…Они не спеша прогуливались по берегу реки, у которой познакомились когда-то. Теперь их стало трое: он, она и десятимесячный кудрявый мальчик, с любопытством взирающий на мир из своей коляски. Время от времени мужчина легонько встряхивал ее, и малыш тоненько и заливисто хохотал, так что все встречные улыбались и оглядывались, а одна старушка пробормотала вслед: «Да, мужик, ты не бракодел!»
Лучи льющегося с неба тепла ласково скользили по коже, звенел колокольчик младенческого смеха, река сверкала солнечной дорожкой, Лена улыбалась счастливо, прижавшись к плечу мужа.
Навстречу им по набережной приближалась издали какая-то, пока безликая, масса людей. Сначала Прохор подумал, что это демонстрация. В детстве он любил ходить с родителями на праздничные шествия. Из радиоприемника бодро неслось: «Утро красит ровным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся советская земля….». Под веселый гул голосов и звуков толпы, внимая мелодиям репродукторов, маленький Прохор, бывало, со щенячьим восторгом бежал впереди транспарантов навстречу улыбкам взрослых, размахивал детским красным флажком, и мать еле поспевала за его резвыми ножками.
Нет, это шествие не было похоже на те давние демонстрации. Там звучала патриотическая музыка, здесь - тюремная лирика. Бритоголовые тела, испещренные наколками, несли плакаты в защиту прав заключенных. И тут, и там виднелись лозунги: «Даешь свободную продажу оружия и наркотиков!».
Вслед за ними на помостах, установленных на открытые корпуса медленно движущихся автомобилей, извивались голышом у шестов наглые вульгарные девицы, усиленно вращая и тряся частями тела, выставленными напоказ. Труженицы сексуального фронта добивались легализации своей профессии, пенсий и социальных гарантий.
Далее шли воинствующие представители сексуальных меньшинств, требуя разрешить официальную регистрацию однополых браков и свободу воспитывать детей себе подобными. Они несли фотографии известных политиков-геев и лозунги: «За нами - будущее!» Их парики, наклеенные ресницы, ярко накрашенные губы, гладковыбритые голые ноги и силиконовые прелести успешно конкурировали с предшествующими образцами. Один из них исподтишка ущипнул ошалевшего Прохора за ягодицу и тут же скрылся в толпе.
Под развеселые цыганские мелодии живописные личности предлагали прохожим пакетики с порошками. Юркие мужички-наперсточники, зазывалы беспроигрышных лотерей и финансовых пирамид, воришки-карманники деловито сновали туда-сюда в толпе зевак и демонстрантов.
Важные личности в белых халатах, сладко улыбаясь, впаривали страждущим за баснословные цены свои оригинальные препараты и чудо-приборы, обещая быстрое выздоровление.
Странного вида целительница, увешанная магическими шарами, унизанная многочисленными браслетами, украшенная птичьими перьями, как шаман из древнего племени, орудовала под вывеской из двух строк, в первой из которых значилось: «Снимаю», а во второй - «Порчу».
Повсюду виднелись плакаты: «Свободу предпринимательству!», «Руки прочь от бизнеса!», «Не мешайте мне работать!», «За свободное самовыражение!»
Живописное шествие охранялось отрядом конных стражей порядка, флегматично взирающих на происходящее с высоты своего положения.
Когда толпа схлынула, оставив после себя пустые бутылки, жестяные смятые банки, фантики и использованные презервативы, Прохор опомнился. Жены и сына нигде не было, только на газоне валялась раздавленная детская коляска….
… Он проснулся от ненависти. Белым слепым червяком она сжимала его сердце так, что дыхание перехватывало. Он долго жил желанием отомстить, наказать виновников гибели сына - тех, кто продавал ему наркотики. Лена успела назвать их имена, и он вынес им свой приговор. Вопреки ожиданиям, от осуществления казней легче не становилось.
Однако он так и не смог выяснить, кто убил Лену: даже под угрозой смерти не удалось вытянуть из приговоренных их имена. Вполне возможно, что те, действительно, были не в курсе, иначе бы развязали языки.
Тяжелые сны повторялись, и чувство собственной вины было неизбывным.
Уничтожив обидчиков сына, Прохор понял, что они лишь пешки в большой игре. Молодые парни, чуть старше Вани, примитивные животные, вскормленные новой моралью, они были всего лишь порождением больного общества.
А он сам? Разве он не виновен в том, что поверил в «новые ценности»? Разве он не бросил на произвол судьбы своих близких? Чем же он лучше их?
Они не понимали, что творят. Можно ли уничтожить зверя за то, что он убивает? Можно, но не в воспитательных целях, а для того, чтобы не было новых смертей.
На место убитых наркоторговцев придут другие, и предотвратить смерть невинных не получится. Не Прохор должен предотвращать, а общество, государство.
А если они бездействуют, тогда как быть? Голова раскалывалась, ответа не было. Значит, то, что он убивал наркоторговцев - это вовсе не общественно полезный поступок, а выражение его, Прохора, собственной ненависти, обиды и бессилия? Слабая, неумелая попытка восстановить справедливость?
Нет, он не лучше убитых. Он - существо разумное, думающее и, несмотря на это, когда-то давно поверившее в навязанные ценности, попавшееся на удочку пройдох, поддавшееся соблазнам, предавшее самых дорогих людей. А, может, это сейчас он существо думающее, а тогда был так же глуп, как эти примитивные парни?
Они недолго мучались. Он сам удивился, как же это просто - умереть. Вот только что жил, двигался, жевал, хамил, строил планы - и на тебе, уже ничего не чувствуешь, и твое бездыханное тело холодеет, нет уже ни боли, ни мыслей, ни чувств. И никому не миновать смерти. Чуть раньше, чуть позже. Так зачем цепляться за жизнь, если она стала невыносимой? Может быть, его наказание именно в том, что он размышляет, осознает, сожалеет? Безумно сожалеет о том, что когда-то оставил семью, но ничего исправить уже не может.
Он смог убить других, значит, сможет убить и себя. У него хватит решимости. Несколько неприятных мгновений. Ну, может быть, минут. Что они значат перед годами отчаяния? Он выдержит. А куда он денется?
Если умело сделать петлю, надежно закрепить ее, все свершится само собой, и передумать будет невозможно.
Прохор решительно встал. Неожиданно пришло спокойствие. Он принял душ, побрился, надел новую рубашку. Методично осмотрел квартиру в поисках места, куда прикрепить веревку.
Резкий звонок заставил Прохора вздрогнуть всем телом, словно его неожиданно застали на месте преступления. Несколько мгновений он стоял столбом, а звонок звенел все настойчивей. Наконец, он двинулся к двери и распахнул ее.
На пороге стояли двое: толстозадый молодой очкарик и здоровенный бугай, о сопротивлении которому нечего было и думать. Прохор почему-то сразу, еще до предъявления документов, понял, откуда они пришли по его душу. Пораженный, он подумал о том, что не успел перехитрить судьбу. Свыше ему назначено более тяжелое испытание, чем смерть. Ну, что же, значит, так тому и быть.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/09/13/443