2. Родители.
Моя мама родилась в 1919 году в небольшой деревне на юге Башкирии. Сейчас в это очень трудно поверить, но мама говорила, что застала ещё … барыню! Маме запомнились её очень красивые фарфоровые куклы.
Жили очень бедно. У мамы было шестеро братьев и сестёр. Пятерых из них я хорошо знаю, а одного из них (старшего, по всей видимости), Ванюшу, не застал – он погиб на войне, как и мой дед.
С нетерпением ожидали наступления весны, после чего детвора переходила на подножный корм, коего богатая башкирская земля давала в изобилии. Вспоминаю саранки, о которых рассказывала мама.
Ещё одним лакомством являлась лиственная смола; её жевал и стар, и млад. Поскольку смола обладает бактерицидным свойством, думаю, что жители Башкирии от заболевания зубов особо не страдали. Добывали лиственную смолу и в промышленных целях. Мама рассказывала, как один башкир, охотясь за смолой, повис на лиственнице; так и висел там несколько месяцев, пока не превратился в мумию.
А в 15 – 16 лет мама (с образованием 4 класса) отправилась на «вольные хлеба». По тем временам, вполне взрослый, самостоятельный человек. Некоторое время пожила в Благовещенске (не на Дальнем Востоке – в Башкирии!), затем оказалась в Магнитогорске, где, в конце концов, и встретилась с моим будущим отцом.
Забегая наперёд, скажу, что из всех братьев и сестёр мамы сегодня в живых осталась лишь одна моя тётя, с которой мы виделись в последний раз в мае 2011 года. На похоронах моей мамы. Я хоронил её в тот же день, в который появился на свет, только 56 лет спустя.
Отец родился в 1912 году в Татарии, на берегу Камы. Село лежало на Московском тракте (ныне оно затоплено водохранилищем) и было растянуто вдоль дороги на несколько километров. Как я представляю, едва ли не в каждом доме гостя ждали стол и ночлег. И лошадям было что наложить в кормушку. Поскольку отец об этом ничего не рассказывал, думаю, что его дом располагался в отдалении от дороги, и проезжающие у них не останавливались.
Основным занятием крестьян являлось земледелие. Выделялась земля для пашни и заливные луга для косьбы. Поскольку землю распределяли по числу работников, наёмный труд не применяли – сами вполне справлялись.
Земля в тех краях довольно урожайная, и от голода не бедствовали. Более того – ежегодно в небольших глиняных ямах (бочек из нержавеющей стали в то время, понятное дело, не выпускали) заквашивали пшеницу; из полученной браги готовили спирт для собственных нужд.
Вряд ли кто рискнул бы в то время изготавливать водку на продажу – ведь монополией на продажу водки владело государство, с которым ссориться – себе дороже. Да и не пили тогда русские люди, особенно крестьяне, так, как сейчас – времени на это не было.
Осенью, после уборки урожая и обмолота, обжигали кирпичи. С весны завозили глину, приготавливали раствор и раскладывали его по формочкам. Готовые кирпичи всё лето сушились в штабелях. Осенью покупали дрова, и высушенные кирпичи обжигались, после чего их продавали.
Как рассказывал отец, работали не покладая рук. Было у него желание – научиться играть на гармони - да родственники не дали ему такой возможности. Не было свободного времени для обучения.
Работала в селе и школа; отец получил законченное образование - 7 классов. В голодные 20-е годы школьников подкармливали «гуманитарной помощью» - американской пшённой кашей с мясом, которая очень выручила (попросту – спасла от голодной смерти) многих крестьянских детей. Видно, и эту местность застиг страшный голод 20-х годов.
После окончания школы, зимой, мой отец обучался не то на портного, не то на сапожника. Во всяком случае, впоследствии отец мог и шить, и обувь отремонтировать. Сапоги, как отец рассказывает, были настолько прочны, что носились всю жизнь. Как именно носились? А вот так: вышел из села – закинул сапоги за плечи. Подходишь к городу – надеваешь их на ноги… Так надолго хватит, конечно.
Тем временем, отцу стукнуло 17 лет, а ВКП (б) взяла курс на коллективизацию сельского хозяйства. Ни о какой агитации по поводу вступления в колхоз отец не вспоминает. Пришла разнарядка на село по количеству раскулаченных. Семья моего отца попала, как говорится, под раздачу. Без всяких на то, как ныне можно с уверенностью заявить, оснований.
Наёмный труд не использовали – это раз. От вступления в колхоз не отказывались – это два. Да и как ты откажешься под дулом револьвера?! Ну, не идиоты же!..
Никакого сопротивления обречённые крестьяне не оказывали. Отец не рассказывал, голосили ли бабы, матерились ли мужики. Наверное, и голосили, и матерились, да что толку?..
Грустно взглянули в последний раз на двор и дом, взяли с собой самую малость из еды и одежды – и отправились на железнодорожную станцию. Пешком ли, на телегах ли – не знаю.
Впоследствии мой старший брат пытался было получить какую-то компенсацию от государства за отнятые дом и двор, но я этим не интересовался. Какую компенсацию?! От кого – от нашего государства?! Радуйся, что последние штаны не отняли…
Как рассказывал отец, товарные вагоны были битком забиты людьми. И даже в туалет не выводили... Высадили в чистом поле, в районе будущего Магнитогорска (благо, было лето). В первые месяцы работали как раз в поле. Вокруг на лошади с плетью в руках разъезжал нацмен (представитель национальных меньшинств) и грозно покрикивал:
- Эй, белый рубашка! Плохо работаешь! Зачем встал?
А у того спина больная, долго в наклонку работать не может. Вот ему и доставалось плетью. Не к тёще на блины, однако, приехал.
Через месяц дед получил зарплату – мешок крупы и мешок муки на семью. Дед воскликнул:
- Вот это ссылка! На воле бы так меня кормили!
Работал отец и на земляных работах, и на строительстве жилья, и на строительстве металлургического комбината. Он с гордостью вспоминал, что заливал бетоном знаменитую эстакаду, по которой в мартеновские печи подавались вагоны с рудой и шихтой. Крепко в те годы отец подружился с тачкой Стерлинга, о которой позже писали В. Шаламов и Солженицин!
Через несколько лет (в середине 30-х годов) отец был восстановлен в правах; мой дед и бабка к тому времени умерли. Вскоре отцу представилась возможность записаться на курсы шоферов, которые длились примерно полгода (обучение проходило по вечерам, после работы). Знания, которые отец получил на этих курсах, он очень ценил, и они ему очень пригодились в жизни; во всяком случае, сталь от меди или алюминия он мог легко отличить. Но и не только этому, конечно, он научился на курсах.
В 1939 году отца, как полностью восстановленного в правах, мобилизовали в армию и направили для прохождения службы в Ленинград. Десятилетия спустя отец вспоминал достопримечательности этого славного города – Эрмитаж, Петропавловскую крепость, крейсер «Аврору»…
А в ноябре «внезапно» началась русско-финская война. По «счастливому стечению обстоятельств», близ границы с Финляндией оказалась сосредоточена огромная армия РККА.
Не ставлю своей целью пересказывать ход русско-финской войны. Отцу (водителю грузовика) больше всего запомнились лютый холод, огромное количество раненых, умерших от обморожения, и знаменитые финские снайперы-"кукушки".
А летом отец отправился освобождать братскую Бессарабию, да заболел тяжёлой болезнью, после чего был комиссован под чистую. Великая Отечественная война проходила без его участия.
… Как относился отец к власти, которая, можно сказать, сломала ему жизнь?
Я сказал бы, с философским спокойствием. Города и металлургические комбинаты надо было строить? Надо. Кто будет строить, если негров в России нет? Ясно, кто – русский крестьянин. Работать ему при любой власти пришлось бы, а советская власть за работу, худо-бедно, платила. Жил не лучше, но и не хуже других, получил среднее образование, специальности шофёра и тракториста.
Никаких обид на Советскую власть отец не испытывал, а Сталина уважал поболее, чем его последователя Н. С. Хрущёва. Думаю, что такое же философское отношение к власти родители передали и нам, детям.
Продолжение см. http://www.proza.ru/2012/09/29/432