ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЕРВОЕ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
Кирилла Антонович уж ухватил за хвост мысль, дающую, пусть и не полное, но, всё же, разумное объяснение волнительному эпизоду в рассказе соседа, но не случилось. Философское, бескрайне-широкое мировоззренческое мышление помещика, ещё не было готово к практически-скрупулёзным домысливаниям появившихся идей. Оно, подобно птице, которую, согласно вышевысказанному сравнительному метафоризму, помещик ухватил за хвост, принялась шумно и с усилием махать крыльями, пытаясь вырваться на волю и улететь. Что, собственно говоря, и случилось. Та яркая догадка, мелькнувшая в могучей голове Кириллы Антоновича, мигом была оттеснена другой, вызванной постукиванием пальца штаб-ротмистра по винной бутылке. Пустой.
--Циклида! – Суровее обычного позвал кухарку помещик, осерчавший не на кухарку, и не на отсутствие вина, а на себя, что не упомнил такую занятную мысль. – Циклида! Принеси ещё вина! Да, поторопись!
Уже входившей в двери Циклиде, в спину, не таким хозяйским тоном, Кирилла Антонович проговорил.
--Будь добра, голубушка.
--Буду, буду, - таким же, наиграно-сердитым тоном, отозвалась кухарка.
--Своенравная баба, но пользы от неё…. И что бы я без неё, а? Простите, Модест Павлович, что мирской прихотью остудил накал вашего повествования. Я более не стану вас отвлекать! Прошу, продолжайте!
--Да, собственно особый трагический накал, в этой истории, завершён. Осталось несколько, не менее важных дополнений. По трезвому воспоминанию того дня… благодарствую, Циклида. Как тебя по батюшке? Отчего же не стоит? Ну, ладно, будь, по-твоему. Ступай, голубушка. Так, вот. Вам подлить винца? И я, и я с превеликим удовольствием откушаю. Так, вот, то ли обозрев единовременно обе цели – майора и меня, и не определившись с тем, какова из них наиболее привлекательна, либо, не в силах изменить маршрут густого тумана, в серёдке которого, та телега, как я сейчас понимаю, могла двигаться, но никого из нас, в тот день, туманная беда не коснулась. Поднявшись, в своей туманной густоте, вплоть до орудийных расчетов, телега совершила реверсный ход и… растаяла, вкупе с остальным туманом, среди дерев. Пожалуй, я мало ошибусь, сказав, что около тридцати секунд на склоне, да и у подножия холма, царила мёртвая тишина.
--Вот, уж, действительно, военный человек, - подумал Кирилла Антонович, - ведь не произнёс, скажем, около полуминуты, а по-военному, чётко определил время. Просто прелестный у меня сосед, просто прелестный!
И, поскольку, мысли, в голове Кириллы Антоновича, летали скорее артиллерийского снаряда, обдумывая эту, помещик совершенно не пропустил ничего, из сказанного штаб-ротмистром.
--Возможно, что эти тридцать секунд мы, с майором, потратили на разглядывание друг друга. Когда же мы опустили глаза долу… спаси, Господи, мою душу грешную! Страшнейшая картина предстала перед нами! На дистанции в тридцать саженей, окопная траншея была пуста совершеннейшим образом! А ведь для производства оной, были привлечены не только пехотные и сапёрные рядовые, но и вольноопределяющиеся, коих числом, было, более десяти душ! Но, на этом месте не было ничего. И никого. Ни-ко-го! Не сговариваясь, мы, с майором, каждый по своей стороне склона, стремглав бросились вниз, к солдатам. И, чем ближе я подбегал, тем отчётливее виделась мне та картина, которую описывал хозяин постоялого двора Левко. Совершенно не тронутый бруствер, переходил в перепаханную, неизвестным приспособлением, землю, в коей не было и следа окопа! И, повторяю, никого не было. Солдаты молчали в недоумении, озирались по сторонам, словно искали объяснения в глазах сослуживцев, также молчащих, и не находили оного. А позади того, что осталось он некогда бывшего окопа, шла нетронутая земля с не примятой травой. Быстро, как мне показалось тогда, добежав до рощи, растущей на склоне, я был удивлён тем, что и там ничего найдено не было! Но я же видел своими глазами, что телега, едва не докатившись до орудийного лафета, немного осадила назад, затерявшись в деревьях. Но её не было и в помине! Тщетно потратив время на её поиски, я быстрым шагом спустился к окопному ряду. А там, не дожидаясь приказания, солдаты принялись откапывать завал, скрывавший место, как оказалось, страшной трагедии. Вместе с комьями земли и кореньями трав, шанцевые лопатки выбрасывали изорванную полевую форму, изрядно изувеченные человеческие кости, которые, по виду, обглодали дикие и жестокие существа. Согнутые и смятые кокарды с головных уборов, побывали под действием далеко не человеческой руки, пусть, даже, двух рук. Вы не поверите, но позже, перебирая и просеивая отброшенную землю, пехотные солдаты отыскивали зубы, удалённые с хирургической аккуратностью, и в противовес им, находили попросту оторванные пальцы, ушные раковины и, простите за упоминание о не приличном за вашим столом, мужеские члены, изуродованные, не менее остальных найденных частей. К слову, не обошлось и без курьёзов. Обнаружили перстень, неделю назад пропавший у поручика Дороховского из фельдъегерской службы. Поручик объявил его пропавшим, хотя все мы, зная о его страсти к карточным играм, посчитали, что Дороховский его попросту спустил в банк. Простите, я отвлёкся. Произведя построение пехотного состава, бывшего на окопном производстве, по ротному списку не досчитались одиннадцать душ пехотных рядовых, и одного вольноопределяющегося Зольца, из поволжских немцев. Собрав все найденные остатки, мы вернулись в лагерь, где дали подробнейший, и такой же невразумительный рапорт, штабс-капитану Зубкову, заменявшего полковника Брунцова, под чьим командованием мы и находились. Сразу же начались допросы пехотинцев, опрашивалась бомбардная бригада, которая и не могла ничего видеть из-за особенностей ландшафта. Наутро приехал капитан из секретной части, в сопровождении чинов из военной жандармерии, которые, с не меньшим рвением, производили протокольный допрос, и осмотр места события. Найденные останки и детали формы солдат, были скрупулёзно упакованы, и отправлены под конвоем в неизвестное мне место. Да, и зачем мне знать о том месте? И только на пятый день нам, с майором, удалось уединиться, чтобы поделиться впечатлениями. Неизгладимое ощущение трагедии было обоюдным, и чрезвычайно глубоким, однако нашлись и разности в восприятии увиденного, что могло объясняться нахождением под разными углами, по отношению к двигающейся телеге. Так, рассуждая с майором, и пробуя собрать сходные кусочки из увиденного каждым, мы пришли к очевидным итогам. По первое - телега могла двигаться только в среде плотного тумана, и среда сия была проложена заблаговременно. Второй итог – из трёх ехавших, зрением обладал только малец. Третий итог - возможно ошибочно истолкованный нами в тот день, но, как показало дальнейшее, мы оказались правы. Змейка, прозванная так Левко, хоть и слегка петляла по местности, однако, поднимаясь по холму, упиралась аккурат в тот уступ, который облюбовал себе майор в качестве командирского места. Почему змейка протянулась лишь к майору? Ведь и на меня показывал малец. Я не находил объяснения этому казусу довольно долго, пока не произвёл попытку разглядеть события того злополучного дня глазами стороннего наблюдателя. Перебрав по минутам, в памяти, конечно, весь день, начиная от сигнала «Подъём!», я, вдруг, вспомнил, что оказался на холме по чистому совпадению. Наш вольноопределяющийся Зуев, ведающий картографическим обеспечением, в тот день сказался больным, что, по правде говоря, подтвердил полковой лекарь. Если меня не могло, или не должно было быть, откуда возница, и его страшные попутчики, могли знать, что майор будет именно в тот день на холме? И ещё одна странность мешала нам трезво оценить те события. Почему, как мы считали, телега направлялась к майору, погубив столько солдат? Зачем им этот человек? Уж не со страху мы выдумали для себя это преследование? Конечно, было бы непозволительно дерзко заявить, что мы обрадовались тому обстоятельству, что остались живы, дав, при этом, погибнуть дюжине пехотных солдат. Мы ни секунды не были довольны тем, что согласны на смертоубийство простых солдат, лишь бы нас не тронуло. Напротив, эти смерти мы восприняли, как личное горе, однако, нам надо было быть в уверенности, что солдаты погибли лишь потому, что оказались на пути этой телеги, которая направлялась именно к майору. Но сколько мы не размышляли над этим, признать его верным не смогли. Обоюдное наше решение было следующим - во всём, что произошло, майор виновности не имел. Не окажись его там, всё произошло бы в полном соответствии, с недавно произошедшим. С тем мы и отправились отдыхать в свои палатки. Устроившись, не раздеваясь, на походной кровати, я принялся размышлять о том, что в наших рассуждениях было упущено? Упущено важного в той мере, что не определи его сейчас, оно обернётся большей бедой в самый неподходящий момент. И, представляете, меня осенило! Я смог вспомнить все детали, предшествующие тому дню, и восстановить в подробностях ту затейливую шутку, которую сыграла с нами судьба. Кроме всего прочего, я, в который раз, удостоверился в том, как не совершенен мой мозг, занятый переживаниями в такой мере, что очевидные явления узрел лишь спустя столько дней. И как же он недосягаемо далёк от вашего, Кирилла Антонович, ума – острого, как сабля, точного, как пуля меткого стрелка и, словно молния, быстро находящего верное решение!
Ах, Модест Павлович, Модест Павлович! Без сомнения, вы – милейший человек, и весьма обходительный собеседник, однако вы совершили ошибку, которую, по счастию, Кирилла Антонович приметил частично и, как бывает у него в минуты мыслительной активности, пропущенной мимо распознавательного участка, в коем эти мысли классифицируются на необходимые, приемлемые, забавные, обидные и пустые. В данном случае, сравнение с молнией едва не попало в разряд обидных из-за того, что Кирилла Антонович знал о свойстве молний никогда не попадать дважды в одно и то место. От обиды Модеста Павловича спасло только одно – помещик поймал нужную мысль, но не за хвост, а крепко, обеими руками и всеми, сколько бы их там ни было, полушариями.
--Благодарствуйте, Модест Павлович, за подобную оценку моих скромных способностей. Позволите ли вы предложить вам собственную отгадку, которую я сыскал, слушая вас?
--Сделайте милость, Кирилла Антонович! Буду рад услышать ваше мнение.
--Так, извольте! Эта туманная повозка охотилась именно на вашего майора, и не на кого более. Убиенные пехотинцы оказались, попросту, случайными жертвами, не более того. Хотите подробнее? Вы сказывали, что старик, подойдя к вам, взял майора за локоть, и говорил, глядя лишь на него, но обращаясь, к вам двоим. Так ли было?
--Могу с уверенностью сказать, что именно так мне и показалось, и именно так я и думаю до сего момента – это то, что касается разговора. И бесспорно и однозначно в моём рассказе то, что старик брал майора за локоть.
--Прекрасно! А теперь, попрошу вас припомнить, что Левко поведал вам о своём прадеде? Была личная встреча, и было личное предупреждение этому, несчастному старосте. Попрошу заметить, что личное обращение к старосте, имело под собой иную цель – обращение ко всем. Староста – главное лицо в общинном селении, майор – главнее вас… простите, старше вас по званию. Понимаете, куда я клоню? Однако же, ни староста, ни ваш майор не вслушались в предостережение, и результат нам обоим известен. Хочу высказать ещё одну парадоксальную мысль, пришедшую мне на ум. Ежели, этот старик в действительности окажется Агасфером, я не буду удивлён совершенно. Уж больно часто приходится наблюдать и более невероятные явления. А то, что это Вечный Жид, доказывается его долголетием в состоянии, едва ли изменяемом. Так в чём состоит парадоксальность мысли? В том, что эти бессарабцы, как вы их нарекли, на самом деле ищут его, а не вас, с вашим майором! И, уж определённо, не вашего старосту, с пропавшими жителями его селения. Телега появляется там, где недавно появлялся старик, ведь так? Я не путаю? Так, или иначе, но страдают те люди, с коими он, Агасфер, был в общении. Что можете противопоставить на сие? То-то! И ещё, одна, малость. Эти туманные бессарабцы, простите за каламбур, охотятся на старика, однако ничего сделать ему не могут, пока они живут в тумане. Это будет продолжаться ровно столько, пока эти ездоки не обретут человеческую плоть и человеческие способности. Зачем предавать столько душ смертоубийству? Поверьте мне, Модест Павлович, не по причине случайной встречи на пути, а только для употребления человечины ради нужд своего тела, трансформирующегося из эфирного состояния, в плотно-материальное. Сие, милостивый государь, есть моё твёрдое убеждение.
Кирилла Антонович наклонил голову, выпуская второй подбородок, в качестве последнего, и самого веского аргумента. Однако тут же спохватился, решив, что перегнул палку и с тоном, и с последней фразой «милостивый государь». Как-то негоже было так обращаться к человеку, к которому питаешь дружеские чувства. Поэтому, помещик тут же решил исправить данную, по его мнению, оплошность.
--Ну, Модест Павлович, годится ли моя речь для адвокатского выступления? Особливо, финальная часть?
--Превосходно, Кирилла Антонович, просто превосходно! Теперь, моя очередь оговориться, прежде чем я продолжу. Я хочу принести вам свои извинения за то, что полушутя и, слегка лукавя, измыслил провокацию в отношении тех, преувеличенно льстивых намёков. Я ни секунды не сомневаюсь в вашем умении отточено мыслить, и философски подходить к любому, преподнесённому вам судьбою, событию. А сделана подобная лесть лишь по одной причине - удостовериться в том, что вам не в тягость мой рассказ. И с тем, не могу не выразить вам своего восхищения тем обстоятельством, что вы не сотворили обиды на меня. Объясняю это только вашим благородством и величайшей культурой воспитанности.
--Да, полно, полно, Модест Павлович!
--Нет, уж, позвольте мне высказаться до конца! Я, как человек чести, и как русский офицер, преклоняю пред вами голову! – Штаб-ротмистр встал, одёрнул хорошо сидящий сюртук и, щёлкнув каблуками, так же, по-военному, склонил голову.
--Готов предоставить вам любую сатисфакцию, по вашему усмотрению.
--Нуте-с, пожалуйте в перепалку! – Подумал Кирилла Антонович, обдумывая скорейший выход из этого словесного водоворота.
--Ну-у, ежели вы настаиваете на сатисфакции, - протяжно произнёс помещик.
--Непременно настаиваю!
--Тогда – извольте! Не медля, в сей же час вам надлежит выпить со мною на брудершафт. По полному бокалу, голубчик, не по рюмочке, а, непременно по полному! Да-с! Готовы ли вы на такое?
--Ваше благородство недостойно похвал обычного человека. Условия сии принимаются. К барьеру!
--Вы хотели сказать – к столу?
--Именно, Кирилла Антонович, именно! Однако, перед таинством брудершафта, позвольте вам сказать нижеследующее. В моём лице вы приобрели верного друга и помощника в любых делах! Пьём!
Трижды наградив друг друга искренним поцелуем, добрые соседи расположились на своих местах и, довольные оттого, что этот незначительный конфликт быстро и, скорее всего, навсегда улажен, снова наполнили те же бокалы. И осушили их. Кирилла Антонович захмелел.
--И ещё одно я хотел вам сказать, мой дорогой друг, - ощущая непривычную лёгкость в мыслях, языке и в остальных членах, помещик попросил снова налить вина. Ему начало нравиться это состояние. – Я могу, теперь, так к вам обращаться?
--Вы меня только обяжете!
--Вот и славно! И ещё… а о чём я говорил, не помните? Постойте-ка… а! Вот, что я хотел вам изложить – ведь вы не с пустыми карманами ко мне приехали, а? Ведь продолжение истории о туманной повозке имеет место… быть, так сказать. Я прав? И ваше непосещение, после моих приглашений, связано именно с этим продолжением?
--Вы очень проницательны. Именно продолжение, этой ужасной и кровавой истории, задержало мой визит к вам. Именно так!
--Тогда, поведайте мне. Просто не терпится послушать!
--Третьего дня, на рассвете, ко мне приехал денщик того майора и, едва спешившись, принялся бессвязно говорить, много жестикулируя. Я приказал отвести этого плута, а он – бестия, и плут изряднейший, можете мне поверить! Да, приказал отвести его на кухню и накормить. Ежели, того требует надобность, то и отпоить чаем, или вином. Приказал привести его в чувство, и лишь за тем кликнуть меня. Так и было сделано. Успокоившись, Фёдор, а так зовут денщика, сказал, что барин, Аристарх Фаддеевич, надеюсь, вы поняли, что так зовут майора? Вот, он велел вам кланяться и передать на словах, что давеча ввечеру, строго супротив его конюшни, был встречен известный мне старик, обратившийся к барину с известными мне словами. Также, барин просил на него не серчать за подобное послание, а токмо велел напомнить, что старик, известный вам, появился не зря. Ежели, говорит, со мной, сиречь с Аристархом Фаддеевичем, приключится нечто дурное, то я, сиречь я, обязан быть бдителен особо. Такоже, майор выражает надежду, что всё обойдётся, и мы с ним отметим взаимную встречу при обоюдном добром здравии.
--По правде сказать, Модест Павлович, нечто подобное я и ожидал услыхать. К своему великому разочарованию.
--А я спрашиваю, - не обратив внимания на реплику помещика, продолжал штаб-ротмистр, - отчего же ты, шельма, не сообщил мне об этом тотчас, как приехал, а устроил водевильное представление? А он и отвечает, что «спужалси», что я, услыхав оное послание, мигом отправлю его с обратной эстафетой. Говорит, бестия, что устал в дороге, и ему «шибко хотелось исть». Ну, не шельма, а? От меня, Краузе, ещё никто и никогда не уходил на пустой желудок, будь то гость, либо прислуга, либо странник пеший. Таково правило в роду Краузе, такого правила и я держусь!
--Чрезвычайно похвальное правило, Модест Павлович! Однако я замечаю странные перемены в вашем рассказе. Вы намеренно… да-да, спасибо, именно полный! Благодарю вас! Вы намеренно отвлекаетесь на пустые подробности из-за того, что вам трудно даётся произнести главную новость. Очевидно, я прав. Ваше здоровье, дорогой друг, я пью за ваше здоровье!
Вино, прекрасно поддерживающее беседу, имеет два общеизвестных свойства. Первое, отличнейшее – вино позволяет раскрыться душе и показать ту внутреннюю доброту и щедрость, которая стыдливо таится в глубинах трезвого человека. А второе свойство – на редкость мерзкое. Вино быстро заканчивается.
--Отчего же так славно я себя чувствую, - размышлял своими быстротечными мыслями Кирилла Антонович. – Даром я раньше не испивал вица, даже очень даром. Надобно Глицинию кликнуть, чтобы вынесла нам ещё бутылочку… несколько. Погоди-ка, брат Кирилла Антонович, - теперь, уже вступая в диалог с самим собой, так же молниеносно подумал помещик, - а почему я Циклиду прозвал Глицинией? Запамятовал имя своей кухарки? Вот так винцо! Славно куражится в голове, ой, как славно! Нет, определённо займусь какой-нибудь гимнастикой, стану есть по утрам овсяную кашу, а вечерами буду пить винцо с Модестом Павловичем. Всё, решено! Гли… да, Господи, что за напасть такая? Это винцо не даёт произнести имя. Надобно попробовать позвать её в голос.
--Батюшки! И что это?...
--А, Глициния… нет, пардон, мадам, Циклида. Да, да, именно циклида. Не перебивай! Ты, голубушка, сделала доброе дело, решив выйти на веранду. Мне не придётся тебя звать. Будь добра, принеси нам пару вина и… можешь отправляться спать.
--Барин, Кирилла Антонович, в своём ли вы уме-то? Куда спать? Какое вино? Утро уж на дворе! Я завтрак стряпать собралась, а вы… вы, даже, не опочивали? Ой, горе-горькое, что за люди, а? Сам глаз не сомкнул, Модесту Павловичу отдохнуть не дал. Зачем же изводить себя так? Батюшки святы!
--Модест Павлович, душа моя, прикажите ей, по-армейски, вина нам доставить. Она же меня, мало того, что не послушает, она меня и со свету сживёт своими причитаниями! Не сочтите за труд, Модест Павлович!
--Сей же час исполню! – Штаб-ротмистр откашлялся, приосанился и произнёс сугубо командным голосом. – А, скажите-ка, уважаемая Циклида… как вас по батюшке? Понимаю-понимаю, скромность дамского поведения. Тогда, я спрошу у вас не по уставному протоколу, а по-свойски – добрая женщина, нам с Кириллой Антоновичем так хочется откушать чего-нибудь из сокровищ вашей стряпни, что, не согласитесь ли вы, чем не то, нас угостить?
--Да! – Сказал изрядно захмелевший помещик и, икнув, стыдливо прикрыл ладошкой рот. – Угостить… Циклида. Таки вспомнил, а?
--Да, что же я, дурёха, торчу на месте, когда хорошие люди откушать желают. Бегу! Я скоренько!
--Милейшая Циклида, будьте добры, пришлите нам пару-тройку вина, чтобы скоротать время, томясь от желания откушать ваших яств.
--Ух, вы хитрец, Модест Павлович, прямо змей искуситель! Сейчас подам!
Циклида упорхнула на кухню, а Кирилла Антонович стал аплодировать, и трижды вскричал «Виват!»
--Вы, видать, хотели произнести «Бис!»? – Вежливо поинтересовался штаб-ротмистр.
--Ага! – Весело ответил помещик, и зашёлся смехом.
Выше можно было бы упомянуть и о третьем свойстве вина. Однако свойство это зависит от характера и темперамента пьющего, от атмосферы застолья, и самого повода, из-за которого происходит употребление винного напитка. В тот вечер, а точнее, в финал ночи и в долгую увертюру рассвета, сошлись разом все компоненты, создав благозвучную композицию из прекрасных характеров, добропорядочных побуждений и благонравных отношений, составленных в причудливую мозаику таким образом, что само по себе возродилось к жизни третье свойство вина – чистейшее удовольствие. Третье, и оно же, последнее. Последнее, из известных пьющим людям.
Когда, осыпанная приятными для её уха словами, Циклида вынесла вино и упорхнула на кухню, вновь налитое и выпитое вино, возымело на Кириллу Антоновича странное действие. Оно, более, его не хмелило, а напротив, делало его мудрее, внимательнее и трезвее. Откуда помещику, столь коротко общавшемуся с вином, было знать, что это есть обманный манёвр всех вин? Создавая иллюзию первых проблесков трезвого состояния, вино, на самом деле, тайком накапливает силы для финального броска, молниеносной атаки, в результате которой оно, то бишь вино, всегда остаётся победителем. А проигравший едва ли успевает услыхать финальное тутти оркестра, и уж точно не видит, как опускается занавес. Аплодисменты, при этом отсутствуют. Наступает сон.
Но, пока силы вина ещё не достигли готовности для последнего удара, Кирилла Антонович, подспудно ощущая скорое наступление чего-то необычного, поманил пальцем штаб-ротмистра и, согласившись испить ещё один фужер, заговорил быстро и, почти, в нос Модесту Павловичу.
--Будучи знакомым с ненаучной дисциплиной под названием логика, и используя философские критерии, накопленные моими предшественниками, хочу вам заявить прямо и во всеуслышание, - последнее слово Кирилла Антонович проговорил крайне секретным шёпотом, - Третьего дня, когда приехал подённый Фёдор….
--Денщик, с вашего позволения.
--Да, Бог с ним! Получив известие от вашего майора, вы отправили с Фёдором своего доверенного человека, чтобы он разузнал там всё. А вчера ваш человек вернулся, и привёз дурное известие, полное драматизма. Около имения вашего майора был туман. Майор – исчез. Кроме него, погибло душ шесть-семь, не более. Немного подумав, вы решили… а разве мы не выпили? Странно… да, за хорошее утро, согласен! Да, вы приняли решение отправиться на поиски этого старика, или телеги с бессарабцами, что, по сути, всё едино. Вы – офицер, человек чести и слова, слова и действия. Порядочность у вас в крови, а слово трусость вам не знакомо.
В ответ на эти слова, штаб-ротмистр быстро, по-военному, склонил голову. Однако поднимал её, уже, с трудом.
--Вот, с чем вы приехали. Вы хотите отправиться, как я говорил, на встречу с этими призраками, чтобы вступить с ними в схватку. Но, одному, вам, не с руки. И вы хотите предложить мне составить вам компанию на определённых условиях. Вы – мускулы, защита и атака. Я – размышления, логика и… что-то там ещё. Другими словами, вы - тело, а я – голова. Вот и выходит, что мы – единый организм, противостоящий супротив туманных демонов. Вы сие хотели произнести?
Штаб-ротмистр снова кивнул.
--Мой ответ – я согласен. Вот вам моя рука!
Модест Павлович попытался подняться на ноги, однако скоро отказался от этой затеи, ответив крепким рукопожатием сидя.
--Вы – настоящий друг! Я горжусь, что знаком с вами, Кирилла Антонович!
Помещик, собравшийся произнести ответное слово приличествующего содержания, передумал. Возвратившись из заговорщицкой позы, в которой он находился последнее время, в нормальную, пригодную для сидения в кресле, он скоро заснул, немного сползши в бок и превратившись в бесформенную груду, сплошь состоящую из тела, и халата свободного покроя. Оркестровое тутти было пропущено. Аплодисменты и занавес не потревожили Кириллу Антоновича. Он крепко спал.
Модест Павлович, как человек сугубо компанейский, осушил ещё один бокал вина и, устроившись в своём кресле, произнёс хмельным тоном.
--Русский офицер, своих, не бросает!
И, через несколько мгновений, захрапел.
А что Циклида? Эта мудрая женщина знала многое об этой жизни и о том, что никогда не узнать мужчине философского склада ума. Она ведала о четвёртом свойстве вина – утренней винной хвори, которая терпеливо дожидалась пробуждения Кириллы Антоновича, чтобы иссушить ему рот, добавить неуверенности в походке и лишить аппетита до самого ужина.
Вынесши вино, кухарка не пошла, как обещала, на кухню, а приготовила комнату для гостя, поскольку была очень мудрой женщиной.
Не прилагая особых усилий, она, по очереди, разнесла помещика и штаб-ротмистра по кроватям, раздела их и уложила удобнее. Сама же, отправилась на поиски нужной травки, отвар из которой возвращал приятность во рту, твёрдость в членах и безмерное восхищение её стряпнёй. Я уже упоминал, что Циклида была мудрой женщиной? Упоминал? Что, ж, сие упоминание лишним не будет. Тогда – снова громкие аплодисменты (догадываетесь, кому?). Занавес.