Клетка старого синтеза
Несколько вступительных слов
что же в начале?
Начало всех начал. Старый философ обозначил кратко и емко – Мировой Дух.
На его фоне как-то сникли, затерялись сами люди. Еще бы, определить себя в марионетки. Всего лишь марионетки, послушно следующие указаниям неведомой им воле. Если добавить, что и указаний-то они не знают, а лишь гадают, скромных людских сил не наберется даже на маску марионетки. Но возможно, люди что-то и выиграли. Зачем им знать о присутствии Мирового Духа? Пытаясь вглядываться в Него, люди, тем самым, пытаются понять и себя, самих себя, хотя бы задать планку, самим себе.
Мы под ним, за ним, к нему? Значит, и мы туда же!
Но если Ему нет до нас никакого дела?
1.
Мы ничего не можем знать о нем.
Но самое удивительное, и он не может ничего знать о самом себе.
Может ли он быть дальше, больше, меньше? Он не знает, ибо он конечен, ему и не надо быть больше, ему не надо быть дальше. Дальше ничего нет, как нет ничего дальше самой Вселенной. Да и не нужно чему-то быть, если все достойное уже случилось, ибо есть он – Мировой Дух. Не предлагать же, не порождать же вновь что-то недостойное. Он не переживает из-за своего незнания, он даже гордится им, ибо дальше его и его собственного незнания – все равно ничего нет.
И не будет
Но если он закончен, тогда он совершенен, и это уже само Знание, которое тоже закончено. Большего знания не может быть. Но если он сам – все наличное знание всего мира, тогда он знает и себя. А если знает себя, самого себя, то он знает о себе все. Все на тех же условиях, потому что он конечен, завершен, и значит, самодостаточен. Все свои силы и знания он черпает в себе, из себя и для себя, больше некому.
И собою же завершает эти силы и знания.
Его знания достаточно, чтобы позволить себе простое незнание. А незнание его таково, что содержит в себе знание всего мира, о самом мире, о мире знания и о мире незнания.
Нужно ли что-нибудь ему, если ему ничего не требуется.
А если ему и требуется, то у него есть все, что ему нужно. Он знает все об этом мире, а значит, знает все и о себе, пребывающем в этом мире. Он даже знает, что мир есть потому, что он пребывает в этом мире. А мир дан ему, чтобы он мог пребывать в нем. И он может дать себе этот мир, сам себе. И может оставить этот мир сам по себе, чтобы мир мог пребывать и без него. Он даже знает, что волен пребывать, так же как волен, не пребывать. В этом мире, вне этого мира, после этого мира, до этого мира. И он волен знать, так же как волен, и не знать. И знает, что он волен являть свою волю, и он же волен стать безвольным.
Но если он сам конечен, то именно потому, что он бесконечен.
Больше и дальше – уже не нужны. Они потеряли смысл. Он конечен и закончен, и значит, после него уже ничего не может быть, ибо он бесконечен. И если он бесконечен, то в силу этой же причины и конечен. Другим ему не стать, да и не требуется. Поэтому и его знания конечны и закончены, других знаний просто не может быть. Да и не требуется, если все возможное знание уже исчерпано, постигнуто, изложено.
Откуда возьмется другое знание?
Только из незнания, которое преодолено.
Чтобы перестать быть конечным, ему надо перестать быть бесконечным.
Зачем? Чтобы снова прийти в конечное состояние, после и дальше которого ничего нет.
Он достаточен самому себе, для себя самого, он может быть с самим собой, но может быть и без себя самого. Это значит, ему не требуется кто-то (ни кто) и даже что-то (ни что). Никто и ничто не требуется ему. Он может быть для себя самого всем, тогда ему ничего не требуется. Или никем, если сам этого захочет, и тогда ему потребуется все, что есть в этом мире. И он может захотеть этого не хотеть. Он может эти хотения свести в бесконечную цепь, потому что сам он – вечность. Можно ли сравнить вечность с вечностью?
Ему не с кем сравнивать себя.
Да этого и не требуется, ибо он уже давно определил себя самого как безразмерного, не подлежащего сравнению, сопоставлению, измерению. Поэтому всякая размерность потеряла для него смысл. Напротив, это он придает смысл любой размерности, любому измерению, ибо он – единственный масштаб.
Он всегда равен самому себе.
А кому он может быть равен? Только самому себе. Но чем тогда его жизнь отличается от смерти? Это не смерть, ибо он вечен. И это не жизнь, ибо он завершен. Он пребывает, но где? Остается единственное – в себе, в самом себе. Будучи таким, можно не жить. Но можно и не умирать. Жить вечно – стать равным себе самому, навсегда, навечно. Чем же тогда вечность отличается от смерти?
Жить – стать не равным, самому себе.
То есть выйти за пределы самого себя, за собственные пределы, за пределы своих возможностей. Но если он конечен, в силу своей бесконечности, какой ему может быть предел? Следовательно, приходится делать своим пределом самого себя. Обнаружить предел в самом себе. Но что значит, если есть только он? Это значит, самому себе положить предел. Положить, снять, выйти, остаться.
Положил, вышел, это называется отрицанием.
Вышел за свои пределы. И оставил самого себя в прежних пределах. Тем самым отделил себя самого, от самого себя. Кем стал? Противоположностью себя, ибо больше некем. Увидел себя иного, позволил себе ужаснуться, ибо просить позволения больше не у кого. Ужаснулся, и тут же вернулся к самому себе. Снова он сам в себе, и сам по себе, и он достоин восхищения, ибо быть достойным восхищения больше некому. И он восхищается, ибо больше некому и больше некем. И значит, он оставил сам себя, того ужасного, за своими собственными пределами. И снова пришел в ужас, больше некому. И снова вышел за свои же пределы. Позволил себе восхититься, позволил поменять местами ужас и восхищение, это же его ужас и его восхищение. Тем самым он повторяет свое же движение. От себя – к себе другому. И от себя другого – к себе прежнему. Одновременно, к иному и прежнему.
Выход, отделение, возвращение.
Разве он может быть другим, если он завершен и, значит, конечен? Но если он бесконечен, он может, в пределах самого себя, бесконечное число раз становиться другим. И точно так же, бесконечное число раз оставаться самим собой. Быть другим, рядом с собой. Быть собой, рядом с другим. Все одно, рядом, кроме себя самого, никого нет.
Известна максима: «Православие, самодержавие, народность».
Известен и автор, министр народного просвещения, возведенный в графское достоинство.
Реже вспоминают другую его максиму: «Освобождение души через просвещение должно предшествовать освобождению тела через законодательство» (Уваров). Еще один просветитель, в бесконечной цепи? Недурно будущий министр и граф вышел из положения, надо лишь отделить, первое от второго. Далее проблема выбора упрощается. Заботиться о душе или предоставить тело свободе? О чем разговор, есть достойный Воспитатель.
Видимо, он-то и должен был встать между душой и телом, ибо сам освобожден.
Ибо кто может нести освобождение душам, только тот, кто сам свободен. Он сам – уже Просвещение, несущее освобождение. Иначе как бы он мог свободно говорить о просвещении несвободных душ. Воистину, не свобода слова, а слова свободы. Лишь несколько слов свободы: Россия сначала должна стать просвещенной, а затем свободной. Кто бы мог подумать, из тех первых мечтателей, привыкших всюду быть первыми, что просвещение может быть враждебно свободе. А свобода вполне обходиться без просвещения.
Сначала просвети, твердил министр, что он услышал?
Сначала накорми!
2.
Чтобы выйти за свои собственные пределы, нужна Сила, она беспредельна.
Чтобы поставить самому себе пределы, нужен Разум, Разум и есть предел себя и себе.
Чтобы выйти за свои пределы, нужен Разум, поэтому он и беспределен.
Чтобы поставить себе пределы, нужна Сила, поэтому она и непреодолима.
Нужно ли Мировому Духу веять в мире, самому Духу? ведь у него есть и Сила, и Разум. Он оставляет миру Силу, а себе оставляет Разум, то есть ставит сам себе предел. Он наделяет мир Разумом, а сам себя наделяет Силой, то есть выходит за пределы, воздвигнутые им же самим. Или иначе, ставит себе пределы, которые сам же и не может преодолеть. Это значит, он удаляется к самому себе, то есть предстает тем, чем и является – бесконечностью. И там, в бесконечности, он обретает свою же Силу и свой же Разум. Возможно, он никуда и никогда не удалялся, а всегда был столь же неподвижен, сколь и вечен.
Будучи в вечности, разве не может он претворить себя в Разум?
А потом, с той же легкостью, в Силу?
Когда он Сила, он не Разум ; когда же он Разум, он уже не Сила.
Разум есть Разум. А Сила есть Сила. И с места они не сойдут, как убедился старый писатель. Значит, не смогут объединиться. А нужно ли? Если есть они сами, каждый сам по себе, у каждого есть место. И они пребывают сами по себе, каждый на своем месте. И каждый на своем месте может порождать что-то вечное. Кажется, порождает все тот же Мировой Дух, это он претворяет себя и в Силу, и в Разум. А что могут и что не могут порождать Сила и Разум? Нужно ли им что-либо порождать? Ведь Разум – это тот предел, который Дух ставит самому себе. А Сила – это выход Духа за пределы самого себя. Поставить самому себе и самому же преодолеть. Сила и Разум пребывают в мире, и тем самым оставляют свои следы в этом мире, разные следы. Ведь Дух меняется, в Силе он один, в Разуме он другой, поэтому и мир должен быть недвижен, иначе будет невозможна подвижность самих Силы и Разума в этом вечно движущемся мире.
Другого мира, впрочем, все равно нет, где еще можно оставить следы.
Следы – и есть порождения Силы и Разума.
Насчет следов Разума подмечено давно – сон Разума порождает чудовищ.
Главное, это пребывание Разума во сне, сон Разума. Но тогда во сне пребывает и Сила, сон Силы. Не может Разум пребывать во сне, а Сила всегда бодрствовать, уходить от Разума. Точно также, не может Сила пребывать во сне, а Разум всегда бодрствовать, опережать Силу. Все-таки, сила есть, ума не надо…
Если сон Силы ; сон Разума, то они предполагают друг друга.
Сон Разума – мир ослепляется своей гордостью, он всесилен.
Сон Силы – мир возмущается своей предельностью, он разумен.
Мы прозрели сон, за пределами Разума. Значит, это чей-то сон, чей? Конечно, сон Силы. Ведь у нас кроме Силы и Разума больше ничего нет, больше ничего. Никаких других следов Мирового Духа. Но если не выходить за пределы Разума, и за пределы Силы? Разум в своих пределах, он знает только себя, как свой же предел. Сила, в поставленных ей пределах, она знает только себя, как жажду беспредельности. Зачем им знать о чем-то, кроме себя самих? Они сами по себе, каждый бодрствует, каждый пребывает во сне. Откуда известно нам, что они пребывают во сне? Мы знаем о снах, нам известен Сон, особенно хорошо, когда мы лишены Сна, то есть, благодаря его отсутствию. А если так, то на месте Силы пребывает сила Сна, на месте Разума – разум Сна. Иначе говоря, кроме Силы и Разума, в мире пребывают, встают перед зачарованными людьми – сила Сна и разум Сна.
Это значит, есть Сила, есть Разум, есть Сон.
Уж не те ли самые, чистые сущности, соответствующие Телу, Душе и Воспитателю? А сам блестящий Уваров, министр и граф в одном лице, со своей триадой – не тот ли, теперь уже классический? – прецедент погружения в Сон? И порождения чудовищ и предателей?
Человек – порождение мира, как сам мир Силы и Разума – порождение Духа, его дальний след.
Человек – отпечаток тех первых и уже забытых следов Силы и Разума.
«В мире и в человеке существуют два полюса, два начала: страдательное и действенное, жертвенное и героическое» (Мережковский, с.206). Где же встречаются, мир и человек, и что представляет собой эта встреча? «В совершенном человеке – Богочеловеке – эти два начала соединяются. Когда Сын обращен к Отцу, то Он страдателен, жертвен, женствен … Когда Он обращен к миру, то действенен, героичен, мужественен…» (Там же). Так ли оно, видимо, пришло время уже Человеку оставлять следы в мире, неизгладимые отпечатки.
Зачем?
Чтобы самому уйти из этого мира.
3.
Но если есть сила Сна и есть разум Сна, то Сила и Разум уже покинули свои места.
Они уже пришли в движение, движутся, хотя бы для того, чтобы выходить из Сна. Благодаря Сну происходит переворачивание Силы и Разума: сон Разума и разум Сна, сон Силы и сила Сна. Сон – своего рода катализатор. И Силе, и Разуму не надо ничего порождать, достаточно погрузиться в Сон, забыть о мире, вернуться к себе, войти в себя, что чревато выходом из себя. Сон как нельзя лучше подходит для акта порождения, ибо мир не сможет отвлечь их своими капризами, им дороже свои капризы. Но тогда и мир остается наедине с самим собой, начинает чудить и сочинять. И вот тогда-то человек просто потерялся в одном из бесчисленных снов, он был забыт, кому он был нужен. От него отвернулись, и он ушел, тихо, через черный ход. Теперь же он уверяет, сбежал, могут же быть и у него капризы:
o сон Разума порождает чудовищ.
o разум Сна порождает мечты.
o сила Сна порождает героев.
o сон Силы порождает предателей.
На самом деле, Сила и Разум, как стояли на своих местах, так и стоят (пребывают).
Сила есть Сила, Разум есть Разум, они по-прежнему Начала.
И только Сон, по очереди, приходит то к Силе, то к Разуму, переходит. А если не будет переходить, не будет переходов, и оба Начала будут погружены в Сон? Тогда Сила, через Сон, будет порождать только героев, а Разум, через тот же Сон – только мечты. Такова их страдательная участь, их предел – вечный Сон. Что же останется в мире, погруженном в Сон? Герои со своими мечтами, одни герои. Мир, переполненный героями, потеряет героичность. Не видна, не нужна, значит, забыта. И герои, переставшие быть таковыми, всю жизнь посвятят поискам своей мечты. То есть поиску самих себя. Собственно говоря, в этом и будет состоять их вся оставшаяся жизнь. Такова их действенная участь, их предел – вечная мечта.
Герой есть герой, а мечта есть Мечта, и с места им не сойти.
по той простой причине, что для них нет места. Иначе бы герой не срывался и не скрывался в далеких путешествиях. Иначе бы Мечта не спешила воспарять в бездонные небеса. В самом деле, зачем им меняться местами? Стоит герою увидеть свою мечту, и все, она сбылась. Нужно лишь увидеть, не обязательно ее хватать, вешать на шею. Стоит мечте воссиять над героем, и он будет охвачен ее сиянием, и утром проснется героем, не обязательно с исполнением мечты.
Но Сон приходит к Силе и к Разуму по очереди, нелегко угодить на всех, поэтому, когда рождаются герои, мечты родиться не могут. А когда рождаются мечты, не могут родиться герои. Взамен, в изобилии, плодятся предатели и чудовища. И те, и другие не знают, что такое мечта. Они приходят в мир, где обитают чужие мечты, ищущие своих благородных героев.
В мир, где герои обращены к этому же миру.
Герои уверены, что именно там обретаются их потерявшиеся мечты.
Так бы и жили герои, в вечной борьбе со своими прекрасными мечтами.
А предатели – в вечной погоне за своими непокорными чудовищами.
Но к счастью, или к несчастью, Сон соблюдает строгую очередность. Когда спит Разум, бодрствует Сила. Рождаются герои и чудовища, те же братья. Когда спит Сила, бодрствует Разум. Рождаются мечты и предатели, не близкие, но родственники. Почему так получается, что предателям достаются чужие мечты? А героям чужие чудовища? Увы, героям достаются свои чудовища. Как прекрасен был бы мир, если бы герои всегда боролись с чужими чудовищами, это не трудно. А вот биться со своими чудовищами?!
И на чем они все сходятся, где возникает общее пространство чужих судеб?
предатели воодушевляются чужими мечтами, снаряжают дальние экспедиции, а герои отправляются, во главе этих экспедиций, воплощать в жизнь их грандиозные планы. На их пути, разумеется, поднимаются те самые страшные чудовища. Мечты почему-то предпочитают общество чудовищ. Разве не пели мы сами, не столь давно: страна мечтателей, страна героев? И как упорно мы шагали по следу мечты. Мы полагали, да что там говорить, мы был уверены – идем по следу мечты. Оказалось, идем по следу чудовища.
Путь к мечте – это и есть след Мирового Духа.
Последний след.
«Страшно Ивану – и с ним тоже страшно. Опасно в нем буйство страстей, но и разум его опасен» (Бойко, с.26). Мы давно забыли Библию, разве это не тот же Сон? В реальной жизни предпочитаем трезво смотреть на реальные вещи: именно Страсть присуща человеку, глубокая составляющая его человеческой природы, одна из самых могущественных. Ее предельное выражение – революционная страсть, в ее глубине – коммунистическая страсть (Фюре, с.19). Картинка изменяется, но общая логика движения остается прежней, чем не вечный Сон:
o страсть Разума порождает палачей.
o разум Страсти порождает иллюзии.
o сила Страсти порождает поэтов.
o страсть Силы порождает соглядатаев.
и что же порождают сила Страсти и разум Страсти, в реальной жизни, разумеется? "…Россия сперва должна стать великой, а потом уже сытой и свободной», – так считает царь Иван. «Ежели Россия не станет сытой и свободной, она никогда не станет великой», – «тихо, но твердо» возражает государю Иван Федоров" (Бойко, с.26). Будущий Первопечатник возражает будущему Грозному. Сила Слова противостоит силе Страсти, вернее, пытается осознать себя силой. Началось победоносное шествие силы Страсти, что оно принесло?
Вечного двойника, Иллюзию. Что же отрицает Сила царя Ивана?
Добро, но это в теоретических конструкциях. На деле противостоят страсть Разума и сила Страсти.
В жизни совершается не отрицание, а инверсия. Разве кто-то сознательно и добровольно выбирает стезю зла, малого зла, абсолютного зла? Напротив, на знамени, любого цвета – самые благие намерения. Добро, малое добро, большое добро: «Прежде чем обесчестить себя преступлениями, фашизм был надеждой» (Фюре, с.18). Вот здесь и открывается путь к инверсии, а уже инверсия открывает путь силе Страсти.
На авансцену выходит ее величество Страсть.
4.
Куда же ведут следы? Понятно, в некоторое пространство. Не столь давно, лет тридцать, в ходу было употребление слова система, почти безразмерное: «…войти в некую систему, достаточно свободную, чтобы не быть схематичной, безжизненной…» (Бойко, с.23). Войти? Я предпочитаю войти – в мир (это слово тоже имеет два значения). Пребывать в системе или в мире, дело вкуса. Но независимо от этого мы выбираем: как всегда, перед нами едва осознаваемая, едва видимая альтернатива, скорее ощущаемая. Куда ткнуть? По крайней мере, один полюс просматривается: вполне приличная клетка для производства и воспроизводства жизни. Желающие будут, и немало, придут, согласятся на данные условия, и все у них будет неплохо. При наличии еще одного условия, никто им не мешает, не беспокоит, не раздражает, зачем тревожить страсти. Но определенно чего-то здесь не хватает? Конечно, мятежника, желательно, со стажем.
как говаривал известный писатель,
«возникает трудный вопрос» (Оруэлл, с.418).
Скорее, обозначение проблемы.
почему все-таки между Силой и Разумом нужно вводить Сон? Впрочем, любой желающий может Сон заменить Воображением. Или еще каким-либо другим посредником, опять-таки, по желанию. Если пойти, а это возможно, дальше, даже Силу и Разум можно чем-нибудь заменить, скажем, на Льва и Единорога . Но тот же Лев, царь зверей? – будет упорно напоминать именно о Силе. А тот же Единорог будет столь же упорно уходить от любых параллелей или намеков, хотя бы косвенно связывающих его именно с Силой (до сих пор шотландцы пытаются, с упорством достойным восхищения, отделиться от Англии).
Разве не могут Сила и Разум формировать мир, историю, или что им взбредет в голову (хотя голов у них может и не оказаться), по своему усмотрению? Разве им не подвластен мир. Любой мир, сколь угодно большой, вплоть до самой Вселенной. А тут что-то, именуемое Сном, путается под ногами, принимает, после получения соответствующего импульса, Бог знает, каких существ.
К этому ли стремились Начала?
Для этого ли они обзавелись кем-то, заставляющим вспомнить акушера. И ладно, если бы этот акушер ограничился своей акушерской ролью. Нет, примазывается к рождению, начинает что-то вносить, что-то менять, перекраивать чертежи, которыми никто не пользуется, за ненадобностью. Начинает, самонадеянно и беспечно, и самого себя относить к Началам. Попробуйте, представьте, акушер, принимая роды, заодно и формирует плод, по своему усмотрению. Не то доделывает, не то переделывает. При этом не ограничивается формой носа или уха. Нет, он лезет на генный уровень, я дам судьбу! – не просто кривой позвоночник, но горб. Ему передается Сила? Или он просто ворует полномочия, бесцеремонно, беспардонно?
Как тут не вспомнить гордое:
«Человек станет подобным богам» (Мештерхази, с.37).
Мой ответ: Сон, или Престол, или Революция – это способ избежать личной вины. В конце концов, разве личное всемогущество не означает именно этот простой факт – носитель такого могущества никогда не будет признан виновным. Он лишен личной вины, по определению. И мы снова оказываемся в исходной ситуации. Если личное всемогущество – личная безответственность. Если личная ответственность – личное могущество ограничено. Подобно тому, как ограничивают друг друга Сила и Разум.
Все равно, больше некому.
Литература:
1. Бойко М. Беспристрастие летописца, пристрастность художника // Литературное обозрение, 1976, № 11.
2. Обзор прессы // Независимая газета, 2004, № 38, 26.02.
3. Мережковский Д. Россия будет // Дружба народов, 1991, № 4.
4. Мештерхази Л. Загадка Прометея // Иностранная литература, 1976, № 4.
5. Муравьева Н. Сизифов комплекс // Независимая газета, 2003, № 249, 19.11.
6. Оруэлл Дж. Лев и Единорог. – М.: Московская школа политических исследований, 2003.
7. Фюре Ф. Прошлое одной иллюзии. – М.: Ad Marginem, 1998.