Рябчики метались по лесу под заливистый стон беспородной лайки, словно стрелы пронизывая мохнатые лапы строевых елей, бесшумно садились в их кроны, превращаясь в единый цветной монолит неповторимой осенней красоты "бабьего лета". Вовка Михайлов, мой лучший друг по охоте и первый конкурент по летящим пузырькам и перегоревшим лампочкам, со своим неразлучным Джеком и книжным опытом таёжного следопыта, делал удивительно чёткие загоны на все виды пернатых, какие водились в болотистых оврагах "серафонтьевой конторы". Стрелять было очень сложно, но захватывающе интересно, так как после многочисленных промахов, при удачном дуплете наконец-то падал редко доступный лесной петушок. Раздавался дикий вопль североамериканских индейцев и Вовка, в свирепой позе вождя каманчей, слизывал тёплую кровь, капавшую из клюва бьющейся птицы.
Охота связала нас мёртвой сетевой захлёсткой, и после школьных уроков мы как сумасшедшие неслись друг к другу поделиться новыми идеями о предстоящих походах. Девчонок мы абсолютно не замечали и новенькие "Зимсоны" 16 калибра, которые мы купили в Москве на Серпуховке, заменяли нам всё, кроме родной матери.
Но время, как пишут классики, защёлкало, словно в такси, и армейский призыв раскинул нас в разные географические точки, вырвав из нашей жизни по три года суматошных странствий по лесам и болотам. После армии Вовка уехал учиться в техникум звероводства и охоты, что на Сходне под Москвой, а я - в Малаховку, в школу тренеров по стендовой стрельбе.
Наступила спокойная пауза на просторах родного края, умолкла беспорядочная пальба на "алёшинских" порубях. Началась серьёзная подготовка к настоящей охоте.
Владимир Николаевич Михайлов стал охотоведом в Харампуре Тюменской области, я - тренером стрелков-охотников на Ковровском механическом заводе. Он стал профессиональным охотником Сибири, я - натуралистом-любителем средней полосы.
Нужно отметить, что жизнь охотника-любителя протекает отрезками удивительных мгновений, поэтому она так быстротечна в трепетных ожиданиях выходных, чтобы наконец-то слиться воедино с природой, оставить позади суету и проблемы. Ведь познав её тайны, хотя бы частично, ты противопоставляешь своё умение непредсказуемым козням и уловкам природы и не всегда получаешь то, что выделит долгожданная Госпожа Удача. Я не польстился на Володькину жизнь, посчитав, что постоянное пребывание в тайге утратит прелесть охоты, создав обыденность промысловика севера. В свой лес я входил как пастор в храм, с трепетом в сердце, зная что будет за перелеском, порубью, оврагом. В слиянии с природой я радовался как ребёнок новому подарку, забывая всё на свете: обиды, неприятности на работе, домашние ссоры и прочие трудности. Кажется, всё человеческое притуплялось, но приливалось что-то звериное, обострялся слух, зрение, обоняние, нервы напрягались и мозг работал только на абсолютное внимание. Но в промысловики меня не тянуло.
На приглашение Михайлова уехать к нему я наотрез отказался. Он тогда уже был охотоведом на Таймыре. То ли страх за годы или ещё какие-то причины удерживали меня на родной Владимирщине. В конце 60-х и начале 70-х годов я уже был известным стрелком, был десятки раз чемпионом различных рангов соревнований, держал прекрасных собак, крупного "германского" спаниеля и быстроходную "колосовскую" гончую. Что ещё нужно для души охотнику средней полосы?!
Время летело как грозовые облака, после вальдшнепиной тяги подлетела утиная канонада, через месяц сезон на боровую и под листопад долгожданной охоты с гончей. Ни один кардиолог не поймёт страшного изменения пульса у охотника-гончатника при подъёмном рёве гончих по зайцу. С безумно вытаращенными глазами охотник мчится к перелазу как теннисист к сетке, не думая о преградах и хлёстких ветках чащобы, и если не успеет вовремя выбежать на просеку, заяц как туманное облако промчится мимо словно мираж. Мы с другом до опьянения мыкались по лесу, стараясь перехватить гон. В отличии от моих квартальных перебежек, Володька мчался за собакой подобно разъярённому гепарду и, не успевая к переходу зайца, костил его и себя в пух и прах, проклинал себя, что не стоял на месте подъёма, а то бы заяц его сшиб с ног, ведь он прошёл как раз там, где он в начале стоял. В конце концов "степашку" заполевали и после ритуала на "кровях" - продолжение "скачек".
Как мало человек отпущено времени для жизни, ещё меньше для упоительного общения с природой, и как остро с годами ощущаешь, что не успел всё постичь и насладиться её сокровищами, что не хватает времени передать свои познания такому же сумасброду и привить необъяснимую любовь к матери природе.
Появился Володька в Коврове в год Московской олимпиады. Он примчался на такси прямо на озеро "Мутрохонь", где располагался городской стрелковый стенд. В июне мы проводили чемпионат города и приехав ко мне домой, он тут же полетел на стенд поболеть за друга. Спрятавшись под тень дуба, он подслеповатыми глазами провожал не разбитые после промаха мишени тарелочки. Суровая природа севера сделала своё коварное дело - совершенно облысевший и полуслепой, жевал он свой "Беломор", мрачно приговаривая: "Не густо у вас тут талантов, недалеко вы тут без меня убежали в мастерстве". "Хочешь попробовать, - предложил я ему, - вспомни молодость". "Нет, - вяло пропел он, - у нас гуси так не летают. С такими скоростями вам впору истребители сшибать, реакция нужна сумасшедшая".
Вечером обмыли чемпиона, вспоминали бесчисленные походы юных охот, подолгу молчали, будто докапывались до чего-то давно забытого, или уже брезжило предчувствие неизбежно ранней разлуки… Вдруг, резко крутанув рюкзак, он извлёк свежайшую выдровую шапку. "Держи подарок, - бросил он небрежно, - сейчас в таких стоят только на Мавзолее, да и то по праздникам". Мне пришлось расстаться с сувенирным ножом, обнялись, конечно, бартер устраивал нас обоих, чокнулись и опять долго молчали…
В середине 80-х получил известие, что охотовед В.Н. Михайлов на третий день поисков был найден мёртвым в заторе одного из трех рукавов реки, в своей "казанке". Как верного друга, обхватив колпак "Вихря", он застыл в позе борца под завалами леса на середине северной реки. Он как будто специально спрятался от звериных и птичьих глаз, решив остаться с природой один на один. На стланях лодки лежал его МЦ-21-12 и пара кряковых селезней…
Володька не дожил чуть-чуть до полвека, но прожил потрясающую по красоте и разнообразию жизнь таёжного охотника, поменяв цивилизацию на дикую природу Севера, проявив незаурядные качества следопыта-промысловика. В детстве мы зачитывались книгами Ф. Купера, Сабанеева, К. Паустовского, Е. Першитина, К. Арсеньева о приключениях великих следопытов и охотников. А они жили рядом, сидели с нами у одного костра, только мы поздно поняли это, когда их с нами не стало.