*
- Мне, порою, кажется, что в аду нет всепожирающего огня и раскаленных сковородок. Мое, сугубо личное, мнение - в аду постоянно идет дождь.
Сначала я слышу эту фразу, а уже потом барабанную дробь по оконному стеклу.
- Ливень может вогнать в депрессию гораздо быстрее, чем геенна огненная и скрежет зубовный.
Кто это говорит?
Открываю глаза.
Судя по антуражу, я на больничной койке. У окна, спиной ко мне, седеющий мужчина в белом халате. С кем он говорит? Сам с собой? Или со мной?
Доктор оборачивается, смотрит на меня и с легкой улыбкой произносит:
- С возвращением!
Я хочу произнести «Спасибо!», но у меня ничего не выходит. «С возвращением куда?» тоже не получается.
Он подходит ко мне, поднимает руку в предупредительном жесте и говорит:
- Предвидя массу вопросов, сообщаю: ранение у вас тяжелое, оперировал вас я, вы в реанимационном отделении. Судя по тому, что пришли в сознание, послеоперационный прогресс налицо. Говорить и двигаться вам категорически запрещено, так что болтать я буду за двоих. Признаюсь – грешен, люблю это дело. Кстати, забыл представиться – Хальс Яков Захарович. Фамилия редкая и необычная. Помните детектив советских времен «Возвращение Святого Луки»? Именно полотно голландского живописца XVII века Франса Хальса вернули музею ваши киношные коллеги. Мой романтичный дедушка уверял, что мы являемся потомками живописца. В этом году я шестой десяток разменял, а до сих пор не нашел ни одного фактического подтверждения семейного предания.
Глядя, как смешно вздрагивает его «эспаньолка», как поблескивают очки-велосипеды, я ловлю себя на мысли, что мне уже знакома его фамилия. Кино и живописец здесь ни при чем. Откуда я ее знаю?
Разговаривая со мной, он внимательно наблюдает за множеством приборов, которыми я окружен, поправляет какие-то провода и трубки, щелкает различными тумблерами.
- Мне о вас известно значительно больше, чем вам обо мне. У вас довольно общительные коллеги. Они уничтожили почти все мои запасы спирта и многое о вас поведали.
Ага. Значит, он знает, кто я.
- Более всего меня заинтриговало то, что они называют вас Хэл. Сначала я подумал, что вы иностранец, но потом все стало ясно. Харитон Эдуардович Лощилин, по первым буквам – ХЭЛ. На мой взгляд, прозвище излишне символичное. Если вы изучали английский, то должны знать, что «Hell» переводится как «ад». Хотя, с вашей профессией.… В общем, для сотрудника уголовного розыска прозвище, наверное, неплохое.
Хальс улыбается, не отрывая взгляда от приборов.
Странно, что я совсем не чувствую боли. Куда я ранен? Он сказал, что ранение серьезное, но где и когда я его получил? Ничего не помню.
- Ваши коллеги поначалу пытались на меня наехать и даже за оружие хватались. Но мне удалось убедить их, что сделано все возможное, вне зависимости от того, борется с преступностью пациент или нет. А когда я предложил им спирт, то сильно рисковал, имея реальную возможность стать их лучшим другом.
Доктор снова улыбается. Его болтовня и ливень за окном мешают сосредоточиться.
- Спирт с «кока-колой» и яблочком очень способствует общению, знаете ли. Ребята поведали мне вашу историю.
Черт возьми, какую?
- Скажу честно, я не могу однозначно оценить все, что с вами случилось, - задумчиво произносит Хальс, глядя мне прямо в глаза, - порой неизвестно, что хуже – погибнуть и оказаться в аду или создать ад при жизни собственными руками.
К чему это он?
Пытаюсь собрать остатки сознания, но безуспешно.
Откуда-то в руке Хальса возникает шприц и он вводит содержимое в мою капельницу.
- Мы обязательно продолжим наше увлекательное общение, но сейчас вам необходимо спать, спать и спать. Надеюсь, дождь не помешает…
*
Дождь мешает. Зарядивший с самого утра ливень мешает мне разглядеть его глаза.
Вода повсюду. Помимо прочего, мы на берегу реки, в пустынной промзоне.
Он смотрит исподлобья, поскольку стоит на коленях со скованными за спиной руками и упирается головой в ствол моего пистолета.
Пистолет «чистый», нигде не засвеченный, и единственное, чего мне сейчас хочется, это нажать на спусковой крючок.
Сквозь дождевую завесу вижу гримасу Дьявола.
Он торжествует. Он предвкушает победу.
Поймать садиста и убийцу – полдела. Надо еще доставить его по назначению, поборов подлинное искушение – уничтожить по дороге. Стереть его с лица земли, а с его лица гадкую ухмылку.
И мне этого действительно хочется. Я всего лишь человек…
Я держу под прицелом убийцу моей жены и дочери…
Обычное, на первый взгляд, дело о похищении человека неожиданно стало моим личным делом.
Марк Садков, уже прозванный журналистами Маркизом де Садом, находится в шаге от возмездия.
Доля секунды – и ему конец!
Что же мешает мне? Дождь? Нет…
Мне мешает этот навязчивый внутренний голос, который сверлит мне мозг:
«Выстрелишь и станешь таким же, как он!»
Нет, не стану! Я сотру с лица Земли еще одну заразу…!
«И еще одной заразой станет больше!»
Мои девчонки упокоятся отомщенными…
«…зная, что глава их семьи – убийца!»
Я не убийца, я – судья!
«А как насчет: «Не судите, да не судимы будете»?
К черту проповеди! Каждый с легкостью становиться судьей, если дело касается его лично! Разглагольствовать на темы закона и морали проще на расстоянии и, желательно, в удобном кресле! Я не могу допустить, чтобы он жил! У нас мораторий на смертную казнь. Кроме меня некому…
Садков ухмыляется, гримасничая. Ну и рожа, прости Господи…!
«Где гарантия того, что после свершения задуманного тебе станет легче?»
Нет никаких гарантий! Никто не давал никаких гарантий!
На совести Садкова восемь трупов. Последние два – самые близкие мне люди. Девятая жертва в бессознательном состоянии лежит сейчас на заднем сиденье моей машины. Её удалось спасти.
Занявшись похищением дочери олигарха, я потерял самых близких мне людей. Чувствуя, что я подбираюсь все ближе, подонок решил действовать с особым цинизмом. Убить меня – это банально, гораздо интересней мне, живому, вырвать сердце…
Кто, после всего этого, в состоянии обвинить меня? Кто?!
Я не просто стираю выродка с лица земли, я прекращаю череду убийств. Я совершаю благо!
«Соверши еще одно благо – не стань убийцей!»
Сквозь шум дождя слышу голос Садкова:
- Давай, Хэл, стреляй! Тебе ведь хочется. Сейчас мое время уйти за грань. Не постепенно, как я делал это с девками, а мгновенно. Давай, Хэл! Если увижу твоих, развлечемся там не по-детски. Жаль, ты не увидишь…
В исступлении бью его рукояткой пистолета. Он падает на бок, прямо в мутную лужу. Кажется, я сломал ему челюсть.
- Не тебе мне указывать, ублюдок!
Достаю мобильник и набираю номер Долгополова. Да-да…, того самого. Именно его дочь находится у меня в машине. Этому отцу повезло больше.
- Пал Палыч, вы где? – спрашиваю я.
- Через минуту буду. Что с Олей?
- Жива. Она в моей машине.
- Слава Богу! А этот?
- Передо мной.
- Вы его… того…
- Пока не решил.
- К какому бы решению вы не пришли, я вам не судья.
Раздумываю несколько секунд. Смахиваю воду с лица.
Все. Хватит. Если не смог сделать этого сразу, значит, уже не смогу.
- Пал Палыч…
- Да…?
- Ваши люди смогут доставить Садкова в отдел? Я боюсь, мне будет не с руки…
- Да, конечно. Нет проблем.
В этот момент я вижу фары долгополовского «Мерседеса» и машины сопровождения.
*
В один из дней я вижу фары долгополовского «Мерседеса» и машины сопровождения.
Ливень беснуется с самого утра.
Человек, причисленный к лику сильных мира сего, неуклюже выбирается из салона и семенит ко мне. Телохранитель не успевает раскрыть зонт. Олигарх выхватывает у него зонтик и жестом велит оставаться в машине.
Замираю у собственного подъезда, предчувствуя неладное.
- Хэл, он сбежал! Понимаете? Сбежал!!!
- Кто? – спрашиваю я, догадываясь, каким будет ответ.
- Садков. Со следственного эксперимента, убив полицейского. Свидетели сообщают, что он сел в автомобиль, за рулем которого была женщина со светлыми волосами.
- ?
- Ольга опять исчезла. Вот, оставила записку, - Долгополов протягивает мне листок бумаги.
"Я благословляла руку, взявшую плеть! А ты все испортил!"
- Это ее почерк? – спрашиваю на всякий случай.
- Безусловно.
- Я, кажется, начинаю понимать…
- Что именно?
- Почему это было седьмое похищение, но не стало седьмым убийством.
- Почему?
- Он нашел свою сабу.
- Кого?
- Нижнюю. Рабу, если хотите.
Долгополов внимательно смотрит на меня.
- Хэл, я вас не понимаю.
- Помните, я осматривал комнату вашей дочери?
- Конечно.
- Все книги стоят, как положено, на книжной полке, и только две лежат на столе. Помните, что это за книги?
- Честно признаться, нет.
- «История О» Полин Реаж и «Маркиз и Жюстина» Олега Волховского. Понимаете, это ее НАСТОЛЬНЫЕ книги.
- Я их не читал.
- А я читал. Обе они посвящены БДСМ [1].
- Это садо-мазохизм, что ли?
- Отчасти.… Не знаю, огорчит вас это или обрадует, но Садков не убил Ольгу до сих пор по одной простой причине. Он увидел, что ей ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НРАВИТСЯ то, что он с ней делает. Со Стокгольмским синдромом [2] это не имеет ничего общего. Вот поэтому она и «благословляет руку, взявшую плеть»
Долгополов на минуту задумывается, после чего произносит:
- Я припоминаю…, когда, давным-давно, я брался за ремень, меня слегка удивляло ее поведение. Было впечатление, что она жаждала наказания. Никогда не убегала и не кричала. Неужели, все, действительно, из детства?
- Это вопрос к психологам, а не ко мне. Ясно одно – Ольга в настоящее время с Садковым и вряд ли скоро вернется. Да и смысла нет. Судя по тому, что вы рассказали, она стала соучастницей преступления, помогла ему бежать. Допускаю, что она в него влюбилась. Но, боже мой, как же она ошибается!
- В чем именно?
- Садков не Тематик. Он – маньяк. Маньяку не место в БДСМ-сообществе. Он не в состоянии себя контролировать, а это может привести к необратимым последствиям.
- Кругом извращенцы! – восклицает Долгополов.
- Называйте их, как хотите. С точки зрения Ольги, мы с вами – люди ограниченные. Она стремилась в этот странный мир и думает, что обрела его, вот только основные принципы тематических отношений – безопасность, добровольность, разумность – Садков соблюдать не будет. Он понятия о них не имеет.
- Что же будет, Хэл?
- Очередная жертва. И очень скоро. Если Ольга надоест Садкову, или совершит какую-то ошибку, она этой жертвой и станет.
- Надо что-то делать! Ее необходимо вернуть! Мне наплевать, что ей нравиться, а что не нравится! БДСМ, Тема…, провались все к чертовой матери! Что для нее благо, решать отцу! С ее тараканами в голове после разберемся! Финансовая сторона вопроса меня вообще не интересует!
Это, как раз, понятно. Таких, как ты, она вообще никогда не интересовала.
Выжившие в девяностых и окрепшие в нулевых, вы искренне считаете, что в решении проблем близких вам людей исключительную роль играет финансовая составляющая.
Неожиданно из дождя выплывает фигура в армейской плащ-палатке. Из капюшона поблескивают очки-велосипеды и торчит нелепая «эспаньолка».
- Это вас зовут Хэл? – спрашивает он меня, не обращая внимания на Долгополова.
- Да.
- И как вам живется?
- Почему вас это интересует и кто вы такой?
- Вероника Хальс – четвертая жертва Садкова. Я ее отец. Мерзавец был у вас в руках. Объясните мне, почему он остался жив?
Что мне ответить? Рассказать про внутренний голос?
- Этот вопрос не ко мне.
- Нет, именно к вам! У вас самого есть дети?
Ты не понимаешь, мужик, что этим вопросом делаешь мне больно. Очень больно…
Однако мне, почему-то, не хочется объяснять, что наших дочерей постигла одна и та же участь. Мне в данной ситуации тяжелее - предъявлять претензии некому.
- Почему он остался жив?! – кричит Хальс сквозь дождь.
- Я не палач! Таких, как Садков, необходимо судить и судить публично!
- Таких, как Садков, необходимо убивать при задержании, как бешеных собак! По вашей милости он на свободе!
Из-под плащ-палатки появляется рука с пистолетом. Направлен ствол прямо на меня.
Голос Хальса дрожит:
- Вы сейчас же поклянетесь мне, что найдете его и убьете! Или я убью вас! Мне терять нечего!
Замечаю какое-то движение у «Мерседеса» Долгополова. Сам Пал Палыч начинает кашлять и хватается за собственное горло.
Выстрелов я не слышу. Хальс неестественно дергается и падает на мокрый асфальт.
Наклоняюсь к нему. Пульса нет.
К нам подбегает один из долгополовских бультерьеров с пистолетом в руке.
- Что вы творите, черт возьми?! – ору я на него.
- Согласно сигнала…, - говорит он, просительно глядя на шефа.
Долгополов обращается ко мне:
- У меня с охраной есть условный сигнал. Если я хватаюсь за горло, они должны открыть огонь на поражение по объекту, который мне угрожает.
- Но он угрожал не вам! Не вам!!!
- Мне тоже! – отвечает он резко, - моя дочь, в отличие от его дочери, еще жива. Вы, Хэл, должны довести дело до конца! И я убью любого, кто помешает мне и вам доделать начатое. Юридическую сторону вопроса я беру на себя.
Да-да… Видимо, юридическая сторона вопроса будет тесно связана со стороной финансовой.
Я не хотел становиться убийцей. В результате, стал причиной гибели невинных людей. Полицейский на следственном эксперименте тоже на моей совести.
Взгляд мой останавливается на очках Хальса. По их стеклам безжалостно барабанит дождь.
Мне хочется смахнуть с его лица водяные струи…
*
Мне хочется смахнуть с лица водяные струи, но руки меня не слушают.
Слушают меня только глаза. Они пока открываются.
Лицо мое совершенно сухо. Ливень бушует за окном. Показалось…
- Это, наверное, чертовски обидно – получить пулю от человека, которого, формально, ты спас, - бормочет мужчина в белом халате, колдуя над приборами.
«Кого я спас?» - пытаюсь спросить я, но у меня ничего не выходит.
Сознание возвращается медленно. Кажется, я в больничной палате.
Что со мной произошло? Память заблокирована начисто.
Сейчас день или ночь? Ливень не дает понять…
Давай, эскулап, заполняй пробелы!
- По-человечески, ваша история мне понятна, но с точки зрения закона…
Какая история, доктор? Ка-ка-я?!
Он перестает возиться с аппаратурой и присаживается на край моей койки. Внимательно смотрит мне в глаза.
- Вам моргать не больно? Если нет, моргните два раза, если да, то один.
Моргаю два раза.
- Замечательно. Боль где-нибудь чувствуете?
Моргаю два раза.
- Вы помните, что с вами произошло?
Моргаю два раза.
- Я вам давеча представился. Помните, как меня зовут?
Моргаю два раза.
- Хальс Яков Захарович. Фамилия редкая и необычная. Помните детектив советских времен «Возвращение Святого Луки»? Именно полотно голландского живописца XVII века Франса Хальса вернули музею ваши киношные коллеги.
Киношные коллеги? Значит, он знает, кто я.
Его фамилия кажется мне знакомой. Кино и живописец здесь ни при чем.
- Я бы мог пересказать вашу историю со слов работников УГРО, уничтоживших все мои запасы спирта, но мне важно, чтобы вы все вспомнили сами. Сообщу пока – одна пуля задела грудной отдел позвоночника, другая вошла в шею. Обе я извлек, но насколько эффективно будет проходить процесс выздоровления, сказать не могу. Сейчас вам категорически запрещено двигаться и говорить. Вам это понятно?
Моргаю один раз.
Куда уж понятней… Немой и парализованный.
Лучше б меня убили!
- Прошу вас, не волнуйтесь! Смотрите, как пульс участился…. Вы пережили очень сильный стресс. На фоне всех событий не ожидайте, что завтра вы все вспомните, а послезавтра встанете на ноги. Наберитесь терпения, хорошо?
Моргаю один раз. Что мне еще остается?
Доктор внимательно смотрит на меня и произносит:
- Кто решается пуститься в погоню за Дьяволом, должен быть готов к большим потерям.
Погоня за Дьяволом? Потери? Да-да…, кажется…
Марк Садков, прозванный журналистами Маркизом де Садом… Маньяк и убийца!
Стоп! Я понимаю, откуда мне известна фамилия доктора.
Вероника Хальс. Четвертая жертва. Неужели, врач ее родственник?
- По выражению ваших глаз я понимаю, что память потихонечку возвращается. Это так?
Моргаю один раз.
- Не торопитесь. Это может быть опасно.
Я закрываю глаза. К черту опасность! Я должен вспомнить!
Бешеный ливень за окном мешает сосредоточиться…
*
Ливень, зарядивший с самого утра, мешает сосредоточиться.
Почти непроницаемая стена воды не дает разглядеть его глаза.
Вода повсюду. Помимо прочего, мы на берегу реки, в пустынной промзоне.
Он смотрит исподлобья, поскольку стоит на коленях со скованными за спиной руками и упирается головой в ствол моего пистолета.
На его лице гримаса Дьявола. Он торжествует. Он предвкушает победу.
А для меня настоящее искушение – возможность стереть его с лица земли, а с его лица гадкую ухмылку.
И мне этого действительно хочется. Я всего лишь человек…
Я держу под прицелом убийцу моей жены и дочери…
Доля секунды – и ему конец!
Что же мешает мне? Дождь? Нет…
Мне мешает внутренний голос, который уже порядком надоел:
«Выстрелишь и станешь таким же, как он!»
Нет, не стану! Я сотру с лица Земли еще одну заразу…!
«И еще одной заразой станет больше!»
Мои девчонки упокоятся отомщенными…
«…зная, что глава их семьи – убийца!»
Я не убийца, я – судья!
«А как насчет: «Не судите, да не судимы будете»?
К черту проповеди! Каждый с легкостью становиться судьей, если дело касается его лично!
Садков ухмыляется, гримасничая. Ну и рожа, прости Господи…!
«Где гарантия того, что после свершения задуманного тебе станет легче?»
Нет никаких гарантий! Мне не нужны никакие гарантии!
На совести Садкова восемь трупов. Последние два – самые близкие мне люди. Девятая жертва в бессознательном состоянии лежит сейчас на заднем сиденье моей машины. Ее удалось спасти.
Занявшись похищением дочери олигарха, я потерял самых близких мне людей. Чувствуя, что я подбираюсь все ближе, подонок решил действовать с особым цинизмом. Убить меня – это банально, гораздо интересней мне, живому, вырвать сердце…
Кто, после всего этого, в состоянии обвинить меня? Кто?!
Я совершаю благо!
«Соверши еще одно благо – не стань убийцей!»
Сквозь шум дождя слышу голос Садкова:
- Давай, Хэл, стреляй! Тебе ведь хочется. Сейчас мое время уйти за грань. Не постепенно, как я делал это с девками, а мгновенно. Давай, Хэл! Если увижу твоих, развлечемся там не по-детски. Жаль, ты не увидишь…
Меня поражает, с каким спокойствием я стреляю.
После того, как Садков плюхается в мутную жижу, я делаю контрольный выстрел.
Обстоятельства заставляют действовать наверняка.
Дьявол выиграл, ведь разочарования я не чувствую.
Его победа именно в этом. В неожиданно возникшей уверенности, что дело мое – благое. Несмотря на внутренний голос…
Слишком часто благие дела не имеют с законом ничего общего…
Из дождевой завесы появляются фары долгополовского «Мерседеса» и машины сопровождения.
Олигарх неуклюже выбирается из салона и подходит ко мне. Охранник держит над ним зонтик.
Пал Палыч Долгополов, один из выживших в 90-х бизнесменов нового времени, смотрит на труп Садкова и обращается ко мне:
- Вы знаете, Хэл, я вам не судья.
- Знаю.
- А где Ольга?
- В моей машине на заднем сиденье. Не волнуйтесь, она жива. Была без сознания, но, думаю, скоро очнется.
- Спасибо вам! Финансовая сторона вопроса, поверьте, не заставит себя ждать.
Опять он со своей «финансовой стороной вопроса» …!
- Пал Палыч, вы же знаете – в этом деле финансы меня не интересуют. Скажите лучше, ваши люди смогут здесь все зачистить?
- Конечно, нет проблем.
- Вот на этом и закончим.
Долгополов на секунду задумывается и говорит:
- Очень жаль, что здесь нет отцов ВСЕХ жертв. Они бы оценили ваши благие намерения.
- Благими намерениями дорога в ад вымощена, вы же знаете…
Неожиданно из дождя в свете автомобильных фар выплывает фигура в армейской плащ-палатке.
- Кто это? – спрашивает Долгополов.
- Не знаю, - отвечаю я, смахивая с лица дождевые струи, - лица не видно.
Охранник незаметно тянется рукой к плечевой кобуре.
Из-под капюшона раздается истошный крик:
- Что ты наделал?! Что ты наделал?! Я благословляла руку, взявшую плеть…! А ты…! Сдохни, сволочь…!
Звучат выстрелы. За долю секунды успеваю понять, что это моя армейская плащ-палатка, которой я укрыл Ольгу, и это из моего табельного «Макарова» (оставил под сиденьем, растяпа!) она сейчас стреляет.
Как минимум, две пули приходятся на мою долю.
Как же противно падать в грязь!
Замечаю, что охранник не успевает закрыть собой Долгополова. Его дочь метит в меня, но одна из пуль попадает олигарху в шею. Он хватается за горло. Бультерьеры из машины сопровождения незамедлительно открывают огонь по фигуре в плащ-палатке.
Дьявол не остается в проигрыше!
А может, такой финал закономерен?
Садков ликвидирован, счет трупам прекращен и меня на этой земле больше ничего не держит.
Жить с таким грузом было бы непросто.
Если в аду существуют увольнительные, смогу повидаться с девчонками…
Это последняя мысль. Через мгновение не остается ничего, даже несносного ливня.
Мое тело пронизывает жуткая боль…
*
Мое тело пронизывает жуткая боль и я просыпаюсь.
- Так-так-так, батенька…. Вижу, вижу…, - произносит доктор Хальс, колдуя над аппаратурой, - восстанавливаемся потихонечку.
Он переводит взгляд на меня:
- Больно?
Моргаю один раз.
- Это неплохо. Организм сигнализирует…. Имя свое помните?
Моргаю один раз.
- И о нашем способе вести беседу помните. Чудесно! – он наклоняется надо мной, - и все, что случилось, вспомнили?
Моргаю один раз.
- Вы уверены?
Моргаю один раз.
- Ну что ж…, - он присаживается на краешек койки, - тогда вам должна быть знакома моя фамилия.
Моргаю один раз.
- Я отец Вероники Хальс, четвертой жертвы Садкова.
Взяв паузу, он отворачивается к окну.
- Теперь вы понимаете, что не можете быть для меня обычным пациентом. Мы оба потеряли близких по вине одного человека…. Странно, что я называю человеком это чудовище…
Хотелось бы думать, что на моем лице капли дождя, но я знаю, что это слезы.
- Знаете, когда это случилось с Никой, я раздобыл пистолет. Как, не важно. Раздобыл и все. Я решил, когда эту мразь поймают, изыскать возможность пристрелить его. Не нужно никаких следственных действий, судов, приговоров и разговоров о том, что пожизненное заключение страшнее смерти. Понимаю, звучит это смешно, но я верил, что смогу это сделать.
Хальс замолкает, смахивает слезу и вновь поворачивается ко мне.
- Поиски подонка затянулись. Со временем, размышляя, я придумал для себя довольно удобную теорию. Вернее, придумал ее не я, просто она оказалась наиболее пригодной для моего существования. Суть ее в том, что ТАМ ада нет. Неизвестно, есть ли рай, но ада нет точно. Ад здесь, на земле, создаваемый самими же людьми друг для друга. Моя девочка вырвалась из него, пусть и с посторонней помощью. Я заставил себя верить, что ТАМ ей лучше. Если я не буду верить в это, я сойду с ума…
Мне хочется ответить ему, что вера, к сожалению, не избавляет от боли. По крайней мере, меня…
- В какой-то момент я решил, что не имею права изгонять Садкова из этого ада. Мне стало казаться, что таким образом я его от чего-то избавлю. А какого-либо избавления он недостоин! Здесь и сейчас он должен вкусить все «прелести» ада, поскольку жизнью своей принял участие в его формировании особенно изощренно. И я отказался от своей идеи. Как думаете, я прав?
Моргаю один раз, поскольку вам, Яков Захарович, роль палача совсем не идет. Не ваше это дело.
А чье это дело? Мое?
Свитч [3] долгополовской дочери привел к тому, что в живых остался один я, да и то – стараниями доктора Хальса. Легче мне от этого? Отнюдь…
Столько трупов и ради чего?
Нет ответа…
- Когда вас привезли в нашу клинику, честно признаюсь, думал, что шансы ничтожны. Сейчас я очень рад, что мои труды не прошли даром, а после того, как я узнал, кто вы – рад вдвойне. Но, несмотря на радость от того, что вы остались живы, я терзаюсь вопросами…
Хальс наклоняется, крутит какой-то рычажок, после чего продолжает:
- Стоит ли возмездие ваших потерь? Оправдано ли совершенное с точки зрения закона и морали? И самое главное – верна ли теория, которая помогает мне жить со всем этим?
Он снимает очки и протирает их полой белоснежного халата.
- Из чистого эгоизма, мне хотелось бы быть уверенным, что мое решение, в отличие от вашего, в общечеловеческом смысле - большее благо. Но, видит бог, как же мне хочется, чтобы сейчас его поджаривали черти! А впрочем, все это интеллигентское самоедство…
Доктор Хальс двигается ближе и внимательно смотрит мне в глаза.
- Вам предстоит долгий и трудный путь, Харитон Эдуардович. На этом пути будет много страданий и боли, помимо тех, что вы уже пережили. Я хочу вас сразу предупредить. Не знаю, сможете вы говорить к тому времени или будете общаться со мной иным способом, но вам необходимо осознать – каким бы кризисным ни был период, какой приговор ни вынесла бы судьба, не просите меня отключить приборы. Дело не в том, сторонник я или противник эвтаназии. Исходя из моих рассуждений, я должен был прибегнуть к ней сразу. Но как бы вам ни было тяжело, я этого не сделаю. Не потому, что я отношусь к вам, как к Садкову. Упаси бог! Логика проста - если ему суждено было сдохнуть, значит, вы должны жить. Кто-то хочет убедиться, что вы пройдете круги своего ада с достоинством. Вам просто необходимо выдержать! Я помогу вам, но аппаратуру не отключу! Welcome to Hell, мистер Хэл! Правда, здешний ад мало похож на описанный церковниками. У нас, извольте видеть, жуткий ливень…
Он кивает головой в сторону окна и еще пристальней смотрит мне в глаза:
- Вы согласны со мной?
Моргаю один раз.
А что еще мне остается делать…?
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] БДСМ (англ. BDSM, в русском языке часто просто – Тема) — психосексуальная субкультура, основанная на эротическом обмене властью и иных формах сексуальных отношений, затрагивающих ролевые игры в господство и подчинение. В составной аббревиатуре-акрониме BDSM заключены названия основных составляющих этого явления:
BD (Bondage & Discipline — неволя и дисциплина, воспитание) — бондаж (связывание, ограничение подвижности), дисциплинарные и ролевые игры, игровое подчинение, унижение, наказания;
DS (Domination & Submission — доминирование и подчинение) — господство и подчинение; отношения, в которых в результате предварительной договоренности присутствует неравноправие партнеров;
SM (Sadism & Masochism — садизм и мазохизм) — садомазохизм; практики, связанные с получением удовольствия от причинения или переживания физической боли.
Основным принципом BDSM является SSC, расшифровываемая как safety, sanity и сonsensuality. В общепринятом переводе с английского эти слова звучат, как "безопасность, разумность, добровольность",
В русском языке сторонников БДСМ-отношений часто называют Тематиками.
[2] Стокгольмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) — термин популярной психологии, описывающий защитно-подсознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном счете отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.
[3] Свитч (от англ. switch — переключатель) – это человек, который может менять БДСМ-позиционирование в зависимости от настроения, партнера, обстоятельств и т.п. Наиболее понятными кажутся СМ-свитчи – садомазохисты. Они любят и причинять боль, и принимать ее.