- Зря не ездили вы с нами!
- Там такой чудесный вид!
- Так прекрасно отдыхали!
До сих башка болит!
(«Массовка», Костюковский и Слободской)
Все время забочусь о том, чтобы в пароксизме повествования чего-то жизненноважного в эволюции Марасколнса не упустить. Хорошо, что муж не позволяет ретроградной амнезии накрыть меня по самый копчик. Вот напомнил давеча, что в анамнезе Горбачева тех времен антиалкогольная кампания случилась. Прямо седьмого мая и началась – постановление «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения» «в вышних» было принято. Газеты, правда, гуманно его только 16-го напечатали – зачем людям праздник портить? Юбилей как ни как – 40 лет великой Победы! А победа над врагом даже в дохристианский период, когда самым крепким напитком считалась жидкая Активия от Danone, была главным поводом, чтобы расслабиться. Главным из трех. Два других – поминки и рождение. Но! Gогребальный обряд требовал твердости руки и остроты глаза, чтобы не запятнать свое героическое имя во время военных состязаний в честь покойного, а появление наследника – дополнительной шкуры мамонта на памперсы. В общем, не до релаксаций тут. Следовательно, пить за победу сам хтонический бог Перун велел. Что уж про современных идолов вроде Сталина и Брежнева говорить – они своих завсегда поддерживали. Я Бахуса имею в виду.
Вот и Горбачев поначалу сочувственно к народу отнесся. Пожалел его даже. И люди ответили взаимностью и пониманием: официальную часть праздника продержались на подъеме предвкушения. И только потом, когда школьники пошли домой про подвиги дедов мамам рассказывать, друзья-однополчане от двадцати и до восьмидесяти «за Победу по полной осушили, за друзей добавили еще». Не много: сорок раз подряд – юбилей же! По домам уже заполночь расползались. Те, у кого строевая выправка еще о-го-го была. Остальные, прикрывшись столовым бельем, под мебелью заночевали. С четверга на понедельник.
Но такое сибаритство не каждый мог себе позволить, а именно: парторгу Станиславовичу, «как сознательному бойцу, поручили сопровождать группу товарищей» животноводов и механизаторов в колыбель русской революции. Чтобы проникнуться историей и подышать воздухом культурной столицы. К подготовке вояжа подошли всесторонне и основательно: «ящики с перцовкой, ящики с зубровкой, полмашины коньяка и бутылка молока». Нет, молока прихватили две бутылки: одну для шофера, другую – Станиславовичу.
В пятницу вечером отчалили на белом с голубой полосой совхозном автобусе в сторону города на Неве. Учитывая, что «этот пылесос» с баранкой заводился только после многоэтажной устной анафемы, и без полного состава "невероятных приключений итальянцев в России" не мог доехать даже до Рожукалнса, пускаться в пятисоткилометровый путь – что лезть на Эверест в шлепанцах на босу ногу. А с другой стороны, с таким «арсеналом» можно и Жюля Верна с его «тысячами лье» и «к центру Земли» переплюнуть. И ведь переплюнули – и основоположника научной фантастики и тот Эверест.
***
Печальным Гамаюном пролетела короткая майская ночь, каждому заветное нашептала. И вот уже шпиль Адмиралтейства проткнул сиреневую дымку подкрадывающегося утра. Разводные мосты стряхнули сон со своих гигантских лепестков и приникли к возлюбленной туманной реке. Закряхтели у остановок первые автобусы, поплыли, вздрагивая, запотевшие окна трамваев. Ленинградцы еще нежились в субботних постелях, а город уже потягивался, умывался, причесывался – готовился к рандеву с марасколнцами, которые к этому часу, наоборот, задремали, утомленные напитками. И только передовики полей и ферм скрючились покомфортнее на сиденьях своего допотопного ЛАЗа и приготовились подробности вещих снов рассмотреть, как вдруг, приехали! Нева, сэры! Хотя нет, сначала: Мойка, товарищи! Прямо напротив дворца Строгановых.
-- Подъем! – рявкнул Станиславович.
Тракторист Гунар, спавший на ближайшем к парторгу сиденье, нехотя разлепил тяжелые веки и сумрачно, из чрева души, глянул на идеологического вдохновителя:
-- Чё стоим? Поехали дальше…
-- Куда дальше? В Ленинграде мы. Прибыли. Сейчас появится экскурсовод, и поведет нас осматривать город.
-- Да пошел ты со своим куроводом, -- пробурчал тракторист.
Мужики, было, вяло закопошились, но на полдвижении замерли и снова впали в спячку.
-- Так я и знал, -- сказал Станиславович недовольно и потянулся за ковшом, что висел на ручке сорокалитрового, обернутого байковым одеялом, бидона. – Приступаем к водным процедурам, -- честно предупредил он и, зачерпнув воды и выждав минуту последнего шанса, резко вылил ее на голову Гунара.
От неожиданности парторгова приговора тракторист аж дар матерной речи потерял, заорал, однако, столь велегласно, что у всех тут же проснулся живейший интерес к достопримечательностям. И только откупорили три звездочки, чтобы приготовить крепкий утренний чай, как в двери, любезно распахнутой шофером Николаем, показалась неотвратимая, как победа развитого социализма, экскурсовод -- дама обтекаемого сложения и возраста.
-- Доброе утро, дорогие гости! Я ваш гид Екатерина. Сейчас мы с вами отправимся на пешеходную прогулку. Сначала пойдем в сторону реки Невы, к Медному всаднику, потом повернем на Дворцовую набережную, где посетим Зимний дворец, в котором теперь находится художественный и историко-культурный музей Эрмитаж. Вопросы имеются?
-- Скажите, а там буфет есть? А то мы кофе не успели попить, – украдкой пряча за пазуху пол-литровую бутылку коньяка, поинтересовался подающий большие надежды дояр Янка-Дизель (не тот, который Рудольф Кристиан Карл, а тот, кто, перепутав посудины, хлебнул на похмелье солярки и его при этом даже как следует не пронесло, несмотря на добрые и очень настойчивые пожелания любящей супруги).
-- Есть. Экскурсовод по музею покажет вам, где он находится, -- хитро прищурила глаза Екатерина и пригласила всех выйти из автобуса и следовать за нею.
-- Строгановский дворец – это один из образцов русского барокко, построенный в 1753-1754 годах по проекту архитектора Растрелли, -- начала рассказ Екатерина.
-- А когда же мы пойдем в художественный музей? – перебил ее Янка-Дизель.
Гид внимательно посмотрела на дояра:
-- Откровенно говоря, даже не предполагала, что среди сельских жителей есть такие ревностные любители изобразительного искусства. Ну что ж, если остальные не против, то мы можем прямо сейчас идти в Государственный Эрмитаж.
-- Идем! Конечно, идем! Нечего тут торчать, – оживились деревенские передовики.
Они перешли реку Мойку по Зеленому мосту.
-- Это первый в России городской металлический мост. В разные времена он назывался то Полицейским, то Народным. Теперь по цвету окраски его именуют Зеленым, -- на ходу рассказывала Екатерина. – А вот в этом доме располагалась знаменитая кондитерская Вольфа и Беранже, пользовавшаяся большой популярностью у литераторов. Здесь бывали Лермонтов, Чернышевский, Достоевский.
-- А этот, как его, Пу… Пу… Пушкин бывал там? – спросил Янка-Дизель.
-- Разумеется, – ответила гид. – Именно здесь встречался он со своим секундантом Данзасом перед дуэлью с Дантесом.
Далее Екатерина самозабвенно расписывала нашим животноводам и механизаторам величественность стиля петербургского классицизма, обращала внимание на потрясающий вид, открывающийся сквозь проем арки Главного штаба на Дворцовую площадь с Зимним дворцом и Александровской колонной, а мужики, хоронясь за спинами друг друга, втихаря потягивали из припасенных бутылок. Наконец, подведя экскурсантов к Зимнему, она остановилась и сказала:
-- Это бывший императорский дворец. Построен в 1754—1762 годах в стиле пышного елизаветинского барокко с элементами французского рококо в интерьерах. Архитектор Зимнего дворца – тоже Растрелли.
-- Как? И этого тоже? – с нотой полной безысходности спросил Янка-Дизель.
-- Что – тоже? – вскинула на него изумленный взгляд Екатерина.
-- Того, первого, расстреляли. Этого – тоже в расход. За что их всех? – недоумевал дояр.
-- Ах, вот вы о чем! – облегченно выдохнула экскурсовод. – Не волнуйтесь, пожалуйста! Это у него фамилия такая – Растрелли. Итальянская фамилия, -- уточнила она на всякий случай и подробно изложила биографию архитектора с перечислением и характеристикой всего, что было им создано.
Когда в здании Эрмитажа Екатерина с парторгом подошли к музейному работнику, мужики напустились на Янку:
-- Нашелся тут любитель искусства! Так мы никогда в буфет не попадем. Еще раз рот откроешь…
Но тут Екатерина подвела к ним девушку, назвавшуюся Машей, и они отправились за ней на экскурсию. Маша вела себя совершенно непочтительно к произведениям искусства: она становилась к ним спиной и, рассказывая, заглядывала в глаза своим слушателям, и не было никакой возможности приложиться к и без того уже согревшемуся за пазухой допингу. Поэтому сосредоточиться на великом и прекрасном удалось не сразу. В античном отделе Янка-Дизель долго приглядывался к Венере Таврической, отходил от нее, снова приближался, щурил глаза, и, несмотря на запрет «свободы слова», не сдержался:
-- Богиня красоты, богиня красоты… -- пробурчал он, скептически скривив губы. – Да у нас в Марасколнсе ни один мужик на такой бабе не женился бы.
-- Это почему же? – удивилась Маша.
-- Вот что должна делать нормальная баба? Корову подоить, поросенка, курей накормить, сварить, постирать, прибрать, носы-задницы детям вытереть, огород летом полить, прополоть. Разве ж такая может все это делать?
-- Вы совершенно правы: Венера этими делами точно не занималась – она ведь богиня, -- с благоговением взглянула на фигуру Маша.
-- Да при чем тут богиня? Безрукая она!
Маша доверительно улыбнулась:
-- Должна Вас успокоить: руки у Венеры были.
-- А чего ж тогда этот мазила ее без них сляпал?
-- Неизвестный ваятель создал Венеру с руками, -- терпеливо начала объяснять Маша. – Но когда скульптуры во время землетрясений или войн падали на землю, руки, как самая тонкая часть, отламывались. Именно так случилась и с Венерой.
-- Ну и починили бы, а уж потом народу показывали. Если у вас тут, в Ленинграде, некому ей руки пришпандорить, так отвезли бы к нашему Онтону Подниеку. Он такие горшки делает, закачаешься! Так неужто руки этой бабе не слепит?!
Маша стала говорить о ценности античного искусства, об оригинальности и аутентичности Венеры Таврической, но Янка перебил ее:
-- Да что ты тут все тичность да тичность? Мужики, тащите Венерку в автобус! Подниеку на ремонт ее свезем.
Мужики, движимые Янкиным призывом, ринулись было к изваянию, но Станиславович с удивительной для его предпенсионного возраста прытью выскочил вперед и встал на их пути:
-- А ну назад! Вы что, с пьянки совсем одурели?
-- А мы чё? Мы ничё… -- сразу сникли передовики. – Это вот он всё со своими вопросами лезет.
-- Молчать всем и слушать экскурсовода! – гаркнул Станиславович и, повернувшись к Янке-Дизелю, вцепился пятерней в его плечо. – А с тобой я сейчас по-свойски разберусь. Где тут у вас выход? – обратился он к Маше.
-- Во… во… вон там, -- хлопала пушистыми ресницами перепуганная Маша, провинциально тыча пальцем в сторону лестницы.
-- Встретимся на выходе из Эрмитажа. И никаких буфетов! – грозно зыркнул из-под нависающих бровей на мужиков Станиславович и, не ослабляя хватки, повел Янку прочь.
Тот, пытаясь выдернуть свое плечо из цепких парторговских пальцев, извивался и приседал, но Станиславович был ростом с двухдверный шифоньер и в плечах такой же, и все эти «нелепые телодвижения», доходившего только до его подмышек Янки-Дизеля, его только раздражали.
-- Прекрати привлекать внимание общественности! – прошипел дояру прямо в ухо парторг. -- Твист будешь в клубе плясать!
Он отконвоировал Янку к автобусу и попросил шофера держать двери закрытыми. Когда Станиславович ушел, дояр осмотрелся и тут же обрадовался внезапному аресту: в ящике под задним сиденьем было еще несколько бутылок пива, а в его сумке – круг домашней колбасы, десяток вареных картофелин и пара соленых огурцов. Да и коньячок, что во внутреннем кармане, призывно булькал.
-- Ох, и попируем мы сейчас! Коль, двигай сюда! – позвал он шофера.
-- Я же за рулем. Забыл что ли? Мне б соснуть пару часиков, а то ведь вас еще домой везти.
-- Это мы сейчас устроим, -- ответил Янка, сгребая чьи-то пожитки с задних сидений. – Ложись, а я автобус посторожу.
Николай с удовольствием вытянулся в полный рост и тут же по салону разнесся густой храп. Янка опрокинул в себя одно пиво, зажевал его колбасой, потом допил коньяк, залил все это второй бутылкой пива, равнодушно посмотрел сквозь автобусное окно на Строгановский дворец, и тут ему нестерпимо захотелось в туалет. Он с некоторым сомнением глянул на спящего шофера, подошел к водительскому месту, ткнул в кнопку. Створки двери с лязгом сложились и разъехались в стороны. Дояр выскочил на улицу, озираясь вправо-влево, пулей перелетел через дорогу и скрылся в ближайшем кафе.
Когда, облегчившись, Янка вернулся в белый с голубой полосой автобус, спящего Николая на задних сиденьях не оказалось. «Видно, побежал меня искать, -- подумал дояр, вяло потягиваясь. – Ох, и устал я от всех этих достопримечательных культурностей …» Янка прилег на задние сиденья. «Колька вернется, уступлю плацкарту», -- мелькнуло в его голове, и он тут же отключился.
***
Станиславович и Екатерина битых три часа дожидались группу у выхода из Эрмитажа. После экскурсии мужики на минуточку заглянули в буфет, и вышли оттуда только после того, как содержимое припасенных бутылок втихоря перебулькало в их кофейные чашки. Чтобы не афишировать, сколь неизгладимое впечатление произвело на них изобразительное искусство и кофе, они решили крепко держаться друг за друга. Эдакой сплоченной командой вывалили из музея и двинулись за экскурсоводом по набережной в сторону Медного всадника. Возле дворцового спуска Екатерина стала подробно излагать очень запутанную историю строительства этой пристани, сетовать на то, как долго царь Николай I не мог определиться украсить ли сооружение статуями укротителей коней или Геркулесом и Флорой, и как в конце концов распорядился отлить и поставить там флорентийских львов. И о том, что стоявшие раньше внизу две, подаренные шведским королем, порфировые вазы, позже перекочевали к Медному всаднику, но тут Гунар томно посмотрел на Екатерину и спросил:
-- А что, рыба в реке водится?
-- Лично я не видела, -- пожала плечами экскурсовод, -- но коль рыбаки стоят с удочками, значит на что-то надеются.
-- А раки тут есть? – не унимался Гунар.
-- Ну что Вы! Это же Нева…
-- Ну и что, что Нева? Раз в ней вода, значит должны быть и раки. Щас, постой-ка тут, я тебе вытащу одного, -- сказал ей Гунар и направился вниз по ступенькам.
Екатерина бросилась за ним.
-- Вы с ума сошли! Это опасно! Там глубоко!
-- Чё глубоко?! Чё опасно?! – возмущался Гунар, целеустремленно двигаясь к реке.
Совсем внизу их догнал Станиславович, он схватил тракториста сзади за руку и, оттащив его от воды, бесцеремонно прижал к мраморному парапету:
-- Если б не то, что мне вас, паразитов, нужно в целости и сохранности домой привезти, утопил бы собственными руками. А ну, марш наверх! – скомандовал Станиславович и повернулся к оторопевшей Екатерине: -- Что у Вас дальше по плану?
-- Медный всадник, -- ответила гид.
-- Это объект спокойный, -- одобрительно кивнул головой парторг.
Екатерина подвела группу к памятнику Петру I и начала свой рассказ:
-- В середине семидесятых годов восемнадцатого столетия Екатерина Великая задумала поставить Петру I памятник и таким образом увековечить свое уважение к царю-реформатору. Для этого, по настоянию философов Дидро и Вольтера, вкусу которых царица доверяла, из Парижа был приглашен скульптор Фальконе. В течение многих лет он делал наброски вздыбленных лошадей. Прохожие часто могли здесь наблюдать, как гвардейский офицер взлетал на лошади на деревянный помост и ставил её на дыбы. Так продолжалось по несколько часов в день. А это время у окна перед помостом сидел Фальконе и внимательно зарисовывал увиденное. Через двенадцать лет гипсовая фигура была готова и выставлена в мастерской на всеобщее обозрение. Но долгое время никто не хотел браться за отливку скульптуры – считали миссию невыполнимой. Пригласили даже мастера из-за границы, но и он, назвав Фальконе сумасшедшим, вскоре покинул Россию.
Тут Антон-Варила (изобретатель «самоходной» циркулярки, если забыли) застенчивым школьником поднял руку и, получив (в награду за «пионера – всем ребятам примера») слово, спросил:
-- Это все потому, что конь должен был на хвосте стоять?
-- Нууу, в общем-то, да, -- улыбнулась Антону Екатерина, оценив оригинальность его трактовки. – А может кто-то уже догадался, что еще предлагал сделать Фальконе, чтобы вздыбленная лошадь не рухнула?
Мужики оживились, начали рассуждать о квантовой механике, кто-то даже побежал вымерять шагами длину и ширину коня, а Варила, запрокинув голову, посмотрел на Медного всадника, хлопнул себя по лбу и изрек:
-- Полная задница! (Там был другой термин, но тоже очень технический).
-- А ну-ка не выражаться! – строго сказал Антону стоявший рядом парторг.
-- Так я и не выражаюсь, -- непонимающе затряс головой сварщик. – Я говорю, что зад у лошади должен быть заполненным металлом, а голова – пустой.
-- Правильно! – похвалила Антона экскурсовод. – Фальконе предлагал литье задней части фигуры сделать очень толстым, а переднюю часть и голову – отлить тоньше сантиметра. Задача для тех времен сверхсложная. Но литейщик все-таки нашелся – пушечных дел мастер Емельян Хайлов.
И Екатерина с удовольствием рассказала о том, как ваяли Медного всадника, как Хайлов рисковал своей жизнью, когда лопнула труба, по которой подавалась расплавленная бронза, как катили на медных шарах по желобам Гром-камень для постамента, как каменотесы придали монолиту форму волны. Под конец с грустью поведала о том, что, как часто бывает, Фальконе оклеветали, его заслуги приписали другим, гениального скульптора вынудили уехать из России и даже не пригласили на открытие созданного им монумента.
На этой печальной ноте Екатерина закончила экскурсию по набережной, остаток дня предложила посвятить осмотру Петропавловской крепости, и все дружно отправились к автобусу. Каково же было всеобщее удивление, когда, войдя в распахнутую настежь дверь своего родного транспортного средства, они обнаружили мирно спящего на задних сиденьях водителя, хаотично разложенную на переднем кресле нехитрую снедь и полное отсутствие «узника» Янки-Дизеля. Растолканный Николай ситуации прояснить не смог. Станиславович, осмотрев место «преступления» сделал заключение:
-- Дизель пошел в туалет и по пьяни заблудился. И уже давненько пошел…, -- подумав, добавил он.
-- С чего так решил? – засомневались мужики.
-- Две пива пустых и коньяк, -- небрежно бросил парторг.
-- Ну да, -- согласились мужики, -- после литра пива отлить точно надо. А почему говоришь, что давно ушел?
-- Два пива пустых и коньяк, -- повторил парторг.
-- И что? – хором спросили передовики.
-- Если бы ушел недавно, пустых бутылок было бы значительно больше. Катя, -- фамильярно обратился Станиславович к гиду, -- где тут у вас ближайший туалет?
-- В кафе за углом, -- показала через дорогу Екатерина.
-- Я мигом: одна нога еще здесь, вторая уже здесь, -- сказал на ходу парторг.
-- И мы хотим Янку искать, -- двинулось за ним несколько человек.
-- Сидеть всем на месте! – резко повернулся, стоя уже в дверях, Станиславович. – Вас в трехзвездочном настроении только в кафе запускать…
Мужики понуро опустили головы и расселись по своим местам. Парторг зашел в кафе, поговорил с барменом, убедившем его в том, что «деревенский лопух» выпить ничего не заказывал. Потом Станиславович, пробежав квартал за углом, вернулся в автобус.
-- Дорогу в ближайшее отделение милиции показать сможете? – спросил он у Екатерины.
Та утвердительно кивнула и без лишних слов пересела ближе к шоферу.
***
-- Ваши документы... – пограничник тронул спящего на заднем сиденье пассажира за плечо.
Янка-Дизель с трудом поднял непослушные веки. Впереди сидели какие-то незнакомые люди. Слышалась непонятная, странно булькающая речь. Зеленая форменная фуражка то приближалась к его лицу, то удалялась. Янка снова закрыл глаза: «Приснится же…» -- подумалось. Но кто-то опять настойчиво потрепал его по плечу:
-- Просыпайтесь! Предъявите Ваши документы! Граница.
Янка резко сел и полез во внутренний карман куртки за паспортом. «С каких это пор Россия от Латвии границей отгородилась? Хорошо, что паспорт взял на всякий случай», -- мелькнуло в его голове.
Пограничник повертел в руках Янкин паспорт, полистал его и спросил:
-- С какой целью, Янис Имантович, едете в Финляндию?
Янка-Дизель ошалело вытаращил глаза:
-- В какую Финляндию?
-- Известно в какую: Финляндия тут одна.
-- Не еду я ни в какую Финляндию.
-- Любопытно получается: все едут, а Вы нет.
-- Какое мне дело до всех? Я в Латвию еду.
-- Еще интереснее! Автобус едет в Финляндию, а Вы, находясь в нем, едете в Латвию!
До Янки начало доходить, что что-то тут не так, но что именно пока в его сознании не прорезалось. «Наверное, -- кумекал он, -- Колька решил подхалтурить, и пока наши мужики бегают за парторгом и экскурсоводшей по Ленинграду, он подвозит финских туристов до их ближайшей деревни. Во дает! Хоть бы предупредил, гад. В морду б ему двинуть за это». Янка жутко разозлился на водителя и уже вскочил, чтобы исполнить своё намерение, но пограничник его осадил:
-- Апейнс Янис Имантович, -- не отрывая глаз от паспорта, четко произнес он, -- Вы задержаны как нарушитель государственной границы. Прошу следовать за мной.
-- Никуда я из нашего автобуса следовать не собираюсь. Я чё виноват, что Кольке всегда заработать невтерпеж.
-- Какому Кольке? Это Ваш сообщник?
-- Никакой он мне не сообщник. Это шофер наш.
-- Да Вы мне голову-то не морочьте! – начал терять терпение пограничник. – Сначала обманным путем проникаете в финский туристический автобус, пытаетесь незаконно пересечь границу, а теперь еще и дурачком прикидываетесь.
-- Ничё я не обманываю и не прикидываюсь. Сами спросите у шофера.
-- Спрашивали уже. Он Вас не знает, и в списке финских туристов Вашей фамилии нет. Не задерживайте наших гостей, выходите.
Делать нечего – пришлось Янке-Дизелю подчиниться. Когда подходил к шоферу, так хотел треснуть его по голове, что даже руку уже занес, да увидев вместо черных Колькиных кудрей лысину в ареоле прозрачно-белесого пуха, махнул разочарованно, спустился по ступенькам на землю и, отойдя несколько шагов, обернулся и посмотрел на автобус. Белый с голубой полосой «Мерседес», мягко прошипев дверью, плавно трогался в сторону Финляндии.
***
В то самое время, когда Станиславович, сидя в отделении милиции, писал заявление об исчезновении Апейнса Яниса Имантовича, 1954-го года рождения, уроженца деревни Марасколнс, Рожукалнского района, члена ВЛКСМ, оператора машинного доения и передовика сельского хозяйства, вышеозначенный Янис Имантович пытался изложить «версию побега» лейтенанту на контрольно-пропускном пункте Брусничное.
-- Мы были в метраже на экскурсии…
--В каком таком метраже? – оторвал взгляд от листа бумаги, на котором записывал показания, лейтенант.
-- В таком большом… В нем еще картинки всякие висят…
-- В Эрмитаже что ли?
-- Ну да, в нем. Его еще этот, расстрелянный построил.
Лейтенант удивленно посмотрел на Янку:
-- Как расстрелянный человек может что-то строить?
-- Откуда я знаю? Нам гидра сказала, что построил.
Лейтенант снова вскинул изумленный взгляд на допрашиваемого:
-- Гидры не разговаривают, они в водоемах живут.
-- То другая… -- заверил Янка. – Наша бабой была…Катькой зовут…
-- Так Вы гида имеете в виду?
-- Её. Так вот в этом эрмитраже другая гида повела нас к старой бабе, которой руки на войне оторвало…
-- О, Господи! Никогда бы не подумал, что смотрителями музея работают старушки-инвалиды! – воскликнул лейтенант.
-- Да никакая она не старушка, а очень даже молодая. И та другая гида сказала, что она даже богиня красоты. Она еще говорила, что та статуя шибко тичная, но я бы не сказал. У моей Гальки титьки гора-a-aздо больше, -- доверительно заявил Янка, изображая обеими ладонями внушительный размер бюста супруги.
-- Так это скульптура! -- обрадовался хоть какому прояснению обстоятельств лейтенант.
-- Кто? Галька моя?
-- Нет, та, что в Эрмитаже.
-- Ах, эта?! Ну да, она вся из камня и две культяпки вместо рук. Мы хотели ее Онтону, горшечнику нашему отвезти, чтобы он ей руки-то присобачил, а парторг наш ни за что! Встал поперек дороги и не дал статую забрать…
Лейтенант, не мигая, уставился на Янку-Дизеля, потом хмыкнул, почесал за ухом и поднял трубку внутреннего телефона:
-- Товарищ майор, разрешите обратиться.
-- Что там у вас опять?
-- Мне Ваша помощь, как специалиста по культурно-историческим ценностям необходима.
-- Кого-то на вывозе прихватили?
-- Так точно, товарищ майор!
Спустя минуту, в кабинет вошел моложавый подтянутый майор и выслушал доклад лейтенанта по данному делу. Янка-Дизель пытался было встрять, но оба военных та-a-ак на него посмотрели, что он тут же вспомнил своего старшину, бесконечные наряды вне очереди и сник.
-- Я полагаю, что мы имеем дело с группой опытных воров предметов искусства. Они украли статую из Эрмитажа, а этого, -- лейтенант ткнул пальцем в Янку, -- подсунули в качестве отвлекающего маневра. И пока он морочит нам головы, очень искусно изображая деревенского простачка, остальные уже переправили культурную ценность за границу.
-- Версия звучит убедительно, -- похвалил майор подчиненного. – Но я хочу еще кое-что проверить. А расскажите-ка, Янис Имантович, еще разочек, как выглядела скульптура, которую вы хотели отвезти на ремонт? – ласково обратился он к Янке.
Тот задумался, прикрыл глаза, чтобы два сидящих перед ним мужика не мешали ему представить ту, которая называлась богиней.
-- Она голая, на шее волосы вот так, -- Янка изобразил ладонью волнообразное движение, -- змеёй лежат, и руки по плечи оттяпаны.
-- Ага, -- понимающе кивнул головой майор. – Спасибо, Янис Имантович.
Он покрутил диск телефона:
-- Эрмитаж? Здравствуйте! Мне бы специалиста из античного отдела. Прекрасно, что я попал по адресу. Майор Новиков. Да-да, КПП Брусничное. У вас все спокойно? Замечательно. Все экспонаты на месте? Чудесно. А Венера Таврическая? Стоит… Вы сами сегодня ее видели… Собственными глазами… Только что проводили там экскурсию… Что ж, спасибо большое. Вы нам очень помогли. До свидания.
Майор значительно посмотрел на лейтенанта, потом снова обратился к Янке-Дизелю:
-- А как же так, Янис Имантович, случилось, что Вы от группы отстали?
-- Ничё я не отстал. Это парторг меня привел в автобус и заставил там сидеть. Ну, я, чтоб скучно не было, пивка немножко выпил…
-- Немножко – это сколько? – уточнил майор.
-- Да две бутылки всего… -- небрежно махнул рукой Янка.
-- А кроме пивка Вы что-то сегодня еще пили? Алкоголь я имею в виду…
-- Коньяк пил…
-- Много?
-- Да неет, всего бутылку…
-- Так. Значит, выпили Вы коньяк и пиво и что было потом?
-- Потом я побежал в кафе…
-- Чтобы еще выпить?
-- Нет, нам этого не надо, -- почти обиделся на майора Янка. -- У нас с собой на всех взято. Приперло меня, вот и побежал я уборну искать. Сделал свои дела, вышел на улицу, а тут и автобус наш стоит и двери открыты… Как я их и оставил… Я лег сзади и заснул…
-- Все ясно, надо звонить в Ленинград, Там, поди, давно уже хватились и Ваш парторг с милицией Вас по всему городу разыскивают, -- сказал майор, пододвигая к себе телефонную книгу.
***
Почему-то не хочется мне утомлять своего читателя описанием того, как Янку на попутной машине доставили прямо к указанному майором отделению милиции. Как группа передовиков вместо экскурсии по Петропавловской крепости несколько часов подряд томилась в автобусе, и парторг никого не отпускал от себя ни на шаг и даже лично водил каждого в туалет. Что сказали и чего не сказали, но подумали, мужики, когда Янка-Дизель вернулся. Как, опустошая запасы, ехали всю ночь обратно. Как ранним воскресным утром прибыли в деревню и разбрелись по домам отсыпаться. Полагаю, что читатель, уже знакомый из предыдущих глав с особенностями характера марасколнцев, сам додумает детали и расцветит их подходящими к ситуации подробностями.
Добавлю лишь то, что в понедельник, по дороге на работу встретила тракториста Гунара.
-- Ну, как Вам показался Ленинград? – спросила я.
-- А-а-а, -- сморщившись от головной боли, протянул он, -- ничего особенного: дома, река и конь этот... как его... медный...