«Добро пожаловать на первую в мире выставку крыльев!» – агитирует белоснежная реплика на небесном фоне большого щита около библиотеки имени Пушкина. Эта библиотека уже лет сто не пользуется успехом и вяло доживает свои годы вместе со скрипучей, как ржавые двери, книжной мышью – библиотекаршей, ее сверстницей. Но в последний год предприимчивые власти нашли-таки, чем заманить нечитаемую публику в чахлое царство книг, время от времени отдавая его под аренду передвижным выставкам. Помещение здесь просторное и длинное с множеством стеллажей и витрин, что как нельзя лучше подходит для экспозиций. Поэтому классическую, фантастическую, современную, детскую и научную литературу часто вытесняют со своих ниш предметы быта индейцев Майя, колбы с уродами и пыточные инструменты инквизиции. Вероятно, про все это добро можно было бы прочитать в ущемленных забвением и пылью книгах, но народ предпочитает не задумываясь глазеть и удивляться, а не напрягать извилины своего замшелого воображения. Лично меня раздражают такие особы, но ничего не поделаешь, лень – это главная составляющая человеческой сущности, просто у каждого она проявляется по-своему. У большинства в том, что они отказываются от глубинных познаний, предпочитая ограниченность наглядных примеров. У меня же иго лени проявляется в том, что мне не хочется тратить свое время, рассматривая бутафорные головы динозавров или осколки выброшенных унитазов, выдаваемых за черепки с раскопок древней цивилизации. И я всегда равнодушно прохожу мимо библиотеки с очередной выставочной рекламой на ее фасаде. По мне, так лучше бы она и осталась нерушимым хранилищем знаний. Наверное, тогда я чаще бы обращал не нее внимание. Но вопреки моим убеждениям, в этот раз вывеска про крылья завладела моим воображением, и меня стало точить любопытство. «Крылья?» – думаю я и бессознательно начинаю представлять себе бороздящего горизонт могучего беркута с добычей в цепких когтях. Потом мне в голову пришло, что это, должно быть, выставка авиации или же летательных аппаратов, которые когда-либо изобретал человек. В мысли врезался образ несчастного Икара. Упорно игнорируя возрастающий интерес, я плетусь дальше по улице, вхожу в свою квартиру, кидаю на кухонный стол доверху набитый пакет с провизией и… через полчаса снова оказываюсь у дверей библиотеки.
И вот я в прохладном зале, пропахшем сыростью и книжной пылью. Экспозиция начинается с входа через плотные занавески из темно-зеленого бархата. Занавески кажутся очень пыльными, и за них совсем не хочется браться руками. Проявив смекалку, я отодвигаю плечом бархатных край ширмы и сразу же оказываюсь среди больших и маленьких стеклянных коробок, аккуратно, в порядке величины, расставленных вдоль стен. Самые большие стеклянные коробки совсем далеко, и мне пока еще не видно, что в них. Самые маленькие рядом, но опять-таки, мне не видно их содержимое, ибо оно крошечных размеров. Словом, не увидишь, пока не присмотришься лучше.
– Погодите, уважаемый! Для начала приобретите билет! – Голос управляющего выставкой звучит подобно расстроенному клавесину. Я сую деньги, получаю в обмен кусочек бумаги и уже порываюсь приступить к просмотру…
– Ведь нужно взять лупу! Без нее будет трудно разглядеть наши первые экспонаты. – Пожалуй, стоит прислушаться к совету этого…, передо мной… Он одет в синий пиджак с отвисшими карманами по бокам и черные вельветовые брюки. Его черты напомнили мне филина из какого-то старого мультфильма. Я неуверенно беру замусоленную лупу и смотрю в его серо-черные зрачки, в них есть частички вод Стикса. Однако, здесь следует кое-что прояснить.
– Товарищ, – почтительно обращаюсь я к управляющему, – не будете ли Вы так любезны, пояснить, что, собственно говоря, представляет ваша экспозиция? – Мой собеседник искренне удивленно всплескивает руками.
– Ну, разве Вы не читали вывеску у входа? – Я виновато прокашлялся и объяснил свои размышления насчет крыльев и то, что мне сначала хотелось бы узнать больше, прежде чем приступать к осмотру экспонатов. – Здесь собраны крылья всех живых существ, у которых, конечно же, они имеются. Например, вот… – Он подошел к одному из первых стеллажей и сделал мне знак, чтобы я взглянул через лупу на две микроскопические пластиночки, зажатые между лабораторных стекол. – Это крылья фруктовой мошки, – торжественно объявляет он.
– А где же сама мошка? – машинально спрашиваю я, уставившись на его крючковатый нос. Да… идиотский вопрос, но других в этот момент, у меня не нашлось.
– А шут его знает! – усмехается филин. – У нас представлены только крылья, за их обладателей мы ответственности не несем. В крайнем случае, мы можем знать их историю или, на худой конец, то, как и от кого к нам попал образец. Но мошка – это ведь не страус. О ее судьбе ничего не известно.
Дальше по рядам я продвигаюсь без распорядителя. Кроме меня и стеклянных коробок в зале никого. Сегодня будний день, и желающих взглянуть на отобранные у животных крылья нет. Я и сам сто раз пожалел, что притащился глазеть на этот бред. Но в мыслях накрепко засело, что я просто обязан отбить потраченную сумму, и поэтому иду дольше. После первых экспонатов, крыльев мельчайших летающих микробов, поместились крошечные крылышки колибри. Экспозиция распределена не по классификациям видов, а по размеру их визитных карточек. Мне становится скучно. Летательные аппараты без хозяина выглядят уныло и несколько омерзительно, как, например, пара передвижных средств зяблика без самого зяблика. Кому, черт подери, понадобилось создавать такую бессмысленную нелепость?! Об этом я решил спросить у управляющего на выходе. Вот только досмотрю весь этот сумасшедший дом. Я рассматриваю крылья летучей мыши без особой охоты и чувствую, как к горлу подступает тошнота – извилины и жилки на ссохшейся коже выглядят словно обгоревшие останки несчастного существа. Иду вперед. Господи! Это ведь крылья летучей рыбы! Дальше. Не понимаю, какие живодеры выдирали у беззащитного и бессловесного животного, белки-летяги, ее аэродинамические лапки? Это какое-то кощунство! Я уже собираюсь уходить, но вдруг меня заинтересовывает самый дальний экспонат в конце комнаты. Там самая большая стеклянная коробка. Я гадаю, чьи же там крылья, и спешу рассмотреть их поближе.
Здесь два невероятно больших крыла, которых ни у одного из животных я никогда раньше не видел. Они без оперенья и покрыты тончайшим серебристым узором, словно кто-то рассыпал на них множество мелких, словно пыль, блесток. Крылья кажутся совершенно невесомыми и хрупкими, как хрусталь. Без серебра они бы выглядели почти прозрачными, с едва видимыми контурами, изящно закругленными, будто вытканные кружева. Я долго любуюсь, а потом вспоминаю, что нужно посмотреть, какому виду принадлежало сие искусство природы. Может быть, это крылья гигантской австралийской бабочки, такой редкой, что почти никто о ней не знает? А вот и табличка с указанием владельца. Я быстро читаю: « Крылья человека. Объем: 1/1,5м. Размах: 2-2,3 м.».
«Ну, все понятно», - думаю я и отхожу в сторону. В конце дурацкого зрелища – дурацкий розыгрыш. Мне сразу нужно было догадаться, что эти крылья всего-навсего – муляж. Я возмущен и со всех ног спешу выразить свое негодование управляющему, а потом, скорее испариться к себе, где меня ждет нераспакованный пакет продуктов на столе.
– Мало того, что все у вас здесь не представляет интереса ни для эстетики, ни для науки и не имеет ничего общего с гуманизмом, так вы еще и насмехаетесь, выставляя на обозрение ложный бутафорный объект! – сокрушаюсь я, изливая на управляющего поток неумолимой критики.
– У нас нет никакой бутафории, товарищ. Все совершенно естественное. Крылья, все до последней пары – настоящие.
– Ага. И человеческие!
– И человеческие, естественно.
– Придумайте более уместную шутку, чтобы хоть как-то занять засыпающих посетителей. А эту оставьте, она слишком банальна. Да и дети могут поверить, что чревато серьезными последствиями.
– На всякий случай, мы предупреждаем посетителей с детьми, что последняя витрина может развить у ребенка чрезмерную фантазию на свой счет. И они сами решают, позволить ли узнать своему чаду этот своеобразный секрет или же оставить его в неведении.
– Думаю, на это еще никто не купился. Подумать только, какой бред! – Я и сам не знаю, почему все еще разговариваю с этой сомнительной личностью и не удаляюсь восвояси, условно плюнув ему в лицо.
– Те, чей разум не зациклился на условностях научного познания, понимают, что возможно гораздо больше, кроме всем известных фактов. – Он махнул в сторону запертой на замок двери, куда обычно убирали все книги, освобождая место для передвижных экспозиций.
– Понятно. Что ж, на трех людей приходится два шизофреника. И, видимо, вам с такими очень везет.
– Возможно. – Равнодушно отвечает остолоп и пожимает плечами. Он явно не настроен на спор и не собирается ни в чем меня убеждать.
-– Черт с вами. – Последнее слово, как я думаю, за мной.
– И вам счастливо, господин – скептик. – Его слова – нож мне в спину. И вот я уже вспылил.
– Ах, вы еще и насмехаетесь! Содрали не Бог весть, какую сумму за это, простите, идиотство, а теперь еще пытаетесь сделать из меня дурака! Не забывайте, что мне не семь лет, и в сказки я уже не верю.
– Это весьма печально для человека с творческой профессией. – Отражает мою атаку шарлатан. На миг я задерживаю дыхание и пытаюсь вникнуть в сказанное. Откуда он знает, что у меня творческая профессия?
– Откуда вам известно о моей профессии? – Спрашиваю я, выдыхая горячий воздух, как последний аргумент.
– О, я просто догадался. По вам это сразу видно. Скорее всего, вы художник, – со скучающим видом, добавляет он. И я вижу, в его глазах непоколебимую уверенность. Конечно, ведь он попал в точку. Я прикидываю в уме свой образ, мысленно сканирую одежду на наличие пятен от красок, смотрю на свои руки, может быть, у художников они какие-то особые? Да нет, же. Все как у обычных людей. На долю секунды мною завладевает мысль сбить с этого гуся спесь и сказать, что он ошибся, выбрав для ответа самый надменный тон. Но вдруг он вовсе и не угадывал, а знает, кто я наверняка? Тогда я окажусь в глупом положении. И я говорю:
– Браво. Вы угадали или, что там еще…
– Угадал. И все-таки зря вы не верите. Мы честные люди. Конечно же, нам не всегда верят. Но оно даже и к лучшему! Иначе бы у нас изъяли экземпляр какие-нибудь деятели науки. Так что, в каком-то смысле, неверие играет нам на руку.
– Ну, вы даете! – Восклицаю я, точно истеричная дама. – Деятели науки и заглядывать в ваш цирк не станут! Да и я весьма сожалею, что приплелся сюда вместо того, чтобы пообедать.
– Не стоит жалеть. Вдруг и у вас тоже когда-нибудь будут крылья, но вы уже не умрете от удивления, ибо будете знать, что так бывает.
– Здесь через два квартала сумасшедший дом…
– Я считаю, что туда нужно отправить всех скептиков. Ведь они разрушают гармонию между действительностью и гранями непознанного, обрушивая на все подряд голые факты своих наук.
Манера этого болвана говорить вычурными фразами, меня определенно достала.
– А вы засоряете людям голову глупыми небылицами. И вообще, с чего вы решили шутить на счет человеческих крыльев?
– Мы не шутим. – Едва обиделся мой противник. – И я могу поклясться, что они настоящие, потому что именно я имею прямое отношение к тому, что они здесь выставлены.
– Уж не ваши ли они? – Ехидно спрашиваю я, забыв, что минуту назад собирался идти отсюда прочь. Уж больно мне интересно, к чему приведет весь этот бессмысленный треп.
– К сожалению, не мои. Мне их отдали. – Я не верю своим ушам! Этот человек городит дешевую, бестолковую, нереальную чушь и даже не меняется в лице. Может быть, он действительно умалишённый?
– Все с вами понятно. – Теперь я уже точно ухожу, открывая дверь не в ту сторону. Та, конечно же, не открывается. Не сразу понимая, что дернуть нужно в другую сторону, я отчаянно чертыхаюсь, чувствуя спиной пристальный взгляд.
После душной улицы квартира показалась прохладным оазисом посреди Ада. Я бегу на кухню, хватаюсь за пакет с продуктами, а затем вспоминаю, что сначала хорошо бы вымыть руки. Минут пять поласкаю под водой раскрасневшиеся, как у вареного рака, ладони, точнее, клешни, пытаясь прогнать с головы образ бутафорных крыльев. Да и мне ли сейчас раздумывать о глупостях, когда у самого завтра намечается первая в жизни выставка, на которой будут представлены несколько моих работ?
Заглотив пищу наспех, я падаю на диван и лежу в состоянии трупа часа пол, а может больше. Потом мне становится тоскливо, и я берусь за кисть, пытаясь что-то писать. Изображение получается непонятное и размытое, и вовсе не то, что я предполагал увидеть в конечном итоге на холсте. Что делать?! Бросаю малевать чушь и окончательно отчаиваюсь.
В мутном небе летает раскаленная пыль, воздух деревянный и пахнет чем-то тлетворным. Словом, на улицу путь заказан. А жаль, я бы с удовольствием прошелся по парку, может быть, тогда бы мне удалось наладить ход своих бестолковых мыслей. Я задвигаю шторы и плотно закрываю окно, чтобы в комнату не прошмыгнула жара. Затем, от нечего делать, сажусь на пол, прислонившись головой к стене. Так я сижу весь день и мечтаю о том, что мои картины, наконец, обретут заслуженный успех. Эх, спасибо счастливой случайности и моему другу, который рекомендовал меня устроителю выставки, как очень талантливого художника с чувством современного веяния в искусстве. Кстати, тому мои картины показались действительно перспективными.
Проходит время, и я понимаю, что на улице смеркается, это заметно по последним отблескам заката, просочившегося сквозь грубую ткань на окне. Тяжело и неохотно заставляю себя встать, заварить чай и обдумать концепцию зарисовки, которую мне поручили сделать на стене холла в одном из городских вузов. Вроде бы, обещали хорошо заплатить. Но, несмотря на это, я все же подумываю найти еще какую-нибудь работенку и избавить свой творческий дар от обязанности зарабатывать на нем. Ибо распаляться я больше не хочу, применяя свои навыки в декоре, разрисовке детских садов, районных клубов, иногда церквей и учебных заведений.
К ночи, я наконец, устал и хочу спать. День сегодня был поистине дурацким. Ныряю в постель и, засыпая, начинаю представлять свои картины на элитных стенах, элитных домов политиков, актеров, и даже искусствоведов. А еще, конечно, на международных выставках... Чувствую, как душа моя наполняется смыслом и стремлением, окунаясь в восторженное предвкушение. Затем мне опять вспоминаются сегодняшние крылья. В сонном бреду я дал волю своему воображению, и пусть они не настоящие, мне приятно представить, что такие же есть у меня. Вот я взмываю в глубокое небо, и мне больше ничего не нужно, кроме этого бесконечного полотна из мягкого воздуха, волнующе обдувающего лицо. Незаметно засыпаю.
Тяжкое утро, одно из тех многих, которые я не выношу. Утро для меня всегда умирание, а не наоборот. Я неохотно открываю глаза, стараясь не попасть взглядом на солнце, вставшее намного раньше меня. Ощущение, будто меня всю ночь ломали медведи. И даже кровать мне кажется жесткой, словно я… словно я… Как я оказался на полу возле открытого окна?! Боже, да не бредил ли я ночью? Возможно, у меня была температура или стало душно, и я вставал, чтобы подышать воздухом. Но как, же тогда я этого не помню? Немного поразмыслив, прихожу к выводу, что скорее всего, вчера надышался растворителем. Смотрю на часы и печально осознаю, что не успею выпить чашечку кофе перед тем, как сломя голову, полечу в павильон, где через час будут собираться гости и посетители выставки современного художества.
Проходя мимо библиотеки, я обнаруживаю, что двери ее предусмотрительно открыты и приперты большим кирпичом, чтобы они своевольно не закрывались. Не могу не поглядеть на знакомую вывеску. Ого! Крылатая эпопея продлится еще целых пять дней. Не много ли времени для такой бесполезной вещи?
Вчера я шастал по чужому и ничего не значащему для меня залу и не обрел никакого иного чувства, кроме злостного негодования. А сегодня я не спеша брожу по прилизанному залу, где сияет паркет, а на стенах, вместе с остальными – мое детище. В сердце трепетная надежда на то, что вскоре ко мне подойдет один из посетителей и скажет: «Ваш «Вишневый закат» великолепен! Я его покупаю…». А пока я не осмеливаюсь даже взглянуть в сторону своих творений, чтобы не видеть, кто и как их рассматривает. Ежеминутно к сердцу подступает необузданное волнение, смешанное с чувством страха и восторга. В моей крови, видно, слишком много адреналина, и потому я не могу найти себе места, предвкушая момент завершения работы экспозиции. Я почти задыхаюсь. Неожиданно в глазах представляется чей-то крылатый образ, он нечеткий, едва видимый, но, кажется, я где-то его раньше видел. «Конечно же, это ведь я!» - Не знаю, сказал ли я это вслух, или только подумал. И вообще, мне пора забывать про все эти крылья и полеты, пока я окончательно не свихнулся. А мне еще работать и начинать новую жизнь…
Я иду домой на полусогнутых ногах, разбитый вдребезги и окончательно отчаявшийся. Жить не хочется, да и больше не знаю, как жить и для чего это нужно. Мою мечту украли, растоптали, выкинули на помойку, как ненужную тряпку. За весь день никто не позарился на мои картины, а одна женщина- искусствовед назвала мой «Вишневый закат» наивным рисунком. К остальным моим произведениям остались более чем равнодушны. Мне не дали ни копейки и попросили завтра же забрать свой мусор, чтобы не захламлять помещение. Вот такие мы, творчески неодаренные неудачники! Теперь потеряна всякая надежда, и мне так горько, что хочется вырвать из груди сердце, чтобы оно прекратило больно сверлись душу. В голове всхлипывает ветер, и я отчетливо слышу его завывание. Пройдя еще пару судорожных метров, где-то на уровне подсознания меня осеняет, что в мозгах бьется вовсе не воздух. Я поворачиваю отяжелевшую голову назад и вижу, что за мной плетется и плачет невысокая девушка в перламутровом платье и с босыми ногами. Я останавливаюсь, она делает то же самое.
– Чего ты за мной идешь? – Несколько резко спрашиваю я и удивляюсь своему бесстрастному тону. К тому же, это не тот вопрос, который следует задавать человеку, когда видишь, что с ним что-то стряслось. Мне становится стыдно за свое бесчеловечие, и я спрашиваю уже помягче:
– Откуда ты здесь взялась? – Девушка поднимает заплаканное лицо и смотрит на меня в упор. Взгляд ее очень странный. Да и весь ее облик довольно необычный: лицо настолько бледно, что почти светится, когда на него попадает лунный свет, глаза большие, круглые, цвета моренго. Волосы у незнакомки причудливо уложены назад и кажется, что их ничего не держит, словно она уже родилась с такой прической. Тонкие руки сжаты в кулачки, и она их ни на минуту не расслабляет, будто готовясь к неожиданному нападению. Но в округе никого кроме нас нет.
– Тебя кто-то обидел? – Спрашиваю я спокойно, чтобы не напугать существо. Она молчит и все смотрит на меня остекленевшим взглядом. «Слишком много сумасшедших на моем пути за последнее время», – думаю я и спрашиваю, – чем могу помочь. Окаянная молчит и смотрит, смотрит, будто я диктор в телевизоре, которому вовсе не обязательно отвечать. Она уже даже не всхлипывает, а просто замерла на месте, как восковая статуя.
– Ну, что ты тогда от меня хочешь?! – Не выдерживаю я, ведь и самому сейчас не слишком весело. – Ты же плетешься за мной, значит тебе чего-то нужно. – Я считаю нужным продолжить свой монолог (мало ли: трудно доходит), хотя делаю это совсем неохотно. – Так чего же? – Вдруг девушка начинает поворачиваться ко мне спиной, очевидно, собираясь уйти, и я бессознательно радуюсь избавлению. Но тут глаза мои ширятся до размеров спасательного круга, ибо вижу, что за спиной у нее два прозрачных крыла. Кажется, тихо вскрикиваю, и мне не сразу удается говорить…
– Да вы все никак не уйметесь со своими шутками! – Нервно разражаясь, я оглядываюсь по сторонам в поисках старого оленя с выставки крыльев и его тайных сообщников. – Сейчас не лучший момент издеваться, - заявляю я осипшим голосом и хватаю подлую девчонку за руку. Она смотрит, как испуганный зверь, но высвободиться не пытается.
– Ага! – Ору я и хватаю за одно крыло, с целью сорвать маскарад. Как видно, оно приделано очень крепко, и мне не удается сдернуть его со спины бессовестной актрисы. Какая наглость, издеваться над незнакомым человеком в то время, когда ему и так хоть застрелись!
– Как тут оно отстегивается? – Я всерьез намерен растоптать эти крылья, чтобы было неповадно издеваться. Вновь послышались всхлипы, и из глаз цвета моренго незамедлительно хлынули потоки слез. Я смотрю и не верю себе – слезы серебряного цвета! Все еще не отпуская руки девушки, я стараюсь проморгаться и усвоить, что это всего лишь показалось. Но слезы по-прежнему серебряные, а всхлипы создания такие тяжелые, что эхом отражаются в моем сердце, и оно неприятно сжимается, покалывая изнутри тысячами мелких колючек.
– Не понимаю. – Докатился до того, что рассуждаю вслух, словно пенсионер в дверях ЖКХ. – Что это за представление? Неужели, чтобы заставить меня поверить, вам ничего ни стоило пойти на все эти хитрости? – Я снова дотрагиваюсь до крыльев. Они сделаны из редкой ткани, очень мягкой и шелковистой на ощупь. Вдруг я ощущаю, что тонкие проволочки, на которые натянут материал, сломаны и висят совсем обреченно. То есть, крылья сломаны.
– И что же это значит? – Спрашиваю я девушку, отпуская ее руку. Она смотрит укоризненно, и я замечаю, как ее образ медленно растворяется в воздухе. Ошарашенный до кончиков волос я стою и наблюдаю за тем, как от незнакомки остается полупрозрачное облако, но вскоре исчезает и оно.
– Бог ты мой! Видимо мне совсем плохо. – Рассуждаю я, еле передвигая бетонными ногами. – Вот чего мне стоил сегодняшний провал!
Я улегся в постель с чувством медленного умирания. Все тело сразу же стало ватным, и я представил себя в образе бесформенного хлама где-нибудь на свалке. Единственное, о чем я теперь мечтаю – завтра не проснуться. Не проснуться больше никогда. Наивно я полагал, что мое предназначение быть творцом, а не просто так жить, роняя осколки ненужной суеты. Все кончено! Оказывается, я просто никчемный дилетант. О, как бы я хотел оказаться где-то далеко-далеко за пределами своего разума!
Просыпаюсь от вопля какого-то алкоголика. Открываю глаза и, надо сказать, не сразу ориентируюсь на местности. Как я оказался на крыше своего дома, и кто этот мужик, что пялится на меня глазами испуганного мамонта?
– Ты что это тут дрыхнешь? – спрашивает он меня. А я и сам бы не прочь это узнать. Совру, чтобы отвязался.
– Жена из дома выгнала. – Это первое, что пришло в мой воспаленный мозг.
– Игорь, – строго отвечает мужик, – у тебя нет жены.
Я поднимаю голову, еще раз оглядывая алкоголика и, наконец-то, узнаю в нем своего соседа-антеннщика с первого этажа. В отличие от меня, он на крыше по делу. Ввиду всех обстоятельств, включая вранье про жену, мне будет сложно объясниться. К тому же, он никакой не алкоголик, по крайней мере, в последнее время. И я сейчас куда больше напоминаю неадекватного.
– Шутка, Юрий Илларионович! – Смеюсь, как-то по-идиотски.
– Ты бы шел домой, сосед. А то ветер, а ты в одних трусах…
Боже! Это уже серьезно! Что я делал на крыше? Лунатил? Да, скорее всего, от нервного перенапряжения я стал лунатиком. Слава Богу, что все так просто объясняется! Но, что меня так тревожит? Сон… Мне снилась та странная девушка с поломанными крыльями. Она была рядом. Она пришла ко мне и просила помочь ей снова взлететь. Но я не мог. Я не знал, что делать. Тогда она повела меня на крышу и сказала: «Смотри на небо. Там, в облаках мир, который ты теряешь». С этими словами она исчезла, а я остался стоять, размышляя над ее словами. Какой еще мир?
Я должен выяснить, почему меня мучают видения, и я разгуливаю голый по крышам. Обратиться за помощью к психиатру? Но, что если это все не просто мое больное воображение, и девушка с крыльями настоящая? И тогда значит, крылья на выставке тоже настоящие. В общем, я окончательно свихнулся. Я мечусь по комнате, как ошпаренный, и вдруг мой взгляд останавливается на недавних произведениях. На одной картине – море с бирюзовыми волнами, а над морем марганцевый рассвет. В отблесках рассвета купается какая-то тень. Хоть убей, не вспомню, кому она принадлежит по замыслу. Может быть, я изобразил птицу, которая взлетела очень высоко и ее поглотили облака? Следующая картина написана в стиле авангард, на ней фиолетовый луг и багряная луна, на которой отчетливо видны кратеры, напоминающие вены на руке наркомана. От луны по всему лугу размытые блики. Я смотрю на эту картину, и мне представляется, что все это я видел в какой-то далекой реальности.
– Чьи это крылья? – я смотрю на управляющего в упор, так же, как смотрела на меня странная девушка.
– Какие именно?
– Вы знаете, о каких я крыльях! – Он пытается выставить меня дураком, но я ему этого не позволю. – Они принадлежат существу, похожему на девушку с глазами цветом моренго?
– Нет. Они принадлежали одному моему знакомому.
– А, что с ним стало? Как они оказались у вас? – Я будто следователь на допросе вора-рецидивиста.
– Он отдал их мне, когда они ему больше не были нужны. Я знал его недолго. Он был музыкантом и очень любил мечтать. Так он сочинял песни. Бывало мечтал, мечтал, а потом раз и у него песня, да такая великолепная, что казалось, лучше не может и быть..
– То есть, вы хотите сказать, что был человек, а у него крылья…
– Они не были видны постороннему глазу. Только в определенных случаях.
– В каких, например? Когда он нервничал, когда ему было плохо? – Я, видимо, говорю невнятно, ибо управляющий смотрит на меня довольно чудным взглядом.
– Нет! Я же сказал – он любил, очень любил мечтать.
– И, что с того?
– Да то! Кто умеет мечтать, тот по-другому мыслит. Такой человек немного другой. Он может то, чего не могут другие. Его окрыляют его же мечты.
– Образно.
– Серьезно. По-настоящему.
– Чушь! – Старик пожимает плечами, мол, я тут не причем.
– А что у вас случилось? – Наконец, до него доходит. – Почему вы решили все-таки поверить? – Ну, что я могу ему сказать? Снова наврать?
– Понимаете, вчера я встретил девушку…
– Поздравляю.
– Да нет же! Я не договорил. Она все плакала, плакала. Я не знал, как ей помочь. А потом я увидел, что у нее крылья. Они были сломаны. Я на нее накричал, и она испарилась.
– Да, вы на редкость грубы.
– Давайте не будем.
– Что есть – то есть. – Этот фигляр, определенно, хочет вывести меня из терпения.
– Мне сейчас не до шуток.
– Понимаю. Вы взволнованы. Но, чем я могу помочь?
– Вы ведь знаете про крылья. Скажите мне, как помочь той девушке? Кажется, она приходит ко мне во сне и просит, чтобы я что-то для нее сделал. А потом я ночую на крыше… – Лучше бы я этого не говорил. Старик расплывается в лукавой улыбке так бессовестно, что мне даже нечего на это сказать.
– Помогите себе.
– Что? Как это? – У меня еще много вопросов, но выставочник уже удирает. Он не хочет больше говорить и делает вид, что спешит заняться своими обязанностями.
– Во так, да? – Кричу ему вслед. – Ну, хорошо, жалкий расхититель нервов!
Печально. Я в полной растерянности. Что же теперь? Вяло ступаю по аллее, густо засаженной сиренью, и вдыхаю запах распустившихся бутонов. Вдруг мне становится нестерпимо больно. Господи, да я же потерпел полный провал! Вчера, на выставке…лучше бы я этого не вспоминал. Потерять бы память и начать все заново. А теперь начинать слишком тяжело. Слышу легкие шаги за спиной. Главное – не оборачиваться, а то прохожий подумает, что я бескультурный зевака. Почему-то он все никак не перегоняет и, практически, упирается мне в спину. Раз так, остановлюсь и пропущу его вперед. Останавливаюсь. Человек не проходит, слышно, как он тоже остановился. Упорно не оборачиваюсь. Наконец из-за моей спины выплывает какой-то силуэт. Я не смотрю в его сторону, голова занята мрачными мыслями и склонилась совсем низко, будто шея сломалась. Но силуэт не проходит мимо, а обойдя меня, останавливается впереди. Однако… Как? Опять?! Да это та самая крылатая девушка.
– Что же ты меня преследуешь? Я не могу тебе помочь, понимаешь?
– Ты и не пытался. – Тихо говорит она. Ее голос не похож ни на чей другой человеческий. Он, определенно, неземного происхождения. Как и она сама.
– Хорошо! – Сдаюсь я и обещаю, хотя бы попытаться помочь.
Вокруг паутина-ночь. Я крадусь по безлюдной тропинке к библиотеке, фасад которой освещен ярким фонарем, свисающим с магазина напротив. Вот и вывеска «Добро пожаловать на выставку…», во мраке она кажется белым флагом «Полная капитуляция». Я лихорадочно обдумываю план действий. Нет, пожалуй, эти старые, но все еще могучие двери вскрыть невозможно. Придется зайти с тыла. Тут, в библиотечном здании, зарешеченное окно. Оно довольно широкое и решетки, как ни странно, тоже. Я прикидываю высоту – вполне реально забраться. Хватаю большой камень и кидаю его в стекло. Раздается скрежет и треск падающих осколков. Боже, какой я дурак! Кокой дурак…
Кидаюсь в сторону от библиотеки, чтобы сторож меня не обнаружил. Но, все же надеюсь, что никакого сторожа здесь нет. В тени улицы жду примерно полчаса. Здесь меня никто не должен увидеть. На шум так никто не явился. В окне библиотеки по-прежнему могильный мрак. Отлично!
И вот я влезаю в окно, как последний ворюга-домушник. Что будет, если меня поймают? Думаю, сначала будут долго смеяться, гадая, на кой мне сдалось залезать в старую библиотеку с коллекцией никому не нужных крыльев. Потом посадят в тюрьму или дадут условный срок, и об этом случае непременно узнает весь город. С другой стороны, в этом что-то есть. Обо мне заговорят. Может, даже будут считать ненормальным. Сейчас многие создают себе образ умалишенного, таким образом «пиаря» свое творчество. А мне даже притворяться не надо. Возможно, тогда мои картины приживутся на выставках и в умах критиков? Люди любят скандал. Часто какая-то сущая нелепость привлекает гораздо больше внимания, чем подлинный труд человека. И с этим запросто мирятся даже те, кто называет себя знатоком и ценителем творчества. Ха! Смешно! А, ну их всех…
На ощупь прокладываю дорогу меж стеклянных коробков. Не дай Бог разбить какой-то из них. Так, а вот и нужные крылья. Как же открыть стекло? Вся моя сущность дребезжит, будто струна. Чувствую себя мелким пакостником, по которому плачет колония строгого режима. Невольно мне представляется образ уголовника в полосатой майке и застиранной телогрейке, во рту почти не осталось зубов, а на спине татуировка в виде червовой дамы. Фу! Нелепость какая!
Как по волшебству, включается яркий свет, и я замираю на месте. Внутри будто сорвалась невидимая лавина, и теперь там только пустота. Ничего не чувствую. Все инстинкты самосохранения вдруг куда-то испарились, я стал амебой.
– И куда собираетесь их девать? – Знакомый голос. Неужели все это время распорядитель выставки наблюдал за тем, как я здесь орудую? Ну, теперь точно смешно.
– Я отдам их девушке, – мой голос отражается от сырых стен и падает мне на плечи.
– Зачем ей чужие крылья? Они не приживутся.
– Стоит попробовать.
– А потом еще хотите выглядеть умным человеком. – Что?! Интересно, в данных обстоятельствах имею ли я право возмущаться и парировать?
– Да вся эта история – опровержение здравому смыслу.
– Я знал, что вы вытворите что-то подобное. Вы уходили от меня с таким лицом, будто вам поручили всего за час разгадать смысл бытия.
– Я вас не понял.
– Я понял, что вы не поняли. И дал вам время подумать. Но вы мыслили слишком узко и поэтому не смогли придумать ничего лучшего, чем кража.
– Мне было не до глубоких раздумий. У меня стресс, к тому же эта девушка…
– Я открою Вам тайну. Никакой девушки, к сожалению, нет.
– Как нет? Я же видел ее своими глазами, вот как сейчас вижу Вас. И даже трогал ее крылья!
– У вас просто богатая фантазия.
– Не может быть, что я ее придумал. И почему тогда именно девушка?
– Было бы странно, если бы был парень…
– Я совсем запутался! – Мне отчаянно хочется провалиться в Ад. И еще, я больше не могу вынести прозорливого взгляда этого колдуна. – Что, что стало с тем человеком, которому принадлежали эти крылья?
– Все просто. Он умер, а крылья оставил мне.
– Как такое может быть?
– Так. Его мечты были настолько сильны, что превратились в неувядающую материю. Ну, а вы отчаялись и поломали свои крылья.
– Мои?!
– Ага. Но скажите мне, зачем воровать чужую мечту, когда все еще можно спасти свою? Думайте.