-то пустяку нажаловался маркграфу Германну Длинному, и тот распорядился: с 20 марта 1307 года считать Берлин главным, во всех договорах упоминать только его.
В общем ратхаусе у Длинного моста заседали 18 ратманов: берлинцев двенадцать, а кёлльнцев только шесть. В суде присяжных – берлинцев четверо, кёлльнцев трое... Обидно!
Для успокоения Германн завел “перекрестные” выборы: ратманов-берлинцев избирали кёлльнцы, а ратманов-кёлльнцев – берлинцы. И цеха оставил раздельными, и полицию. Но в пику Кёлльну продолжал возвеличивать Берлин маркграф Вольдемар, ставший государем после Германна. В 1310 году свой “Высокий дом”, роскошный пятиэтажный дворец, поставил-таки на берлинском острове.
Кёлльн однако стал опять наравне с Берлином десять лет спустя, в смутное время. А было так. Наследник Вольдемара, двенадцатилетний Генрих II, умер,– пресеклась асканийская династия. А баварскому князю Людвигу давно нравилась Бранденбургская марка (так называлась эта территория), и он добился, что его 8-летнего сына германский король Карл IV сделал маркграфом.
Этакому “государю” подчиняться берлинцы и кёлльнцы отказались, провозгласили независимость. И убили пастора Николауса, которого папа Иоанн XXII послал увещевать бунтовщиков. Папа отлучил их от церкви, приказал запереть в Берлине и Кёлльне все храмы и перестать звонить в колокола. А еще серьезнее было то, что горожане больше не могли крестить детей, отпевать умерших, заключать браки, исповедоваться, – привычная жизнь замерла.
Остановилась торговля: с отлученными запрещалось поддерживать любые сношения. Только через двадцать лет, после всеобщего покаяния и уплаты громадного штрафа, разоренные города получили прощенье. Но сразу началась новая смута: в 1347 году появился лже-маркграф Вольдемар!
Некий старик в потрепанной одежде заявил, что он – Вольдемар, который не умер, а ходил замаливать грехи. Берлинцы-кёлльнцы с восторгом приветствовали воскресшего государя. Король Карл IV в это время поссорился с Людвигом, решил его поприжать, – и лже-Вольдемара признал настоящим.
Однако два года спустя помирился с Людвигом, объявил лже-Вольдемара мошенником и опять отдал Бранденбург баварцам. Снова жители Берлина-Кёлльна встали на дыбы, а Людвиг взял упрямцев в осаду, пока те, измученные голодом, не смирились.
Но и после этого смутное время продолжалось. При маркграфе Иосте Моравском из Люксембургской династии дело дошло до того, что дворянин Дитрих фон Квитцов стал грабить деревни вокруг Берлина-Кёлльна, захватил самые важные замки – Саармунд и Кёпеник, перекрыл почти все дороги, а городское ополчение разбил.
Спасение пришло 7 июля 1412 года в лице нюрнбергского бургграфа Фридриха Гогенцоллерна. Берлин и Кёлльн присягнули ему на верность, пожертвовали для отливки пушек колокола с Мариенкирхе, а Фридрих, ставший маркграфом и курфюрстом Бранденбурга, согласился с их самостоятельностью.
Увы, его сын и наследник курфюрст Фридрих II Железный Зуб отменил добытые горожанами права, а в июне 1433 окончательно отдал Кёлльн под власть Берлина...
Соперничество кончилось.