ЛИМОНЫ ПЛЫЛИ ПО РЕКЕ
Янина Шкель бросила пустой пакет себе под ноги и, щурясь, вгляделась в речную даль, одетую в бетон. Пасмурно и серо. Как и тогда. И дождик так же бесшумно бьётся о камень, землю и траву. Вода в реке – словно изжульканный шёлк. Израненная кожа.
– Ой, мам! Гляди скорей! Там по реке лимоны плывут! – раздался восторженный детский вопль. – Целый килограмм!!!
– Не может быть. Что ты сочиняешь?
– Я ничего не сочиняю! Вон они, сама гляди.
– И погляжу. Не надейся, что не погляжу… Ничего себе… Лимоны в реке! Вот это да! Тут даже больше килограмма!
– А кто их набросал, мам?
– Не знаю… Чудики какие-то… Свадьба, может, на речном транспорте плыли и излишки лимона с борта выбросила… Или по мосту проходила, как мы с тобой, и в реку на счастье бросала, чтоб оно кислым не стало.
– Честно?
– Не знаю. Или у них акция какая рекламная… В общем, Вань, я теряюсь в догадках. Пошли дальше, мы опаздываем.
– А я хочу эти лимоны!
– Я тебе как их достану, интересно? Вплавь поплыву?
– Хоть один!
– Да хоть корку. Давай я тебе в магазине куплю.
– В магазине он неинтересный! А в реке интересный!
– Ва-аня! Пошли! В магазине неинтересный… Ишь ты…
Янина слушала разговор и грустно улыбалась. Смешно… Прямо плакать хочется… Она плечами, затылком, всей кожей почувствовала, как будто подходит к ней и становится рядом, облокотившись на парапет, Клим Буров и снова, как тогда, спрашивает:
– Итак, мы смотрим на речку или сквозь неё? На объект купания или среду смерти? А проще всего: почему ты буравишь речку взглядом?
Янина Шкель стояла на мосту над Москвой-рекой и смаргивала слёзы. Сказать, что её глодала обида, – значит сильно преуменьшить её горе. Сверху плакал дождь, и получалось, что они плакали вместе. Хотя неизвестно, отчего плакал дождь. Может, от старости? Ведь он рыдает, плачет и всхлипывает уже почти неделю. Мимо шли-торопились мокрые люди, и никому до Янины Шкель не было дела. И это было очень обидно.
И в самую горькую минуту своего проливания с моста в реку безысходности она почувствовала плечами и всей кожей, что кто-то встал рядом с ней и облокотился на парапет. Помолчал – Янина уже успела раздражённо сосчитать до одиннадцати – и спросил приятным баритоном:
– Итак, мы смотрим на речку или сквозь неё? На объект купания или среду смерти? А проще всего: почему ты буравишь речку взглядом?
Она решила не отвечать: чего пристал? Другие же не пристают, и ты отвали тоже – вслед за первыми. Но баритон не отпускал.
– Видала, какой я философ? Меня зовут Клим Буров, и ты очень симпатичная Несмеяна… Так. Если ты Несмеяна, то я, значит…
Баритон задумался, и Янина, не выдержав, буркнула:
– Ивашка-первоклашка.
– Точно. И у меня даже щука имеется. Видала?
– Не видала, – буркнула Янина.
– Так посмотри. Видала, какая зубастая морда?
Янина помимо воли взглянула и от неожиданности подпрыгнула, громкой ойкнув: перед ней в самом деле скалилась щучья морда.
– Правда, она вяленая, – с сожалением признал баритон. – Хочешь, вдвоём её умнём в честь… праздника?
– В честь какого праздника? – буркнула Янина.
– В честь Дня вяленой щуки. Как тебя зовут?
Её унылый взгляд, наконец, зацепился за его лицо. Нифигулечки себе! Коротко стриженные густые светлые волосы, тонкий нос, радостные, будто солнцем озаряющие, тёмно-карие глаза.
– Ну, Несмеяна, как зовут-то тебя? – повторил парень.
– Ты в обморок грохнешься – как меня зовут, – ехидно процедила «Несмеяна».
– Рискни, – предложил Клим Буров.
– Как хочешь, – она пожала плечами. – Готов?
– Полностью.
– Янина Павловна Шкель.
Клим прищурился в пасмурную даль.
– Ш… кель, – раздумчиво повторил он. – Павловна.
– Янина, – с превосходством подсказала «Несмеяна».
– Янина. Так-так…
Он повернулся к ней и смерил её заинтересованным взглядом.
– И зачем ты дырявишь унылым взглядом реку, Янина Павловна Шкель? – спросил он.
– Не твоё дело, – буркнула Янина Павловна и испугалась, что он сейчас уйдёт.
Но он не ушёл. Вздохнул.
– Всё, поздно. Теперь не могу.
– Почему это?
– Встрял потому что, – исчерпывающе объяснил он. – Придётся взять над тобой шефство, солнце моё. Разве можно так долго плакать в праздничный день?
Она подозрительно на него посмотрела.
– Какой ещё праздничный день?
– Да я ж тебе говорил! День вяленой щуки!.. У тебя и память, к тому же, слабовата, – озабоченно сказал он. – С этим надо срочно что-то делать. Поехали!.. Хотя нет. Погоди. Надо одно дело сделать.
– Какое дело? Никуда я не поеду, ещё чего.
– Не бойся, я тебя не съем. Я девушками не питаюсь во всех смыслах. Это только грызачи девушками питаются, понимаешь? А я не грызач. Я грызун – семечки и орешки люблю.
– Белка, – поддразнила Янина, и ей очень захотелось улыбнуться.
– Точно. Бельчёныш. Помоги-ка.
Он сдёрнул со спины чёрный рюкзак, развязал и разверз его.
– Ты что, котят вздумал топить? – ядовито пыхнула она.
– Не, – он мотнул головой. – Лимоны.
Она раскрыла от удивления рот.
– Честно, лимоны, – повторил Клим.
Он пристально поглядел в воду реки.
– Ты, между прочим, ничего странного внизу не замечаешь?
Янина присмотрелась и ойкнула: по реке плыло несколько ярко-жёлтых лимонов.
– Лимоны! Что они делают в реке?!
– Абсолютно правильный вопрос, – отметил Клим Буров со всей серьёзностью. – Они плывут.
– Зачем они плывут? Тоже праздник? День плывущего лимона?
– Как ты угадала? Орден тебе за смекалку.
Он прищурился на неё.
– Люблю смышлёных.
Он достал из рюкзака лимон и сильно замахнулся.
– Раз лимон!
И бросил в реку. Лимон жёлтой молнией описал красивую дугу и взметнул кучу брызг, врезавшись в воду.
– Хочешь попробовать? – предложил Клим.
Янина кивнула и взяла холодный тяжёлый «мячик».
– Но я так далеко не закину, – предупредила она.
– Неважно. Главное, чтоб он всплыл.
Клим внимательно проследил, как лимон присоединился к своему дружку.
– Отлично, молодец, – похвалил он. – Теперь я… Теперь ты.
Они сосредоточенно «расстреляли» весь рюкзак. Клим схватил её за руку и потащил.
– Побежали смотреть, как они плывут!
На другой стороне моста они перегнулись через парапет и долго наблюдали за путешествием лимонной стайки.
– Здорово… – выдохнула заворожённая Янина. – Это у вас что – акция какая-то?
– Почему?
– Почему сразу – акция? Просто так. Чтобы человечеству настроение поднять! – улыбнулся Клим Буров. – Вот у тебя поднялось настроение?
Янина прислушалась к себе и признала:
– Поднялось.
– Значит, своё наиважнецкое дело лимоны сделали? – уточнил Клим, повернув к ней озорную физиономию с ласковыми глазами.
– Выходит, сделали, – согласилась Янина. – А кто бросил первый лимон?
– Без понятия. А что, это важно?
Янина двинула бровями.
– В общем-то, нет. Просто всё странное какое-то.
– Значит, тебе это важно. Тогда пойдём.
Он оторвался от парапета, закинул на плечи рюкзак.
– Куда пойдём? Я не пойду, – упёрлась Янина.
– Почему? Дождя испугалась? Ты ведь с зонтиком.
– Вовсе не дождя.
– Значит, меня. Я, конечно, страшный, но не маньяк. Могу паспорт показать. Хочешь, в милицию зайдём.
– Зачем?
– За справкой. Что я не в угоне и в списках преступников не значусь.
Янина порозовела от смущения.
– Ну… кто знает… – пробормотала она. – Чикатило, к примеру, тоже на убийцу не похож.
Клим глубоко вздохнул и пристально посмотрел на неё.
– Так. Расстаёмся? Ты – в сторону дождя, я – в сторону солнца? Или рискнёшь прогуляться в обществе не похожего на убийцу убийцы?
Янине совсем расхотелось расставаться с парнем. В конце концов, день и так настолько плох, что ухудшить его – это надо постараться.
– Давай рискну, – сказала она.
Клим взял её за руку.
– Что ж, Янина Павловна. Пошли бодаться с дождём, а потом нырнём в метро. Кстати, ты знаешь, что дождь другу не помеха?
– Могу представить.
– Тогда ревёшь из-за дождя?
– Вот ещё.
Они шли по мосту, Клим держал её за руку, а она держала раскрытый зонтик.
– Я могу отстать, – предупредил он, – если ты на самом деле хочешь сохранить великую тайну своего дождя.
– Почему моего? Он, вообще-то, общий.
– Не заливай. Твой собственный дождь – он тут.
И повернувшись к Янине на ходу, Клим едва дотронулся ладонью до её груди.
– Какая тут великая тайна! Смеяться будешь.
– Может, и буду. Тем более, интересно.
– Тебе зачем?
– В Интернете выложу, а что?
Клим задорно ей подмигнул, и девушке стало казаться, что её личный горький дождь начинает быстро редеть.
– Ладно, – сдалась она. – Никаких секретов. У меня день рожденья. Юбилей. Двадцать лет. Мне больше никогда не будет двадцать лет. И этот день совершенно бестолковый и ужасный.
– Ни поздравлений, ни подарков, ни сюрпризов, – кивнул Клим.
– Точно. Смешно?
– Почти. Поздравляю с единственным двадцатилетием в твоей жизни, – торжественно сказал Клим и вдруг взметнул руки вместе с её рукой и заорал во весь голос: – ПО-ЗДРАВ-ЛЯ-Ю-У! С ДНЁ-ОМ РОЖ-ДЕНЬ-Я-А!
Янина ошарашено выдернула свою руку.
–Спятил?! – прошипела она, трусливо оглядываясь на любопытствующих прохожих.
– Да. Совсем скоро, – улыбаясь, подтвердил он. – Хочешь со мной?
– Не имею ни малейшего желания, – прошипела Янина.
– А зря. Вот и метро. Погоди, куплю билеты. Смотри, без меня ни шагу.
– Ладно, ладно, только не ори больше.
– Посмотрим на твоё адекватное поведение, – обещал Клим и купил четыре билета на метро. – Что смотришь? Кататься будем. И не брызгай зонтиком, я ужасно боюсь холодных капель.
– Как же! – хихикнула Янина.
– Пошли и не ворчи больше, Ворчалка Пыхтеловна Шкель.
– А куда мы едем?
– Тебя, правда, это волнует? – удивился Клим.
– Я не хочу на ВДНХ или в Сокольники, – капризно заявила Янина. – И в Ботанический сад. И в кино не хочу. И в парк Горького. И на речном трамвае.
– Тебя разве туда приглашают?
Грохот подкатившей электрички заглушил её ответ, и он прокричал ей в ухо:
– Что?!
– А куда мы тогда едем?! – прокричала она ему тоже близко в ухо, невольно рассмотрев вблизи его волосы, щёку и ресницы.
Он затащил её в вагон и там ответил, хватаясь за поручень и одновременно придерживая её за талию, чтобы она не упала:
– Не скажу, но далеко. Где далеко, там обязательно красиво. Я знаю, тебе там понравится даже в дождь.
Они вышли из метро и направились к столпотворению маршруток
– Стой здесь и только посмей скрыться, – строго велел Клим Буров.
Янина пожала плечами: куда, мол, от тебя денешься? Всё равно делать нечего. И подождала. Он вернулся и взял её за руку.
– Всё. Нашёл нужную карету. Промокла?
– Если и промокла – ты что, осушишь? – ядовито отрезала Янина и озлилась на себя: чего она рявкает?
Было бы за что рявкать…
Дождь крапал, но мелко, незаметно, и Янина не стала снаряжать себя зонтом. Они сели в белую маршрутку и вскоре ехали, потрясываясь, по узкой улице мимо невысоких домов и пролесков. Минут через пятнадцать «карета» покатилась среди леса и забора, остановилась у симпатичной будочки, встроенной в забор, и, выйдя, Янина прочитала, что перед ней Дом-усадьба «Архангельское» и кассы для входа на территорию и посещение отдельных зданий – прямо, как в Кусково.
Клим Буров снова взял её за руку и сказал, идя с ней ко входу, где зевала женщина-контролёр:
– Когда-то, в шестнадцатом веке, Архангельское, знаешь, как называлось? Уполозы. А в 1667 году освятили новую церковь в честь святого архангела Михаила, и село переименовали. Здорово, да?
– Ничего себе, – согласилась Янина. – А ещё что ты знаешь?
– Не очень много, – признался Клим. – Беата Ивановна, с добрым утром!
– С добрым, Климушка, – проснулась женщина. – О, ты не один!
– Янина Павловна Шкель, к вашим услугам, – с шутливой чопорностью представил Клим. – Ей сегодня впервые исполнилось двадцать лет, и вот её подарок…
Он широко обвёл свободной рукой просторы за чёрной решёткой. Беата Ивановна вздохнула:
– Двадцать лет… Архангельское… Мне б кто подарил Архангельское и двадцать лет…
– Непременно, – серьёзно пообещал Клим Буров. – На следующий день рожденья. Благодарю, Беата.
– Идите уж, чего там…
Они вошли в ухоженную сказку аллей, милых уголочков, дворцов, храмов, беломраморных скульптур в партере, террас, театра и реки.
– Знаешь, кому принадлежала вся эта невозможная красота? – с вздохом восторга спросил Клим.
– Князьям каким-нибудь.
– Правильно. Сперва Киреевским, потом Шереметьевым, Одоевским, Черкасским, Голицыным, Юсуповым. Теперь усадьба государству принадлежит, и мы с тобой по ней бродим.
– Просто шик. Я тут ни разу не была, – призналась Янина.
– Я тебе покажу. А почему ты здесь не была? Такое место!
– Откуда я тебе знаю! – ощетинилась Янина. – Не была и всё. Тебе сразу причину надо найти.
– А как же, – кивнул Клим и спросил совершенно непринуждённо: – У тебя купальник есть?
– Спятил?! В дождь?!
Для наглядности девушка стряхнула на кавалера зонтик, и он по-мальчишески взвизгнул.
– Кончай брызгаться! – крикнул он весело. – Тут тебе не речка!
– Речка – не речка, а дождя не видишь, что ли? – огрызнулась Янина.
– Чем дождь купальнику помеха? – рассудил Клим. – Всюду мокро и тепло. Зато почувствуешь себя полноправной лягушкой.
– Ты… ты меня жабой обозвал?!
Янина замахнулась на хама зонтиком. Клим отпрыгнул.
– Драться, значит? – зловеще процедил он. – С лимонами? Вот так вот? Ни тебе благодарности, ни тебе ласковой улыбки, ни поцелуя?
Не успела Янина взять в толк, что он там цедит, как Клим шагнул у ней, встав близко-близко, двумя пальцами приподнял подбородок и на мгновенье прильнул к губам. А затем не отпрянул, а посмотрел ей в глаза, – и так волнующе, что у Янины захватило дух и куда-то от слабости делись ноги. Она пошатнулась и схватилась за него.
–Ты меня держи, – сдвинув брови, велела она.
Он перехватил её.
– Держу, – отчитался.
Она почувствовала, что от него силы в руках ей хочется растаять, перетечь в него, растечься по нему и просто плавать и мурлыкать.
Клим Буров прикрыл глаза и, деловито кхекнув, воззрился на небо.
– Так. Купальника нет – это не проблема. А в Бога ты веришь?
Янина вытаращилась на него, будто курица, от которой внезапно улетело пшено.
– У тебя всегда такие вопросы? – ядовито поинтересовалась она.
– Какие? – беззаботно спросил он.
– Неординарные.
– Я думаю… да. Определённо. Тебя это вдохновляет?
– Ага. Щас танцевать пойду.
– Да ладно, брось иглы топорщить.
Клим Буров улыбнулся. Янина не удержалась и улыбнулась в ответ: удержаться было просто невозможно!
– Так ты не ответила, – вернулся он к своему вопросу. – Ты веришь в Бога?
Янина пожала плечами:
– Кто его знает. Я об этом не думала особо. Это, знаешь, когда припрёт, тогда и начинаешь повсюду бросаться, за помощью звать.
– А ты разве сегодня не звала на помощь? – напомнил Клим.
– Ничего я не звала! – возмутилась Янина. – Вот ещё.
– Мысленно, – уточнил Клим.
– Мысленно не считается, – заявила Янина.
– Ещё как считается.
– Почему это?
– Потому что искреннее, – ответил Клим Буров, и остановил девушку. – Глянь, – шепнул он.
Она глянула и неожиданно для себя поддалась невероятной красоте белоснежного невысокого храма, хранившего в себе таланты мастеров-строителей, мудрость служившего в ней духовенства и Божественную благодать Святого Духа.
– Зайдём, – не предложил, а сообщил Клим. – Это храм архангела Михаила, покровителя русского воинства.
– А ты служил? – полюбопытствовала Янина.
Он усмехнулся.
– Непохоже?
Она согласилась, тоже невесело усмехнувшись:
– Непохоже.
– Гламурный такой мальчик, да? – подсказал он, и она не преминула уверить, что так оно и есть; а он не обиделся, а хихикнул; и тогда она хихикнула тоже – будто за компанию.
Внезапно, уже перед дверьми храма, Клим остановился, отпустил Янину, прижал три соединённых в щепотку пальца ко лбу и, сказав:
– А я верб в Бога, – перекрестился не спеша, размашисто; и поклонился в пояс.
«Странный какой-то… верующий… этого ещё не хватало, – подумала растерянно Янина Шкель. – Вроде, так всё приятно начиналось – и вдруг Бог какой-то… кому Он нужен? Я ж не старушка, чтоб о смерти помышлять и оттого поклоны бить».
И, однако, снаружи не осталась. А внутри всё казалось ей средневековым – и свечи, и иконы, и неподвижные бабушки в длинных юбках и тёплых платках, и сам священник, что-то провозглашающий послушному народу.
– Скоро отпуст, – шепнул Клим Буров. – Подождём?
Янина неопределённо пожала плечами: мол, давай подождём, хотя что за идея скучная? Клим дал ей платок, испрошенный у какой-то служительницы, и Янина с чувством брезгливости покрыла им голову. Сперва она осмотрела стены с фресками и иконами, понаблюдала за священником – но тут ничего интересного ей не показалось, а потом сосредоточилась на своём оригинальным… спутнике? Похитителе? Кавалере? Может, он вообще душевнобольной?
Клим Буров стоял в храме так, будто ничего важнее этого места, этих минут и происходящего здесь для него не существовало. Её вдруг покоробило, что она оказалась для него на втором месте. Хотя кто он ей? Кто она ему? Да они только что познакомились!
Янина невесело усмехнулась. Да, на что только не пойдёшь, чтобы элементарно спасти свой погибающий день рожденья…
И всё же… всё же смотреть на верующего парня неожиданно оказалось для неё волнительно – почти так же, как поцеловаться с ним. С него слетело веселье и краснобайный кураж, которого, что ни говори, встретишь навалом. А появившаяся серьёзность вкупе со строгостью и твёрдостью впечатляла своей взрослостью и уверенностью в правильности выбранного пути. Пути к Богу.
И ведь он не позировал! Не играл, чтобы внезапностью смены своих сторон поразить девушку и влюбить её в себя. Он так чувствовал. Он так верил. Он так жил. И без жизни этой – с Богом и Его Церковью – не представлял себя в мире.
Янина забыла о скуке, глядя на Клима. Как он слушает службу! Как крестится! Кланяется!.. Будто, родившись он отсюда и не уходил никуда. Божий трудник… Он пел со всеми некоторые молитвы. Янина попыталась их понять – и не смогла, отчего расстроилась и разозлилась на свою непонятливость. Ей захотелось выяснить, о чём он вместе со всеми поёт. Раз такой парень, как он, молится, значит, что-то во всём этом есть настоящее. Просто так к Богу не придёшь, молитвы не выучишь.
Надо же: Клим Буров – верующий!
…Интересно, есть у него девушка?
Янина мгновенно запаниковала: а вдруг и вправду, есть? Не может быть, чтоб у него да не было девушки. Они в очередь за его сердцем с первого его взгляда становиться должны! А если он… бабник? И Янина для него – очередное приключение?
С другой стороны, ей вообще до этого не должно быть дела! Она с ним час назад познакомилась-то! Почему тогда сладко щемит сердце, когда она смотрит на его затылок, на его поднимающуюся в крестном знамении руку?
Священник исповедал последнего человека – низенького плотненького старика – и выглянул в поисках желающих к нему подойти. Клим встрепенулся и устремился к нему. Ничего не понимающая Янина повела недовольным взглядом, нахмурилась: куда это он? Про исповедь она и не знала ничего. Медленно, неслышно подошла к огороженному месту, заглянула. С опущенной головой Клим что-то тихо говорил священнику, а тот смотрел на него дивно – такого взгляда трепетного, милостивого, понимающего, любящего Янина никогда на себе не ощущала. Как ей захотелось, чтоб и её оболок добротой дивный взор старенького иерея, исповедующего Клима Бурова!..
Кажется, таинство прощения грехов завершилось. Клим наклонился, священник накрыл его голову золотой епитрахилью, проговорил торжественно разрешительную молитву. Клим поцеловал Распятие, Библию. Священник его перекрестил, а Клим поцеловал ему руку.
Янина по привычен недовольно шевельнула тонкими бровями: целует руки! Будто прислужник какой!
Клим Буров вышел из-за загородки. Янина заметила слёзы в его карих глазах и обомлела?: отчего он ревёт, скажите, пожалуйста?! Ему что, плохо? И тут он ей улыбнулся – не как прежде – беззаботно, весело, а ободряюще и в чём-то утешающе, словно жалел, что она – не его; в смысле, не его «поля ягода», не его душа. И когда священник вопрошающе глянул на неё – исповедоваться, мол? – она решительно кивнула и шагнула ему навстречу.
… И как так получилось, что этот старичок в рясе всю душу её вынул, рассмотрел, все занозы выковырял, ранки и раны зашил, перетряхнул, чтоб всё встало на свои места, и подарил её ей невесомыми своими загрубелыми ладонями и тёмно-жёлтым Распятием перепуганную от непривычных сердечных движений и по-новому осмыслившую духовные ценности своего бытия?
Шмыгающую, увёл её в дальний уголок, к иконе святых мучениц отроковиц Веры, Надежды и Любови и матери их Софии, и так, будто имел на это полное право, утёр слёзы и нос.
Потрясённое естество Янины постепенно стихло, и ко кресту она подошла с миром в сердце, удивляясь, как раньше жила она без него?
– Ну, что, Янина Павловна Шкель, в крещении Анна? – менторским тоном продекламировал Клим Буров. – Готовы отныне вы… – и абсолютно по-иному – заговорщицки – продолжил: – … кататься на лошадях?
У Янины непроизвольно вытянулось лицо.
– Чего?! Какие лошади – после церкви?!
– Где тебя всю перелопатило? – понимающе произнёс Клим и сжал её руку. – Это отец Тихон умеет – перелопачивать. А теперь отдохнём. Проверим состояние дождя…
Он распахнул руки, будто собирался обнять все капельки, капелюшечки, капли и струи, рассмеялся, вдохнул полной грудью.
– Дождь-то кончился, Янка! А? Может, и солнце выскочит! Живём!
– Ладно, ладно, живём. И что теперь?
– У меня здесь друзья из клуба «Крапчатая лошадь». Сейчас тренировки кончились, пошли пообщаемся? – предложил Клим.
Янина хотела добавить «потусуемся, повисим?», но не посмела загрязнить в себе рождённую исповедью чистоту.
– Они тоже верующие? – вместо этого поинтересовалась она.
Клим взметнул руками, как крыльями, глядя на крест, венчающий вершину храма Архангела Михаила.
– Не все, – ответил он, не опуская глаз. – Далеко не все.
– А ты с ними, чтоб в свою веру обратить? – с ноткой подозрительности спросила Янина.
– Нисколько, – серьёзно ответил он. – Я не святой, чтоб язычников в христианство обращать.
– Они хорошие, твои друзья?
– Всякие. Вернее, со всякими достоинствами и недостатками.
– Ну, тогда я не понимаю, – сдалась Янина.
Клим, наконец, опустил глаза с неба на землю.
– Просто я их люблю, – объяснил он, не рисуясь.
И ей вдруг показалось, что, несмотря на всю его браваду, он совсем не защищённый, потому что открыт любому человеку, любой беде, любым слезам – даже дождя…
Они спустились мимо красивых корпусов санатория, построенных в 1937-1938 годах в виде дворцов, вниз к реке Москве и повёл её по нахоженной тропке средь сырой травы налево, к леску, среди которого виднелась изгородь
Оказалось, что здесь паслись лошади. Две вороных, две гнедых и серая в яблоках. Крапчатая. Видимо, конный клуб по её масти и назвали. На траве, застеленной туристическими пенками, лежали два парня и две девушки и перебрасывались деловитыми фразами из жизни лошадей и верховой езды.
Клим опёрся на изгородь, разглядывая находящихся в прекрасной форме животных. На него и его спутницу тут же переключилось всё внимание. Чернокудрый парень – выраженный кавказец! – заметил с акцентом:
– О! сантехник! Привет, дружище! А мы и ждать тебя перестали! Совсем увяз в своей Москве! Опять трубы в столице текут? Устрой им разнос и иди к нам!
– Я и так у вас!
– Насовсем иди!
– А трубы, значит, пусть текут? И унитазы засоряются? – прищурился Клим Буров.
– А пускай засоряются! Мы ж-то не в Москве живём, у нас трубы крепкие и животы добрые, ничего не засоряем! – серьёзно сказал красавец-кавказец, настоящий джигит.
Клим повернулся к Янине.
– Знакомьтесь: Янина Павловна Шкель. А эти добрые юноши и девушки – Рубен Рубинов, Изяслав Машевич, Нина Норенкова, Лизочка Фещенко. Не запомнишь – они подскажут. А лошади – запоминай: вороные Океан и Ветер, гнедые Герой и Жужа, крапчатая – Алмаза. Тебе какая нравится?
– Вороная, – пролепетала ошеломлённая быстротой происходящего Янина.
– Вот на ней и поедешь. Если Нина разрешит. Нина, разрешишь?
– Нина разрешит, – согласилась румяная черноволосая девушка. – Только сам взнуздывай и седлай. И в поводу сам пойдёшь, я отдыхаю.
– Отлично. Ветер, а Ветер, пойдём погуляем! – позвал Клим.
– Не хочет, – пролепетала Янина, внутренне содрогаясь от мысли, что её заставляют взгромождаться на чёрную громадину.
– Ветру только разреши, он всю жизнь прогуляет, – сообщил Слава Машевич и отмахнулся от смелого комара, вылетевшего на охоту, едва упала последняя капля; видно, проголодался больше других; хотя говорят, что кровь пьют не комары, а комарихи, чтобы заняться продолжением рода. – Слушай, Клим, ты заказы ещё берёшь?
– Смотря на что, – ответил Клим, собирая сбрую и закидывая её на изгородь.
– У моей бабки унитаз сломался. Новый-то мы ей купили, а кто сделает-то? – рассказал Слава. – Тебе лишь и доверяем. А?
– Сделаю, – просто пообещал Клим Буров, не ломаясь. – Завтра с утра приеду. Или ей сегодня надо?
– Не, сегодня она к сестре уехала, оперу смотреть: та билеты ей к дню рождения достала.
– А сколько ей? – спросил Клим.
– Семьдесят девять. Мне б в таком уме и задоре дожить до столька. И чтоб ещё на коне поездить!
Клим ему подмигнул.
– Ты и до ста лет будешь ездить, не сомневайся. У тебя для этого все данные имеются.
Лиза Фащенко встала ему помочь с седлом и подпругами. Она была молчаливая, но грусти в ней Янина не ощущала. Другое она ощущала, и не могла понять, что именно. Когда Клим подвёл к ней Ветра и предложил помочь взобраться на него, она поняла и, повернула к нему голову, спросила приглушённо:
– Так ты – сантехник?
Клим Буров пытливо всмотрелся в неё.
– Сантехник, – подтвердил он. – А что такого?
– Ну…
Она как-то затруднялась с ответом, но он ждал, и ей пришлось выдавить невнятное:
– Не вяжется: ты – и сантехник. Трубы, ванны, унитазы…
– Садись, – велел он, кивая на Ветра.
Янина кое-как взобралась на вороного. Клим повёл его на поводу. Ребята дружно помахали паре рукой.
Вороной шёл послушно, прядая ушами. Янина осмелилась погладить чёрную гриву, а позже, когда лошадь от её прикосновения вовсе не встала на дыбы, – бархатные уши.
Клим нарушил молчание, не оборачиваясь:
– А чем тебе не нравятся ванны, трубы, унитазы? Ты ими категорически не пользуешься?
– Как это?.. Ну, пользуюсь.
– А людей, которые их ремонтируют, ты, значит, не уважаешь?
В его голосе слышалась не обида, не гонор, а любопытство: мол, надо же, как бывает: не уважает!
Янина смешалась.
– Почему… уважаю. Просто мне, знаешь, какой сантехник привычен?
– Старый, бледный и больной? – догадался Клим.
– И алкоголик, – добавила Янина. – И лентяй.
Клим рассмеялся.
– Н-да… чудный портрет. Просто чудный… Известную пословицу знаешь: не место красит человека, а человек – место?
– Ты его, значит, красишь? – усмехнулась Янина, которой вовсе не хотелось усмехаться.
– Мне бы, так скажем вернее, чтобы люди были довольны моей работой. Чтобы, вызывая сантехника, они могли бы свободно дышать, не волнуясь, что после его ухода снова где-то потечёт или унитаз расколется. Наверное, ты бы тоже этого хотела, раз не в деревне живёшь.
– Наверняка, – не стала спорить Янина. – Просто… твой вид и сантехник для меня антиподы.
Клим рассмеялся:
– А внутренне я всё тот же лентяй, прохиндей, больной алкаш?
Вороной Ветер сделал несколько шагов перед тем, как она ответила:
– Я тебя знаю пару часов, и мне ужасно хочется тебе верить. И всё же – это всего-навсего пара часов…
– А! Ветхий человек давит новозаветного… Понятно.
– Что? – переспросила Янина.
Клим не ответил и некоторое время шагал рядом с Ветром, сосредоточенный и – открытый.
Слева их догоняла или, может, перегоняла Москва-река, отражающая серое небо. Тёмные тучи постепенно светлели и разрывались, выпуская на соскучившуюся землю солнечные колонны, столпы и лучи, похожие на исполинские струны гигантского инструмента.
– С днём рождения! – сказал Клим. – Видишь, Янка! Солнце тебе в подарок!
И отпустил повод. Янина хотела испугаться, но не успела, потому что Ветер как шёл себе спокойно, так и шёл себе спокойно вслед за человеком. На отмели оказался крошечный песчаный пляжик. Его как раз озарил прорвавшийся солнечный сноп. Клим Буров спустился к отмели. Ветер с Яниной последовали за ним. Клим разулся, походил по мутной воде, наслаждаясь. Янина пожала плечами: чем тут наслаждаться? Истощилась небесная река, так он в земную полез! Неймётся сантехнику, хоть плачь!
– Чего ты там опять удумал? – крикнула Янина.
Он ответил не сразу, бродя по воде:
– Думаю Ветра искупать. Тепло. А он с тренировки. Как раз отдохнул, остудился, можно купать. А, Ветер? Ты как, согласен? Ветер! Купаться!
К ужасу Янины, вороной вытянул шею, коротко заржал, замотал головой, выставив чёрные уши торчком. Грива взметалась подобно стелющемся ковыльным степям. Ну, всё. Сейчас он рванёт в реку вместе с седлом и с нею, Яниной, намочит и утопит!
Она вцепилась в луку седла и сильно прижала ноги к лошадиному крупу, чтобы попытаться не упасть, когда прекрасное, но дикое животное понесётся вскачь.
Но Ветер вскачь не понёсся. Он просто добрался до Клима более быстрым шагом. Так сказать, оптимистичным.
– Я без купальника, – напомнила Янина.
– Я тоже, – кивнул Клим. – Обойдёмся тем, в чём есть. Успеем обсохнуть. Видишь, солнце? Значит, запарит. Верь мне.
– С этими тучами уж и забудешь, что лето в разгаре, – пробурчала Янина. – Эй, я что, на коне буду купаться?
– А чем плохо? Балетки свои скинь, никто их не украдёт, и сиди себе тихо, – посоветовал Клим и, не раздеваясь, вошёл в реку.
Янина для порядка отметила:
– После такой воды всю одежду в трёх стиральных машинах отстирывать надо.
– Отстираем! – беззаботно откликнулся Клим, не оборачиваясь. – Я сам тебе постираю. В трёх тазиках. Ветер! Дуй вперёд!
И вороной, вытянув шею и высоко поднимая ноги, ступив в Москву-реку, с удовольствием взметая брызги, вмиг намочил девушку с ног до головы. Хорошо, она успела сбросить балетки и лёгкую куртку.
– Холодно! – взвизгнула Янина и тут же рассмеялась, поддавшись-таки очарованию нежданного приключения.
– Слезай! – крикнул Клим. – Я приму!
И Янина спрыгнула в его мокрые объятия…
Они купались вместе с вороным, смеясь и радуясь прохладной воде, палящему извечерне солнцу, сильному великолепному животному, похожему на чугунную статуэтку каслинского льтья, радуге, близко вспыхнувшей над невысокими кудрявыми лесами, и душевному единению, которое обдавало их особенной ласковостью и особенным пониманием.
Когда они вышли на берег сушиться, Янина чувствовала себя абсолютно праздничной, олицетворением ослепительного громоподобного фейерверка, рассыпающего в ночи сверкание разноцветных звёзд.
И ещё она думала: такой парень – и без девушки?! Хоть и сантехник. Между прочим, сантехники хорошие тоже нужны – верно? Чтоб непременно мастер своего дела, а не тяп-ляпщик какой. Вот и странно: неужели он один? Неужели девушки не обвивают его крепкими виноградными лозами, не висят на нём виноградными гроздьями?! Она бы точно обвила и повисла.
Они насухо вытерли щётками и тряпками, которые предусмотрительно взял Клим, мокрого Ветра. Одежда на них высыхала, и пора было уже ехать обратно, если Янина хотела вернуться домой дол закрытия метро и до последней электрички.
– Здорово здесь! – мечтательно произнесла Янина, оглядываясь окрест и улыбаясь остаткам тучевой мощи, улепётывающим по ясному небу за горизонт.
– Хочешь вернуться?
– Да.
– Если хочешь, то вернёшься, – пообещал Клим.
И тут Янина брякнула, не успев себя остановить:
– Слушай, Клим… Ты один?
Он удивился:
– С чего ты взяла?
И у неё ухнуло в дыру всё то, что она сегодня нашла. Клим продолжал, не сводя задумчивого взора с движения реки:
– У меня есть Бог. Есть родители. Друзья. Приятели. Знакомые. Две кошки и собака. Хотя ты, может, не то имела в виду…
«Вот именно», – убито подумала Янина.
– Я перестал чувствовать себя одиноким, когда десять лет назад поверил в Бога. Когда веришь, что Бог есть, то ощущаешь присутствие и Его, и Пресвятой Богородицы, и Небесных Сил Бесплотных, и святых угодников Божиих. Нет, я не бываю один.
«Издевается, что ли? – с тревогой подумала Янина. – Я ведь не о том совсем».
– Я совсем не о том, – озвучила она.
– А о чём?
Клим зорко посмотрел на неё – и будто пробку выколупал.
– А! есть ли у меня жена или девушка, а то и обе сразу? – понял он.
Янина покраснела и промолчала, но ответа ждала с невероятным нетерпением.
– Жены у меня точно нет, – сообщил Клим, и дыра, в которую только что всё ухнуло, наполнилась наполовину; впрочем, эта половина грозила в момент ухнуть снова. – Жены нет, а девушки… В общем, тебе всё равно кто-нибудь расскажет, так что… Любил я одну девушку. И она меня любила. Как-то она вечером из училища… она училась в музыкальном училище… пристали к ней двое пьяных… чуть старше её…
Он замолчал. Вороной Ветер, пасшийся неподалёку, поднял морду, глянул, наставив на них лопасти шёлковых ушей. Сердце Янины колотилось ей расхотелось что-либо разузнавать о любимой девушке Клима Бурова, но он всё же закончил, а она услышала:
– Её убили, и я остался один. Собственно, тогда я и пошёл к Богу. Когда её отпели, я подошёл к священнику и спросил: за что? А он минуту целую на меня смотрел, а потом вздохнул и сказал: «Приходи сегодня на вечернюю службу, побеседуем. Только на поминках водку не пей и вообще никакого спиртного. Иначе разговаривать с тобой не буду – не могу я с выпившим серьёзные темы разбирать, душу из пропасти вытягивать».
– Так и сказал? – прошептала Янина.
– Точно. Я с похорон – сразу в церковь. Стоял – плакал. Затем он на исповедь позвал. Я последний пошёл – будто кто толкнул. Ну, и поговорили с ним. С тех пор мне без Бога дороги нет.
– Говорят, к Богу от беды бежишь, и к дьяволу – от счастья, – задумчиво пробормотала Янина.
Клим раздумчиво кивнул.
– Бывает и так. А бывает…
И тут изменилось что-то вокруг них. Вроде и солнце светит, хоть и ближе к горизонту, а потемнело. Тронутая дурным предчувствием, Янина оглянулась и помертвела: из леса к ним подбирались четверо высоких толстоватых парней. Двое смотрела на Ветра и не с любопытством, а плотоядно, с прищуром на прибыль… Эти двое и начали обходить вороного жеребца, чтобы поймать.
Клим вскочил, повернулся к грабителям.
– Вы что делаете? – крикнул он.
Парни глянули на него оком голодной гиены, одинаковые во всём – облике, фактуре, страстях и намерениях. Исходящая от них злоба окутала Клима и Янину ощутимым мраком и пустотой.
– Мы берём вашего зверя покататься, – равнодушно сообщил один из парней. – А что? Есть недовольные?
И он сверкнул ножом. Янина вцепилась в Клима и горячо, чуть ли не на фальцете, заумоляла:
– Не ходи! Не ходи на них! Убьют! Это просто лошадь!
– Ты не представляешь, что они с Ветром могут сделать, – сквозь зубы прошипел Клим, буравя четвёрку грабителей острым внимательным взглядом. – Они раз увели у нас лошадь.
– И что? Нашли?
– Нашли. Мёртвой. Изуродованной. Они на лошадях тренируют свою выносливость к виду чужой боли. И виды пыток, я думаю, тоже. Ветра я им ни за что не отдам. Костьми лягу.
– Так и ляжешь своими костьми! Не ввязывайся, Клим, слышишь?! Убьют!
– Посмотрим.
Двое парней ловили вороного, который почуял неладное и не давался,
– Эй, пастух! – крикнул тот, кто отвечал Климу Бурову – черноволосый красивый парень с наколками на плечах и груди. – Успокой свою животину.
Второй, тоже черноволосый, но с минимумом наколок – лишь на запястье – миролюбиво произнёс:
– Вы лучше сделайте то, что он просит, ребята. Иначе ж вместо лошары вас укатаем. Или вы надеетесь здоровыми отсюда слинять?
– Кокнуть их, расхлестать, и всё, – мрачно посоветовал третий, один из тех, кто ловил Ветра. – Ты чего, свидетелей оставлять собираешься? Сбрендил?
Второй поимщик добавил:
– Давайте их вместе с конякой уделаем! Классно будет! И менты не поймают!
И он заливисто, красиво рассмеялся. Вороной храпнул и попятился от его ухватистых рук. Клим бросился к нему на помощь, крича во всё горло:
– Пошёл! Пошёл прочь отсюда!
Вороной заржал, поднялся на дыбы и пустился вскачь, развевая гриву и хвост. Четвёрка «удальцов» проследила за ним, пока он не скрылся из виду.
Янина в это время пыталась увести Клима, бежать с ним, но он словно остолбенел и не слышал ни её мольбы, ни плача. Холодея от страха, она хотела броситься наутёк, но, видя непоколебимость Клима, его спокойствие, почувствовала вдруг боль за него – такую странную, неожиданную, что не смогла оставить его одного.
Ни слова не говоря, парни двинулись к жертвам. Пару тут же разъединили. Один держал Янину, которая вырывалась и истошно вопила, и тогда на помощь сопреступнику пришёл второй. Её отхлестали и засунули в рот грязный носовой платок. Двое били Клима, который весьма умело им противостоял, обнаружив умение обороняться и нападать.
«Сантехник умеет драться! Это что-то новенькое!» – мелькнуло в голове Янины, охваченной ужасом.
С двоими он более-менее справлялся, но, увидев, что подельники не могут одолеть одиночку, к ним бросился черноволосый парень с наколкой на запястье. Поняв, что может хоть как-то отвлечь огонь на себя, Янина завертелась в руках второго «наколотого» с новой силой.
– Пристукни её! – бросили ему, и он послушно ударил её так, что она потеряла сознание.
Когда оно вернулось, Янина сперва почувствовала сильные жестокие руки на своём обнажённом теле, потом увидела близко лицо мерзкого парня в наколках. Рваться уже не могла, повернула голову и обомлела: к ним мчались всадники, быстрые и молчаливые. Впереди на Ветре Рубен Рубинов, за ним на втором вороном, Океане, – Изяслав Машевич, на гнедом Герое Нина Норенкова, а на крапчатой Алмазе – Лиза Фащенко. Гнедая Жужа мчалась без седока.
Ребята скатились с лошадей и бросились на выручку. И лошади – лошади! Они тоже мчались в атаку! Неправдоподобно. Как в фильме для подростков, жаждущих справедливости.
Четвёрка негодяев с криками «Вы что, спятили, сволочи?! Чего мы вам сделали?! Мы в милицию заявим! Гады!» прыснули селезнями в реку. А к избитым ребятами склонились друзья.
– Я ничего, – прошептала Янина Нине и Лизе. – А вот Клим… он… жив?
От тела Клима поднялся Слава Машевич и достал из кармана мобильник:
– Звоню в «скорую» и «ноль два».
И не стал смотреть в глаза Янины Павловны Шкель.
Янина Шкель бросила пустой пакет себе под ноги и, щурясь, вгляделась в речную даль, одетую в бетон. Опять дождь. В её день рождения, наверное, всегда будет дождь.
Возле ней мальчишка радовался, что по мрачной, в оспинах капель, реке плывут ярко-жёлтые лимоны – плывут наперекор отсутствию солнца. Плывут, будто сами они – маленькие брызги солнечной плазмы.
Янина грустно улыбалась, слушая разговор мальчика и его мамы о плывущих по реке лимонах. Смешно. Прямо плакать хочется.
Она плечами, затылком, всей кожей почувствовала, как словно подходит к ней и становится рядом, облокотившись на парапет, Клим Буров и спрашивает:
– Итак… Ты все лимоны побросала? Ни одного не оставила?
– Ни одного.
Она повернулась к нему – молодому человеку с карими глазами, сидящему в инвалидном кресле.
– Отлично! Звони Рубену и Нине: мы сделали это!
– Звоню.
Она набрала номер и приложила трубку к уху, ожидая ответа. Клим нашёл её свободную руку, приложил к своей щеке. На безымянных пальцах правых рук засияли тонкие ободки обручальных и венчальных колец.
– Рубен? – сказала Янина. – Лимоны плывут.
* * *
Лимоны плыли по реке.
Я погружала в них весло.
Несло весло воды тепло
И опускалось налегке
В лимоны-звёзды, в небеса.
Роса небес в реке – лазурь.
Покой вернулся после бурь.
Лимоны в реку кто бросал?
Кто б ни был он – благодарю.
Плоды из золота, вперёд!
Идёт вперёд теченье вод.
Лимонный флот плывёт в зарю.
30 августа – 13 сентября 2011