Ветер продолжал раздувать угли пылавшего дома. Воспоминания яркими вспышками врывались ко мне в голову и порой казалось, разнесут ее на тысячи мелких кусочков, развеяв над телом багровую дымку.
Я прищурил глаза и встал на колени, жар бил в лицо — обжигая щеки и опаляя ресницы.
Клавиши рояля медленно стекали по горящему дереву, а где то снаружи, бригада пожарных пыталась потушить пламя, охватившее весь дом номер 167, стоящий по левую сторону Гринвуд стрит. Соседи, словно толпа цирковых зевак, собралась на тротуаре по ту сторону дороги, где не было ни боли, ни обид, ни адского пламени, которое начало добираться до меня. Одежда нагрелась, и темными пятнами начала прогорать на моем теле.
Что заставило меня так поступить? Наверное отчаяние. Никогда я еще не был так слаб... или может быть безысходность... В любом случае, я никогда не помнил себя таким опустошенным бесполезным, бессмысленным... пожалуй, что даже бестелесным. Потому, наверное, я и не чувствовал, как огонь поедает мою кожу, снимая миллиметр за миллиметром, словно шкурку тропического фрукта.
Не знаю, почему я выжил и почему написал это. Некоторые моменты не нуждаются в объяснениях. В ту ночь я очистился от всех грехов. Огонь выжег их из меня, оставив шрамы и ожоги в качестве напоминания, как порой бывает высока цена за наши ошибки.
А ветер до сих пор раздувает пепел того самого дома, который стал для меня местом перерождения.