Нам было бы гораздо труднее в жизни,
если бы не было существа, которое всегда
нас поймет, ободрит и поддержит –
нашей матери.
Андре Моруа
В праздник - хлопотливая,
В горе - молчаливая,
Мама, милая мама!
(из песни)
Абакумова-Мещерякова Анна Михайловна
(1907-1982)
Наша мамочка родилась 5 апреля 1907 года на крайнем Севере, Кольском полуострове, в селе Кузомень Терского уезда. Отец её – Михаил Дмитриевич Абакумов, из поморов, занимался промыслом рыбы, имел баркас, в советское время возглавлял рыболовецкий кооператив. За успехи в рыболовецком деле был награжден в 30-е годы путёвкой в санаторий в Крым. Запомнилась фотография, где он стоит в белой косоворотке, с красивой окладистой бородой, в Ливадийском дворце возле знаменитого фонтана. Со временем, из-за переездов, эта фотография, к сожалению, пропала. Мать – Мария Федоровна Абросимова занималась хозяйством, помогала мужу, воспитывала детей. В семье было трое сыновей и три дочери.
Мама была младшей из девочек. Детство было нелегким, но это дало определенную закалку характера, умение противостоять трудностям. Закончив дела по хозяйству, она прибегала на берег любимого ею Баренцева моря. Часами могла неподвижно сидеть и созерцать море, то спокойное, то грозное, но всегда прекрасное. Об этом она написала на первых страницах своей автобиографической повести, которую начала писать в 60-е годы, но, к сожалению, так и не продолжила ее.
Училась мама всегда очень хорошо, хотя была загружена домашними делами. Рассказывала, как батюшка на уроке Закона Божьего клал свою большую ладонь ей на голову и говорил: «Умница, Аннушка, умница!». Чтобы продолжить учебу, ей пришлось в 16 лет уехать из семьи в город, где она жила у дальней родственницы. У тети была большая семья и маленький ребенок, и она взвалила часть забот на хрупкие мамины плечи. Но при этом мама умудрялась учиться на отлично. Делая уроки поздно вечером, после всех работ, она качала ногой люльку с малышом. И всё равно, она с благодарностью вспоминала эту суровую женщину.
В 1924 году, после смерти В.И.Ленина, по призыву к молодежи, мама вступает в комсомол. Активно участвует в общественной жизни, публикуется в стенной печати. В газете «Набат» она написала свое первое стихотворение, посвященное Ленину.
В 1926-1928 гг. учится на трёхгодичных педагогических курсах по специальности педагог-дошкольник. Это было её призвание – она очень любила детей, умела воспитывать. У мамы признавали хороший голос. Предлагали поехать в Ленинград, учиться в консерватории. Однако она сочла, что недостаточно хорошо одета для такого города и отказалась от предложения. Возможно, согласись она, совсем по-другому сложилась бы ее жизнь…
В 30-е годы Мурманск был объявлен молодежной стройкой и туда съехалось довольно много молодых людей. На одну девушку приходилось до 10 мужчин. Было из кого выбирать! В памяти отложились имена её друзей – Саши Магарченкова, Володи Ушакова, Васи Бодюлина (скрипач, первая мамина любовь). На фото тех лет – такие чудесные, просветленные лица. А какие были чистые отношения!
Мама была хрупкой, изящной девушкой с серо-зелёными глазами, с пепельными волосами. Характер у нее был очень живой, общительный. Вокруг неё всегда было много молодых людей. Ребята её называли, кто – «севрская ваза», кто – «шэр Аннет». Появившийся в её окружении Витя Мещеряков, терялся из-за своей деревенской застенчивости, не умел танцевать, но всегда ожидал, чтобы проводить её домой.
В 1930 году мама заболела «испанкой» (разновидность гриппа, охватившего Европу). Очень многие умирали, так как ни о какой вакцине тогда не было и речи. Из больницы Витя Мещеряков принес её на руках в свою комнату, где они стали жить вместе. 31 декабря 1930 г. они зарегистрировали свой брак. Мама ещё долго была очень слаба, перенесённое заболевание дало осложнение на печень. Она всю жизнь должна была соблюдать диету – ничего жареного, острого, солёного, никакого спиртного. Если бы не её «железная» воля в плане питания, вряд ли она дожила бы до семидесяти пяти лет.
3 апреля 1933 года мама родила своего первенца, так она нежно называла его. Роды были затяжные, больше суток. Врач, принимавший роды, увидев ребенка, сказал: «Интеллигентный молодой человек с еврейским носиком!». То, что интеллигентный – врач угадал. Сыночек Валик любил всё изысканное, всегда был очень переборчив в еде, был стройненьким, скорее худеньким, чем очень огорчал маму. Когда она жаловалась детскому врачу на плохой аппетит ребенка, что, мол, ничего не ест, умудренный врач лукаво спрашивал: «А он на горшочек ходит?». Мама отвечала:«Ходит!». «Ну, значит ест!». Вот и весь секрет.
Папа к этому времени уже работал в редакции газеты «Полярная правда». Почувствовал, благодаря женскому вниманию, свою мужскую силу и неотразимость. Он, и впрямь, был очень красив. Мамина работа над его внешним и внутренним обликом давала свои результаты. То, что он собой представлял, как человек, больше чем наполовину – была её работа. Она «его слепила из того, что было, а затем и полюбила» ( мы любим обычно то, во что вкладываем силы, время, чувства). Выходила замуж нелюбя, полюбила потом, после рождения сына, но навсегда.
Довоенный период жизни нашей мамы (1933 – 1940 гг.) вобрал в себя много разных событий, трудностей и даже горя. В 1936 – 1938 гг. состоялся переезд всей семьи на новое место работы папы в Грузию, г. Батуми. Здесь была рождена дочь Лилечка. По ложному обвинению нашего папу арестовали. Мама осталась без всякой помощи с двумя малолетними детьми. С работы ее уволили, как жену «врага народа». Как она рассказывала, пришли из НКВД среди ночи, перерыли всю квартиру, не тронули только детские кроватки. А что искали? Вроде, какую-то антисоветскую литературу, так как папу обвинили в антисоветской пропаганде, за какой-то анекдот. Мама написала в Москву 16 заявлений с просьбой освободить мужа. Он находился под следствием почти год.
Через несколько месяцев, забрав детей, она уехала, сперва к его родным в Поволжье, где было голодно и холодно, а затем уехала в Мурманск, куда вскоре вернулся, освобождённый из-под следствия папа. Дочь Лилечка, ослабев от переездов и смены климата, не перенесла скарлатину и умерла в возрасте чуть старше двух лет.
Через год, в июле 1939 года, в семье родилась маленькая девочка (в «рубашке» - околоплодном пузыре) с весом, как говорила мама, «без четверти шесть фунтов», т.е. 2 кг. 300 гр. Папа хотел назвать дочь Еленой, но мама захотела дать имя Элеонора. При весе чуть больше 2 кг – это звучало «мощно»! Но уход и забота, нужное ребенку внимание, сделали своё дело и к десяти месяцам это была уже пухленькая девочка, радовавшая своей жизнерадостностью.
Страшное слово – война. Она обрушилась нежданно – негаданно. Бомбежки. Эвакуация с малыми детьми, сыну восемь лет, дочери два года. Папа оставался в Мурманске, как корреспондент Совинформбюро.
Основные факты жизненного пути нашей мамы неразрывно связаны с жизнью папы, жизнью детей, внуков. Но, кроме биографических данных, хочется описать её душевные, а, следовательно, и нравственные качества. В ней сосредоточились самые прекрасные черты женского характера: верность, доброта, порядочность, женская гордость, романтизм, любовь ко всему прекрасному. А чисто мужские черты характера – сила воли, необыкновенное трудолюбие, несгибаемость под ударами судьбы позволяли ей находить выход из сложнейших жизненных ситуаций. О себе она говорила: «Я – тёртый калач!». При этом, всегда была очень женственной.
Пережить такое не каждому под силу: арест мужа в «ежовщину», смерть ребенка, эвакуация с малыми детьми в войну, бомбежки, переезды, голодные годы в засушливой Молдавии, куда направили папу на работу.
После войны по карточкам выдавали основному кормильцу 700 гр. хлеба, а иждивенцам (жене, детям), кажется, по 400 гр. Помнится, как Валик называл пшённую кашу на воде – царской пищей. Ночью он занимал очередь за хлебом, а потом приходила мама, становилась в эту очередь, а Валик шёл досыпать. Очередь практически не соблюдалась. Из страха остаться без хлеба, люди локтями прокладывали себе путь. Запомнилось, как однажды мама вернулась с буханкой хлеба и стонала от боли; кто-то, стараясь её оттолкнуть локтем, вдавил ей в грудь большую пуговицу на пальто. Чтобы накормить мужа и детей, мама проявляла чудеса изобретательности.Всё лучшее отдавалось мужу и детям, себе – то, что оставалось.Только после реформы 1947 года стало немного легче жить.
Поражали мамина выдержка и выносливость. К нам на юг из Мурманска и Архангельска приезжали погостить и погреться после полярной зимы папины и мамины родственники. Иногда гостило до 10-12 человек. Мама тащила с рынка продукты, часами стояла у плиты. На ночь на пол стлали матрасы, в изголовье – подушки, под ноги - пальто и всякие вещи. Ложились поперек матрасов, называлось – вповалку. Но никогда мы не слышали от нее стонов и неудовольствия. Со временем, когда в Анапе на Чёрном море построили базы отдыха для северян, приезды родных стали всё реже. Но мама всегда была рада видеть родные лица.
Стоит рассказать о том, что дом, в котором мы жили на ул. Ленина, плохо обеспечивался водой, была старая румынская линия водопровода. Летом в парках постоянно поливали клумбы и поэтому не было достаточного напора воды. Воду можно было набрать только ночью. Бывали случаи, когда для приготовления еды расходовалась вся набранная вода, а посуду помыть было нечем. И мама мыла папе тарелку компотом, чтобы налить в нее суп. После того, как в соседнюю квартиру вселился начальник «Водоканалтреста», водоснабжение наладили.
А какая жара стояла в 50-е годы! Не было тогда ни вентиляторов, ни холодильников, продукты моментально портились. Однажды мама обратилась к директору универмага с просьбой оставить для нас холодильник. За всем тогда стояли огромные очереди. Наконец нам позвонили, что можно придти за холодильником. Папа подошёл к телефону и сказал, что он ничего не заказывал и не просил. Мама выхватила у него из рук трубку, сказала, что это – сосед по квартире, что он не в курсе. Тогда папа вырвал телефон, что называется, «с мясом». Потом пришлось вызывать монтера.
Всё, что в доме было благоустроено – всё было с её подачи, её усилиями и, часто, на сэкономленные ею средства. Папе редко, что было нужно. А маме хотелось уюта, красоты, чтобы его тянуло домой. Мне запомнилась очень частая перестановка мебели, как говорила мама, «перемена декораций». В квартире у нас были две одинаковые смежные комнаты, в которые был вход и из коридора. Два – три месяца спальня была в одной комнате, столовая – в другой. Потом все менялось местами. Комнаты были то смежными, то – раздельными. Благо, двери позволяли. Но сколько всё это требовало усилий! При том, без участия папы. Всё делалось, чтобы его порадовать и удивить. А он был слишком занят, чтобы придавать этому значение. Думаю, что мама такими титаническими усилиями заполняла пустоту в душе, которая увеличивалась с каждым годом из-за всевозрастающего папиного себялюбия. Она часто говорила: «В одну телегу впрячь неможно коня и трепетную лань!» (да ещё с «глазами испуганной серны»).
У мамы был довольно широкий кругозор, благодаря пытливому уму и начитанности. У нас была хорошая библиотека, созданная её усилиями. Одна из соседок работала в магазине подписных изданий и помогала маме приобретать книги. Собрания сочинений Толстого, Тургенева, Чехова, Гончарова, Бальзака, Гюго, Драйзера, Золя, Голсуорси и многих других знаменитых писателей составили основу нашей библиотеки. Не стану утверждать, что она прочитала всё, но очень многие произведения были не только прочитаны, но и прочувствованы. Любимыми были: «Война и мир», «Сага о Форсайтах», «Женщина в белом» и другие. Но особенно мама любила «Анну Каренину» Толстого. Она говорила: «Если я не перечитаю хотя бы раз в три – четыре года «Анну Каренину», я как будто нищаю духом.» Почти такую же библиотеку она создала для своих племянников в городе Мурманске. Что-то сейчас с той библиотекой?
Поражают мамино жизнелюбие и оптимизм. Мы никогда не видели её в состоянии подавленности или растерянности. Никогда и ничто не заставило её сломиться или согнуться. Почти всегда была в добром настрое, остроумна, достойно горда, хотя доступна и приятна в общении.
Мама начинала и заканчивала день, напевая. Это были и романсы, и народные, и современные песни, которые звучали в доме по радио или с пластинок в исполнении Надежды Обуховой, Клавдии Шульженко, Изабеллы Юрьевой, Вадима Козина. Все они остались в моей памяти с маминого голоса. Она их знала десятки. Не успокаивалась, пока не узнавала до конца слова понравившегося романса или песни, судорожно записывала на чём попало, когда слышала по радио. Идеальный слух позволял тут же совершенно верно повторять мелодию.
А какая у нее была память! Я никогда не видела, чтобы она учила стихи, но она их знала! Смолоду читала наизусть Некрасова, Никитина, Надсона, Апухтина, Есенина. Со временем полюбила поэзию Евтушенко и других поэтов. Содержание почти всех романсов и любимых стихов было, как-то связано с любовным разочарованием, обманом, трагедией.
Разговаривала мама всегда спокойно, уравновешенно, не повышая голоса. Если надо было что-то внушить, это делалось с помощью интонации (для меня до сих пор громкий разговор, как сигнал бедствия, воспринимаю это с дрожью). Речь всегда была образной, с использованием поговорок, пословиц, шуточных анекдотов.
Не помню, чтобы мама когда-то, с кем-то враждовала, или недовольничала. Всегда и с соседями, и знакомыми приветливое, ровное отношение с чувством достоинства. Мне она говорила: «Уважай себя сама, невольно(!) будут уважать другие». Да, достоинства ей было не занимать! Даже в последние годы, при таком слабом здоровье (держалась на лекарствах), не позволяла себе, как она говорила «распускаться». Всегда была причесана (с шиньончиком), в брючках (халаты не любила), приятной блузочке или кофточке.
Помню, что после прихода врачей, сделавших укол строфантина (с чем-то ещё для сердца), надо было лежать хотя бы полчаса, но мама знала, что придёт папа на обед, «он – эстет, любит всё красивое», не должен застать её в «разобранном» виде. Тут же приводила себя в порядок и изображала «изобилие» всего – здоровья, еды, настроения. Если бы всё это ценилось!
Даже когда она бывала в больнице, не позволяла себе выглядеть, как попало. Обязательно – белые туфельки (тапки – никогда!), шарфик-паутинка, заколотый брошью, для выхода в столовую. На многие годы она осталась в памяти врачей, как эталон благородства, достоинства и умения содержать себя в исключительной чистоте. Они говорили: «От Анны Михайловны всегда пахнет свежестью и духами». Вечерами, когда уходил медперсонал, мама устраивала в фойе чтение стихов. При этом она, безусловно, немного волновалась, дыхание было затрудненным. На моё замечание, чтобы она себя поберегла, отвечала: «Я ещё намолчусь, я хочу людям ДАТЬ!». И этим она запомнилась очень многим…
Мама была прекрасным психологом с великолепной интуицией. Как она чувствовала людей! Увидев только один раз мою сокурсницу, с которой я была в дружеских отношениях, предупредила: «Не может быть хорошим человек, который придя впервые в дом, начинает критиковать и поносить свою мать. Такому человеку ничего не стоит предать и тебя. Не будь слишком откровенной». Потом я неоднократно убедилась в её правоте. Со временем я узнала, что та женщина была в молодости внештатным сексотом (секретным сотрудником), доносящим куда надо, что « не надо». Она сама говорила, что ей надо знать всё, обо всех.
Зато мама «обеспечила» меня верной подругой на всю оставшуюся жизнь. Находясь на лечении в Лечсанупре, познакомилась с соседкой по палате. Читала ей стихи, обе делились рассказами о своей жизни. Звали её Виорика Алексеевна Филип. Мама говорила, что самая крепкая дружба – это фронтовая или больничная. Виделись они потом не очень часто, но, незадолго перед уходом, она как бы завещала нас друг другу. Наша взаимная любовь–привязанность проверена временем во всех жизненных коллизиях уже в течение 28 лет.
Любовь ко всему прекрасному - это отдельная глава в рассказе-поэме о нашей маме. Судя по довоенным фотографиям, наша квартира была всегда украшена красивыми салфетками в стиле «ришелье». Они были на комоде, спинке дивана, на этажерке. В вазах стояли очень красивые,созданные ею, розы из папиросной бумаги. Изысканность вкуса сказалась и в том, что она собрала неплохую коллекцию статуэток и безделушек из фарфора.
В 50-е годы мама увлеклась вышивкой. Мельчайшим крестом она вышила одиннадцать(!) больших картин. На каждую работу у неё уходило больше полугода времени и здоровья, вместо того, чтобы гулять, дышать воздухом. Но зато какие шедевры достались нам в наследство! Белорусское издательство выпускало тогда на бумаге копии картин знаменитых художников, расчерченные для вышивки крестом. Мама вышила «Золотошвейку» Тропинина, «Лунную ночь»Крамского, «Полдень»Брюллова, «Утро в лесу» Шишкина (две работы – мне и брату), «Птицеловы»Серова и др. Эти её работы участвовали в Выставке народного творчества в 60-е годы в старом здании Государственного художественного музея, на пр.Ленина (см. Приложения в цвете).
А сколько было вышито кофточек! Красота несказанная на креп-жоржете или шифоне. И это притом, что всё было трудно купить - канву, нитки-мулине. Когда не было нужного цвета, мама красила нитки анилиновыми красителями, доводя их до нужного колера. Эти кофточки потом дарились папиным и ее сестрам.
Я никогда не видела маму отдыхающей со сложенными руками. Даже, когда в жизнь вошло телевидение – этот поглотитель времени (хронофаг), она умудрялась, глядя в экран, вязать. Совершенства в этом она достигла, когда стала вязать ажурные кофточки на заказ для моих подруг и знакомых. Заработанные деньги она потом пересылала внуку Витеньке на его альпинистские походы. На них же она купила внучке Аленушке пианино. Кстати, очень неплохо мама исполняла на нем старинные романсы, полечки. Когда и где она этому научилась, не знаю…Таким же трудом были собраны деньги на будущую свадьбу внучке Аленушке.
А сколько было связано платьев, пончо, шарфов, шапочек! У меня было четыре красивейших платья – цикламенового цвета, синего, бирюзового, горохового. Когда я их одевала, женщины приходили в восторг, спрашивая: «Кто это Вам так вяжет?!». Я с гордостью отвечала: «Мама!» Но все тогда воспринималось, как должное. Это я теперь понимаю, какой это был колоссальный труд! А каждая вывязанная петелька сопровождалась думами о папе, о моей несложившейся судьбе, о сыне, о внуках.
На себя мама тратилась очень редко. Одевалась скромно-элегантно, как позволяли возможности и то время. Но во всем всегда было стремление к совершенству. Порой, приносила платье от лучшей портнихи города и тут же начинала переделывать, потому что «чуть-чуть морщит». Вещи носила аккуратно и подолгу. После выхода в театр, лакированные туфельки смазывались кремом и укладывались в капроновый чулок до следующего раза.
Помню три маминых довоенных платья – одно из чёрного шелкового крепа, строгое, юбка полу-клеш, с очень красивым драпированным поясом, из складок которого свисали веточки белоснежных ландышей, другое – из финского шелка светло-коричневого цвета с мелкими кремовыми розочками, с оборочками на груди и белое из английского батиста с машинной вышивкой. В мои юные годы мама пыталась переделать на меня своё платьице из черного крепа, но, увы, моя талия была объёмнее. Не зря маму называли «севрская ваза» (тончайший французский фарфор).
В доме, как говорила мама, «не бывал чужой человек». Всё делалось своими, а в основном её руками – от ремонта квартиры, перетяжки мебели новым гобеленом, до шитья свадебного платья для дочери, то есть для меня. Папа, конечно, участвовал, но весьма неохотно, в переклейке новых обоев, покраске дверей и окон.
При малейшей возможности мама всегда старалась организовать посылку в Москву для семьи сына. Папа недовольничал, но тащил на вокзал к поезду коробку с фруктами, закрутками и какими-то презентами. Сын всегда отвечал взаимной любовью и заботой. Часто, пока мама была жива, почти каждый год, приезжал погостить, повидаться. Летом на каникулы приезжали его дети – Витенька и Юленька. Мама ко всем относилась ровно, заботливо, не выделяя кого-то из внуков.
Единственное, на что была скуповата мама – так это на ласку. Когда я жаловалась, что она не говорит мне ласковых слов, редко целует, она отвечала: «Я – северная, холодная натура. Сюсюкать не привыкла. Я лучше сделаю!» И это, действительно, была деятельная любовь – забота. Но мне теперь думается, что она сама была недоласкана и недолюблена, поэтому не могла дарить того, чем сама была обделена. С молодости была кокетливой и очень общительной, но с рождением сына все её чувства сосредоточились на муже. Была горда и нравственна, чтобы искать ласки и утешение где-то на стороне. Для неё эталоном женской чистоты и красоты духовной была тургеневская женщина. Такой она и была. Никогда никакого даже намёка на флирт я не наблюдала.
Хочется рассказать, что когда родители жили в Батуми, в маму влюбился сосед – грузин по имени Гусейн Турсунович. С утра он надевал белый френч, белую кепку с большим козырьком, галифе, чёрные лакированные сапоги, под названием «пищат, но не лезут» и становился недалеко от их дома. Папа выходил на балкон и говорил маме: «Твой орел уже стоит на посту». Сосед деликатно помогал маме спустить с крыльца детскую коляску и сопровождал её на почтительном расстоянии. Однажды, когда его долго не было видно, мама спросила, не уезжал ли он? Он ответил: «У Гусейна есть друзья, у Гусейна есть враги. Враги живут в Кабулети. По закону кровной мести они хотят убить меня. Когда приезжают враги, друзья мне говорят, и я прячусь в погреба. Враги уехали, друзья приходят и говорят: Гусейн, вылезай! Враги уехали. Гусейн вылезает из погреба».
Когда родители переезжали на другую квартиру, Гусейн пригласил маму в свой сад, нарвал самых красивых мандаринов и сказал своей женщине: «Не смотри на неё так! (в смысле, косо), а смотри на неё – так! (и осклабился в улыбке сквозь усы.) Это хороший русский мадам!». Думаю, что он оценил мамино отношение к нему, а по-другому и быть не могло. Её любимой поговоркой были слова, что нравственная чистота и незлобивость души оставляют женщину надолго моложавой.
Мамочка ушла из жизни 1 мая 1982 года. Она прожила ещё десять лет после серьёзной операции – был перитонит желчного пузыря. Операция была произведена 28 мая 1972 года, то есть почти в то же время, когда чуть не погибла подводная лодка, на которой мой брат Валентин участвовал в испытании баллистической ракеты. В один день я чуть не лишилась обоих дорогих мне людей. Хирург Николай Думбрава буквально вытащил её с «того света». В стихе, посвящённом врачу, я написала: « Земной поклон от дочерей, спасенных Вами матерей…».
30-го апреля папа пошел навестить маму в больницу. Когда он собрался уходить, она вдруг сказала ему: «Поцелуй мне ручку!» Он наклонился к её руке и она положила вторую руку ему на голову. Так она с ним попрощалась. Знала, что уходит…
На другой день, 1-го мая, папа, как всегда, пошел на демонстрацию. Я находилась дома с больным сынишкой двух с половиной лет. Мама его называла «моя последняя земная привязанность». Раздался телефонный звонок, она попросила принести ей ночную рубашечку, её любимую. Голос был очень слабый, как будто уже издалека… Это был последний наш разговор.
Потом нам рассказывали медсестры, что Анна Михайловна сходила в столовую, пообедала, вернулась в палату и прилегла отдохнуть, положив правую руку (которую ей поцеловал папа) под щеку и, вроде, заснула. Когда зашли её проведать через час – она не откликнулась. Так и уснула навсегда!
Нет краше смерти, чем во сне,
Когда истрачены последние ресурсы…
«Винт свинтился, свеча догорела…» - фраза, которую часто цитировала мама, из любимого ею романа «Анна Каренина», когда хотела сказать, что всё кончается. В последний путь мама ушла достойно и красиво. Соседи говорили, что Анна Михайловна будто в театр собралась – в синем английском костюме, белой блузе с любимой брошью, в лакированных туфельках.
Проводить её прилетели из Москвы сын Валентин, невестка Валюша, внук Витенька. Мы все были рядом, в глубоком горе. Похоронили маму 5 мая на кладбище «Дойна» - 88 квартал, 3-ий ряд, место 10.
Прощай!
Мы будем жить и помнить о тебе,
Как о живой! Всегда ты будешь с нами…
И вечным памятником тебе будет
Всё то добро, что ты дарила людям…
На могиле у мамы папа потом посадил две яблоньки в память о том, что она очень любила песнь Е. Мартынова «Яблони в цвету». Они очень красиво цвели. В результате решения кладбищенского руководства, плодовые деревья на могилах были уничтожены. Однако, через два-три года из пня поднялась и выросла опять яблонька, красивая и стройная. Цветет – всем смертям назло!
По моей инициативе, при папином неудовольствии (ему было всего 72 года), рядом с маминой могилой было забронировано место. Спустя 24 года там похоронен папа. Теперь они рядом навсегда…
На памятнике из серо-зелёного гранита, цвета маминых глаз, высечена эпитафия – слова из стихотворения, посвященного ей:
Всё то хорошее, что ты привила детям,
Они передадут своим, а те – своим.
И будешь вечно жить на свете этом
В делах, творениях и мыслях их…
Анна Мещерякова
ТАНЮША
(неоконченная авторизованная повесть)
1
Море… море… безбрежное, бескрайнее, то тихое, то грозное, но всегда прекрасное…
Море, о котором идет речь, чаще грозное, пожалуй, это его воспел поэт – «Нелюдимо наше море, день и ночь шумит оно, в роковом его просторе много жертв погребено…»
Это море называется Баренцевым. Сколько своеобразной прелести и красоты в экзотике этого моря, этого сурового края, где родилась и росла наша героиня – дочь рыбака, о которой пойдет рассказ.
Лето. Полярная ночь. Ярко светит солнце, как днем. На море штиль. Слышен бесконечный, тоскливый крик чаек…
На берегу сидит девочка-подросток. Худыми руками обхватила худые длинные ноги. Сидит час, полтора, два, в одной и той же позе. Очевидно, под мерный шум прибоя она уснула или задремала. Но нет, она не спит, мечтательно смотрит на море своими зелёными глазами, глазами цвета моря. Она ждёт отца и мать, которые в ночь ушли на лов рыбы, пообещав в следующий раз взять и ее с собой.
Танюша, так зовут нашу героиню, поплакав, смирилась. Ей одиннадцать лет. На её попеченье оставлены три брата, все младше её. Необходимо за ними присмотреть, накормить. Но вот, дела по дому закончены, и Танюша снова бежит к морю на берег, откуда видно, как возвращаются рыбаки. Снова часами задумчиво созерцает эту хрустальную гладь. Ждет отца и мать.
Но море не всегда бывает спокойное. Четыре раза в сутки оно меняет очертание своих берегов – шесть часов прилив, шесть часов отлив, и оставляет на берегу свои дары.
В свободное время Танюша, в компании себе подобных, отправлялась на поиски морских сокровищ – ракушек, раков, морских звёздочек самой разнообразной величины и окраски, улиток и тончайшей работы рожек, круглых, как голубиное яйцо камешков, «глазничков» и других даров моря. Всё найденное делилось между всеми поровну. Вся компания беспрекословно подчинялась Танюше, она была вожаком. На всех вечеринках была сказочницей и запевалой.
Шли годы, росла Танюша. Зимой она училась, а летом помогала отцу ловить рыбу, набивать и обвивать тюки с рыбой, отпускать товар рыбакам из кооператива, возглавляемого ее отцом. Вела книги отчета.
В семье было шесть человек детей, три брата и три сестры. Дети росли довольно дружно, старшие помогали не только отцу и матери, но и друг другу.
2
1924 год. В ленинские дни – дни смерти и похорон В.И. Ленина, Танюша одна из первых вступает в комсомол. В своей школьной газете «Набат», она по-детски, неумело, выразила скорбь утраты В.И. Ленина следующим стихотворением:
Гуди, «Набат», сзывай ребят,
И поспешай гудеть,
Чтоб люди шли на горе посмотреть.
Да, этого горе велико
И знает вся Земля,
Что умер наш Ильич,
Не стало Ильича…
В те скорбные дни, в глухой рыбацкой деревушке на берегу Баренцева моря, плакали все.
Танюша на протяжении трех лет активно работает в комсомольской организации, а затем в 1925 году уезжает в город, чтобы продолжить учебу. Нелегко пришлось Тане в городе. Женщина, которая приютила ее у себя, была дальней родственницей, но, обремененная большой семьей, она, почти всю работу по хозяйству, взвалила на хрупкие Танины плечи. Утром до школы ей необходимо было натаскать дров для печей, воду из колодца, прибрать квартиру и понянчить малыша. А после школы нужно было помыть посуду, полы, собрать в городе помои для скотины и многое другое. Приготовляя уроки, она одной ногой качала колыбельку с ребенком. Невероятно, чтобы при такой нагрузке можно было хорошо учиться, а Таня училась на отлично. Когда она засыпала, ей чудилось, что она находится на берегу своего любимого беспокойного моря, оно как будто укачивало её и она проваливалась в сон.
А годы шли и шли. Танюша из угловатого нескладного подростка сформировалась в милую стройную девушку с красивыми зелеными глазами и пепельными волосами.
Весной…
1969 г.
Анна Мещерякова
СТИХИ
Путешествие во сне и наяву
(сказка-сон)
Внуку моему Вите Мещерякову
посвящаю
Витя, миленький дружок, выйди, сбегай на лужок,
Ты сорви себе цветок, поиграй, подуй в рожок.
Возвратись к себе домой, тихо песенку пропой,
Ты послушай сказки папки, а потом усни в кроватке.
Пусть тебе привидится сладкий, сладкий сон,
Как будто бы в Молдавию к дедушке и бабушке
Везет тебя на спинке старый, толстый слон.
И идет дорогой длинной добрый, старый, толстый слон.
Под ногами у слона искрится снежок,
Ты сиди смирнёхонько, Витенька-дружок!
Быстро мы доедем к бабушке твоей,
Будешь ты скоренько гостюшком у ней.
Белая березонька во поле стояла,
Ветками махала, головой качала:
«Ах, скажи, Витюша, ты куда собрался?
К бабушке поехать, видно, догадался.
Путь тебе счастливый, наш хороший мальчик,
Будь поосторожней, отморозишь пальчик!»
И идет дорогой длинной добрый, старый, толстый слон.
А кругом мелькают птицы, звери, люди и леса,
Витя смотрит и дивится, вот так это чудеса…
Синичка птичка-невеличка, ласточка-красавица
Провожают Витеньку, хотят ему понравиться.
Крылышками машут, головками кивают,
Провожают Витеньку, добрый путь желают.
Хитрая кума-лиса присела у дороги,
Вот зайчишка проскакал, вытянувши ноги.
И голодный серый волк тоже повстречался,
Посмотрел и убежал, видно, испугался…
По лесу бредет Топтыгин – косолапый мишка:
«Потерял детишек я, ты найди, слонишка!»
Отвечает ему слон: «Ты в уме ли, мишка?
Долго занят буду я, на спине парнишка!
Едет к бабушке внучок в далекую Молдову,
На рождественскую ёлку к дедушке Морозу».
Собралася на лужайке звериная детвора,
Они смотрят и дивятся: «Вот так это! Тра-ля-ля!
Витя едет на слоне к бабе Ане, видно»,
помахали ему в след,
Стало им обидно, что у Вити баба есть,
есть куда поехать,
А они живут в лесу и это им помеха.
Долго ехали они без устали – печали,
Пили, ели на ходу, песни распевали.
Добрались, доехали, стучатся у ворот,
А во двор с улыбками высыпал народ.
Вот так это чудо, чудо – чудеса,
Витя в гости к нам приехал, наша гордость и краса.
Посмотрел на Витю слон добрыми глазами,
Нежно обнял хоботом и спустил на землю.
Ногу протянул ему: «Ну, малыш, теперь пойду.
Будь здоров, до скорой встречи в зоологическом саду!»
Он слезает со слона и кричит: «Физкульт-ура!
Здравствуйте, мои родные, деда, баба, дорогие!»
В Молдавии кругом сады и ярко светит солнце,
Ты, словно в сказке, мальчик наш, сидишь,
глядишь в оконце.
Но непоседе не сидится, Витя наш отменный озорник,
К Вовке он во двор стремится,
с ребятами всегда привык.
Сто раз, не меньше, в день обмерял он этажи,
Открывай, да закрывай двери, баба, не тужи.
Он расшибся на качелях, он обжёгся утюгом,
В шишках, ссадинах, повязках проходил всё лето он.
Мама, баба, да и сам не раз от страха умирали.
Но что поделаешь? Законны шалости в пять лет
И тут уже не до морали.
«И в кого он озорной, этот мальчик дорогой?» -
Баба повторяла, качая головой.
А однажды он изрёк, этот хитрый паренёк:
«Ах, уж эти мне бабуси, «чулпенья» с ними больше нет,
Наверно,разойдуся!
Если будешь приставать, соберусь, уеду,
Вот тогда сиди и жди, долго не приеду!»
Баба Аня рассмеялась, покачала головой:
«Ах, ты озорник-проказник, да и умница какой!
Ну ладно, не сердись, не буду, пойми,
что сам ты виноват,
Проси прощения у бабы и поскорей иди гулять!»
Хотя и рыба не ловилась, но аккуратно, каждый день
Ходил он с дедушкой рыбалить,
когда в садах ложилась тень.
С дедом едет на рыбалку, удочками нагружён,
И от всякого рачишки был в восторге долго он.
Поймал однажды рыбку, под камнем накопал червей,
Кричал и радовался громко, осматривать позвал друзей.
Ездил с дедушкой за город в молдавские «Лужники»
И хвастал долго он потом:
«Мы с дедом самостоятельные мужики!»
Он на солнце загорел, стал как будто шоколад,
Баба Шура еле-еле узнает среди ребят.
А проснёшься, будет утро, встань быстрее, не ленись,
Детским мылом ты умойся, полотенчиком утрись.
И скажи, что это сон снился долго, до утра,
Что пора идти в детсад, что тебя ждет детвора.
С Костиком ты не дружи – он плохой мальчишка,
Знает много гадких слов, скверный шалунишка.
Слушай папу, маму, бабу, будь хороший мальчик,
Вовремя ты спать ложись, кашку кушать не ленись,
Славный милый зайчик. До свиданья, милый Витя,
До свиданья, и прощай, а когда настанет лето,
В гости к нам ты приезжай. Дам тебе за это
Шоколадку, мармеладку и конфетку, и компот,
И у бабы Ани будет снова полон рот хлопот.
Книжки я тебе куплю, на ночь почитаю,
Спи, мой внучек дорогой,
Баю, баю, баю…
ММАМИНЫ ПОГОВОРКИ И ПОСЛОВИЦЫ
которые она часто использовала в речи
- Не давши слова –крепись, а давши - держись (т.е.выполни обещанное)
- Под лежачий камень – вода не течёт…
- Не хвались на рать идучи…(т.е. не ликуй заранее)
- Терпение и труд – всё перетрут.
- При близком общении, каждый человек неизбежно проигрывает.
- Все идеалы кончаются под одеялом (совместная жизнь и быт съедают любовь, неизбежно наступает разочарование ).
- Как дивно хороши Вы сзади, или впотьмах!(комплимент даме в возрасте)
- Нашёл – не радуйся, потерял – не жалей (твоя находка - чья-то потеря, а значит - переживание).
- За глаза и царя бранят.
- На каждый роток не накинешь платок(т.е. все о всех говорят и судачат)
- Без меры, без веса – живет один повеса.
- В хорошем житье кудри вьются, с горечи-печали русые секутся.
- В долгах, как в шелках (о жизни не по средствам).
- Владей, Фаддей, кривой Настасьей…
Поморские пословицы:
- Сто рублей долгу, а едят сёмгу! (о рыбаках ).
- С лучком хорошо, с перечком хорошо, а нет ничего – так и так хорошо (умение обходиться малым при приготовлении еды).
- Коровка да курочка – стряпает и дурочка (то же).
- Чего жена не любит, того мужу не едать.
- Сухая ложка – рот дерёт (необходимость поблагодарить, прежде чем обратиться с просьбой ).
- Ручка на ручке - обее на брюшке (о бездельнице).
Из народного юмора:
- Про монаха, который благодарил настоятельницу женского монастыря, восхищаясь едой, добавляя, по привычке, к каждому слову «же»:
«Ох, и вкусная же, матушка же, пища же у вас,
Ох, и жирная же, матушка же, пенка же у вас…»
***
Маминым девизом были слова, которые она написала мне в альбом, как эпиграф и руководство к действию:
Силой воли добьёшься всего,
Пред тобою Судьба покорится,
Знай, что счастия нет у того,
Кто его не умеет добиться!
***
Когда я сидела без дела, мама мне с прищуром говорила: «Что, накапливаешь жизненную энергию?!».
Кто в 50-ые годы прошлого столетия говорил о «жизненной энергии»?
Детские стихи из старинной дореволюционной хрестоматии, которые мама рассказывала детям
Мотылёк
– Расскажи, мотылёк,
Как живешь ты, дружок?
Как тебе не устать
День-деньской
Все летать?
– Я живу средь лугов,
В блеске майского дня,
Ароматы цветов –
Вот вся пища моя.
Но не долог мой век,
Он – не более дня,
Будь же добр, человек,
И не трогай меня…
Ромашка
Я – белая ромашка,
Дитя полей и нив,
На мне, как снег рубашка
И ярко-желтый лиф.
Я – с розой в ряд не стану,
Я – розе не родня,
Но, как она, не вяну
Я в три – четыре дня.
Красою величавой,
Как роза, не горжусь,
Но долго моложавой
Жучкам своим кажусь…
Старинные песни, которые напевала мама
Вечерняя песня
Слети к нам, тихий вечер,
На мирные поля,
Тебе поем мы песню,
Вечерняя заря.
Как тихо всюду стало,
Как воздух посвежел
И в ближней роще звонко
Уж соловей запел.
Темнеет уж в долине
И ночи близок час,
На маковке рябины
Последний луч угас.
Слети к нам, тихий вечер,
На мирные поля,
Тебе поем мы песню,
Вечерняя заря.
***
Девушку из маленькой таверны
Полюбил суровый капитан.
Девушку с глазами дикой серны
И с улыбкой, как морской туман.
Полюбил за пепельные косы,
Алых губ не тронутый коралл,
В честь которых, стройные матросы
Поднимали не один бокал.
А она лукаво улыбалась,
Принимая ласки и привет,
Но однажды, гордо, величаво
Бросила безжалостное «нет!».
Он ушёл спокойный, молчаливый,
Головой седою не поник,
А на утро, чайкой белокрылой,
На волнах качался белый бриг.
Девушка из маленькой таверны,
По мужским рукам пошла она
И глаза испуганные серны
Отцвели от пива и вина.
И никто не мог понять однажды,
Даже сам хозяин кабака,
Как девушка из маленькой таверны
Бросилася в море с маяка.
Нина Бондарец
Прощание
Памяти
Анны Михайловны Мещеряковой
посвящаю
Ты ушла в последнюю обитель с достоинством,
Не утомив недугами своих родных и близких.
В последний час свой ты уснула.
Нет краше смерти, чем во сне, когда истрачены
последние ресурсы.
И нет тебя в живых…
А ты любила жизнь и ты хотела жить.
Но жизни нет конца. Она продлится,
Продлится в твоих детях и во внуках.
Всё то хорошее, что ты привила им,
Они передадут своим, а те – своим,
И будешь вечно жить на свете этом
В делах, творениях и мыслях их…
И жизнь твою нельзя назвать простой,
Она была полна забот, любви, тревоги
За мужа, за детей, за тех людей,
Что рядом шли по жизненной дороге.
Мудра была сама и сеяла добро,
Боролася со злом, его немало
За столько долгий путь
Ты в жизни испытала.
Но, верная труду и долгу, ты прошла
По жизни гордо и красиво! Не всем это дано.
А сколько красоты сама ты создала руками,
Что люди, не напрасно, их называли золотыми.
Прощай… Мы будем жить и помнить о тебе,
Как о живой! Всегда ты будешь с нами…
И вечным памятником тебе будет
Всё то добро, что ты дарила людям…
Нина Павловна Иванова-Бондарец –
соседка и подруга дочери Элеоноры.
Май 1982 г.