Быль
Я видел ужасы природы:
Смерч рвал деревья и дома,
И неба голубые своды
Как будто бы сошли с ума.
И человек, дитя природы,
Был на мгновение один,
Но с Богом одолел невзгоды
На продолжавшиеся дни.
11 июня 1984 г.
Было 9 июня 1984 года. Месяц май в ту пору выдался жарким. Старожилы лунёвских мест не могли припомнить такую весну. Небывалая жара счастливо расхлестала землю цветением. Весна быстро перешла в лето, но дух её продолжал жить в людях.
Дмитрий Иванов, напевая песенку, шёл из деревни со свёртком в руках. Николай Макаров, вечный турбазовский пьяница, отдарил ему копчёной рыбёшки. Придерживая пару лещей в промасленной газете, Дмитрий направлялся в бывший барский дом, где устроилась администрация туристического комплекса.
Когда катишь на маленьком теплоходике «Ом» по линии местного маршрута «Кострома-Густомесово», то, отчалив уже от пристани Чернопенье, проходишь этот посёлок, бывшее богатое русское село с каменными крепкими домами и, конечно, деревянными, утопающими в зелени. Плавно обогнёт теплоходик песчаный берег, выходя на многокилометровый плёс реки, и далеко-далеко в небесной сини и голубом мареве воды под крики чаек увидишь, даже не увидишь, а скорее почувствуешь благолепие бывшего барского дома, успокоившегося под сенью столетних лип.
Дмитрий проходил по тропке возле дома знакомых дачников. Деревня, вернее, теперь уже дачный посёлок, раскинулась на полкилометра по правому берегу Волги до залива. За мостом находилась первая территория туристического комплекса. Дмитрий поднялся на носки, заглядывая через кустарник за забор. Под старым вязом стол из строганой доски, через весь двор протянута верёвка, на верёвке полотенце, чистые тряпки. От ветвей липы над столом нависла тень, и в жару она была для обитателей этого дома кстати. Заглядывая во двор, Дмитрий надеялся увидеть мать знакомого дачника и поздороваться.
Вода в реке, будто сонная рыба на солнце, шевелилась у песчаного берега. Она не набегала крутой волной, как после проходившего теплохода, не шлёпалась на песок, а лишь трогала ласково его, словно мать младенца в колыбели, увлажняя береговую кромку. Вода жёлтая, коричневая, зелёная к стрежню и ещё километры по плёсу голубая. Было хорошо смотреть в реку, быть с водою в её русле и со своими мыслями. У мостика через залив толпился народ. Поджидали семнадцатичасовую «Зарю». Дмитрий мимоходом посмотрел на ожидавших теплоходик людей. С туристического комплекса отдыхающих не было, только дачники и деревенские. Он остановился на мостике, положил руки на деревянные перила. Нагретое на солнце дерево отдавало тепло рукам. Благостное чувство заполняло Дмитрия. Его взгляд пластался за Волгу, на другой берег, к лесу. Дмитрий угадывал заволжские места, где он бывал в грибную пору, куда частенько хаживал на байдарке и где в свою пору, конечно, ещё будет. Река, лес были словно какое-то таинство, которое неудержимо влечёт, святое, пронизывающее его человеческое существо.
Туча закрыла солнце. Пошёл град. Со сливу. Град барабанил по деревянному мосту, ударялся о землю, падал в воду. Люди с берега побежали к заборам домов, под кроны деревьев. Берег опустел.
– Во даёт! Во даёт! – воскликнул Дмитрий, удивляясь такому крупному граду, соображая, куда бежать: домой или прямо по курсу через мост в бывший барский особняк, где помещались административные службы туристического комплекса. Да и хотелось увидеть Ольгу, которой обещал копчёной рыбки.
Дмитрий второй год работал здесь инструктором по туризму и летом жил в туристском домике, который притулился вместе с причалом лодочной станции на берегу залива. Залив искусно вдавался с Волги в берег метров на пятьсот до самой дороги, ведущей от шоссе до Густомесова и дальше на Волгореченск. В часы отдыха Дмитрий брал в руки заветную «Кремону» и выходил на лодочный причал, пел песни. Отдыхавшие в туристическом комплексе люди, проходя возле лодочной станции, заслушивались лирическим тенором молодого человека, мелодичным звуком его гитары. Пела в Дмитрии русская душа. Грустная, элегическая, а то вдруг буйная, неподвластная разуму, и снова уходящая в раздумья о своей судьбе. Что в те минуты вспоминалось Дмитрию Иванову? Странствия по стране? Пассажирский поезд посреди казахской степи, когда торопливые казашки, упреждая отправление остановившегося почему-то в степи состава, бойко предлагали пассажирам, высыпавшим из душных вагонов, свитера из верблюжьей шерсти, носки, одеяла, варежки? Может, вспомнились верблюды, что паслись чуть поодаль от железнодорожного полотна, поджидая хозяев, и были не на картине, не в кино и не в зоопарке? Или юрта, куда Иванов забежал по своей любознательности и где впервые ужаснулся, в какой бедности может жить человек: на каменном полу сидела скрюченная женщина, на ней ветхое платье, кругом голые стены, в юрте темень? Или пышные лепёшки Таджикистана и за пять копеек кружка воды? Грязное «Комсомольское» озеро в Душанбе под палящим среднеазиатским солнцем? Обжигающие студёной водой горные реки? Восточный базар? Драка в ущелье, когда такие же сверстники, как он сам, кричали, чтобы они, русские, убирались в свою страну? А страна тогда была одна…
И впервые понял Дмитрий, что жизнь – совсем не то, о чём говорят по программе школьные учителя, взвинчивая романтическое начало в юном человеке. Или вспомнился Дмитрию резкий крик в морозном воздухе колымской тайги: «Бойся!» Он стоял на просеке и смотрел, как, закручиваясь, падала спиленная лиственница, готовая припечатать его к земле? Кричал Колька Щербатый, бывший зэк. Он в последний момент толкнул в плечо так, что Дмитрий отлетел в сторону. Дерево упало рядом. Или открытие Байкала, когда в компании оргнаборовской толпы он мчался в неизвестность – на Колыму – работать в Магаданскую область? Он весь день простоял у окна вагона. Поезд катил по «железке» вдоль береговой кромки Озера. И Дмитрий Иванов глядел в Озеро, как в Божий идеал Красоты…
Старик сидел на деревянной лавке возле сторожки. Работа у старика нехитрая: дежурить при въезде на первый туристический комплекс. Третий летний сезон старик устраивался сюда работать. Май нынче тёплый. Раны старика с Отечественной войны не тревожили. Обошлось. Дай, Бог! «Вот летечко! – думал старик, поглядывая, как в певческом переклике по макушкам берёз перелетали дрозды. Пожилой человек слушал песни птиц и счастливо щурился на солнце. – Старуха из города приехала, скоро пойдёт земляника, её здесь завались, прорва в лесу, внучонка привезу, – Сидорыч с благодарностью подумал о директоре туристического комплекса. – Берёт на работу, не забывает! Нынче сам позвонил с сезона, пригласил. И домик на второй территории дал. Живи – не хочу!»
Сидорыч встал с лавки, поглядывая на закрытые железные ворота турбазы. Старик был кряжистый, крепкий, работный, сам себе на уме. Имел пенсию, а в летний сезон работал на турбазе. Поглядев на закрытые ворота, старик снова подумал, что директор укатил в город. «Хозяин – барин. Да, частенько он побаливает, а с виду такой здоровый. Диабет, кажется, у него. Ну-у, здесь-то, на природе-то, ему благодать! Да и дело на турбазе хорошо поставлено».
Старик представил крупную фигуру директора: умное, невозмутимое лицо, аккуратную рыжую бородку под «шкипера», внимательные глаза. «Надо бы и мне в город смотаться, – рассуждал Сидорыч. – Нет, пожалуй, старуху пошлю».
Он огляделся вокруг. От дороги по левую руку – туристские домики. Старик ещё раз порадовался, что ему выделили жильё вот в таком же домике, только на второй территории, за густомесовской дорогой, и целое лето он вместе с внучонком и женой будет жить в лесу, и рядом Волга. По правую руку по дороге – столовая с огромными стеклянными витражами. По тенистой аллее, дальше к Волге, на самом берегу, за танцевальной площадкой, контора туристической базы. И берёзы, ели, ясени, клёны, вязы; и вековые липы в рост двухэтажного старинного особняка. За спортивными сооружениями – трёхсотлетняя, наверное, в пять обхватов сосна. Сидорыч иногда проходит возле сосны, удивляясь её мощи. Поговаривают, что это ливийская сосна, чему старик не больно верит. Как эта сосна к нам залетела? Ну, говорят и говорят. Язык ведь без костей.
Старик усмехнулся. Он представлял себе весь туристический комплекс как на ладони. Вот прогуливаются по центральной аллее отдыхающие. Ветки деревьев сплетаются над аллеей. Даже темно здесь. Солнце еле пробивается сквозь кроны. Можно пройти на танцверанду, где не гремят сейчас танцевальные ритмы, раздирающие вечером благодатный воздух округи, посидеть на скамейках веранды, послушать лес, подступающий к резным перилам; или между кустарников и деревьев махнуть к заливу, на лодочную станцию, встретить там Димку. Сидорыч улыбнулся, вспомнил этого инструктора. А как он поёт! Песни его… Душа! Но старик на службе. От ворот нельзя отлучаться. Не дай Бог какое начальство завалится. На отдых…
По берегу залива буйствовали зеленью ивняки, черёмушники, бузина, ольха. В заливе водилась рыбёшка. С раннего утра отдыхающие – рыболовы – занимали укромные места на берегу с удочкой: кто пристроился в кустиках, кто в траве. Поджидают добычу… Клюёт! Ах ты, Боже мой!
На всей обширной территории комплекса была какая-то приятная печать запустения и в то же время чувствовалась хозяйская рука служителей турбазы. Дорожки, аллеи, цветники были прибраны, ухожены.
Внезапно подул ветер. Он усиливался. Град прекратился. Металлические ворота сорвались с запоров и распахнулись, ударились об ограничители на обочинах дороги.
«Что делается!» – думал старик, на лице его отразилось недоумение. В этих местах иногда гуляют сильные ветры, но это было что-то другое. Старик вглядывался за котельную, за жилой дом сотрудников турбазы, за шоссе и льняное поле, лес. С южной стороны, куда смотрел старик, неслись тысячи птиц, гонимые ураганным ветром. Затрещали ветки деревьев. С берёзы, что росла рядом со сторожкой, оторвало толстую ветвь и бросило на дорогу в старика. Он хотел, было, бежать в сторожку. Стаи птиц, сбиваясь в кучу, ударялись друг о друга; их уже крутило над воротами, над дорогой, над верхушками деревьев, над турбазой. Птицы не могли управлять своим полётом, их жёстко схватил ураганный поток ветра.
Старик удерживался на ногах. Он слышал: комья земли ударялись в сторожку, в туристские домики. Звенели стёкла. Навалив своё грузное тело навстречу ветру, старик расставил крепкие ноги, заслоняя рукой глаза. Песок больно бил в лицо. Пожилой человек следил за чудовищной чёрной тучей, которая неслась вслед птицам. Старик многое видел на своём веку. Но такое… Сознание отказывалось понимать.
Высоко в небе зловещее грибовидное облако. Точно такое же, что часто показывают по телевидению, когда говорят об испытаниях атомного оружия. В центре облака, снизу, короткий сноп огня. Он пульсировал, передвигался скачками по направлению к турбазе. Будто запускалась ракета в небо, но она не улетала в первозданную голубизну, не шла вверх, а, стоя, двигалась по горизонту. Ракеты не было, один сноп пульсирующего огня. И облако. «Война, – первое, что пришло на ум старика, – атомная?!» Ноги подкосились. Он упал на дорогу, больно ударился, пополз еле-еле к стене. В стене длиною метров пять, чисто символической ограды туристического хозяйства, крепились железные ворота турбазы. Старик дополз под стену и закрыл голову руками.
Бывшему барскому особняку на берегу Волги в окружении вековых лип давно перевалило на вторую сотню лет. Первый этаж с толстенными стенами из кирпича, кружевные деревянные наличники окон, второй этаж – деревянный. Над коньком крыши возвышается флигелёк. Крыша флигеля, словно шелом воина, затейливо инкрустирована мастерами по дереву.
…Подняв копчёных лещей над головой, образуя ими, подобие зонтика, Дмитрий вбежал в здание. На втором этаже конторы в бухгалтерии никого не было, кроме уборщицы. Служащие уже ушли по домам. Конечно, так случается почти всегда, когда директор турбазы уезжает в город.
Елизавета Фёдоровна прибиралась в комнате бухгалтерии. Она хотела поскорее убрать верхний этаж да идти домой, но у себя в кабинете находился заместитель директора.
На первом этаже двери туристического кабинета были чуть приоткрыты. Оттуда доносились голоса инструкторов. Напротив, через широкий тёмный коридор, на почте, поглядывая на сильный ветер за окном, притихла заведующая почтой Валентина, она же и почтальон.
Мимо приоткрытой двери, не обращая внимания на доносившиеся голоса, пробежал Дмитрий. Он легко поднялся по массивной лестнице на второй этаж. Пробегая у дверей почты, вспомнил Валентину, которой частенько говорил насчёт газет и журналов. Он никак не мог понять, как она, бестолковая, всё время путала выписываемые турбазовскими работниками центральные газеты с его «Литературной Россией». И приходилось ему за своей газетой ходить по сотрудникам, искать, расспрашивать. И в лучшем случае – отдадут «Литературную Россию», всю зачитанную, а то и совсем не найдёшь.
– Здрасте! Виделись сегодня?! – сказал он уборщице, копошившейся в дверях бухгалтерии. Он встал на носки, заглядывая в комнату поверх головы женщины.
«Вот чёрт принёс!» – подумала уборщица, беспокоясь, чтобы инструктор не проскочил на протёртый только что пол. В комнате бухгалтерии, выходившей тремя окнами на территорию турбазы, а не к реке, стояли пять письменных столов. На полу, в сторонке, – красная дорожка. У стены – стеллаж с серыми папками документации. Телевизор. На широких подоконниках – цветы. Ольги не было.
«Куда она пошла? – соображал Дмитрий. – Домой или ко мне на лодочную?» Он немного огорчился, что не встретил подругу.
– Что-о, нога-ам-то, что-о! Прё-ошь!.. Нету, нету твое-ей!.. Ну, что тебе говоря-ат?! – уборщица перестала мыть пол, отставила швабру с ведром и напирала на инструктора локтём, решительно стоя в дверях. Седые волосы женщины выбились на лоб из-под платка. Набычившись в крике, она опустила голову так, что подбородок пошёл складками. Глаза смотрели в упор.
– Елизавета Фёдоровна, ну что вы всё время кричите? – сказал спокойно Дмитрий, понимая, что где-то не прав: неожиданно нагрянул в контору, мешает уборке, наследил на влажном полу. – У меня же чистые! – показывая кроссовки на ногах, он обернулся назад на лестничную площадку.
– Давай, дава-ай отсюдова… Вишь?! – увидев, что инструктор не испачкал пол землёй с подошв, уже смягчённо в голосе говорила женщина, поглядывая на копчёную рыбку в руках Дмитрия. – Где рыбки-то взял?! – примиренчески спросила она, втягивая воздух, пахнувший копчёной рыбой. – Да вижу, вижу, куда наладился, – женщина улыбнулась.
За окнами всё сильнее дул ветер. Вековые липы своими ветками хлестали по окнам, стенам конторы. Трещали сучья деревьев, ломались.
– Ба-атюшки!.. Что де-ется?! Ты посмотри-и!.. Да куда, куда-а ты, дурашко?! – кричала вслед инструктору пожилая женщина. Дмитрий бежал к выходу из конторы, думая найти Ольгу на территории.
Ураган рвал с корнями деревья, рушил щитовые туристские домики, ломал стволы деревьев, как спички. Живое существо – человека, когда он разойдётся в своём гневе, можно усмирить, связать, успокоить, наконец, убить, но стихию… Чушь говорят разумники Земли. Природу нельзя покорить. Живой природой правит Бог. Ему только подвластны явления природы.
Дмитрий Иванов остановился в дверях конторы. От дверей пахло свежим кожзаменителем. Инструктор с удовлетворением оглядел свою работу. Буквально вчера он закончил обивку этих дверей. Широкие шляпки обивочных гвоздей симметрично расположились в рисунке.
За порогом конторы, рядом с парадным крыльцом, заскрипела берёза. Дмитрий впился глазами в толстое по комлю, в три обхвата дерево, принимая решение: выходить или не выходить? Берёза наклонилась в одну сторону, в другую… ещё раз. Будто великан из сказки выходил из земли, отряхнув её, землю, с рук своих, – так и берёза, скрипя и вздыхая, шаталась, пробовала, прочна ли родная землица, и завалилась на одноэтажное здание регистратуры, которое было через аллейку от конторы.
Инструктор Иванов медленно отходил в глубину коридора. Он не отшатнулся, не закрылся руками; отходил, оставаясь взглядом в берёзе, сознанием был в происходящем.
На втором этаже загремело: что-то падало, разбивалось. На старинное здание бывшего барского особняка, а ныне конторы туристического комплекса «Лунёво», давила необузданная сила стихии. В коридоре стало темно. В крошево давились оконные стёкла, разлетаясь по коридору. На воле гудело, будто в небе летели сотни гружёных транспортных самолётов. И нескончаемый треск. Треск поражал сознание Дмитрия. Он не мог сообразить, что это такое. Что трещит?!
Из туристического кабинета выскочила инструктор Татьяна Герасимова, следом старший инструктор Кокарев. Испуганное лицо Татьяны было в отчаянии. Душевная борьба сознания, что может случиться беда с дочерью, которая оставалась дома одна, отражалась на лице. Но надежда во всё материнское сердце, надежда, что Володя, муж, пришёл с работы и где-то рядом с дочкой, укрепляла дух женщины. Она всё рвалась выскочить из конторы. Старший инструктор Юрий Кокарев крепко держал Татьяну, решительно оттесняя её к стене. Инструктор Иванов, вслушиваясь, что творится за стенами конторы, внимательно поглядывал на Татьяну, отмечая про себя, как корректно и волнуясь, Юрий уговаривает и управляется с инструкторшей. На всякий случай Дмитрий встал посреди коридора на пути к выходу.
Внезапно гул прекратился. Треск исчез. Тьма ушла. Через разбитые окна, через распахнутые двери брызнули лучи солнца. И всего-то сумасшествие природы длилось каких-то тридцать секунд, минуту, две…
С беспокойным чувством, не осознавая, что могла натворить стихия, инструктор Иванов выбежал на крыльцо.
Что людям казалось сумасшествием, в природе было определённым её состоянием, которое они же, люди, назвали коротким словом «смерч». Со времён сотворения Мира бушевали страсти стихий. Они ломали, калечили, умертвляли живую плоть; заставляли умирать птиц, зверей, рыб, человека… Но душа не умирала… А как жить без души?! Она воскресала!
Берёза лежала корнями наружу поперёк ухоженной дорожки, ведущей к крыльцу конторы. Вершиной она не задела регистратуру, а уперлась в угол этого одноэтажного деревянного здания. На берегу Волги валялись столетние липы так, будто не в меру разыгравшийся ребёнок повалил игрушечные пирамидки по сторонам. Две каменные скульптуры спортсменов были сброшены с массивных постаментов и неприкаянно торчали среди искромсанной зелени скверика: где голова, где руки, где ноги. По территории первого туристического комплекса гулял ветер. Вместо ухоженного лесопарка туристического хозяйства – переломанные чуть повыше середины стволы деревьев. Деревья торчали своими обрубками с разодранной щепой вверх, они были, будто обломанные крылья гигантских птиц. Разодранная щепа ярко высвечивалась белизной первозданности на солнце. В деревьях ещё бродил животворящий сок весны. Было страшно на них смотреть, жутко.
Возле регистратуры, перед аллеей, на боку лежал красный «Икарус». Незадолго до смерча на турбазу привезли школьников. Старшие, учителя, оформляли документы в регистратуре, чтобы устроить проживание на туристическом комплексе. Дети пили чай возле самовара с вкусными сладкими пирогами. Кое-кто из детей уже резвился на площадке у регистратуры на игровых детских сооружениях.
Инструктор Иванов метнулся к «Икарусу». Возле него ходили трое мужчин. Под автобусом, прямо по центру, виднелось густое кровавое пятно и искалеченное тело ребёнка. Дмитрий старался не смотреть на это кровавое месиво, собирая свою волю в кулак. Мужчины медленно ходили вокруг, соображая, как поднять «Икарус», чтобы вытащить из-под него тело, может, ещё живого человека. Но с такими малочисленными мужскими силами сделать это было невозможно.
Натренированный ум инструктора Иванова, попадавшего за время своих странствий по стране в различные жизненные ситуации, работал чётко: «Связь порвана, электроэнергии нет; её, верно, обесточили; надо на шоссе и – в совхоз; до него семь километров – добегу быстро; может быть, подвернётся машина».
На сломанных столбах раскачивались обрывки проводов. Обрывки валялись и на земле, висели на искромсанных деревьях, кустарниках. Где-то гулко хлопало кровельное железо. Сильный ветер порывами гулял по искалеченной смерчем территории.
Перескакивая через завалы деревьев, кое-где пробираясь почти ползком, увёртываясь от торчавших на пути веток, сучьев, Иванов бежал к воротам турбазы. Казалось, Дмитрий и не замечал мелькавших перед ним на пути порушенных туристских домиков, поваленных деревьев, измятых кустарников, покалеченных и здоровых людей. Но его чуткое сердце, нервы, всё его человеческое существо отзывались на увиденное. Только вперёд. Он знал, что рации на турбазе нет. Надо сообщить о случившемся в город. Только оттуда поступит помощь. Помощи надо много. Смерч. Беда.
Где-то у столовой перед глазами Дмитрия мелькнул Александрыч. Он сидел в траве за центральной аллеей. Возчик мотал головой из стороны в сторону. Его цыганское лицо было окровавлено. Рядом, оглушённая происшедшим, стояла Вельможка. Лошадь только что вскочила на ноги. Она, было, хотела пойти, но ноги снова подкосились.
У сторожки на лавке, закрыв лицо руками, сидел Сидорыч. Дмитрий глянул в его сторону. Живой! Слава Богу!
Вольный ветер гулял по территории. Сильный ветер. Инструктор остановился, почувствовал от порывистого ветра прохладу в своём теле, – или это было от собственных волнений? Дмитрий поёжился, оглядывая впереди за воротами сгрудившихся женщин – турбазовских работниц. Он надеялся, что на площадке перед воротами появится хоть какая-нибудь машина. В толпе женщин Дмитрий увидел Ольгу. Копчёной рыбки, которую обещал подруге, конечно, у него уже не было. Да какая там рыба?! Он даже не помнил, куда она делась. В сознании инструктора всё время что-то трещало. Треск, звук этот, не проходил. Светило солнце. Ольга сняла с себя тонкий шерстяной свитер, увидев Дмитрия. Он был в простой белой маечке, в трико. Его натренированное тело зябло. Ольга сразу это почувствовала. Когда она увидела бежавшего к турбазовским воротам Дмитрия, сердце её ёкнуло, губы задрожали, на глазах навернулись слёзы: «Живой!» Она хотела что-то сказать, но только протянула ему свитер. Большие голубые глаза молодой женщины встретились с глазами Дмитрия. Он взглядом приободрил её. Тревога Ольги проходила. Живой!
С шоссе, круто развернувшись перед воротами турбазы, на площадку влетел красный «Жигуль». Молодой парень выглянул из машины.
– Что это тут у вас?! – громко спросил водитель у подбегавшего к «Жигулям» инструктора. По его возбуждённому виду, по взъерошенным волосам водитель понял, что на турбазе случилось что-то страшное…
– В Сухоногово надо, друг! Срочно! Давай! – Дмитрий соображал, что минут через десять будет в совхозе. Только бы кто-нибудь был в конторе совхоза. – Давай, брат, гони! – инструктор сел рядом с водителем, хлопнул дверкой. На заднем сиденье сидели две девицы. Легковая машина помчалась по дороге. Мелькали ели, берёзы, сосны, кустарники, поля.
– Дорогу показывай, куда?! Где ближе?!
– Гони прямо! Вот та-ак! – Иванов мыслями был в совхозе «Чернопенский», в посёлке Сухоногово. Эту дорогу, которую инструктор проходил не один раз пешком туда и обратно, он знал хорошо. Только бы кто-нибудь был в конторе, чтобы сразу к телефону.
– Что там у вас случилось? – вывел его из раздумий вопрос водителя.
– Ураган, смерч!..
– То-то мы видели в вашей стороне чёрное облако и сноп огня! – парень говорил безразлично, но с любопытством.
– Вот здесь поворот. Вот здесь! Да-да! – Дмитрий показывал рукой, где будет поворот на дороге. Машина пошла по ухабам, но водитель не снижал скорости. Чуть в стороне от дороги за деревьями показалось белое здание конторы совхоза «Чернопенский».
– Ты давай пока здесь разворачивайся. И подожди меня! Я быстро! Мне на турбазу надо! – инструктор говорил убедительно, не принимая своим тоном никаких возражений. Водитель молчал. Он смотрел на инструктора. Девицы притихли на заднем сиденье.
Дмитрий выскочил из «Жигулей» и побежал к конторе совхоза. Она была недалеко. Он взбежал на второй этаж, прямо к главному кабинету. «Только бы директор был здесь!» – мелькнуло в голове. Иванов решительно вошёл в кабинет. За длинным столом, в торце, сидел директор совхоза. Что-то читал. Он поднял голову. Увидел знакомого инструктора с турбазы «Лунёво». Выжидательно вглядывался в него. Голубые глаза инструктора блестели, словно наливались сталью. Его фигура – от кроссовок, спортивного трико, серого свитера до светлого лица и взъерошенных волос – была один порыв, одно движение.
– Александр Васильевич, надо срочно вызывать к нам помощь. У нас только что прошёл ураган, смерч, – Дмитрий старался говорить спокойно. Он забыл даже поздороваться, так как мыслями был уже на турбазе.
Директор совхоза «Чернопенский» всё понял. Взял телефонную трубку с аппарата. Стал набирать номер.
– Да, город?! Пожарная?! Срочно пошлите машины на турбазу «Лунёво». – Отняв трубку от уха, директор спросил у инструктора: «Сколько машин?!»
– Надо и «скорых»! Пять, десять, Пятнадцать! Лучше больше! – Дмитрий вспомнил картину разрушений на турбазе. В телефоне что-то затрещало.
– Да-да! – Александр Васильевич положил трубку. Снова стал набирать номер телефона.
– Алло?! Алло-о?! Дежурный обкома?! Да-да! Это на турбазе «Лунёво»! Срочно «Скорую помощь»! Много… Да-да! – директор положил трубку, внимательно посмотрел на инструктора.
– Много чего натворило? – тихо спросил директор.
– Да...
В кабинет без стука влетел лейтенант Исаков. Участковый.
Весь в пыли. Он решительно прошёл к директору. Дмитрий направился к выходу. Надо было скорее на турбазу.
Легковой машины на дороге не было. Её, как говорится, и след простыл. Инструктор постоял на дороге. Надо добираться пешком. Чего ждать? Мимо промчалась «Скорая помощь». Дмитрий немного расслабился. По телу пробежала дрожь. От перевозбуждения. Нет, расслабляться нельзя. Инструктор знал это. Мимо мчались машины «Скорой помощи», пожарные. Следом – военная машина с десантниками. Дмитрий Иванов удивился, что так скоро пошла помощь из города. Ведь Кострома от турбазы сорок километров. Инструктор по туризму испытал чувство гордости за свою Державу – Советский Союз.
Минут через тридцать пять, Дмитрий был возле ворот родной турбазы. Работа по оказанию помощи отдыхающим, туристам была его обязанностью, но, прежде всего, и прямым человеческим долгом перед пострадавшими людьми.
У ворот турбазы и дальше по всей территории первого комплекса стояло оцепление из десантников. Над турбазой кружил вертолёт. Инструктор беспрепятственно прошёл через ворота на территорию, подключаясь к тем, кто организовывал эвакуацию пострадавших. Размеры бедствия были огромны. Солдаты расчищали проезд по территории для машин «Скорой помощи». Шла работа по спасению людей. Возле одного порушенного домика лежала женщина. Её только что положили на носилки. Дмитрий взял носилки с одной стороны, с другой стороны – старший инструктор Кокарев. Они осторожно понесли женщину к машине «Скорой помощи», пробиваясь через завалы деревьев.
– Сынок! Прикрой меня?! Холодно, – стонала немолодая женщина. – А где Галя, где Галя?! Где внученька?! – женщина куталась в лёгкую кофточку. Инструкторы пробирались к воротам турбазы, на площадку, где стояли машины «Скорой помощи». Женщину на носилках сдали врачам.
Дмитрий и старший инструктор побежали к пострадавшим. Возле завалившегося на кустарник туристского домика без крыши Иванов увидел мужчину лет сорока. Он смеялся: «Ха-ха! Ха-ха!.. Ха-ха-ха-а!» – закатывался он в истерическом хохоте. Инструктор присматривался к нему со стороны. Точно. Сошёл с ума. Надо сообщить «Скорой». Мимо проходил врач. Дмитрий показал на смеявшегося мужчину. Врач сразу всё понял, направился к пострадавшему.
А сильные порывы холодного ветра гуляли по разрушенной территории. Светило солнце. Тех, кто мог идти сам, собирали в группы и друг за другом, с инструктором во главе, отправляли на второй комплекс турбазы, который не пострадал от смерча. Из города прибывали автобусы. Один за другим автобусы подходили к турбазе и выстраивались на дороге в колонну. Шла эвакуация пострадавших в город. У Дмитрия Иванова снова возникло чувство гордости за Державу. Шла работа по спасению людей.
Прибыло начальство из областного совета по туризму, областное руководство. Эвакуацией пострадавших с турбазы руководил председатель областного совета по туризму Владимир Афанасьевич Чайковский. Работа шла до ночи. Автобусы с ранеными уходили в город. Нуждающиеся в госпитализации сразу поступали в больницы. Пострадавших окружили заботой. В области случилась беда.
Поздно ночью Дмитрий Иванов зашёл в детский сектор на второй территории туристического комплекса. Открыл дверь известным только ему способом. Он знал, что в одной из комнат детского сектора были подушки, матрацы. Он устало растянулся на матраце, на полу. В голове стоял гул, треск. В окружающей тишине детского сектора, в прогретом июньским солнцем деревянном щитовом доме Дмитрию было досадно, что болит голова. Он помотал головой из стороны в сторону. Не помогало. Сжал голову руками. Гул и треск в голове не проходили. Так Дмитрий и забылся в коротком тревожном сне. Где-то далеко в сознании мелькнула мысль, что надо дать телеграмму маме, что всё в порядке: жив, здоров.
Быстро пролетела ночь. Первые лучи солнца коснулись вершин деревьев, распевали птицы. Жизнь на земле шла своим чередом. Дмитрий щурился от солнца, открыв глаза. Как в детстве! Бывало, он спит ещё… И где-то рядом или далеко осторожный стук в широкое окно их дома. Он сладко открывает свои голубые ясные глаза, чувствуя движение солнечных лучей с улицы в его комнате. И ласковый тихий материнский голос за окном: «Сынок, Димочка!» – это мама пришла с работы, надо открыть ей двери дома. Инструктор улыбнулся. Тревога снова пришла в его сознание. Он вскочил на ноги. В голове стоял гул и треск. Дмитрий стал немного понимать, что треск в голове – от звука ломавшихся деревьев во время смерча.
Инструктор вышел из детского сектора. Защёлкнул дверь на замок. Лучи солнца волнами шли по травке, деревьям, огромной танцевальной площадке, которая резным своим шатром возвышалась на территории второго комплекса турбазы. Здесь как будто ничего и не случилось: никакого смерча, беды, страданий людей...
Дмитрий снова улыбнулся. Раскинул руки. Сощурился на солнце. Хорошо. Жизнь! Мелькнула мысль: надо сходить на лодочную. Что там с домиком? Говорили, что смерч в основном прошёлся по заливу. Кто-то видел, что воду из залива с самого дна поднимало в проносившийся столб смерча. Дмитрий направился к своему домику на залив. Навстречу попалась Кирилловна: шеф-повар столовой на второй территории. На турбазе все ещё спали после трудного дня и ночи.
– Димка?! Живой! – обрадовалась Кирилловна, на глазах её навернулись слёзы. Она обняла парня. – Уж говорили, что ты погиб…
Дмитрий улыбнулся.
Переходя через дорогу, инструктор шёл к лодочной станции. Пригибаясь в примятый кустарник, который навис над тропинкой к лодочной станции, он вглядывался вдаль. Взгляд летел мимо порушенных туристских домиков, к месту, где должен был стоять причальный домик. Иванов спешил к нему. Инструктор не видел, не угадывал, не чувствовал своего жилища.
На месте его из земли торчали деревянные кряжи фундамента. Переломанный деревянный лодочный причал был разбросан по воде залива. Причальный дом лежал на воде, в воде, вверх цокольным основанием метрах в тридцати от берега. Дмитрий сел на столбушку фундамента, вспомнил свою «Кремону», пишущую машинку «Олимпия». Было их бесконечно жаль, потому что и музыка, и пение под гитару, и литературное творчество были неотъемлемыми частями жизни Дмитрия Иванова.
Солнце переливистыми лучами бродило по воде залива. Плескалась рыбёшка. Разводья от всплесков рыбы шли лёгкими ободочками. Одна лодка застряла между досками перековерканного смерчем причала. Дмитрий вытащил лодку, оторвал от причала доску, сел в «Пеллу» и погрёб к своему бывшему жилищу. Крыша причального домика была где-то внизу, на дне залива. От привычных движений весла-доски инструктор успокаивался, на душе становилось теплее. Мускулы наливались уверенной силой.
Жизнь! Только жизнь! Свет! Солнце!
Возле цокольного основания бывшего жилья инструктора на воде плавали исписанные листы бумаги. Дмитрий подхватил один из них, стал читать:
«Где-то кукушка за Волгой кукует,
Чудью туман притаился в лесу…
Солнце потоком в серебряных струях…»
Дмитрий читал и читал, а за заливом, в порушенной смерчем деревне, уже слышался стук топоров по дереву. Это хозяева домов начали обустраивать свои жилища.