Ветер разворачивает тополиные листья серебряным исподом навстречу солнцу, зажигает пирамидальные свечи, танец блуждающих огней на окраине осени, солнечные крики оживившихся птиц и дом мой, как всегда не готовый к приему гостей,
дверь замурована беспричинным и вечным страхом, переметной тоской, вырывающейся из щелей простуженных окон, переведенные стрелки, остановившиеся часы, заблудившееся время,
печальные зеркала, подростковая несостоятельность отражения раздражает и пугает и без того перепуганных членов семьи - взрослых и подрастающих детей, голенастых воронят, улетающих в раскрытые окна, каждую новую осень встречающих неузнаваемыми повадками,
и чей-то сердитый голос настойчиво внушает, что не такая, как положено быть взрослой и мудрой женщине, и жизнь не такова, и дети не таковы,
и осеннее солнце слишком не греет и время для зимней спячки, я растворяюсь в жужжащих и недовольных звуках незнакомого уже голоса, высохшей бабочкой подальше от раздраженных рук, подальше от необходимости жить, становиться взрослой,
я засыпаю и снег падает медленно и красиво, и стихов уже написано столько, чтобы не думать о времени за окном, о птицах, улетающих в солнечные и прекрасные страны, о зеркалах, покрывающихся сетью невидимых морщин-трещин /исполненный кракелюр для крыльев сквозного отчаяния/,
а пирамидальные свечи танцуют и сгорают так быстро, но холод уже не доберется до моего дома, бабочка, замершая в ожидании весны, заснувшая среди старых писем, сухой полыни и остановившегося времени.