Настоящее имеет привычку очень быстро становиться прошлым. И если ты хочешь что-то из этого прошлого сохранить, то тебе надо спешить, потому что ты можешь не успеть. По тем или иным причинам...
Вот также и я, откладывал на потом своё свидание с детством, и почти опоздал на это свидание.
Когда я был маленьким, я жил в огромной коммуналке, семей на двенадцать, на третьем этаже старого ведомственного дома, стоящего на территории завода, который производил авиационные двигатели. Звуковым фоном моих детских воспоминаний навсегда останутся гулкие удары парового молота, кующего что-то железно-неподатливое в кузнечном цехе, и многочасовой (и днём и ночью) вой авиационных двигателей, проходящих заводские ресурсные испытания.
Помимо мира коммунального дома со скрипучей деревянной лестницей в огромном провале колодца лестничной клетки, полутёмного коридора со множеством дверей, огромной кухни с несколькими газовыми плитами, заставленной столиками-тумбочками, и вечным запахом чего-то подгорающего на чугунных сковородках или выкипающего в алюминиевых кастрюлях, помимо одной на всех жителей тёмной умывальной комнаты с жестяным умывальником и покрытым окисью латунным краном холодной воды, одним унитазом, опять же на всех, установленном в отдельном отсеке, но с окном, из которого открывался вид на крышу соседнего двухэтажного жилого дома, и за ней, на другом, высоком берегу реки - на колокольню и строения старого монастыря, был ещё один мир.
В этом мире мы проводили большую часть своей детской жизни - и назывался этот мир двором. Там мы летом играли в “города”, в “чижа”, в “расшибалочку”, в “салки”, в прятки, в “войну”, в “вышибалы”, в “чеканочку”.
Там мы зимой гоняли палками кусок льда, строили снежные крепости, катались с деревянной горки на пустых железно-проволочных ящиках из-под бутылок для молока и прыгали с крыш дровяных сараев в сугробы.
Там мы весной искали сладковатые цветки крапивы и полураспустившиеся почки на деревьях, так как были постоянно голодны. И высшим удовольствием было съесть политый постным маслом и посыпанный крупной серой солью кусок чёрного хлеба.
А в заводской столовой счастливый обладатель монетки-“пятачка” мог купить жареный в масле, весь как бы помятый, восхитительно вкусный пирожок с яблочным повидлом, секрет изготовления которого утрачен навсегда.
А ещё в ледоход самые смелые из нас катались вдоль невысокого обрыва на льдинах.
Да, наш двор был целой вселенной, вобравшей в себя все радости мира.
Вершины деревьев уходили в облака, а под лопухами на пустыре можно было прятаться целый день, и никто бы тебя не нашёл. В этом дворе мы дружили, в этом дворе мы дрались до первой крови, выясняя наши мальчишеские отношения.
Лишь через много лет, после того как я уехал из дома, я вернулся в свой старый двор.
И вот тогда я понял, что означает фраза “когда деревья были большими”... Она означает, что в то время ты сам был мал ростом, потому что был ребёнком.
А ещё через годы исчез старый мост через реку, по которому мы с мальчишками переходили ещё в один мир - мир Заречья, мир крутых склонов, густо поросших старыми деревьями, мир оврагов и родников, мир запутанных тропинок. Мир, в котором до сих пор существуют два прямоугольных пруда, некогда выкопанных монахами для разведения рыбы. И в одном из этих прудов мы с приятелем однажды осенью чуть не утонули, катаясь на самодельном плоту.
И хорошо ещё, что наш мост не разрезали на металлолом, а передвинули на километр ниже по течению реки.
Заводские здания пока стоят, но авиадвигатели в них уже давно не делают, и скоро на месте завода наверняка появятся жилые башни элитного жилья.
И никому не будет дела до того, что завод выпускал оборонную продукцию даже осенью и зимой 1941 года, а в тени его корпусов долгие годы кипела жизнь.
Пусть не очень сытая, обутая и одетая была эта жизнь, но это была жизнь, наполненная смыслом и ожиданием радости. А если завода не станет, тогда и от моего детства почти ничего не останется.