Как я воровала яблоки...
Человеческой мысли требуется раздолье. Поэтому в юности мы мечтаем о будущем, но проходят годы, и все чаще вспоминается прошлое…
Только выложила свою "Любовь на крыше поезда", как тут же начали всплывать в голове одна за другой прочие нелепицы, в результате снова угодила в дурацкую ситуацию...
Все началось с образа соседки тетки Марины, постоянно что-то варившей, солившей, закатывавшей. Даже на книжных полках вместо разграничителей у нее стояли банки. За огурцами - рыцарские романы, возле патиссонов - фантастика. И я долго считала, что маринованные овощи потому так и называются, что их делает тетя Марина. У Марины было четверо детей, работа и огород - источник сырья для основного хобби. Как она поспевала? Быть может, живительную «Ки» черпала из родимой земли вместе с плодами?
Энергичная, вечно готовая к скандалам и стряпне, с обвисшими щеками и надувными боками, тетя Марина не шла у меня из головы... И я вдруг выпалила:
- Мы едем в деревню собирать урожай!
- Какой? У нас нет дачи, - муж надеялся вернуть мне благоразумие.
- У нас есть мой личный яблоневый сад. Спас – самое время!
Известие об утаенной на почти два десятка лет части приданного повергло благоверного в ступор, воспользовавшись этим временным замешательством, я запихнула в машину семейство, возложив поверх человеческих голов еще и кошку Соньку.
Четыреста семьдесят пять километров в сторону Риги, до маленького городка. Там мы прихватили еще и мою маму. Потом двадцать обратно и еще пятьдесят на юг по грунтовке – до деревни.
- Что-то рановато на тебя алянчик нападает, - твердила мама звенящим от передряги голосом. – От нашего дома ничего не осталось. И сад давно вырублен.
- Когда я была там в последний раз…
- А когда? – подспросил муж.
- Тогда же, когда и я – тридцать лет назад, - ответила ему теща. – На похоронах последнего из родственников.
Я промолчала, потому что это было правдой.
Мать уехала из деревни школьницей. А я туда школьницей впервые приехала. На каникулы. И написала об этом свое самое первое в жизни сочинение. Про цыплят, похожих на помпон зимней шапки, и теленка с большим сердцем, выросшего в быка с большими рогами; про то, как коршун на моих глазах задрал курицу, я не смогла ее защитить и давилась слезами обиды, отказавшись есть сваренный из бедолаги суп.
Потом я приезжала сюда каждое лето. Маминого дома уже не было. Мы останавливались у дяди Миши - родного брата моего дедушки. Именно в этом нежном возрасте я познала, что спать на сеновале вовсе не романтично, а очень колюче; что петухи кричат не «ку-ка-ре-ку», а «и-ии-и-и», козлы, на самом деле, белые и пушистые, что на селе тебя знают и незнакомые (в отличие от города, где даже знакомые могут не знать).
У дяди Миши была своя пасека. Однажды я хотела нарвать яблок и меня укусили сразу две пчелы. Дед держал меня на коленках, смазывал зашишковавшиеся места каким-то личным снадобьем и приговаривал:
- Не злись на них, внучка. Человечество и пчеловодство - как шерочка с машерочкой. Люди вымрут через четыре года, если перестанут разводить пчел.
- Почему?
- От них много пользы. Главная - плодоносную пыльцу разносят, без этого урожай оскудеет. В городе книжки любят, ты любишь?
- Люблю.
- Во-о-т! Пчелы – как писатели. Увидят цветок, самый нектар с него снимут, через себя пропустят, секрет добавят, и людям ароматным сладким медом возвратят. Мед душу греет, все болезни лечит, думаю, от него и врачебное дело медициной назвали. Ты будешь смеяться, но у пчел даже укусы целебные. Кстати, почему ты в своем собственном саду яблоки не рвешь? - спросил он под конец.
- А разве у меня есть сад?
- А как же! Вот как выйдешь за дальнюю калитку, направо, по дороге к озеру. Там дом твоего прадеда стоял. А теперь только сад и остался. Он твой и есть, по наследству.
Почему мама про него забыла? Машину оставили возле жилой избы. Рядом с «Мицубиши» с питерскими номерами. Поглядеть на «гостей» вышла, опираясь на клюку, мамина однокашница – баба Тамара. Обе признали друг друга только после разъяснений. А когда признали – обнялись и зарыдали.
- У твоего сада теперь три законных владельца, - сказала баба Тамара. - Вроде бы их здесь и не бывает, но кто знает… Смотри, аккуратней, а то, как мы в детстве говаривали: «Ворующий яблоки от яблони недалеко падает», - хихикнула и вынесла палки с растопырками на концах. - Вот, должны пригодиться, с веток снимать.
Пробираться до плодов пращуровых пришлось через бурелом да крапиву. Владения деда Миши тоже в запустении. После его смерти дважды продавались. Но все узнаваемо. Даже досчатый настил во дворе, из-под которого я скармливала курам червяков - и тот на месте. Высоко в небе кружит аист, я знаю, за озером, на крыше часовенки, у него гнездо.
Огороженной оказалась только часть "моего" яблочника, мы туда не полезли. Из остальных двух третей набрали пакет белого налива и пакет малиновки с ранеткой.
На обратном пути баба Тамара затащила нас на "омаров, тушеных с помидорами в русской печке". "Омарами", правда, оказались обыкновенные раки. Мне еще мама по дороге рассказывала, что они здесь водятся, и один ее как-то за пятку схватил, и она с ним до дома бежала.
- Нет, я у детей, в Питере, из настоящих омаров делаю, и из креветок. Но так вкусно только здесь получается. То ли из-за раков, то ли из-за печи...
- То ли, из-за родимых мест, - добавила я.
- Скорее, по-твоему, дочка! А знаешь, у нас ведь с этим "фирменным блюдом" курьез вышел. Внуки дворовым мальчишкам спор проиграли. Они считали, что меня Тамарой назвали, потому что я "томлю омаров с томатами". А помидоры, - и она кивнула в сторону грядок, - вообще все мои "поТОМки" - "ТОМками" зовут. Анекдот, да и только!
И кто назвал дурацкие ситуации "нелепыми", они ЛЕПЫЕ, потому что самые лучшие, самые прекрасные! Правда, иногда выходят из-под контроля и встречаются потом в очень неожиданных местах...