Он купал жеребенка и любовался правильностью форм. Порода. Настоящая порода. Кобыла ревниво прядала ушами и громко фыркала, раздувая ноздри. Иван с удовольствием натирал пучком травы и без того отливавший вороненой сталью бок. Красавец, таких еще не было. Молодой табунщик, сколько себя помнит, все свободное время пропадал с лошадьми. Мать ругалась, конечно. За маленького боялась, как бы не изувечили случайно, а когда подрос, за то, что мало помогает по хозяйству. А он готов был делать любую работу, лишь бы не разлучаться с табуном.
Вот и сейчас напросился добровольно, хотя предстояла утомительная дорога да еще по такому пеклу. Говорят немцы совсем рядом, но как-то не верилось. Стоял обычный знойный летний день. Только взрослые заметно нервничали и зло переругивались громче обычного. Да и животные вели себя настороженно, но на удивление были более послушны, не разбредались далеко.
Натирая лоснящиеся бока своего любимца, Иван невольно улыбался и совсем не хотел думать об обрушившемся на страну горе. Война. Страшное, но совсем непонятное слово. Он родился и вырос в мирное время. В отличие от миллионов своих сограждан, Ивану не пришлось пережить голод и разруху. Отец работал главным специалистом на конезаводе, и все в их семье складывалось благополучно. Не бедствовали, одним словом. Только совсем недавно отца вызвали в Главное управление, и он по неизвестной причине до сих пор не вернулся. Мать начала беспокоиться, но Иван не понимал почему. Вернется, мало ли, задержали по важному делу. Отца, действительно задержали. И больше его никто не видел.
А пока, ничего не подозревая, он окатывал водой из ладоней жеребенка, тот, совсем как ребенок, весело реагировал на предложенную игру. Иван достал из кармана слегка подмокший кусочек черного хлеба и, щедро посыпав солью, угостил четвероногого друга. Соль была крупной и поэтому не успела раствориться в воде, а только заиграла разноцветными радужными бликами при попадании солнечного света. Жеребенок смешно дергал мордочкой и тыкался влажным носом в ладонь. Иван широко улыбался и ласково гладил красавца между ушами. Кобыла явно нервничала и била копытом по воде. Табунщик решил, что просто устала ждать, когда они наиграются, и переключил свое внимание на мать. Быстро помыл беспокойное животное.
Взрослые о чем-то совещались на пригорке. Ивану было неинтересно слушать, и он опять продолжил пестовать своего любимца. Все казалось обычным: небо, луг, река и тишина. Потом всю жизнь будет вспоминать эту зловещую тишину, а тогда и не заметил, что не было слышно не только птичьих голосов, но даже стрекотания кузнечиков.
Привлек внимание нарастающий гул, все повернули головы и устремили взгляд в небо. Взрослые поспешно вскочили на коней и стали направлять табун в сторону леса. Бомбардировщики пролетели мимо. Небольшая толпа людей и лошадей не была их целью. Все немного успокоились, но решили вернуться обратно к большому тракту. Это было роковой ошибкой.
Не успели они присоединиться к своим, как вторая волна самолетов накрыла поток беженцев. Обезумевшие люди и животные метались в поисках спасения, а бомбы сыпались и сыпались, казалось небо разверзлось, и открылась дверь в преисподнюю. Обрушив на головы грешников громы и молнии, несущие смерть.
Жеребец под Иваном пал. В суматохе каким-то чудом он отыскал кобылицу. Схватил за гриву, одним махом с разбега вскочил на спину и стал направлять к спасительной лесополосе, от которой они удалились уже довольно значительно. Время от времени оглядывался на жеребенка, успевает ли. Двигаться пришлось по полю подсолнухов, и малыш с трудом ориентировался. Только Иван хотел приостановиться, как накрыло взрывной волной.
Очнулся, почувствовав влажное прикосновение мягких губ. Жеребенок доверчиво тыкался теплой мордой в лицо. Кобыла с развороченным боком храпела рядом. Иван поднялся, схватив голову руками. Громко ругаясь, подошел старший табунщик, что-то говорил, но Иван не слышал. Мужчина сплюнул и выстрелил в раненое животное. Жеребенок испуганно отскочил в сторону. Затем табунщик опять стал орать, непрерывно сплевывая. Сунул винтовку в руки Ивану. Только тогда тот понял, что от него требуется. Попытался оттолкнуть оружие.
- Ты что вражина! Сам в расход захотел. Мать твою… Видишь он меня близко не подпустит, а у меня каждый патрон на счету. Да и стрелок то я, честно сказать, хреновый. У меня приказ, в случае крайней необходимости уничтожить поголовье, чтобы врагу не досталось. А тут такой материал. Он без матери не пойдет. Слышишь. Стреляй. Я приказываю. Оставшийся табун надо спасать. Нельзя задерживаться. Стреляй, гаденыш. Стреляй. На кой…тогда сам напросился с нами в эвакуацию.
Старший табунщик ударил несколько раз кулаком и разбил Ивану нос.
- Стреляй, курва. Или…У меня выбора нет. Я из-за тебя под трибунал не хочу. Ну, подрань хотя бы, я сам добью.
Для острастки еще сильнее выругался, положил винтовку рядом, а сам отошел. Жеребенок тут же подбежал. Иван не мог смотреть, слезы заливали глаза, в голове навеки застрял гул работающих самолетных двигателей. Выстрела он не слышал.
Что дальше!? Мертвая пауза длиною в жизнь. Воевал. Дошел до Берлина. Но победителем себя не чувствовал. Он так и остался в сорок первом году на том поле подсолнухов.