ВСТРЕЧА ГАРМЫ С БАРОНОМ УНГЕРНОМ
Гарма отказалась ехать в паланкине и поехала верхом, возглавляя караван. Так могла бы поступить и настоящая Елена Павловна, энглизированная китайская девушка, получившая образование в Кембридже. Гарма старалась не думать об этом, и всё же в голову назойливо лезли догадки, каким образом убрали эту несчастную её коллеги из контрразведки: был ли это яд или удавка, а может быть автомобильная катастрофа? Ясно было одно, её двойник исчез, и эскорт даже не догадывается о подмене. Действительно, между ними есть сходство, а небольшая разница в возрасте скрадывается поразительной моложавостью Гармы и её умелым макияжем. Её погрешности в китайском языке легко было объяснить слишком долгим пребыванием принцессы среди заморских варваров.
И, наконец, вот она – цель долгого путешествия, ставка барона-буддиста. Свадьба должна была состояться через три дня. Вдалеке на пригорке ослепительно сияла на солнце новенькая белая юрта. Знамя Чингисхана развевалось рядом с ней. Злосчастная принцесса была чингизидкой. Брак с ней позволял богдо-гегену отступить от традиций и провозгласить – впервые – ханом Монголии нечингизида, остзейского барона Унгерна фон Штернберга, спасителя богдо-гегена, воплощения свирепого Махакалы , защитника веры, благодаря которому Внешняя Монголия стала независимым государства.
Ладно сидели на Гарме френч и бриджи, хромовые сапожки ловко облекали стройные маленькие ноги, не изуродованные бинтованием. Свита замерла в ожидании поодаль. Дальше Гарма поехала одна на своей белой кобылице, сжав в руках жёлтые поводья – знак принадлежности к императорскому дому. Она замерла в ожидании. Ей навстречу шёл высокий, худой человек в фиолетовом монгольском терлике с погонами на плечах и георгиевским крестом, подпоясанный оранжевым кушаком. Сочетание цветов, распространённое среди монголов, на первый взгляд казалось режущим глаз. Но Гарма знала, что таковы краски закатного гобийского неба и оценила вкус и такт барона, принарядившегося к встрече невесты. Отстав от барона, за ним следовали лама и британский советник. Когда они приблизились и Гарма различила их лица, то впервые в жизни ощутила она, как замерло, пропустив удар, её сердце и вдруг сразу зачастило, и кровь бросилась ей в голову, щёки запылали.
Неторопливо, но неотвратимо приближались к ней ненаглядный братец Доржи и весёлый отчим Скотт, – такты бешеной джиги зазвучали в её мозгу. Доржи и Скотт остановились поодаль, переглянулись, оба невозмутимые. Скотт закурил трубку, Доржи благочестиво перебирал сандаловые чётки.
Барон, приблизившись к своей мнимой невесте, помог спешиться с лошади. Он галантно поцеловал ей руку, распрямился и замер. Гарма увидела маленькое чудо: холодные, почти белёсые остзейские глаза вдруг стали ярко-синими. Восхищение и явный мужской интерес к себе читала Гарма в глазах этого известного женоненавистника. Смятенная Гарма дрожащими пальцами расстегнула нагрудный карман френча и протянула барону половинку катеньки – сторублёвой ассигнации времён Екатерины Великой.
Барон протянул ей свою половину ассигнации. Всё сошлось в точности, – половинки совпали. На превосходном английском языке он заговорил с ней:
–Китайцы не ошиблись в выборе имени для Вас, дражайшая Елена Павловна. Вас следует звать Еленой Прекрасной. Никогда не видел женщины с лицом Будды… И это вовсе не комплимент, а простая констатация факта. Деньги сегодня же будут перечислены швейцарским гномам на счёт, указанный на ассигнации. Возьмите эту половинку, она Ваша.
– Позвольте мне представить Вам, Елена Павловна, двух моих советников: бурятского ламу Цэремпила и полковника Доусона.
Невозмутимые, как изваяния, Доржи и Скотт почтительно склонились перед невестой барона.
– Позвольте мне проводить Вас, и вашу служанку, дорогая Елена Павловна к Вашей юрте. О слугах Ваших позаботятся.
Барон и Гарма неспешно направились к юрте принцессы. На расстоянии почтительно следовала за ними преданная Мэйхуа.
.
… Эвих ферлорен либ, их гролле нихт, – барон вздохнул. – Это из Гейне, Ленхен. Навек утраченная любовь, я не ропщу…Мы простимся завтра, я постараюсь вернуться.
Гарма, которой предстояло предать своего мужа, которого она полюбила, да полюбила! – не могла удержать слёз и бросилась ему на грудь. Не Ленхен, но Юдифь, а то и того хуже, Далила, мелькнуло у неё в голове.
Тёмно-красный шёлк халата барона покрылся пятнами от горьких, горьких слёз, пролитых его женой. Своей узкой рукой аристократа ласково гладил он её по голове.
Когда барон ушёл, к ней пришёл брат. Печально было его прекрасное лицо.
– Не безумствуй, Гарма. Я вижу, ты хочешь ждать барона. Уноси ноги. Унгерн беспощаден в своём гневе. Если он он узнает, кто ты на самом деле, он не задумается сжечь тебя заживо, как того несчастного прапорщика Черкова или отдаст тебя в руки Макарки-душегуба, уж и не знаю, что хуже, – горячо шептал Доржи. – Ночью я приведу коней к твоей юрте, бегите вместе с Мэй, не ждите официальной церемонии прощания.
Мэйхуа сидела рядом, обхватив колени руками. Диким огнём горели её глаза.
…Раздались звуки джиги. Доржи поспешно вышел из юрты, прихватив ширээ – низенький столик. Вышли из юрты и Гарма с Мэй. Они увидели, что играет граммофон, который лама Цэремпил бережно переставил с земли на принесённый столик. Полковник отплясывал джигу, Гарма, весело расхохотавшись, присоединилась к нему. Ах, как плясала она и вспоминала, как плясала она маленькой девочкой для своей матери и любимого отчима Скотта, тогда, на берегу Джиды. Барон стоял рядом с ламой Цэремпилом, отбивая ногой такт.
– Ах, Ленхен, Вы неподражаемы! – воскликнул он
Гарма хохотала, как безумная, преисполненная отчаяния, слёзы текли из её глаз, улыбались мужчины, улыбалась, скромно прикрываясь рукавом, Мэй.
–Farewell, and if forever, still forever – farewell! – крикнула она в ответ.
ВСТРЕЧА ГАРМЫ С БАРОНОМ УНГЕРНОМ
Гарма отказалась ехать в паланкине и поехала верхом, возглавляя караван. Так могла бы поступить и настоящая Елена Павловна, энглизированная китайская девушка, получившая образование в Кембридже. Гарма старалась не думать об этом, и всё же в голову назойливо лезли догадки, каким образом убрали эту несчастную её коллеги из контрразведки: был ли это яд или удавка, а может быть автомобильная катастрофа? Ясно было одно, её двойник исчез, и эскорт даже не догадывается о подмене. Действительно, между ними есть сходство, а небольшая разница в возрасте скрадывается поразительной моложавостью Гармы и её умелым макияжем. Её погрешности в китайском языке легко было объяснить слишком долгим пребыванием принцессы среди заморских варваров.
И, наконец, вот она – цель долгого путешествия, ставка барона-буддиста. Свадьба должна была состояться через три дня. Вдалеке на пригорке ослепительно сияла на солнце новенькая белая юрта. Знамя Чингисхана развевалось рядом с ней. Злосчастная принцесса была чингизидкой. Брак с ней позволял богдо-гегену отступить от традиций и провозгласить – впервые – ханом Монголии нечингизида, остзейского барона Унгерна фон Штернберга, спасителя богдо-гегена, воплощения свирепого Махакалы , защитника веры, благодаря которому Внешняя Монголия стала независимым государства.
Ладно сидели на Гарме френч и бриджи, хромовые сапожки ловко облекали стройные маленькие ноги, не изуродованные бинтованием. Свита замерла в ожидании поодаль. Дальше Гарма поехала одна на своей белой кобылице, сжав в руках жёлтые поводья – знак принадлежности к императорскому дому. Она замерла в ожидании. Ей навстречу шёл высокий, худой человек в фиолетовом монгольском терлике с погонами на плечах и георгиевским крестом, подпоясанный оранжевым кушаком. Сочетание цветов, распространённое среди монголов, на первый взгляд казалось режущим глаз. Но Гарма знала, что таковы краски закатного гобийского неба и оценила вкус и такт барона, принарядившегося к встрече невесты. Отстав от барона, за ним следовали лама и британский советник. Когда они приблизились и Гарма различила их лица, то впервые в жизни ощутила она, как замерло, пропустив удар, её сердце и вдруг сразу зачастило, и кровь бросилась ей в голову, щёки запылали.
Неторопливо, но неотвратимо приближались к ней ненаглядный братец Доржи и весёлый отчим Скотт, – такты бешеной джиги зазвучали в её мозгу. Доржи и Скотт остановились поодаль, переглянулись, оба невозмутимые. Скотт закурил трубку, Доржи благочестиво перебирал сандаловые чётки.
Барон, приблизившись к своей мнимой невесте, помог спешиться с лошади. Он галантно поцеловал ей руку, распрямился и замер. Гарма увидела маленькое чудо: холодные, почти белёсые остзейские глаза вдруг стали ярко-синими. Восхищение и явный мужской интерес к себе читала Гарма в глазах этого известного женоненавистника. Смятенная Гарма дрожащими пальцами расстегнула нагрудный карман френча и протянула барону половинку катеньки – сторублёвой ассигнации времён Екатерины Великой.
Барон протянул ей свою половину ассигнации. Всё сошлось в точности, – половинки совпали. На превосходном английском языке он заговорил с ней:
–Китайцы не ошиблись в выборе имени для Вас, дражайшая Елена Павловна. Вас следует звать Еленой Прекрасной. Никогда не видел женщины с лицом Будды… И это вовсе не комплимент, а простая констатация факта. Деньги сегодня же будут перечислены швейцарским гномам на счёт, указанный на ассигнации. Возьмите эту половинку, она Ваша.
– Позвольте мне представить Вам, Елена Павловна, двух моих советников: бурятского ламу Цэремпила и полковника Доусона.
Невозмутимые, как изваяния, Доржи и Скотт почтительно склонились перед невестой барона.
– Позвольте мне проводить Вас, и вашу служанку, дорогая Елена Павловна к Вашей юрте. О слугах Ваших позаботятся.
Барон и Гарма неспешно направились к юрте принцессы. На расстоянии почтительно следовала за ними преданная Мэйхуа.
.
… Эвих ферлорен либ, их гролле нихт, – барон вздохнул. – Это из Гейне, Ленхен. Навек утраченная любовь, я не ропщу…Мы простимся завтра, я постараюсь вернуться.
Гарма, которой предстояло предать своего мужа, которого она полюбила, да полюбила! – не могла удержать слёз и бросилась ему на грудь. Не Ленхен, но Юдифь, а то и того хуже, Далила, мелькнуло у неё в голове.
Тёмно-красный шёлк халата барона покрылся пятнами от горьких, горьких слёз, пролитых его женой. Своей узкой рукой аристократа ласково гладил он её по голове.
Когда барон ушёл, к ней пришёл брат. Печально было его прекрасное лицо.
– Не безумствуй, Гарма. Я вижу, ты хочешь ждать барона. Уноси ноги. Унгерн беспощаден в своём гневе. Если он он узнает, кто ты на самом деле, он не задумается сжечь тебя заживо, как того несчастного прапорщика Черкова или отдаст тебя в руки Макарки-душегуба, уж и не знаю, что хуже, – горячо шептал Доржи. – Ночью я приведу коней к твоей юрте, бегите вместе с Мэй, не ждите официальной церемонии прощания.
Мэйхуа сидела рядом, обхватив колени руками. Диким огнём горели её глаза.
…Раздались звуки джиги. Доржи поспешно вышел из юрты, прихватив ширээ – низенький столик. Вышли из юрты и Гарма с Мэй. Они увидели, что играет граммофон, который лама Цэремпил бережно переставил с земли на принесённый столик. Полковник отплясывал джигу, Гарма, весело расхохотавшись, присоединилась к нему. Ах, как плясала она и вспоминала, как плясала она маленькой девочкой для своей матери и любимого отчима Скотта, тогда, на берегу Джиды. Барон стоял рядом с ламой Цэремпилом, отбивая ногой такт.
– Ах, Ленхен, Вы неподражаемы! – воскликнул он
Гарма хохотала, как безумная, преисполненная отчаяния, слёзы текли из её глаз, улыбались мужчины, улыбалась, скромно прикрываясь рукавом, Мэй.
–Farewell, and if forever, still forever – farewell! – крикнула она в ответ.