Из опубликованного:
Слёзскинский А.Г. Архимандрит Фотий и графиня А. Орлова-Чесменская, другие миниатюры [Сборник] / Составитель и вступительная статья: А. Н. Одиноков; научный редактор д.и.н. Б.Н. Ковалёв; Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 2012. 146 с.
А.Г. Слёзскинский
ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I В НОВГОРОДЕ
Николай Павлович любил новгородцев. По крайней мере, это известно со слов новгородского городского головы А. Кузнецова, который во главе депутации ездил поздравлять государя с восшествием на престол. Вернувшись из столицы, голова объявил Думе, что депутация «весьма благосклонно была допущена к руке государыни и удостоилась получать изустный государя отзыв, что его величество новгородцев любит, и любить будет» (1).
В первый же год царствования, в июле 1826 г., Николай Павлович с супругой удостоил Новгород своим посещением, прибыв на пароходе из округов военного поселения. Пароход с их величествами должен был остановиться у моста, откуда вела кратчайшая дорога в Кремль и Софийский собор. На месте пристани тогдашний губернатор Жеребцов задумал поставить помост и его, а равно и переход покрыть светло-зелёным сукном. Чрез начальника штаба поселенного корпуса губернатор выхлопотал бесплатно из округов деревянный материал и военно-рабочих людей, но за сукном обратился в Думу, прося ее приискать самое сукно и употребить на него городские средства. Измерили помост, дорожку к собору и определили, что сукна потребуется 348 аршин. Приискать сукно Дума поручила гласному Дербушеву. Конечно, в таком небольшом городе, как Новгород, трудно было найти зеленого сукна и тем более в таком количестве. Спрашивал Дербушев и в суконном ряду, и в отдельных магазинах, но ему отвечали, что зеленого нет, а есть серое и синего цвета. О тщетных поисках своего гласного Дума написала губернатору и рекомендовала сукно, предлагаемое магазинами, но губернатор и слышать не хотел. «Предлагаю,—писал он,—не уклоняться не нахождением и заменой иным сукном, сколько можно поспешнее, купить светло-зеленого сукна и непременно в размере не менее 350 аршин». Снова последовало поручение Дербушеву и на этот раз строжайшее, чтобы он исходил все лавки и вообще все места, где могло бы оказаться 350 аршин обязательно зеленого сукна. Не мало потрудился Дербушев в поисках за сукном и нашёл его где-то в цейхгаузе инвалидного батальона; там ему обещались продать по 2 р. 25 к. за аршин. Но опять беда: часть сукна оказалась темнее. Дума не решалась купить, а сообщила губернатору, как ему понравится, потому, что оно было двухсортное. Командировали того же Дербушева взять сукно, но в батальоне потребовали деньги вперед. Об этом донесли губернатору. Последний предложил заплатить за сукно, «дабы сие было сохранено и употреблено после на казенные надобности».
По употреблении, сукно вычистили и положили в кладовую, впредь до особой нужды. Долго оно там лежало. Наконец, о нем узнала строительная комиссия и попросила Думу продать его для полицейской команды. Комиссия не поскупилась, и Дума объявила за сукно свою цену, но с платой поступила не так, как в батальоне—плату оставила на благоусмотрение покупателя. Городовых, как попугаев нарядили в светло-зеленые шинели, но они носились недолго потому, что материал был не прочен по цвету и, главным образом, прогнил в кладовой. Все-таки комиссия не понесла убытков, так как уплатила незначительную часть денег, да и ту Дума еле-еле вытребовала.
На пристани царя и царицу, разумеется, встречали местное духовенство и власти. Огромная толпа народа запружала весь берег, лежащий против Кремля.
Царский пароход тихо привалил к пристани утром, в хороший солнечный день. Встреча была торжественная. Толпа волновалась, кричала «ура» и бросала вверх шапки. С пристани государь и государыня проследовали прямо в Софийский собор. Когда высочайшая чета вступила внутрь Кремля, волна народа хлынула за нею, и во входной арке образовался страшный затор. С одними делалось дурно, другие кричали о помощи. Натиск толпы сдерживала цепь полиции, но недолго. Толпа прорвала цепь, многие попадали и получили увечья. Все стремились к собору. В это время император Николай с супругой прикладывались к мощам новгородских угодников. Выйдя из собора, они снова были встречены энтузиазмом народа, который бежал сзади коляски вплоть до путевого дворца, где для их величеств был назначен отдых. На другой день государь, как любивший новгородцев, первыми принимал представителей города. Тут были и бедные мещане (2), и богатые купцы (3). Приняв от них хлеб-соль, государь говорил, что в скором времени Новгород обогатится новыми казарменными корпусами, войска в городе будет больше, а потому подвинется вперед промышленность и торговля. За городскими представителями следовали чиновники в своих характерных, с высокими воротниками, мундирах, стряпчие, совестные и уездные судьи, члены земского суда, почтмейстер, дворяне, разные председатели.
Пробыв в Новгороде два дня, государь и государыня отбыли в Петербург в особом дилижансе.
Второй раз император Николай I приезжал в Новгород в 1831 году, тоже летом, когда вспыхнул холерный бунт среди военных поселян. Государь, прежде всего, осматривал холерные бараки. Ему доложили, что бараки устроены Думой, куда больных привозят уличные старосты, а последние ходят под окнами и стучат палкою, спрашивая: «все ли здоровы?». Не остаются также без внимания вдовы и сироты после умерших кормильцев от холеры. Действительно, Дума собирала пожертвования и призывала в свое помещение несчастных для раздачи помощи. По поводу розданных пожертвований расклеивались объявления, которые начинались именами бедных и оканчивались так: «Засим Дума не считает за нужное извещать, сколько вдовы и сироты пролили от радости благодарных слез, получив сие неожиданное вознаграждение. Благотворительные души найдут сами в себе награду, а любопытные пусть сами научатся делать добро; тогда узнают, как всякая копейка дорога лишенным всей надежды, кроме одного Бога» (4).
Тогда же государь получил секретные сведения о том, что губернатор Денфер не принимал никаких мер против могущего быть среди городских обывателей волнения. Да и мог ли что-нибудь предпринять по своему характеру Денфер? Это был маленького роста старичок, слабый, мягкий в своих распоряжениях, страшный трус. Во время бунта Денфер сам выходил из дома с заряженным пистолетом в кармане. Он даже чуть не убил доктора Европеуса, когда тот прибежал в город от бунтовщиков в солдатской шинели и с радостным криком бросился к нему. Единственно спасло доктора то, что он назвал свое имя, когда трусливый губернатор второпях навел на него пистолет. А для умаления начальнических распоряжений у чиновников была известная сноровка. Денфер любил до страсти нюхать табак и всякий мог пользоваться его расположением, если имел при себе табакерку. Губернатор не соглашался, восставал и непременно спрашивал у противника: «а какой нюхаете?». Хороший табак приводил губернатора в восторг и большей частью смягчал его возражения. Трусость у Денфера была развита в высшей степени. Он совсем растерялся, когда ему доложили, что в Новгород направляются мятежники, вооруженные кольями, и желают видеть государя, чтобы высказать ему упрек за отравление поселян начальством. Губернатор поспешил к городскому голове Кузнецову, просил, умолял его изыскать какие-нибудь средства против вторжения шайки. Голова был уже тоже старичок, но далеко не трусливого десятка. Он предложил губернатору отправиться за город и уговорить мятежников, чтобы они не ходили в Новгород. Денфер побоялся это сделать, отговорившись тем, что ему будто-бы надо быть безотлучно в своем доме. Кузнецов поехал один и действительно на 7-й версте по петербургскому тракту встретил толпу поселян, которая была вооружена дубинами, косами и отчасти ружьями. Голова остановил толпу, как-бы не зная о ее намерении, встретив ее случайно, и спросил, куда она идёт.
—В город,—отозвались поселяне,—сказывают, царь батюшка приехал.
Кузнецов не сробел и спросил, за чем идут.
—Правды искать, зачем души наши губят, зельем травят.
Голова стал их увещевать; доказывал всю несообразность их намерения. Он говорил, что в городе никто их не знает и не окажет им поддержки, так как население городское вполне мирное и довольное своей судьбой. Кузнецов говорил, что они, напротив, прогневают государя, зачем обратились к нему в чужом месте, а не в своих поселениях. Мятежники недоумевали и колебались. Умный старичок воспользовался этим и дал им совет, что, как слышно, государь из Новгорода поедет по всем поселениям, то им гораздо разумнее вернуться домой и там заявить ему свои жалобы. Шайка бунтовщиков одобрила речи и слова головы, поговорила, потолковала и повернула назад. За такой подвиг, легко могший стоить Кузнецову жизни, император Николай пожаловал ему в награду, вне орденского статуса, золотую медаль, украшенную драгоценными камнями.
Денфер, несомненно, окончательно доказал свою трусость и нераспорядительность. Уезжая в Старую Руссу, государь много высказал ему неприятностей и оставил по себе у губернатора такое впечатление, после которого трудно было рассчитывать на продолжение службы. Однако Денфер скоро нашел оригинальную лазейку к милости государя чрез Юрьевского архимандрита Фотия. Он стал часто ездить в монастырь под предлогом, что он ему понравился; хвалил его устройство и украшения. Все устройство было делом рук и измышлений Фотия. Хваля таким образом Фотия, Денфер не забывал и себя, он тут же просил архимандрита, чтобы замолвил словечко пред государем; просьбы его до того повторялись часто, отличались такою настойчивостью, что архимандрит даже прозвал губернатора «слёзкой». Посещения монастыря оказались удачными. Фотий просил за Денфера графиню, а последняя обращалась к графу А. Орлову, который был близок к государю. Все сваливалось на трусость, врожденную, неизлечимую, с которою человек никак не может совладать.
Небезынтересно также посещение императором Николаем Новгорода осенью в 1843 году. Местная администрация заранее знала, что государь приедет делать инспекторский смотр гренадерскому корпусу. Вдруг, по приезде, царь объявил, что он желает посмотреть яхту, на которой Екатерина II плавала в Боровичских порогах и потом подарила ее на память новгородскому дворянству. Это было как снег на голову для всех. Яхта, обнесенная каменным зданием, находилась в страшном запустении. Губернатор Зуров послал полицмейстера обследовать этот исторический памятник и привести в порядок. Но полицмейстер донес (5) губернатору, что яхта во многих местах разломана, ободрана, заросла слоями грязи, загажена разными нечистотами и вообще имеет омерзительный вид; даже подходя к зданию, видно, что в окнах нет рам, а там, где они сохранились, выбиты все стекла. По мнению командированного чиновника, к завтрашнему дню, возможно, только обмыть и вычистить яхту, но мусор останется по-прежнему, и развалины будут крайне неприятны. Губернатор сначала распорядился, а потом его осенила светлая мысль свалить беспорядочное содержание яхты на губернского предводителя. Он сейчас же составил бумагу, изложил все дело и прибавил, что вина ложится на предводителя, как представительства дворянства, которому подарена яхта. Предводитель отвечал, что яхта находится в городе и следит за ней должно городское управление. Дума писала губернатору, что на содержание яхты она никаких сумм не имеет, делом этим никогда не занималась и полагала, что средства отпускаются из казны, так и заведование яхтой должно быть сосредоточено у губернского начальства. Таким образом, выдумка губернатора обошла учреждения и снова вернулась к нему. Что было делать губернатору? Не показывать же памятник в таком безобразном состоянии. Оставалось отклонить осмотр, но доложить о том государю рискованно, да и нет подходящих причин. Наконец, губернатор, посоветовавшись со своими сотрудниками, придумал такое средство. Государь остановился в митрополичьих покоях. Отсюда надо ехать к яхте или кругом по бульварной дороге, чрез Кремль и Сенную площадь, или берегом, где тогда держалась непролазная грязь. Приказано было подать возок как можно массивнее. Государь отправился с Зуровым. Ямщику, ранее было сказано ехать берегом. Едва возок достиг берега, как начал тонуть в грязи. Губернатор осмелился предупредить государя, что дальше они рискуют совсем увязнуть. Рассерженный император обрушился на Зурова и велел ехать назад. Губернатор оправдывался, обвинял Думу, что она виновата в этой грязи и вообще беспечна к городским путям. Государь приказал, чтобы по этому берегу был проведен бульвар. Губернатор высчитал сумму на поднятие берега насыпью и составил смету, которую отослал предводителю, с прибавлением, что император проезжая берегом, вследствие вязкой грязи, не мог попасть на екатерининскую яхту, сильно разгневался и приказал устроить бульвар. Этот вопрос обсуждался дворянами в общем собрании и был разрешен отрицательно. Затраты по устройству бульвара должны были вызвать подушный сбор с помещичьих крестьян, которые и без того уже находились в нужде от неурожаев, продолжавшихся в течение нескольких лет. Зуров усмотрел в таком решении уклончивость дворян и доказывал предводителю, что крестьяне не обеднеют, если для бульвара необходима такая сумма, которая по раскладе достигнет не более 5 коп. с каждой ревизской души. Предводитель ничего не ответил губернатору, а сообщил Думе, чтобы она озаботилась этим сооружением, так как «устройство бульвара относится к украшению города».
Вопрос о бульваре был положен Думою под сукно и вылеживался там очень долго. Только недавно, лет пять назад, городская управа замостила берег булыжником, а бульвара и до сих пор нет.
___________________
(1) Из архивного дела управы 1825 г.
(2) К. Тимохин и И. Сонкин.
(3) А. Кузнецов, И. Дербушев, Д. Шавров, К. Егоров.
(4) Из архивного дела городской управы.
(5) Из подлинного донесения.
Источник: «Русская Старина». 1902. Т. 109. Январь. С. 223–228
Подготовка публикации: А.Н. Одиноков-краевед.