Глава из романа "Белые бураны"
Эшелон с эвакуируемыми людьми из Запорожья, в котором ехали Жигуновы, двигался на Восток по ночам довольно медленно – мешали встречно идущие поезда с Урала и Дальнего Востока, везущие солдат и стратегические грузы: военную технику и боеприпасы так необходимые фронту. Такие поезда пропускаются по железной дороге вне очереди. Шли они обычно транзитом, не останавливаясь, и когда проходили мимо больших станций, эшелон с эвакуированными стоял и ждал их прохода часами где-нибудь в тихом тупике на запасных путях.
Поэтому, только к концу пятых суток состав с запорожскими беженцами достиг берегов многоводной широкой Волги, а затем через два дня и отрогов Уральских гор. Эшелон пришел на Урал целым и невредимым, не разбитый немецкими бомбами. И одно лишь это уже радовало всех ютящихся и едущих в нем. Тревоги прошли, их надежда превратилась в уверенность: ну вот, прорвались, а теперь доедем и до Сибири!
Где-то за Пензой, накануне переезда через разлившуюся Волгу, вблизи Самары эшелон остановили и поставили на ночь для проверки букс и всей колесной части вагонов: амортизаторов, осей, тормозов. Было темно и безлюдно. Никто из беженцев не выходил из вагонов: все боялись отстать от состава и потеряться. Начало августа, пора сухая и жаркая. От шпал пахло смолой и запахом осевшего дыма.
Из-за отсутствия воды в дороге и несоблюдения надлежащих санитарных норм, некоторые из перевозимых беженцев мучились расстройством живота, а точнее говоря, поносами. У Жигуновых, слава богу, этой напастью никто не страдал, а вот у соседей по нарам они имелись. У них заболела расстройством живота бабка Матрена.
Подножек в товарных вагонах – «телятниках» не было и выход из вагона, снабженный раздвижной дверью, находился высоко над насыпью и колесами вагона. От этого и случился такой, как рассказывали потом Жигуновы, трагикомический казус. Матрена Федоровна, мучимая неприятными спазмами расстроенного живота, решила сходить по нужде. Понимая, что из вагона на землю ей не выпрыгнуть, она была вынуждена, приоткрыв дверь, оправиться прямо в зияющую щель открытого пространства перед вагонами…
Было темно и уже поздновато, и эту злополучную процедуру бабки Матрены, конечно, никто бы не заметил, если бы в это время и в этом месте вдоль вагонов не проходил и не осматривал их некий, колесных дел мастер, Федор Сердилин. Он проходил и тихо что-то побуркивал, открывая буксы, и, наклонившись под вагон, постукивал небольшим молоточком по стальному ободу колеса, поверяя таким образом его на наличие имеющихся в нем трещин…
Он то и попал под этот удар… В определенный момент он очутился перед, казалось бы, мирным и ничем не выделяющимся вагоном, присел, а Матрена Федоровна была уже тут как тут…. Тоже присела, нагнулась и сотворила этот конфуз! Время их совместных действий совпало. Матрена, конечно, в этом случае почувствовала полное облегчение и спокойствие живота….
Ну, а обходчик Сердилин? Что он почувствовал? Он сразу и не понял, чем это его вдруг так обильно окатили из открывшейся дверной щели вагона. Он просто оторопел. Было темно, тепло и тихо, и вначале было даже приятно. И слава богу, что у Сердилина был насморк и он не улавливал запахов носом. Но все равно, получив вдруг сверху такой удар в спину чем-то горячим и жидким, Федор Сердилин вскипел, выпрямился и, подняв голову вверх и в сторону щели, начал обругивать всех и вся «на чем свет стоит» бранными словами, ощупывая в темноте свою спину и обмоченную задницу. (Хорошо еще, что он был в спецовке и все это не полилось на его бедную голову). Но все же, ощутив в темноте что-то неладное, он, ругаясь, начал стучать и карабкаться в приоткрытую дверь. Баба Матрена испугалась криков и воплей и, шепча с перепугу: «Свят, свят, свят, ой, горе мне, горе… Что же я там такое наделала», быстро юркнула как серая мышь к себе на нары и притаилась…
А Сердилин, все больше и больше ярясь и зверея, лез в щель притихшего и храпящего вагона. В темноте раздавались его крики: «Я сейчас вам всем зубы выбью! Кто это меня так бессовестно и подло сверху обосрал!».
Услышав шум и крепкие народные выражения из привокзального железнодорожного тупика, туда на помощь к несчастному немытому обходчику поспешили дежурный по станции и патрульный милиционер. Посветив фонарем и узнав, что это обходчик Сердилин стучит и ругается матом на всю округу, пытаясь проникнуть в закрытый и недоступный для его возмездия вагон, они стали успокаивать и допрашивать его, не понимая в чем дело.
Жигуновы и все прочие проснувшиеся люди из вагона слышали как дежурный кричал обходчику:
- Смердилин, не кипятись! Перестань буянить… Объясни, пожалуйста, что случилось!
- Я не Смердилин, я Сердилин, - доказывал с матами разбушевавшийся обходчик.
А милиционер, укрощая его и пытаясь в темноте поймать его руку и заломить ее назад за спину популярным приемом милиции, так измазался, что шарахнулся от него и сам заматерился.
- Фу-ты, Смердилин! Ну и воняешь ты, мать твою, здорово, как тот «золотовоз», что задохнуться можно! В какой же норе ты побывал?
- Не в норе, а в дыре, - уточнил дежурный по станции, еле сдерживая смех и закрывая нос пальцами.
- Не в норе и не в дыре, - кричал рассерженный и грязный Сердилин, показывая на дверь вагона, - меня вон эти б…ди сверху обосрали…
Дежурный, не выдержав такого запаха, подкрепленного такими значительными выражениями, затрясся от хохота, поскользнулся и полетел с насыпи, а милиционер, гоготнув втихаря и засвистев в свой свисток, крикнул в темноту не открывающейся двери вагона:
- А ну-ка, граждане проезжающие, просыпайтесь-ка и вылезайте из вашего вагона, будем разбираться – кто нагадил на Смердилина.
Но разбираться было не с кем, и понятно почему: никто не хотел вставать, открывать дверь и, таким образом, так или иначе сразу же попадать под горячую руку пострадавшего смердящего Сердилина и стучащего в их дверь незнакомого лица, называющего себя милиционером. Но в конце концов из разбуженного вагона начали доноситься недовольные голоса:
- Кто там бесится, кто стучится – спать не дает? Перестаньте ломиться! У нас все дома.
- Это мы, - пытались убедить всех стучащие, - дежурный по станции Бряхин, обходчик вагонов Сердилин и представитель власти милиционер Колпукин. – Открывайте немедленно!
А из вагона уже неслось:
- Какой там еще такой Пукин? Какой еще Ряхин. От вас несет как из туалета. – Значит вы после «каки» еще и «пуки» делаете? Нет, Пукин, не стучите. Мы вас в свой вагон все равно не пустим… Может, вы переодевшиеся бандиты какие?
- Граждане, да мы же не грабители и не бандиты! Мы представители власти, мать вашу. Да, да! Мы представители советской власти, - орал задетый за живое милиционер.
- Представители? Да еще и власти? Ха-ха, какие вы представители… Представители власти, да еще советской, так не смердят и не ругаются, они одеколоном пахнут, а вы, гражданин, ночью на станции так материтесь. Предъявите документ, или ордер на обыск принесите от прокурора. А нет, так катитесь отсюда и куда-нибудь еще подальше, покуда мы вас еще чем-нибудь из окна не окропили! – зашумели уже почти все проснувшиеся в вагоне люди, понимая, что только так в темноте всем сообща можно отбиться от любых наседающих подозрительных представителей советской власти, а может и бандитов.
Дежурный с милиционером, видя, что здесь они ничего уже не добьются, прекратили переговоры с вагоном, отошли и заявили Сердилину:
- Ну вот что, Сердилин, видишь, сколько волокиты с тобой. Надо к прокурору идти, ордер выписывать. Иди-ка ты лучше домой, да помойся как следует и одеколоном сбрызнись. А то завтра всю станцию нам завоняешь. Если сейчас не пойдешь и не помоешься – мы тебя уволим. Раз воровства и грабежей здесь нет, убийства нет, значит, дело неподсудное. И ордер никто не даст. К тому же, прокурор ночью отдыхает. Так что, иди, Смердилин, иди… и все-таки помойся. А завтра будет день – посмотрим!
Но на следующий день запорожский эшелон, а вместе с ним и Жигуновы, уже покинули эту станцию, а этот эпизод с бедным Сердилиным в железнодорожном тупике под Самарой вспоминался потом всеми ими неоднократно всю последующую дорогу до Алтая. После всего потерянного и пережитого этот нелепый случай хоть как-то тешил, смешил и грел их души, поднимая настроение.
Но Александра еще беспокоилась за своего сына Бориса, который со своими товарищами по училищу и преподавателями уехали эшелоном раньше несколько дней тому назад. На крупных станциях, когда поезд с эвакуированными людьми останавливался на час или более, они с Иваном вылезали из вагона и обходили станции в поисках предшествовавшего эшелона. Они проверяли все тупики и станционные закоулки с отцепленными и стоящими на них вагонами… и наконец этот их настойчивый поиск дал результат!
Однажды, открыв брезент и заглянув вовнутрь одного из стоящих в тупике вагонов, они увидели молодых девчат, которые что-то делали: готовили, шили, сидели, смеясь и болтая о чем-то. Александра, подойдя к ним, спросила:
- Девчата, вы откуда едете?
Те засмеялись и закричали:
- Мы из Запорожья, тетенька. Мы здесь уже третьи сутки стоим и ждем, а кого – не знаем, - смеялись они. – А вы кого ищете?
- Ищу своего сына, - ответила Александра.
- С вами тут Борис Жигунов случайно не едет? – переспросила она их, не надеясь уже на положительный ответ, и вдруг услышала:
- Борис Жигунов? Есть такой... Он едет с нами – ночью станки охраняет, сейчас спит… Мы его сейчас разбудим, - загалдели девчата весело и наперебой.
- Хороший мальчик. А вы его у нас заберете? – засмеялись они, а потом крикнули вглубь вагона:
- Борис! Жигунов! Выходи! Тебя тут родители ищут!
Через некоторое время в раскрытую дверь вагона выглянуло заспанное чумазое лицо Бориса… Узнав мать и отца, он спрыгнул с платформы вагона и, пряча от девчат глаза полные слез, обнял их.
- Мам, я так соскучился по вам… Думал, что уже потерял вас всех навсегда и больше уже не увижу, - сказал он. – Нас отцепили и поставили в этот тупик, вот уже третьи сутки стоим здесь голодные, не знаем, когда снова к поезду прицепят.
Александра всполошилась.
- Давай, собирайся скорее и пойдем к нам, у нас все есть, - сказала она.
- А как же девчата? Мы ведь все вместе ехали, - оглянувшись на девчат, нерешительно выдавил Борис.
- Иди, иди, мы тебя потом догоним и еще перегоним… На скором в купейных вагонах, - засмеялись те, махая ему руками.
- Хорошо, девчата, я буду вас ждать! – крикнул он им весело, махнув рукой, и окруженный заботой отца и матери, пошел вместе с ними к их эшелону.
Александра была довольна и рада, что нашла сына. Теперь она полностью успокоились. Наконец-то они снова все вместе и вся родня тут рядом: мать с сестрой и братом.
Но в Челябинске ее мать с сестрой и братом Алексеем вдруг решили их покинуть и остаться жить у средней сестры Александры – Дарьи. Они испугались далекой дороги, грядущей неопределенности и больших холодов Сибири.
- К кому мы там с вами поедем? И где потом жить будем? Лучше уж здесь остаться в Перми или Челябинске на Урале. Здесь Дарья с Михаилом и Августина с детьми живут. Михаил пекарем на большом хлебозаводе работает. Все какой-никакой кусок хлеба будет. Голодать не будем, - говорила мать, прощаясь с Александрой. – А вы тоже поезжайте куда-нибудь на старое место, туда где вы были раньше. А то в том Омске, куда завод переводят, всем-то трудно жить будет… Вон сколько народу туда наверно уже понаехало. Попробуй их всех теперь накормить…
- А что, Александра, твоя мать ведь хороший совет нам с тобой дает, - сказал Иван, сразу загораясь. – Давай-ка сниматься с учета, пересядем на другой поезд и поедем на Алтай в Топчиху. Ведь там нам все знакомо как на родине. Пойдем к Ивану Михайловичу, он нас с тобой всегда к себе на работу примет, а то ведь и правда, зима на носу, а у нас ни кола, ни двора! Ну что, едем в Топчиху?
- Едем, - сказала она.
Как решили – так и сделали. У них еще были кое-какие деньги на билеты до Барнаула. Поэтому, они, попрощавшись с бабкой Матреной, которая к тому времени уже выздоровела и часто судачила с ними о том случае с обходчиком Сердилиным, снялись с эвакуационного эшелона.
Погода в Топчихе стояла пока отличная - конец лета, голубое небо, солнце, хлеба поспели. Они как раз и попали на Алтае на уборку урожая. В Топчихе Иван Михайлович встретил их с распростертыми объятиями.
- Ну что, Жигуновы, черти вы полосатые, - такое уж было у него любимое выражение, - опять приехали к нам на заработки? Что ж вам так на одном месте никак не сидится, неймется?
- Нет, Иван Михайлович, теперь нас сюда уже война загнала, - сказал Иван, вздыхая, - так что, если уж примете – будем рады любой работе.
- Принять-то приму, но сейчас с устройством и работой у нас довольно сложно – сильно большой наплыв беженцев. У нас в МТС все штаты переполнены, нет ни одного свободного места. И поселить-то вас тоже некуда. Придется вам некоторое время где-нибудь в селе пожить, в колхоз устроиться и поработать. А там, через некоторое время я вас к себе снова возьму. Иначе нельзя, - сказал он сочувственно. – Ну как, согласны?
И видя, что Иван с Александрой молчат и разочарованно думают, продолжил:
- Ребята, всего несколько месяцев там поживете. Я все устрою, переговорю с председателем колхоза «Труд» Устюковым, мы с ним знакомы, и он вас сразу же у себя устроит. А пока там идет уборка хлеба, вы еще и трудодни какие-то себе заработаете. Давайте, соглашайтесь, хлопцы. Ведь это не надолго. А на следующий год я вас к себе заберу. Поняли?
- Ну ладно, - сказал Иван, - раз уж получилось такое дело и здесь нет места, давайте уж, говорите с председателем колхоза… мы туда сразу поедем.
Иван Михайлович обрадовался.
- Ну вот и хорошо, мои дорогие. Сейчас я позвоню ему. Лариса! – крикнул он своей секретарше. – Соедини меня с колхозом «Труд», с председателем Устюковым.
Секретарша, немного помучавшись, наконец дозвонилась до конторы колхоза.
- Алло, Степан Григорьевич, это Василенко тебе звонит, узнал? Хорошо, - засмеялся Иван Михайлович. – Слушай, Степан Григорьевич, тебе в колхоз сейчас люди нужны?
- Нужны! – ответил тот…
Так и попали Жигуновы накануне осени на поля колхоза «Труд», где шла полномасштабная горячая битва за хороший урожай хлебов и не верилось даже, что где-то далеко-далеко на Западе за Уралом шла, громыхала жестокая кровопролитная война с фашистской Германией.
Здесь, на Востоке, в Сибири на Алтае было тихо и мирно, так тихо, что порой аж уши закладывало. Утром в селе пели петухи и мычали коровы, свистели суслики и летали бабочки. А за околицами сел желтели поля поспевшей пшеницы, обрамленные бело-зелеными посадками алтайских берез, где работали люди – селяне-колхозники все от мала до велика, и от зари до зари. Не хватало рабочих рук. Работали трактора и комбайны, но их было мало и ими управляли женщины. Ведь почти всех мужчин и парней призывного возраста поглотила армия, их забрали по первому призыву. И бывшие трактористы и комбайнеры уже сражались на фронтах с немецкими захватчиками. Об этом непрерывно и каждый день сообщали радиорепродукторы, висевшие кое-где на стенах в конторе или в домах у зажиточных сельских жителей.
Председатель колхоза «Труд» Степан Григорьевич Устюков поселил Жигуновых на краю села в пустующей заброшенной землянке – в халупе, если можно так сказать, покинутой предыдущими жильцами, у которой одна стена под самую крышу как бы зарылась в небольшой косогор, переходящий затем в нескольких сотнях метров от их огорода в железнодорожную насыпь. Две другие стены были вылеплены из ломпача – смеси глины с соломой и укреплены плетнями из прутьев. А по рельсам железной дороги, которая проходила рядом, несколько раз в день проходили поезда из Барнаула на знакомую уже Жигуновым по прежним годам Топчиху.
Встретив их и показав им на краю села заброшенную землянку, председатель колхоза, как бы извиняясь, сказал:
- Ну вот, дорогие товарищи, я сейчас могу предложить вам только такое жилище – лучшего у меня пока нет. Некому строить – все мужики ушли на фронт. Одни бабы с детьми да старики остались… Живите пока здесь, обживайтесь, утепляйте пол, укрепляйте стены и крышу, а к весне, даст бог, мы вам что-нибудь более приличное подыщем. Уж потерпите и не взыщите, как говориться… Договорились? Сегодня и завтра занимайтесь здесь у себя, приспосабливайте к жизни свое жилище. Ну, а послезавтра уже чтоб как штык – все на поля – рабочих рук не хватает!
- Кто у вас чем занимался раньше? – спросил он. – Какую работу вы можете делать?
- Пойдем работать куда пошлете, - сказал Иван. – Мы с Валентином раньше на заводе работали, а Борис ремесленное училище почти закончил. С техникой знаком – сам может смастерить, что захотите.
- Это хорошо, - сказал председатель. – Бориса тогда направим в кузню или в столярную мастерскую. Вы, Иван Яковлевич, будете работать на току, а ваш старший и младший сыновья будут на сенокосилках в поле лошадьми управлять. Жаль, что вашего самого маленького сынишку не с кем дома оставить, а то бы я и вашей жене работу дал. Она могла бы работать у нас не в поле, где довольно жарко, а в свинарнике, например, поросят выкармливать.
- Если так, то пусть с нашим младшеньким дома останется мой сын Виктор. Ему всего двенадцать лет. И рано наверно его еще в поле наравне со взрослыми посылать? – сказал Иван.
- Конечно, конечно, - согласился председатель. – Давайте сделаем тогда так. Ваш старший сын выйдет работать в поле на сенокосилке, Борис будет работать в кузнице, вы на току, а Александра Никифоровна пойдет работать послезавтра с утра в свинарник. Договорились?
Председатель записал их данные в блокнот. Все согласились с таким решением.
- Вот и ладненько, - сказал Устюков. – Тогда подойдете послезавтра все вместе в шесть часов к конторе колхоза. Там вас встретят наши люди: бригадир и звеньевая, объяснят все, а потом отведут на рабочие места.
- Ну как, все понятно? – переспросил председатель.
Жигуновы кивнули.
- Ну, тогда все! До свидания всем. Располагайтесь и обживайтесь на новом месте, а послезавтра приходите, не опаздывайте. Мы вас будем ждать, - повторил он и, прощаясь, повернулся, шагнул к выходу и чуть не врезался лбом в дверной косяк, пробормотав: «Фу-ты, как низко здесь, как в берлоге».
А Жигуновы остались в своем убогом низком жилище, как старик «у моря и у разбитого корыта». А что им было делать? Кричать, протестовать? Нужно было жить, обживаться и выживать на новом месте в грязи, во тьме, без воды, без тепла, создавать все вещи для себя заново. Например, стол, кровати, печь, туалет, рукомойник, копать колодец… и так далее и тому подобное. И, не смотря ни на что, оставаться людьми, городскими людьми, ходить на работу, быть вежливыми и воспитанными.
Когда Иван, выпроваживая председателя, вышел с ним из землянки на воздух, тот сказал ему сочувственно:
- Да, Жигунов, трудно вам будет здесь жить зимой при наших-то сибирских морозах и алтайских ветрах буранах. Трудно! Но ничего, не дрейфь. Мы вам кое в чем поможем. Выпишем, например, досок на двери да кровати, печь «буржуйку» дадим, стекло на ваши окна, немного зерна и картошки выделим. Ну, и определим участок и разрешим вырубку леса для дров.
- Вот и все, - развел он руками. – Остальное добывайте сами. И видя, как погрустнело лицо Ивана, добавил:
- Да ты не горюй! Будем как-нибудь все сообща выживать. Думаешь, что у нас тут у всех давно живущих этого добра много? Нет, брат, нас тоже скубут и потрошат… Все на фронт идет, все туда отдаем: и скот, и зерно, и свеклу, и картошку… А сами едим уж, что придется: калину-малину, воду-лебеду. Ну, и там разные мучные отсевы с овсюгами… Вот такие, брат, дела… Правда, мед у нас есть. Меду мы тебе выделим. Его-то у нас никто не отнимает. И еще есть обрат – кислое молоко. Мы поросят им кормим и сами питаемся… Ну, прощай, брат, - сказал он Ивану, сел в машину и уехал.
А Иван стоял и думал: «Калина-малина, овсюг и обрат – без хлеба, без каши – подохнет наш брат! Фу-ты, ну что только в голову не лезет, - поймал он себя на мысли. – Ну и времечко настало – изречениями какими-то заговорил».
А было от чего заговорить… И даже не говорить, а вопить! Приехали на Алтай – голы, босы; Сибирь, а теплой одежды нет, на Западе война, а впереди зима… ни кола ни двора – одна пустая землянка.
«А у Валентина ведь возраст призывной – скоро в армию заберут, а там и Бориса за ним следом, и останемся мы здесь с матерью одни с малыми детьми… замерзать», - думал Иван. Потом начал себя успокаивать. «Ничего, ничего, крепись, брат Иван, - говорил он себе, - Бог не выдаст – свинья не съест! Не такое переживали в двадцатых годах: и голод, и разруху, и это, дай Бог, переживем».
А к их землянке, увидев, что ее уже заселили, начали подходить люди – в первую очередь любопытные соседи. Первой пришла соседка лет шестидесяти с завязанным на затылке, как у деловых хозяек, платком.
- Здравствуйте, здравствуйте! А я вижу кто-то у землянки вертится. Дай, думаю, пойду, погляжу – не воры ли там орудуют. А то председатель потом все на меня спишет: ты, мол, унесла.
- Нет, успокойтесь, бабушка! Мы не воры, мы беженцы, нас председатель сам сюда на своей машине с Топчихи привез, - сказала Александра.
- А вы откуда будете? Откуда приехали-то? – начала выспрашивать соседка.
- Вообще-то мы приехали с Украины – из Запорожья, - сказала Александра, - но сами мы русские, с Вятки. Жигуновы наша фамилия.
- А-а-а! – воскликнула соседка, - и мы вот тоже с Украины, но мы здесь давно уже живем. А на Украине наши деды жили. Фамилия моя Саенко и зовут Татьяна. А вас как звать?
- Я – Александра, а муж мой Иван. И еще четверо сыновей: Валентин – старший, затем Борис, Виктор и Евгений – самый малый.
- А у меня, вот, детей нет. Живем вдвоем со стариком, состарились, а помощников нет. Так и называют теперь все бабой Саенчихой, - сказала соседка. – А у вас, вон, целый табор мужчин и все сыновья – помощники.
- Научили в городе детей-то чему-либо или нет? – продолжала выспрашивать Александру бабка Саенчиха.
- А как же, конечно! У меня все сыновья умные, талантливые, отвечала ей Александра, - особенно Борис. Этот на все руки мастер – в училище учился. И брошку из металла может выпилить, и ведро запаять, и трубу для буржуйки поставить, и еще много-много чего… А рисует-то как! Ну просто как настоящий художник. Нарисует с кого-нибудь портрет – точь-в-точь все черты передает, не отличишь. Как живой с портрета того смотрит… Да, и старший сын Валентин, и муж мой на заводе работали, тоже грамотные. Муж, вон, может и слесарем работать, и кладовщиком, и бухгалтером. А в молодости он даже на мандолине и гитаре играл. Вот какие у меня мужики-то! – похвасталась, смеясь, Александра.
- Везет тебе, соседка, - сказала с завистью Саенчиха, - а мой, вон, даже трубу для печки из дома наружу не может вывести. Старый стал уже. Только сидит, смотрит как другие все делают, да курит. Раньше тоже на гармошке играл, а сейчас нет – пальцы, говорит, не гнутся. А у нас теперича молодых мастеровых людей всех в армию забрали, так что твой сынок Борис, если умеет ремонтировать или там чего мастерить, то нарасхват будет! И денег много может заработать…
- Не знаю, не знаю, - сказала, пожимая плечами, Александра, - когда тут ему теперь этими делами заниматься. Председатель, вон, его уже на работу в кузницу определил. Там наверно и будет работать.
- А в свободное время, в свободное время-то? Мне, вот, нужно в доме железную печку на зиму смастерить. Зама-то у нас лютая! Ты уж, соседушка, уговори его, может он нам ее с Матвеем поставит. Зимой около нее можно и погреться, да и быстро чего-нибудь приготовить, а я за это время вам хлебушком отплачу, яйцами и молоком…
- Хорошо, я поговорю с ним, как только сами здесь, в этой землянке устроимся, - сказала Александра.
- Вот хорошо, соседка, вот спасибо, - начала благодарить ее Саенчиха.
- Побегу-ка я, скажу деду, обрадую что у нас такие хорошие соседи появились, - заспешила она. – Вот радость-то какая, мы теперь с печкой будем…
Лишь только Саенчиха удалилась, как на улице появились еще несколько особ женского пола, но совсем другого вида, возраста и характера – молодые девчата. Вечерело… И девушки шли с околицы со стороны сенокосных и ячменных колхозных полей. Они шли по улице с букетами синих и белых цветов, собранных, наверно, в березовой роще недалеко от землянки Жигуновых, и о чем-то весело и возбужденно разговаривали.
Александра во дворе у землянки мыла ведро и чистила в тазу еще оставшуюся и привезенную из Запорожья фаянсовую посуду: тарелки и чашки. В это время к ней из землянки вышли Борис и Виктор. А затем появился и старший ее сын Валентин.
Увидев вместе столько парней, девчата удивленно смолкли и начали тут же косить своими любопытными глазками в их сторону. И было чему удивляться. В этой-то глуши, вдали от каких-нибудь мало-мальски развитых населенных пунктов, в колхозе «Труд» на окраине села вдруг как их под земли выросли три красивых стройных молодца. Откуда им тут взяться? Но реакция у молодых быстрая и они, придя в себя, затараторили.
- Глянь, Машка, сколько будущих женихов к нам понаехало, аж глаза разбегаются! – сказала одна из подруг другой на ухо. – Откуда они тут взялись?
- Откуда, откуда! Ну ясно, не с верблюда ж? Может, с поезда отстали… А может быть с луны свалились, - подняла палец и шепнула Машка на ухо своей подруге Даше.
- Сама ты с луны свалилась, Машка! – начала смеяться и шептать Даша – изрядная хохотушка. Только третья девушка шла с ними рядом тихо, не перешептываясь, а скромно поглядывая на землянку. Ее звали Марфа и она была старше их на год или два. У нее был отец, но он погиб на войне. Марфа знала: ей уже нечего заглядываться на таких молодых парней как эти – она уже перестарок, поэтому и вела себя соответственно существующему в деревне порядку.
- Эй, девушки, красавицы! – позвала их Александра. Те остановились и подошли, смущаясь от направленных на них взглядов молодых парней.
- Скажите-ка, милые, у вас тут в селе есть какой-нибудь магазин или лавка, чтоб купить хлеба, соли или других каких продуктов? – спросила Александра.
Поборов смущение, девушки заговорили:
- Да, кое-что получаем из колхозного склада, - затараторили девчата. – Председатель посылает кладовщика с машиной в город и там все нам по заказу и закупают… Но там мало чего хорошего бывает: мыло, соль, спички да гвозди, ну еще может и ситец какой… Так что, мы в основном своими продуктами обходимся.
- А вы откуда приехали, тетя? А звать вас как? А как зовут ваших сыновей? – начали выспрашивать девчата у Александры подробности о ней и о ее семье.
- Погодите, погодите, не спешите, - улыбнулась Александра, - мы сюда ведь не на день приехали, и сыновей у меня много, так что успеете еще познакомиться.
Девчата засмеялись и засмущались.
- Ну ладно, не смущайтесь, давайте будем знакомиться, - сказала Александра. - Зовут меня тетя Шура. Приехали мы с Украины из Запорожья. Слышали такой город есть на Днепре, там большая ГЭС построена?
- Нет, у нас тут тихо, ничего не слышно. Радио есть, и то не у всех, а газеты тоже некогда читать – все в поле, да на огородах работаем, - ответили девчата.
- Ну-у-у, так вы тут совсем от жизни отстали в своем колхозе на целое десятилетие, - протянула Александра.
- Ну идите, знакомьтесь с моими сыновьями… Валентин, Борис, Виктор, - назвала она по имени своих сыновей. Парни степенно подходили и жали девушкам руки, знакомясь с ними.
А те обалдели от скорости развивающихся перед ними событий. Столько новостей за один день в их жизни еще не случалось: встреча, взгляды, разговоры, знакомства, рукопожатия, надежды на что-то новое, еще не испытанное, а потом, может быть, и гуляния по улице ночью, под луной… Эх! Ай! Ой! Сколько всего интересного…
«Понравиться успеть бы первой, чтоб Машка не опередила», - думала Даша. «А мне б того, что слева помоложе», - витала где-то мыслями в облаках Маша. И все это отражалось во взгляде, в веселом смехе и в волнительном румянце на щеках…
И только Марфа стояла и ничего не говорила. Просто прислушивалась к Александре и все!
- Вот горшок чугунный треснул. Не знаю в чем теперь суп и картошку варить. Борис только послезавтра в кузню на работу пойдет, а варить в чем-то сейчас нужно, - с досадой говорила Александра, стоя у плетня рядом с ней.
- А у меня есть такой чугунный горшочек, тетя. Я вам, если хотите, сейчас его принесу, - воскликнула быстра Марфа.
Пока Маша и Даша знакомились с парнями, она уже одним этим предложением сблизилась с Александрой и, кажется, понравилась ей.
«Вот это девка, так девка, - думала Александра, - дельная и степенная! Если что, так может и хорошей помощницей быть… Да что это я! Мои сыновья ведь совсем еще мальчики». А вслух Марфе ответила:
- А ты приходи тогда, милая, вечерком к нам. Тогда принесешь заодно и чугунный горшок. Вот мы с тобой и познакомимся.
Марфа от ее слов вся засияла.
- Я приду, тетя Шура, обязательно приду с чугунком, и еще кое-что принесу вам, - сказала она, улыбаясь. – Я живу тут совсем неподалеку…
- Конечно, приходи, - кивнула ей Александра, - расскажешь нам о своем селе – где что находится.
А колхоз «Труд», в котором остановилась и начала свою новую жизнь семья Жигуновых, представлял собой село, расположенное в широкой и ровной степи, состоящее из нескольких десятков домов, разместившихся вдоль одной просторной улицы, называемой всеми почему-то Подгорной. Эта улица, в конце своем опускаясь в низину, переходила затем в степенную грунтовую дорогу, которая тянулась потом почти параллельно вдоль железной дороги до самой Топчихи, а до Топчихи-то было километров десять-пятнадцать. С одной стороны села слева благоухали желтые поля с пшеницей и другими зерновыми культурами, с картошкой и свеклой, а с другой – манила к себе свежестью березовая роща с лугами и огородами. Вот на этой самой тихой березовой стороне и располагалась землянка, где временно и разместилась семья Жигуновых. И все эти колхозные угодья, строения и зеленые насаждения растянулись вдоль высокой насыпи железной дороги.
Клуб и контора были далеко от Жигуновых, где-то в середине села, а свинарник и телятники находились совсем рядом, недалеко от дороги, если идти от нее по стежке прямо вглубь колхозных полей, минуя дома колхозников.
Поля на Алтае под стать украинским землям – широкие и ровные. Из-за сильных зимних ветров, называемых буранами, они специально обсажены густыми березовыми посадками, называемыми по-местному околками, которые и сдерживают могучую силу этих ветров – не дают гибнуть урожаю пшеницы и других культур, а также выветриванию и перемещению почвы с богатых черноземов участков распаханной земли.
Весной, когда на этих полях всходят озимые и ярко светит солнце, грея воздух и тучную черную землю, здесь все оживает и наполняется чистотой и райской свежестью. В степи и по обочинам полей расцветают белые подснежники, цветут игривые огоньки саранки, степные маки и сиреневые дикие ирисы – «кукушкины слезки». А утром, когда уже вокруг светло, ввысь поднимаются жаворонки и звонко поют, паря в небе, свои веселые весенние песни, как бы приветствуя и радуясь взошедшему солнцу и новому дню.
Ну, а летом в жаркие дни здесь, за околицей села, в просторной березовой роще, стоит тишина и прохлада, поют соловьи, стрекочут кузнечики, а на полях, в оврагах и на пагорбах зреют розовощекие вкусные ягоды лесной земляники.
- А вы к нам надолго приехали? – допытывались у ребят Маша и Даша.
- А вечером к нам на гуляние выйдете? – уже стали они договариваться с Борисом и Валентином. – Вот если бы нашего гармониста в армию не забрали… Мы бы с гармошкой вечером по всему селу прошлись бы с вами.
- О чем разговор, девчата, играть на гармошке мы ведь тоже умеем, - степенно ответил Борис. – У нас Виктор по этой части мастер – в Запорожье играть научился. Только вот гармошки у нас с собою нет – оставили в Запорожье.
- Так гармошка же у вашего соседа, деда Матвея, есть, - обрадовались девчата, - давно без дела валяется. Мы раньше часто ее у него на гуляния брали за бутылку бражки или водки.
- Если надо, то мы и сейчас возьмем, лишь бы ваш Виктор нам поиграл, - защебетали и загорелись желанием девушки.
- Да ну, куда ему, малолетке, на гулянии играть-то, ему ведь еще и четырнадцати нету – отец с матерью не пустят. Если только вот здесь, недалеко от нашей землянки, - вмешался Валентин.
- Лучше, вон, у нашей матери спрашивайте, - кивнул он головой в сторону Александры.
- Пусть хоть здесь, у землянки, и то хорошо, а то мы так истосковались по музыке и по гармошке, - признались девчата и стали упрашивать Александру разрешить вечером Виктору поиграть им на гулянии.
Услышав звонкие голоса девчат, из землянки вышел и Иван Яковлевич с Женькой.
- Не знаю, уместно ли нам всем здесь веселиться – война ведь идет. Вон, у Ивана Яковлевича спрашивайте, - ответила Александра.
- А в чем дело и что за крики? - спросил Иван, подходя к ним.
- Во-первых, здравствуйте, молодые девицы. Что вы хотели у меня спросить? – первым начал разговор с девушками Иван.
- Мы хотели попросить вас и тетю Александру разрешить сегодня вечером поиграть нам на гулянии на гармошке вашему сыну Виктору. Хотя бы здесь, недалеко от вашего дома, - обратились осторожно с просьбой к Ивану Маша и Даша.
- Ведь всех наших колхозных парней нынче в армию забрали… Сидим теперь дома одни – тоска несусветная! – жалостливо заговорили девушки. – Хоть бы один вечерок погулять – развеяться…
- Да нам сейчас не до гуляний, девушки! Видите, сколько дел надо переделать, в доме устроиться, а у нас ничего нет, даже досок, чтоб нары и стол смастерить, - махнул с досадой рукой Иван. – Председатель обещал, но когда это будет? Не знаю…
- А мы вам, если нужно, так сейчас поможем, дядя Ваня. Пойдем с Дашей и другими девчатами по селу и соберем все, что нужно: и доски, и стол, и лампу, и даже печку старую найдем и принесем, если вам она необходима, - ответили девчата.
- О-о! Ну, если это выглядит в таком духе, то это уже совсем другое дело, - сказал Иван Яковлевич. – Тогда и мы вам будем всегда рады, гуляйте, девчата, пока есть возможность, да, и нашим ребятам тоже нужно отдохнуть. А то ведь если в армию заберут, так и вспомнить-то будет нечего.
- Ура, Дашка, - обняла ее и запрыгала от радости Маша, - пойдем собирать вещи. Спасибо вам, Иван Яковлевич, мы к вечеру все сделаем. А сейчас пойдем договариваться за гармошку к деду Матвею, - весело кинулись девушки исполнять обещанное Ивану.
И сразу же события и дела вокруг землянки Жигуновых закружились-завертелись. Через час к ним из правления колхоза пришел бригадир Нехлюдов по прозвищу «Андреич». Познакомился с Иваном и Александрой, а потом сказал:
- Иван Яковлевич, давай-ка, бери своих орлов и пойдем со мной. Там наш председатель и девчата собрали вам целую телегу разного «барахла»: доски, дрова, столбы, тазы, кастрюли, лопаты, теплые вещи и всякие там разные продукты… Даже печь железную с трубами кто-то вам свою подарил. Вот сколько богатства, - засмеялся он. – В общем, как говорится, собрали со всего мира по крохам вам все, что смогли!
- Идемте, поможете все это перевезти к вашей землянке. Председатель даже подводу выделил.
- Ну спасибо, Демьян Андреевич, спасибо, что так о нас побеспокоились, - сказал Иван. – Сейчас я своих парней покличу…
- Борис, Валентин, Виктор! – крикнул он сыновьям. – Пойдемте к складу, нужно собранные вещи и продукты, выписанные председателем сюда привезти.
- Вот девчата молодцы, боевые! – шепнул Борис Валентину. – Как это они все так быстро сделали?
- Еще бы, ведь погулять-то вечером под гармонь всем хочется, - засмеялся Валентин.
- Бать, а, бать! – обратился он к отцу. – Пусть Виктор здесь останется, пойдет к Саенчихе, попросит гармошку и на ней потренируется немного. А то ведь ему вечером играть… А мы все вместе с вещами и без него управимся.
- Ну ладно, пусть идет, - согласился отец и, обращаясь к Александре, сказал:
- Шура, пойди с Виктором к нашей соседке Саенчихе, попроси у них гармошку – пусть Виктор на ней поиграет, потренируется, чтоб вечером перед девчатами не осрамиться.
Александра улыбнулась.
- О-о-о! Это ему только дай. Он любит играть на гармошке. В кого только удался, в тебя наверно? Ты ведь и на гитаре, и на мандолине, и на балалайке в молодости играл.
- Да, Шура, было время молодое, - сказал Иван, - а теперь вот, видишь, не до музыки нам. А дети пусть радуются, играют – это их молодость…
Через час жизнь вокруг землянки и в землянке уже кипела. Иван с парнями и девчатами вскоре привезли доски и вещи, и начали оборудовать свое жилье. Пока Иван с Валентином занимались устройством нар, стола и печки в землянке, Борис с двумя парнями и девчатами готовили место будущих гульбищ на улице возле землянки. Там они врыли в землю пять столбиков и соорудили две скамейки и маленький столик, выбрав при этом место подальше от окон жилья, чтобы не беспокоить ночью гармошкой своих родителей.
Парни-подростки пятнадцати-шестнадцати лет Андрей Шохин и Илья Бражников с удовольствием помогали им в подготовке площадки для сегодняшних гуляний.
А Виктор в это время наяривал, тренируясь на гармошке деда Матвея, сидя среди кур в сарае у Саенчихи. С ним были там и Маша Астахова, и Даша Малинина. Когда Виктор, перебирая пальцами по клавишам гармошки чуть-чуть приостановился, Маша спросила у него:
- Где это ты так научился играть? Прямо как заправский музыкант!
- У нашего дяди Лени в Запорожье, - засмущался он, довольный оценкой девушек. – У него была гармошка – он и меня научил играть частушки страдания, «Семеновну», вальсы разные и плясовую. Он мне всегда говорил – учись, играй, племянник – потом пригодится.
- Вот видишь, какой он прозорливый, твой дядя Леня, - сказала Даша, рассмеявшись. – Как раз сегодня ты нам и пригодился.
- А «Подгорную» ты нам сможешь сыграть? – спросила она у него вызывающе.
- Смогу, - ответил Виктор, - а что тут такого? Только я сейчас вам ее не сыграю.
- Почему, Витюня, дорогой, почему? – затормошили его девки, хватая за плечи и руки.
- Почему, да почему? Какие вы не догадливые… Потому что я проголодался и хочу жрать! Два часа уже играю, а никто даже куска хлеба не дал, - засмеялся он. – Пойду домой поужинаю, тогда и поиграю.
- Извини, Виктор, мы так тебя заслушались, что про все забыли, - затараторили девчата.
- Поужинаешь, выходи, только выходи с гармошкой, - добавили они весело…
Виктор взял гармошку под мышку и направился к своим, в землянку.
- Смотри, не задерживайся, мы тебя будем ждать, - крикнули ему вдогонку девчата. – И твои братья пусть выходят – пройдемся с гармошкой по нашей улице через все село и соберем наших ребят и девчат, - добавили они.
- Ладно, скажу им, - ответил Виктор.
Дома, в землянке, когда он пришел, уже было все убрано и наведен полный порядок: новый стол и нары сияли своей первозданной новизной, а на плитке тушилась картошка, маня к себе поджаренными румяными ломтиками и ароматным запахом.
Впервые за столько прожитых в дороге тревожных дней у них был свой дом и кров, и свой «тихий угол», где они могли умыться, укрыться, отдохнуть и поесть свежий и горячий супчик, приготовленный дома на настоящей чугунной плите, а не где-нибудь на насыпи среди вагонов на вонючем керосиновом примусе. К тому же, соседка Саенчиха, подоив свою корову, принесла им трехлитровую бутыль молока и дала буханку хлеба, рассчитывая конечно, что Борис вскоре все-таки отработает этот маленький долг на сооружении в ее с дедом доме печки «буржуйки».
- Вот и вернулся к нам главный добытчик, - сказал отец, глядя на Виктора и поджаривая в сковороде на плите пахучую картошку. – Садись за стол, музыкант, сейчас кушать будем.
Картошку Иван всегда готовил сам, не доверяя ее приготовление ни Александре, ни кому-то другому, поэтому-то картошка поджаренная по его рецепту получалась всегда одинаковая: румяная, пахучая и вкусная.
При виде такого блюда дети сами рвались к еде, их не надо было просить к столу – они сами занимали свои места, чтобы быстрее насладиться этой вкуснятиной.
- Ну как, сибирские харчи нравятся вам? – спросил отец после того как все изголодавшиеся насытились картошкой, хлебом и молоком.
- Еще бы! Картошка здесь такая вкусная! – воскликнул Борис. – И хлеб тоже хороший – пшеничный, такой же как в Запорожье. И вообще, хорошо, что мы именно сюда приехали, в Алтайский край. Местность и погода на Алтае нам уже знакомы: степь, березовые рощи. А летом здесь так красиво и тепло – не хуже, чем на Украине.
- Да, летом здесь хорошо, - сказал Иван, - а вот зимой нам без привычки будет жить немного трудновато. Морозы здесь бывают сильные, под пятьдесят градусов, снега, сугробы по пояс и долгие белые бураны, порой ни зги не видно по несколько дней. Так что, не спешите, ребята радоваться… Еще все трудности впереди. Но чтобы не попасть впросак нам нужно к зиме уже сейчас хорошо приготовиться. Во-первых, хорошо утеплить наше жилище – землянку, заготовить дров побольше, одежду теплую приобрести, валенки или, как здесь говорят, пимы купить на зиму, ну и, конечно, иметь кое-какие запасы еды. Председатель мне пообещал, что выпишет нам на всех целый мешок муки, картошки и немного свеклы. За это мы должны хорошо потрудиться в колхозе. Так что, ни в коем случае не отлынивайте ни от какой колхозной работы. Что председатель ни прикажет, то и делайте. Нам нужно наработать достаточно трудодней, чтобы рассчитаться за выделенные колхозом продукты.
- Поняли? – строго спросил он у сыновей.
- Да, поняли, - согласились они все, продолжая доедать свой ужин.
Когда все закончили есть, в дверь землянки кто-то постучал.
- Входите, входите, - побежала открывать дверь Александра, - кто там такой нерешительный?
На пороге стояла застенчивая Марфа с чугунным горшком, с торбой гороха и связкой лука через плечо. Но, что самое удивительное было для Жигуновых, в одной руке она держала чугунный горшок, а в другой прижимала к груди еще и маленького трехмесячного щенка.
- Можно к вам? – спросила она тихо. – Я не помешала?
- Нет, нет, деточка! Проходи, милая, проходи, - начала упрашивать ее Александра, приглашая зайти внутрь жилища.
- А это что за прелесть такая? Это что за существо такое голопузо-лопоухое-то? – начала восхищаться она щенком на руках у Марфы.
- Это я вам принесла, как обещала, тетя Шура. Горшок, немного гороха и лука и вот этого маленького щенка для охраны вашего хозяйства, - сказала Марфа.
- Ох, Марфа, спасибо тебе, милая, - поблагодарила девушку Александра, принимая от нее принесенные подарки. – А это существо голопузое будет у нас главным охранником на хозяйстве. Будет охранять имущество и Женьку, с ним играть и забавлять его, пока мы будем находиться на работе. Молодец, Марфа, спасибо тебе еще раз за все! И проходи, садись и познакомься с моими сыновьями.
- Ой, нет, тетя Шура, я спешу… Когда-нибудь потом зайду и навещу своего питомца, если разрешите, - застеснялась Марфа, искоса поглядывая на Бориса, который, как было видно, ей понравился.
Видя это, Александра подтолкнула Бориса к Марфе рукой.
- Борис, ну иди, проводи девушку и скажи ей чтобы она заходила к нам, - шепнула Александра своему сыну. Тот кивнул ей.
А на улице уже наступал вечер – сгущались сумерки, но лишь только солнце начало опускаться за горизонт у землянки, тут как тут, появились знакомые девушки – Маша и Даша. Виктор, увидев их, схватил гармошку и поспешил на улицу, а следом за ним поспешили Борис и Валентин.
Дарья с Машкой сразу же заняли свои привилегированные места по правую и левую руку от гармониста. С ними пришли и другие девушки и парни, их было совсем немного, но и этого было достаточно, чтобы образовать ядро зазывающих пройтись по деревне и набрать целую армию других молодых людей, желающих хорошо провести вечер – потанцевать и повеселиться.
Борис с Валентином по очереди познакомились со всеми ними. Пришла и Марфа, но она стояла отдельно от всех, и Борис на правах ранее знакомого сразу же подошел и заговорил с ней.
Марфа была не такая как все, она здесь была как чужая. О ней стоит рассказать более подробно. Марфа была не здешняя, то есть, не коренная жительница этих мест. Ее семья приехала в Алтайский край, в это степное русское село откуда-то с Енисея, из Подкаменной Тунгуски. Отец ее был то ли лесником, то ли охотником, и познакомился там с ее матерью – красивой таежной шаманкой Алсой. Они полюбили друг друга, и стали мужем и женой. И хотя шаманам это делать не разрешается, шаманка ушла, исчезла из племени. Но, как бы там ни было, у них вскоре родилась дочь и они, немного покочевав, поселились на Алтае. Мать хотела назвать свою дочку Марой, но отец, а он был уроженец Северо-Западной России, настоял, чтобы назвали ее Мартой. Так оно и вышло – они назвали ее Мартой. Но потом, переехав в русское село, поняли, что это имя звучит здесь как-то не по-русски, по-иностранному. Такие имена здесь редкостны, они не свойственны именам местных жителей. Называли здесь женщин и девушек обычными русскими именами: Маша, Даша, Настя, Марфа, Варвара. Вот и стали они называть Марту – Марфой, чтобы не вызывать подозрения у чиновников местных властей и у соседей.
Шаманство в русских селениях не приветствовалось и всерьез не воспринималось. Все считали его пережитком туземных народов, поэтому и работы для шаманки Алсы здесь не находилось. Так, прожив в колхозе пять лет, она заскучала и вскоре уехала на Алтай. Уехала на сезон, поработать на лето и не вернулась. Остались Марфа с отцом вдвоем. Но к тому времени они здесь уже вполне освоились, осели и закрепились, переняли местные обычаи и поэтому вполне могли считать себя местными старожилами.
Но все же была у Марфы одна особенность, не зря же она была дочерью алтайской колдуньи, - мать передала и научила ее своему тайному мастерству – гадать на рунах, лечить отварами из трав, врачевать мыслью, перевоплощаясь и посещая иные миры.
Вот и была она, Марфа, среди всех какой-то одинокой, не от мира сего девушкой. Отца Марфы в 1938 году, в начале Финской войны, забрали в армию на фронт. Ему тогда исполнилось тридцать восемь лет – там он и пропал без вести. И осталась Марфа в колхозе «Труд» одна в своем доме…
Поэтому-то и потянуло ее к приезжим из Украины, к таким же не местным, не обычным, как и она, Жигуновым, да так, что как будто бы их семья стала вдруг для нее своей – родной. Все это, конечно, пошло от Александры. Она ведь пригласила, приголубила и выделила Марфу при первой их встрече среди всех, как свою дочь. Вот и потянулась Марфа-Марта к ней, к ее семье.
И Александра к ней была совсем не равнодушна: сколько лет она жила в мечтах, чтобы у нее родилась хоть одна единственная дочь, а рождались все мальчики. Вот и встретились две судьбы – два чаяния… А Борис для тихой Марты был уже скорее как брат…
Витькина гармонь заиграла страдания и девчата запели.
Гармонь моя забавница
Разбавь мое страданьице…
- Я вижу, Марфа, вы не охотница ходить на такие вот вечеринки, - обратился к ней Борис. Она улыбнулась.
- Да, я люблю тишину и одиночество. Правда, не такое полное как сейчас у меня, а так, - она неопределенно повертела рукой. – Хочется все же иметь какого-то хорошего друга, говорить с ним, общаться… А такие гулянки меня не привлекают. Не знаю, может я уже старая, - засмущалась она.
- Ну что вы, Марфа, - улыбнулся Борис. – Вы еще совсем молодая.
- Нет, молодых не называют на «вы». Только взрослых и пожилых. А ты вот меня так называешь.
- Хорошо, я буду называть тебя на «ты», - согласился Борис.
А девчата, тем временем, продолжали петь…
Запевай, подружка песню,
Запевай какую хошь.
Про любовь только не надо,
Мое сердце не тревожь…
К Борису и Марфе подошел Валентин.
- Вы тут уединились от всех и разговариваете, а я там, никого не зная, стою и скучаю, - сказал он им. – Пойдемте, пройдемся хоть вместе по улице.
В это время Машка и Даша повлекли за собой продолжающего играть на гармошке Виктора с площадки на улицу, и вереница присоединившихся к ним парней и девчат двинулась за ними по улице Подгорной.
А Маша с Дашей, шагая с гармонистом, продолжали петь наперебой уже веселые задорные частушки, забавляя этим выглядывающих из-за ворот любопытных старушек. Первой, как всегда, запевала Маша.
Говорят, я боевая,
Боевая – не совсем.
Боевую любят – двое,
А по мне страдают – все!
И ей, как бы отвечая и споря, вторила Даша.
Полюбить, так полюбить
Паренька хорошего,
А такого нечего,
Который дремлет с вечера…
Они шли по улице, пели и плясали, помахивая платочками. Пели свои простые веселые деревенские песни, слова которых они сами и сочиняли, и в которых отражались их чувства, их жизнь, и которые были милы и понятны здесь всем окружающим.
Сидит дядя у ворот,
Широко разинув рот,
И никто не разберет,
Где ворота, а где рот.
- А вот скажи-ка, Марфа, ты когда-нибудь была в цирке или в театре, или на концертах в городе? Приезжают ли к вам сюда какие-нибудь артисты? – начал расспрашивать у Марфы подробности их колхозной жизни Валентин.
- Нет, а что это такое: цирк и театр? Я этого вообще не знаю. К нам приезжают иногда на машине какие-то киношники, показывают какие-то фильмы, но я на них не хожу. Это и есть театр? – спросила она у него.
- Нет, нет это не театр, это кино, - сказал Валентин. – Театр и цирк – это когда живые артисты выступают прямо перед тобой, кого-то изображают, что-то рассказывают, а в цирке, например, иллюзионисты показывают разные фокусы, маги и ясновидящие угадывают разные мысли, желания…
- А-а-а! Это мы и сами умеем делать. И особенно хорошо это делала моя мама, - сказала как-то нехотя и обыденно Марфа. – Она была раньше таежной шаманкой, общалась с духами, предсказывала будущее по рунам. Но потом, когда мы переехали сюда, заскучала здесь в степи без тайги-то, и ушла от нас на Алтай, да так и не вернулась…
- Правда? Вот это да! – воскликнул Валентин.
- Так ты оказывается дочь сибирской шаманки?
- Ну, если так, то только наполовину. Но я это никогда никому не говорила, только вам и рассказала, вы хорошие люди – я это чувствую, - ответила Марфа. – И звать меня не Марфа, а Мара – так меня когда-то назвала моя мать, когда я родилась. Но отцу не нравилось это имя и он называл меня по-своему – Марта. Он тоже ушел навсегда и не вернулся.
- Какая трудная у тебя жизнь, Марфа…
- Какая сложная у тебя судьба, - откликнулся на ее рассказ Борис. – Теперь я понимаю, почему ты всегда такая одинокая… Пойдем, пройдемся по деревне со всеми.
А впереди девчата уже устроили песенные соревнования.
Два знакомые крылечка
В памяти осталися,
На одном крыльце влюблялись,
На другом рассталися…
И следом.
Ах, Подгорна ты, Подгорна,
Подгорная улица,
Почему, скажи, Подгорна,
Сердце так волнуется.
Так, незаметно и шумно, веселя себя словами частушек, они прошагали вдоль всего села и возвратились назад. Виктор, чуть отдохнув, сменил темп и ритм частушки, от которых многие покатывались со смеху.
Ходят трое
За мной строем,
За мной строем
Как один -
Председатель…
Кто-то из парней громко выкрикнул: «С геморроем!»
- Нет! – рассмеялись девки.
Председатель с бородою,
Агроном и бригадир!
Ах, девчоночки, беда –
Некуда деваться:
По колено борода –
Лезет целоваться!
- Что они там поют, девки? Мне уже даже как-то стыдно стало, - сказал Марфа Валентину и Борису.
- Не принимай к сердцу. Это они наверно свое руководство колхоза продергивают, - рассмеялся Борис.
- Ничего себе, продергивают. Да, председатель если узнает об этом, он на них в суд подаст, - сказал Марфа.
А девчата продолжали.
Я девчонка некрасива,
Зато привлекательна.
За работу получу
Орден обязательно…
Пойду плясать
Да, по поляночкам,
Глазами поведу
Да, по миленочкам.
Гармонь моя,
Да, голосистая,
А рожь в полях,
Да, колосистая…
Эх!!!
- Ну все! Я пойду домой, а то завтра утром рано вставать,- сказал Марфа.
- А где ты живешь? Мы тебя проводим, - предложили вместе Валентин с Борисом.
- Да нет, ребята, я и сама дойду, - сказала она, улыбаясь. – А живу я здесь рядом, на краю села, у самой околицы! Вон, девчата за вами бегут.
И действительно, девчата, напевшись вдоволь, подбежали и пригласили Бориса и Валентина на белый танец. Марфа ушла, оглядываясь, а гуляние продолжалось до полуночи.
Звуки музыки с молодежной площадки были слышны и в землянке Жигуновых, и Александра с Иваном, лежа на нарах, долго не могли уснуть и разговаривали между собой.
- Наши мальчики еще такие молодые… Правильно ли мы поступили, что позволили им здесь в первый день приезда устраивать такое гуляние. Не накличем ли мы на себя какую-нибудь беду, например, недовольство председателя? – сказала Александра.
- Какую там беду, Шура? Мы и так уже все по пояс в беде, вся страна наша. Погляди, война идет какая! Скоро, наверно, и Валентина нашего уже заберут в армию и отправят на фронт. И что теперь мы должны делать? Ждать, дрожать и хныкать? Как бы еще чего-нибудь худшего не произошло! Нет, мать, мы должны жить и верить в то, что все это скоро кончится и для нас наступят лучшие времена. Что сын наш даже если он уйдет на фронт, то потом вернется к нам живым и невредимым. Нужно верить в хорошее! Говорят же, если веришь во что-то хорошее и очень желаешь этого, то оно вскоре к тебе и придет. А коль страдаешь и боишься: не произошло бы что-нибудь худое, то как раз это худое и произойдет. Ты его к себе сам и притянешь. С человеком случается именно то, чего он больше всего боится и что часто к себе призывает! И в природе, и в нашей жизни: слабость, неуверенность и страх всегда притягивают к себе всех видимых и невидимых хищников, и они, почуяв этот страх, слетаются к своей жертве. Я помню, в былые времена, когда у нас в семьях забирали ребят в армию, играли гуляния с музыкой и танцами, чтоб запомнился уходящему этот день навсегда. Это то, последнее, что могут дать ему близкие, зная что он уже может не вернуться к ним никогда… Я верю, что мы победим фашистов в этой войне, хоть и трудно нам всем сейчас. Мы должны быть уверены в себе! Сталин сказал, выступая по радио, когда мы стояли растерянные в первые дни войны, что враг будет разбит и победа будет за нами. И так оно и будет – мы большая страна и великий народ, куда там Германии. А еще я хочу сказать: если хочешь хорошо жить в будущем – трудись и живи хорошо в настоящем, ибо только настоящее является тем производителем всех благ и свершений, которые существуют в мире. Все остальное лишь наши мечты и фантазии, которые могут и не осуществиться. Конечно, прошлое – это наш опыт, глыбы хороших дел и ошибок. Но все решает настоящее. Настоящее – это экзамен, ответ на все то, что совершил. Будущее – это только наши мечты, свершение которых закладывается нами сейчас. Так что, пусть гуляют наши дети сейчас, пока молодые! На их детство и молодость выпало такое трудное время! И нужно это время прожить достойно, по-человечески. Чтоб не жалеть потом, ведь что потерял в детстве, то не найдешь потом в старости.
- Вань, ты говоришь так уверенно и умно, что на душе аж легче становится. Будто с сердца камень какой снимаешь, - сказала Александра, прижимаясь к Ивану. – Ладно, будем жить, верить, ждать и надеяться, что придет это наше хорошее «будущее»… Но мне все-таки жаль, что годы нашей жизни прошли в постоянных разъездах, в этой постоянной неустроенности. Дети наши не получили хорошего образования. Мы им мало дали хорошего в этой жизни: они у нас недоучены. У других, вон, есть и богатство, и знатность – они могут своих детей устроить или подарить им часть своих накопленных сбережений, а у нас ничего нет… Что мы им дали…
- Не грусти, Шура, - сказал Иван, - мы им дали жизнь, и за это они должны быть нам благодарны. Я думаю, что мы рождаемся на земле не для того, чтобы нас все время до наших глубоких седин кто-нибудь вел и опекал. Так не должно быть никогда. Каждый должен сам учиться и добиваться чего-нибудь. Вспомни, когда мы начинали, у нас тоже ничего такого не было – ни денег, ни образования, ничего. Но мы ведь с тобой выжили… Так и они пусть добывают свое богатство и знания своим умом и своими руками. Ведь человек рождается с какой-то целью, с какой-то программой. И он должен выполнить эту программу сам, своим умом и своими руками. А если ему постоянно в этом помогать, делать все за него, то что из него тогда получиться – обыкновенный неуч, размазня, маменькин сыночек, который в жизни ничего хорошего самостоятельно не сможет решать? Душа приходит на землю, чтобы учиться, а не баклуши бить! Так что, не горюй, мать, спи спокойно – хорошая семья даст и хорошие всходы. Ну, а если семя было худое, то тут тогда ничего не поделаешь. Значит, наши предки и мы были грешны, не справились с программой, оставили долг своим детям. И теперь всему нашему роду придется отдавать этот долг…
А у ребят на площадке, когда окончились танцы и все начали расходиться домой, Валентин Дашке, а Борис Маше предложили провести их домой.
- Нет уж, вы в нашей деревне еще совсем плохо ориентируетесь, а ночью в темноте можете заблудиться и собаки вас могут покусать. А мы за вас перед тетей Шурой потом не хотим отвечать, - рассмеялись девчата. – Так что, идите, мальчики, домой и спокойно спите, а мы к себе как-нибудь и сами доберемся. Вон, сколько у нас провожатых, - показали они на толпу присутствующих парней и девчат. – Вы лучше Виктору помогите гармонь до дому нести – он, бедняга, так устал.
Они подошли к Виктору и начали его целовать и благодарить за хорошую игру, а тот лишь краснел и улыбался от удовольствия. Потом Машка вдруг сказала Виктору:
- Не хочется уходить. А ну, Виктор, давай, сыграй нам на прощание еще «Елочки-сосеночки».
Виктор взял гармонь и заиграл, а Маша запела.
Елочки-сосеночки
Зеленые, колючие.
Сибирские девчоночки
Веселые, певучие.
Эх, топну ногой,
Да притопну другой.
Сколько я не топочу,
Все равно плясать хочу.
И тут включилась Даша.
У меня миленка нет,
Нету подходящего.
Не найдется ли у вас
Парня настоящего?
- Есть, есть, Даша, хватит страдать. Мы тебя до дому проведем, -закричали весело ребята из толпы.
- Вот и хорошо! Значит, не перевелись еще настоящие парни в нашей деревне, - откликнулась Даша.
Она еще раз поблагодарила Виктора за игру, и крикнула уходя и махая рукой Валентину и Борису:
- До свидания, мальчики! Всего вам хорошего!
И толпа парней и девчат снова двинулась парами по улице Подгорной к центру деревни, постепенно растворяясь в серебряных ночных сумерках, производимых закрытой облаками луной.
Они уходили с гулянки, веселые и молодые восемнадцатилетние, еще вчерашние сибирские мальчики и не знали, что многие из них уже завтра, получив повестки из райвоенкомата, через три дня будут призваны в армию, а через два-три месяца попадут на фронт, в самую гущу боев под Тулой и Москвой. И многие из них так никогда и не вернутся домой к своим родителям, и не встретятся со своими девчонками, и не отгуляют вот так же весело и беззаботно свои волшебные молодежные вечера…
Постояв и проводив ребят и девчат, братья Жигуновы также вскоре отправились спать к себе в землянку….
А утром чуть свет, лишь только запел первый сельский петух в курятнике у Саенчихи, их уже разбудил отец. А вставать рано после вчерашней вечерки им так не хотелось.
- Давайте, вставайте, гуляки! Хватит спать, - крикнул Иван, сдергивая с них одеяла. – Сегодня нам нужно хорошо поработать: завезти дрова на зиму, получить продукты у председателя и сделать много разной домашней работы по переоборудованию нашего жилища… Так что, залеживаться нам некогда.
Валентин с Борисом, зевая и потирая глаза руками, вышли во двор и застыли в изумлении… Утро только лишь начиналось. С полей и лугов веяло свежей утренней прохладой. Первые лучи солнца окрашивали заревом восточный край небосвода, было светло и изумительно тихо. Вдали, метрах в семидесяти от землянки, за огородами белели три высокие березы и зеленела березовая роща. И слышно было, как далеко по насыпи железнодорожной дороги прошел состав из Барнаула на Топчиху, стуча колесами вагонов по стыкам рельс. И все опять замолкло и успокоилось… Село еще спало.
Первым очухался и подал свой голос Борис.
- Как хорошо здесь, а? Такая тишина и свежесть, аж не верится после наших дорог, - произнес он.
- Да, братуха, тебе еще долго придется здесь жить и наслаждаться тишиной, - сказал Валентин, - а мне, я чувствую, уже скоро отсюда выбывать. Вот только вам немного помогу с дровами…
- Не расстраивайся, Валентин, мне тоже скоро. Мы с тобой вместе пойдем бить этих гадов, фашистов, - воодушевленно воскликнул Борис.
Из землянки вышел отец и, подгоняя их словами, сказал:
- Айда, ребята! В контору! В управлении колхоза возьмем у председателя разнарядки на вырубку леса, потом получим продукты и материалы, возьмем подводу с лошадью и поедем рубить лес, заготавливать на зиму дрова. Это главное! Поняли?
- Да! – ответили братья. – А Виктор с нами не пойдет?
- Нет! Пусть он еще часок поспит, пока мы все получим и вернемся, - сказал отец. – Он вчера так сильно потрудился – пусть отдохнет. Мы втроем со всем этим управимся. И они направились по улице к центру села.
Возле правления колхоза еще никого не было. У крыльца сидел лишь один сторож, дед с колотушкой.
- Кто такие? – спросил он их, потягиваясь после подремывания.
- Приезжие, - неопределенно ответил Иван. – Мы к председателю…
- А-а, новенькие - слышно было вчера на все село. У вас наши парни гуляли. Проходили тут мимо правления… Хи-хи-хи! – засмеялся он. – Такое пели про нашего председателя и бригадира, что аж волосы дыбом! Ох и влетит им за это…
- Мы не слышали с женой, мы спали, - отозвался Иван. – А что, это неправда, что вчера молодые пели? – спросил он сторожа.
- Не знаю, мил человек, - ответил сторож, - да, и вам об этом знать не советую. Каждый живет по своему уму и способностям. А у председателя еще есть эти способности, - хихикнул дед, - да, и у агронома с бригадиром тоже…
- Мужчины ведь у нас до пятидесяти, если не женаты, то все кобели! – констатировал дед. – А девки наши сибирские вон какие… прямо кобылицы необъезженные, так и гляди… А вот и председатель идет, - добавил он, вскакивая и приветствуя подходящего к конторе председателя.
- А-а-а, вновь прибывшие! – воскликнул председатель, увидев Жигунова с сыновьями. – Так рано? Еще ни бригадира, ни бухгалтера нет…
- Да мы пришли пораньше, Степан Григорьевич, чтоб за день управиться с дровами, - сказал Иван. – Дайте нам подводу с лошадью и участок, где мы сможем деревья рубить. А потом, вы еще обещали с продуктами и материалами помочь: доски, окна, двери. Если есть одежда зимняя, то и ее нам нужно приобрести: фуфайки, тулупы, шапки, варежки… Помогите нам! Мы ведь приехали с Украины почти совсем голые.
- Ладно, ладно! Все устроим, все выдадим, поможем, - сказал председатель. – Только подождите немного, пока бухгалтер с бригадиром и кладовщиком придут. А насчет участка для вырубки леса, так это там, где Марфа Гущина живет, пусть она вам его покажет. Она у нас главный лесовод в колхозе – живет возле рощи. Там возле ее дома и будете рубить…
Через несколько минут начал собираться народ возле конторы. Пришел и агроном, и бухгалтер, и кладовщик, и еще с десяток колхозников. Пришла и Марфа Гущина. Увидев Жигуновых, она обрадовалась и подошла к ним, здороваясь:
- Здравствуйте, Иван Яковлевич! Добрый день, ребята…
- Здравствуй, Марфа, - сказал Иван. – Нам тут председатель разрешил несколько деревьев на дрова срубить, говорит, где-то возле твоего дома. Ты согласна? Покажешь нам?
- Конечно, Иван Яковлевич, я с удовольствием с вами пойду и покажу, где можно срубить подсохшие березы, - обрадовалась Марфа.
- Ну ладно, вы тут поговорите, - сказал Иван, обращаясь к сыновьям и Марфе, - а я пойду к председателю оформлять наряды.
Вместе с подошедшими людьми Иван зашел в контору к председателю.
- И как вы там вчера напоследок на вечерке погуляли? – спросила Марфа Бориса и Валентина, улыбаясь. – До сих пор вспоминаю, как Машка вчера частушки про председателя и агронома пела…
- Да, - засмеялся Борис, - сегодня дед сторож нам об этом говорил.
- Я не одобряю такое поведение, - застенчиво уткнулась взглядом в землю Марфа. – Машка слишком боевая и гордая.
- А что, они к ней пристают, что ли? – спросил Борис удивленно.
- Ну и что, что они пристают? Пусть пристают. Она красивая, вот к ней и пристают. А петь так на весь колхоз, почтенных людей славить нельзя, - ответила Марфа.
- А может они ей до печенок своими ухаживаниями надоели, - возразил Валентин.
- Тогда пусть тихо, между собой, и выясняют свои личные любовные отношения, - сказала Марфа.
- Но ведь они не по одному же ходят за ней, а вместе «все трое ходят строем» - так она поет, засмеялся Борис. – Если б хоть один, а то все трое сразу, да еще и строем! Как тут такое выдержишь? Вот она и обратилась за поддержкой к общественности.
Марфа и Валентин засмеялись. В это время из конторы вышли Иван с бригадиром Шохиным.
- А что вы тут так весело смеетесь, молодые люди. Наверно про то, как вчера острили про наше руководство? Я вас не понимаю, - сказал он, - просто дети какие-то и только! Что это вы там про меня вчера распевали, а? – Спросил он с иронией в голосе, обращаясь к Марфе.
- Ничего такого особенного, Семен Маркович, - сказала она, - мы как раз в этом совсем и не участвовали: я ушла с вечерки еще вначале вечера, а эти молодые парни вообще тут не причем. Они здесь новые и никого не знают…
- Понятно! Так это наверно опять Машка с Дашкой! Вот две козы – сороки неуемные! Им палец в рот не клади – откусят! – выразился он в адрес подруг с сожалением.
- А вы не кладите им, Семен Маркович, они и не будут вас кусать! – возразила Марфа. – Такие уж у нас сибирские девчата – веселые и задорные…
- Да уж, - усмехнулся Семен, - этого у вас не отнять. Ты вот что, Марфа, иди-ка сейчас с Иваном Яковлевичем на конюшню к нашему конюху. Скажи ему, пусть он даст ему лошадь с телегой на целый день – дрова ему нужно напилить и заготовить на целую зиму. Так что, я тебе поручаю поруководить его бригадой. И покажи им, где можно деревья рубить…
- Хорошо, - сказала Марфа весело. – Пойдемте Иван Яковлевич со мной, - пригласила она жестом всех Жигуновых следовать за ней.
Получив на конюшне лошадь с телегой на целый день, Жигуновы с Марфой заехали на колхозный склад продуктов, получили там по выписанным квитанциям вещи, продукты и материалы, и погрузив все это на телегу, отправились домой. Они ехали и радовались, глядя на свое добро. Вещей было действительно не мало. Из продуктов они получили на первое время сорок килограммов картофеля, пять килограммов меда, несколько кочанов капусты, свеклу и другую мелочь, но кроме всего этого они везли домой еще и двери, доски и стекло для окон своей землянки, а также зимнюю одежду на пятерых взрослых людей: тулупы, валенки, шапки и рукавицы.
Теперь им будут не страшны, как думали они, сибирские зимы со снегами, буранами и морозом. Но все это давалось им не даром, а авансом за предстоящую работу на колхозных полях и ферме.
- Ой, сколько вещей-то хороших… и тулупы тоже? – обрадовалась Александра. – Ну, теперь мы заживем богато.
А Иван с Борисом и Валентином, промолчав, снова сели на телегу и теперь уже вместе с Марфой отправились на лесной участок к ее дому. Солнце уже поднялось высоко в небе и надо было спешить…
- Вот здесь я и живу, - сказала Марфа, первой соскакивая с телеги, когда они подъехали к ее дому.
Марфа, как одинокая отшельница, жила на отшибе села у самого края березовой рощи среди дурманящих запахов лесной травы, ежевики, смородины, грибов и папоротников. За маленьким огородиком, обсаженным кустами малины и облепихи, начинался березовый лес… А в лесу, между белыми стволами берез и лазурью небес было светло и тихо, как в покинутом храме…
Недалеко от дома Марфы протекал небольшой ручеек кристально чистой воды, но кроме того здесь стоял и колодец с деревянными стенками, стойкой, бревном и вертушкой с наматывающейся цепью для ведер, поэтому недостатка в воде у Марфы не было.
Показав с наружной стороны свой дом, Марфа повела своих товарищей к месту выборочной вырубки стволов деревьев. Жигуновым всего-то и нужно было спилить каких-то там пять-шесть попорченных стволов, но кроме того их нужно было еще и попилить на чурбаны, и отвезти домой к землянке, где потом и поколоть топором на поленья. Работы было много и надо было спешить. Иван боялся, вдруг они с сыновьями не управятся с пилкой и вывозом дров, а коня придется отдать. И они, засучив рукава, по-настоящему взялись за дело.
Иван, Валентин и присоединившийся Виктор валили деревья, а Марфа и Борис срубали с них сучья и распиливали. Работа шла успешно, но к полудню Марфа, видя, что все уже порядком подустали, предложила немного отдохнуть, отобедать и выпить по чашке бодрящего облепихового чая за столом в ее доме. Все с удовольствием согласились.
В доме у Марфы было чисто, опрятно и довольно уютно – сразу чувствовалось, что хозяйка не лежебока – трудолюбива и гостеприимна. Все стояло на столе: пирожки с капустой, шаньги, картошка с грибами, масло, огурцы, соленые грузди и даже вареники с сыром.
Иван даже удивился: откуда вареники с сыром, ведь это украинская кухня?
- Меня отец научил, он очень любил вареники, у него мать была украинка, - ответила Марфа, - а сыр и масло я беру у наших хозяек в селе. Так что… угощайтесь! Прошу вас, присаживайтесь к столу.
- Ну, Марфа, за такой стол нас и просить не надо, - растроганно пошутил Иван. – Но, ребята! – поднял он палец, обращаясь к сыновьям. – Ешьте, но не увлекайтесь! Мы такой пищи давно уже не видели, чтоб потом плохо не было…
- Ничего, батя – сказал Валентин, – если у нас будет несварение, нас потом Марфа вылечит.
Все рассмеялись… Так, посидев за столом у Марфы, поев и выпив облепихового напитка, они быстро восстановили свои силы и к двум часам дня закончили с вырубкой и заготовкой дров. Прощаясь с отцом и братьями Жигуновыми, Марфа вышла на дорогу провожать их и сказала Борису:
- Ну вот, вы теперь уже знаете, где я живу. Приходите еще в гости ко мне.
- Нет, Марфа, теперь уже ты приходи к нам в гости. Мы тебя ждем.
- Спасибо, - заулыбалась она. – Я приду непременно… Ведь мне нужно обязательно проведать моего питомца, вашего Индуса…