Наша деревня стояла недалеко от речки. Сюда вела всего одна заросшая тропа, используемая 2 раза в год. На весеннюю и осеннюю ярмарку. В этот раз, вместе с нашими, ехавшими повозкой, прибыл здоровенный парень, лет так двадцати на вид. Правда, волосатый какой, куда там заросшему по самые брови деревенскому старосте, за глаза Медведем называемый. Парень рассказал, что закончил обучение кузнечное и пошел искать лучшей доли по небольшим деревенькам, обилием мастеровых не отличавшимися. Перезнакомившись со всеми на традиционной попойке по случаю приезда, он решил остаться здесь. Никто в деревне не был против. Парень был веселый, пить умел, что еще надо? А кузница в деревне это дело всегда нужное. Всем миром подняли ему сруб, за околицей, поближе к речке. На случай пожара. Кузнечное дело с огнем за руку ходит. Обустроил он себе кузницу, начал работать. Время шло, про него узнавали соседи и все чаще к нам стали заезживать гости из деревенек поблизости. Правда охотники поговаривать начали, что волк в лесу завелся странный. Огромный и жестокий. Нет бы, убил и съел, как обычные волки, так убьет, тушу раздерет и бросит. Ночами стало страшно выходить за околицу. Многие в грудь себя били, что прикончат волка, да только никто не мог выполнить. Начали поговаривать, что пропадают люди из окружных деревень, в полнолуние пропадают. Люди стали угрюмы и недоверчивы. Уж не оборотень ли у нас тут завелся?
Сегодня был день полнолуния. Народ начал ховаться по избам еще засветло. Уже с месяц, как в ночь полнолуния мало кто мог заснуть, и эта ночь не была исключением. Я с тревогой прислушивался к каждому уличному шороху, когда услышал, что кто-то бежит. Меня продрал жуткий мороз. Вроде бы не маленький, двадцатый год пошел, но захотелось забиться на печку и не выглядывать оттуда. Внезапно, раздался жуткий вой, за ним последовал плачущий крик и кто-то застучал в дверь моей избы. «Открой, открой, умоляю, тут оборотень, он идет за мной», — истерично орал он, продолжая молотить в дверь. У меня от ужаса свело руки и я даже пошевелиться не мог. В дверь что-то ударило, куда сильнее, чем до этого бил незваный гость. Раздался жуткий крик, треск и потянуло запахом парной требухи. Я вцепился зубами в руку, чтобы не заорать, но когда опять прозвучал его жуткий вой, я не выдержал, и с воплем забился в дальний от двери угол дома. Что-то проскрежетало по косяку и стихло. Утром народ выходил совсем пришибленный. Значит точно, оборотень, обычный волк не заберется в гущу человечьего жилья. Тихонько открыв дверь, я не поверил своим глазам. Вся дверь, вместе с косяком и частью стены была забрызгана кровью. Прислонившись к двери, лежало тело несчастного, у него было разорвано брюхо и выворочены кишки. Приглядевшись, я понял, что еще и печень была съедена. Меня замутило еще сильнее. Застывшие в ужасе глаза как будто смотрели мне в самую душу, вопрошая, почему я не открыл дверь, почему я не помог ему. Меня уже колотило, когда ко мне подошел кузнец и хлопнул по плечу. Я вздрогнул и посмотрел на него. «Парень, твоей вины в этом нет, если бы ты открыл дверь, оборотень сожрал бы вас обоих. На удивление, кузнец выглядел весьма довольным жизнью, совсем не как забитые ночным ужасом сельчане. Да и приехал за все это время к нам только он один. Подозрения еще толком не оформились, когда он потащил меня за собой. «Пойдем, выпьем немного посидим у меня, пока тут староста разбираться будет», — он тащил меня, не обращая внимания на слабые попытки отбиться. Войдя в его кузницу, мы присели за стол. Он вынул бутылку настоечки и разлил по кружкам. Мы выпили. Меня все еще колотило, но уже меньше. Я был почти в ступоре от своих догадок и ночного происшествия. Кузнец же, напротив, был весел и оживлен. «Сходи, рыбки сушеной принеси», — он показал мне, где сушильня. Я послушно направился туда. В сушилке было два отделения, одно поближе, другое подальше. Чтобы подольше не возвращаться к этому человеку, я пошел в дальнее. Открыв дверь, первое, что я увидел, была печень. Сушащаяся человеческая печень. С трудом сдержав вопль ужаса, я лихорадочно обдумывал, что же делать дальше. Идти обратно было не в моих силах, сидеть вместе с оборотнем я не смог бы и, скорее всего, меня тоже не нашли бы уже. Тихонько выбравшись за оградку, я побежал в деревню. Добежав до дома, где староста опрашивал соседей, не знают ли они этого человека, я, не в силах больше сдерживаться, крикнул: «Мужики, оборотень — кузнец! У него в сушилке печень человечья висит». Люди уставились на меня со смесью удивления и ужаса, и в этот момент раздалось жуткое рычание, в котором можно было с трудом разобрать слова: «Ты будешь последним! Я сожру всю деревню, все они умрут из-за твоего любопытства, а ты сдохнешь последним, каждый, каждый из них подохнет из-за тебя.» Сельчане в ужасе внимали такому откровению, пока наш лучший охотник, Прохор, не закричал: «Ловите его, ловите, он за Сенькиной избой!» Это дало людям цель и они вспомнили, что толпой и батьку бить сподручно. Ломанувшись туда, они нашли только поваленную изгородь и здоровенные волчьи следы на огороде.
Обсуждение продолжалось почти до заката. Меня никто не винил, даже благодарили за то, что раскрыл этого злодея, но сам себя я винил больше всего. Мужики порешили отправить гонцов к соседям, за помощью, а самим пока укрепить кольями ограду и сторожить ночами. В первую же ночь оборотень сожрал Фрола. Как будто насмехаясь, он пробрался за изгородь и порвал ему горло. Тело он притащил мне на порог. Увидеть его с утра было нелегким испытанием. Все поняли, что так просто с этим не сладить. Каждую ночь, несмотря на обережных, оборотень убивал по одному человеку. Когда мужчин, когда баб, только детей не трогал. Крайние дома потихоньку пустели, все меньше оставалось тех, кто с надеждой ждал прибытия подмоги, и все больше тех, кто уже распрощался с жизнью и не имели воли к борьбе. Засады около моего дома не помогали, оборотень чуял их и не подходил, оставляя тела поблизости. Каждый раз он убивал по-новому. Когда порвет ноги, оставляя человека истекать кровью, когда сломает шею, отгрызал руки, ломал ребра, пробивая ими сердце и легкие. От каждодневного лицезрения таких ужасов я поседел, руки начали трястись. Давно уже никто не мог заснуть ночью, почти все с тупой покорностью ждали, когда настанет их час. Когда нас осталось всего с десяток, мы поняли, что помощи не дождаться. Собравшись все вместе в общинную избу, мы стащили туда все припасы и забили двери и окна. Ужас был так силен, что мы не могли ни о чем думать, кроме того, как от него укрыться.
Ночью он пришел. Он скребся в двери, пробовал разрыть крышу, бился в окна. Но мы забили все накрепко. Он был в ярости из-за того, что не может никого убить и пообещал нам, что мы не уйдем живыми. В следующую ночь, он пришел человеком и пытался выбить дверь топором. У него не вышло, дверь была слишком толстая, да и мы укрепили её крепкими досками изнутри. Тогда он громко сплюнул и крикнул: «Вы боялись умереть от когтей вашего злейшего врага? Так умрите же от огня, вашего лучшего друга». Он ушел, а мы сидели в ступоре, боясь выйти и боясь оставаться. Наконец поднялся Федор: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Я выйду и попробую его прикончить». Вместе с ним встали еще трое и похватали топоры. Быстро сняв доски, они кое-как открыли побитую дверь и затаились вокруг, желая поймать его в момент поджога, в человечьем теле. Мы смотрели через щели, надеясь и не надеясь одновременно. Было темно. Вдруг я заметил, как по деревне крадется силуэт. Вздрогнув, я обратил на это внимание охотника. Тот подал какой-то сигнал своим товарищам и тихонько направился навстречу. Обойдя сбоку он, недолго думая, со всего маху ударил тень топором по голове. Человек без звука упал, и наш дух захватило от радости. Минула секунда, другая, мы никак не могли осознать что все, больше его нет, мы в безопасности. И тут раздался громкий лающий смех: «Гха-ха, вы убили того, кто нес вам избавление. Этого охотника на нечисть наняли, скинувшись всей округой, и я боялся, что не успею вас перебить до того, как он выйдет на мой след. Спасибо, сельчане, вы меня очень выручили». Новый приступ смеха, а радость в наших душах сменилась глубочайшим ужасом. «Теперь нас ничто не спасет», — успел подумать я, пока волк рвал вышедших наружу охотников. Выбив своим телом неплотно прибитую дверь, оборотень ворвался в дом, и внутри началась паника. Как бы ни были запуганы селяне, за свою жизнь они хотели драться. Вот мимо меня пролетела рука Семена, с зажатым в ней топором. Волк оторвал её одним движением лапы. Вот истошно взвыл Ваня, зажимая распоротое брюхо и тряпичной куколкой падая в угол. Я сидел, прижавшись к стене, не в силах смотреть и не в силах закрыть глаза. Покончив со всеми, волк подошел ко мне. Деловито обнюхал и прорычал: «Ты мог бы стать сыном леса, таким как я. Потому я и остался в этой деревне. Добровольно или нет, но ты разделишь мой путь». С этими словами он клыком распорол себе лапу и затолкал мне её в рот, давая напиться своей крови. Я отбивался, пробовал грызть жесткий мех, но мои усилия были смешными, по сравнению с его дикой мощью. Задыхаясь, я потерял сознание.
Пришел в себя я в темноте. Поморгав, я обнаружил, что дико голоден и учуял запах свежего мяса. Вцепившись в него, я жрал. Жрал, разрывая мясо голыми руками, давясь крупными кусками и даже не обращая внимания на с хрустком разгрызаемые кости. Насытившись, я зашевелился и тут увидел свет. Это оказался мой дом. Кузнец вошел, неся в руке плошку с фитилем, от огня шел странный запах. Я внезапно вспомнил события прошедшего дня и одеревенел. В ужасе, я смотрел на то, что лежало передо мной. Окровавленный, разорванный мной на части и полусъеденный труп Марфы, первой девки на деревне. Кузнец наблюдал за этим, склонив голову к плечу. Когда я завопил от ужаса, я подавился вырвавшимся волчьим воем. Он довольно расхохотался: «Вставай, брат, теперь ты сын Леса». Мой тоскливый вой все звучал и звучал, под смех оборотня, получившего своё…