Игоряшу разбудил солнечный зайчик. Отразившись от бокового скоса толстого зеркального стекла, вставленного в дубовую дверь платяного шкапа, солнечный лучик тепло улегся на левое веко сладко спавшего на кожаном диване молодого человека в полуразвязанном галстухе и основательно помятом светлом полотняном костюмчике.
Еще весь во сне, молодой человек прикрыл ладошкой это свое пламенеющее веко, намереваясь досмотреть вчерашнее синема с Верой Холодной и Кторовым, да зайчик перепрыгнул ужо на второй глаз.
А тут еще раздался голос прислуги Дуняши из-за неплотно прикрытой с вечера двери:
-Бари-и-и-н! Довольно Вам почивать! На службу проспите-с! Индо сами просили разбудить!
Игоряша закинул руки за голову, томно потянувшись всем телом, пару раз зевнул и велел: -Дуняша! Подавай кофию и газету! Да не забыла ли ты почистить мой мундир?
Надобно сказать, что Игорь Иванович Засулович, по окончании Технического Училища уже третий год состоял в должности инженера по станочному делу на канатном заводе, и с обязанностями своими справлялся. Да любил немного наш Игорь Иванович гульнуть по молодому делу. Мы ж его не осуждаем-с, господа?
Вот вчера и засиделись за полночь, играя в штосс на квартире у подъесаула Лось-Лисицкого. А с утра-то на службу!
-Ну да ничего, сейчас взбодрюсь чашечкой кофию по-турецки! -подумал Игорь Иванович, усаживаясь в кресла рядом с низким столиком на гнутых ножках.
Отодвинув в сторону кальян молодой человек принял из рук румяной Дуняши мельхиоровый поднос с дымящейся чашкой кофе и сложенной в четверть газетой.
Втянув в ноздри чарующий аромат кофе "Гранд", Игорь Иванович развернул "Одесские новости" от 5-го апреля 1913 года на первой странице.
Пробегая глазами печатные колонки он поднял было ко рту фарфоровую чашечку с кофе, да так и застыл, впившись взглядом в заголовок заметки "Воздушные призраки", в которой говорилось:
"С тех пор, как на свете появились дирижабли, англичане стали страдать особой манией преследования. За последние пять лет не проходило и месяца без того, чтобы одержимые этим психозом не открыли в небесах какого-нибудь дирижабля, неизвестно для чего плывущего над фабричными городами Соединенного королевства. Нечего говорить о том, что таинственный воздушный корабль всегда оказывается цеппелином. Лондонская пресса каждый раз бьет в таких случаях тревогу, кричит о нашествии коварных тевтонов и требует от правительства решительных мер. А на поверку погибельный цеппелин каждый раз оказывается если не просто миражом, нарисованным расстроенным воображением, то каким-нибудь увеселительным баллоном, - из тех, которые английские спортсмены пускают в воздух после каждого празднества. Так и сейчас. Кто-то на днях "своими собственными глазами" видел некое чудище-облако, плывшее ночью над Дувром. На другой день кто-то другой усмотрел его в Ярмуте, а на третий - и в Кардиффе. И опять вся пресса ударила в набат. Назначили следствие, опросили очевидцев, и оказалось, что дирижабля, собственно, никто не видел, фактически же опрошенные однажды ночью заметили какие-то огни в облаках. А так как никаким огням там быть не полагается, ясно, что то был немецкий дирижабль. Какой смысл имеет дирижаблю плавать ночью под небесами, об этом, конечно, никто не задумывается. Цель, однако, достигнута. Напуганное воздушными призраками правительство решило внести в палату билль о сооружении нового воздушного флота по образцу германского. Надо полагать, что теперь ночные экскурсии цеппелинов в Англию прекратятся".
-Ах, как интересно жить в начале ХХ века! - подумалось Игорю.
Заметка в газете, живо напомнила молодому человеку событие имевшее быть в прошлом году. В тот жаркий августовский день, полный солнца и ожидания счастья, Игорь находился на борту прогулочного парового катера, зафрахтованного в складчину компанией его знакомых.
Повод для пикника имелся весомый — у поручика Ржевского случились именины. Впрочем, поручик любил устраивать для приятелей всяческие сюрпризы в виде внеочередных собственных именин, случайных выигрышей на ипподроме или в казино.
Так что были ли это настоящие именины, или поручик придумал эти свои нынешние именины, никто из присутствующих не знал. А и то, что ж, в святцы каждый раз прикажете заглядывать?
Так вот, идея пикника была подхвачена на ура. С утра уговорились встретиться на бульваре у Дюка.
Игорь Иванович, вероятно как самый молодой и нетерпеливый в компании, пришел первым. Но оказался вторым. Потому что памятник герцогу никуда не отлучался, а стоял себе на каменном постаменте устремив властный взор на бухту.
Игорь Иванович також засмотрелся на солнечные блестки на поверхности темной от глубины воды, ласково поглаживаемой тихим бризом.
Игорь Иванович достал из бокового кармана летнего пиджака стальной портсигар, щелкнул замочком. Крышка с надписью «Gott strafe Enland!» откинулась и Игорь вытянул из-под поперечной резинки папиросу «Сальве».
Не слишком отрываясь от созерцания большого белого парохода, осторожно огибающего стрелку мола с белоснежной колонной маяка, Игорь спрятал портсигар и достал из жилетного кармана спички.
Пока пароход нещадно дымя двумя своими широкими черными трубами, окольцованными поверху двумя красными полосами каждое, выходит в море; пока молодой человек прикуривает от спички, пряча огонек от ветра в ладонях сложенных ковшиком; пока не подошли его приятели, стоит немного объясниться - кто такой Игорь Иванович Засулович.
В настоящий момент Игорь Иванович был как-бы сирота при живых родителях. ПапА маленького в ту пору Игоряшки вдруг воспламенился идеями борьбы с английским колониализмом и, бросив жену с маленьким ребенком на руках, отправился в республику Оранжевая, помогать бурам защищать свою родину.
Ничего хорошего, с точки зрения жены Засуловича-старшего, из этого не произошло, потому что через полгода после разлуки с супругом, мамА Игоря получила через русский филиал Красного Креста весточку о том, что Иван Засулович пропал без вести в южноафриканском вельде. И никто не знает, что с ним произошло. То ли дикие звери им похарчились, то ли умер он от неизвестной тропической болезни.
На всякий случай, конечно, негра принесшего известие о пропаже Большого белого человека, вздернули на веревке, подвесив за шею на суку баобаба. Это всегда проделывалось в тех краях, дабы туземцам неповадно было думать, что Большой Белый человек может пропасть безнаказанно.
Но маменьке нашего Игоряшки от таких подробностей легче не стало. Надо было устраивать вдовью жизнь. И в полгода, не дав успеть полинять черным вдовьим одеждам, мамА Игоря уехала из России в Париж, выйдя замуж за своего же повара-француза. Маленького сына она оставила на попечение своего брата, пана Бендовского.
Адам Бендовский, младший сын обнищавшей шляхетской фамилии еще в юности покинул царство Польское, отправившись юнгОй на паруснике в плавание по морям и океанам. Лет через пятнадцать он вернулся, но жить обосновался не в краковской волости, а в одном бурно развивающемся южном малороссийском городке.
Адам Казимирович принял участие в своем племяннике, оформив опеку. Пан Бендовский в средствах стеснен не был, однако и транжиром его назвать было невозможно. Происхождение его капитала было неизвестно даже самому близкому для него человеку — племяннику Игорю.
Однако в памяти Игоря Ивановича осталась такая вот картинка. Как-то, будучи еще учеником Технического училища, Игорь, сидя на диване в гостиной дядюшкиного дома на Маразлиевской, взапой читал роман «Граф Монте-Кристо» в Сытинском издании.
Адам Казимирович, внезапно взошедший в гостиную в поисках ершика для чистки своей любимой курительной данхилловской трубки, обратил внимание на занятие племянника, поинтересовавшись тем, что последний читает в настоящий момент.
Выслушав ответ Игоря, Адам Казимирович сделал затяжку, и наполнив гостиную клубами ароматного голландского табака «Амфора», удалился, бросив через плечо невнятное: -Не так это все было!
Игорь очень заинтересовался таким ответом дядюшки, но сколько потом не приставал, Адам Казимирович всегда уклонялся от ответа, переводя разговор на другие темы.
Вскоре, однако, у Игоря появилась другая тема для размышлений.
В один прекрасный день позвонил почтальон, и вручил под расписку Адаму Казимировичу письмо, скрепленное несколькими сургучными печатями и штемпелями почты.
После того как почтальон удалился, получив за исполнительную службу серебряный гривенник, и письмо было вскрыто, выяснилось, что письмо писано было отцом Игоря.
Слава Богу, что отец оказался жив и здоров! Ссылаясь на нехватку времени для письма, якобы миссионер-англичанин должен был убыть незамедлительно, папА Игоря писАл что он жив и здоров, и волею судЕб является сейчас царем большого племни бечуанов, живущих в глубине пустыни Калахари в огромном оазисе, том что раскинулся сразу за Горами Царицы Савской.
Отец, будучи краток в явном смущении, отписАл что у него сейчас две красавицы-жены, и приглашал непременно Игоря приехать и погостить у него .
Письмо это было запечатано какой-то древесной ароматической смолой, на которой был сделан оттиск печатки.
Каково было изумление Адама Казимировича и Игоря, когда в том же конверте ими был обнаружен золотой перстень-печатка с таким же рисунком, что и на смоле. В державки перстня был вставлен крупный алмаз с вырезанным на нем странным узором, похожим на цветок неизвестного растения.
Дав самому себе обещание непременно погостить у папы, Игорь продолжил обучение в Техническом Училище находясь на иждивении доброго дядюшки, который явно казался доволен судьбой отца Игоря, частенько после того письма приговаривая: -Удачу надо искать, но найти её сможет только тот, к кому сама удача не равнодушна...
При этом он самодовольно улыбался, подкручивая кончики прокуренных усов.
После окончания училища Игорь Иванович, не без рекомендаций своего дядюшки поступил на службу инженером-механиком на канатный завод, владельцем и директором которого был натурализованый грек Элефтериос Коккинакки.
Впрочем сам хозяин в дела завода старался без нужды не вмешиваться, во всем положившись на плечи товарища директора — инженера Семирадского.
Такое положение дел объяснялось и тем, что господин Коккинакки был уже в годах, а женился вдругорядь на девице гораздо младше себя. Впрочем, хозяйка казалась Игорю Ивановичу женщиной бойкой и сметливой в житейских вопросах.
А с нынешними приятелями своими Игорь сошелся через посредство поручика Ржевского, дальнего своего родственника по материнской линии, как-бы не ошибитьсся, троюродного внучатого племянника...
В обществе сём было несколько офицеров местного гарнизона и несколько гражданских лиц, объединившихся, по-первости, общей склонностью к легкой выпивке, игре в карты , игре на биллиарде, ставкам на бегах, а так же легким флиртом и волочением за юбками прекрасных дам.
И не дам, а просто симпатичных барышень.
Помимо поручика Ржевского, Игорь довольно близко сошелся с штабс-капитаном Краузе. Этот Краузе тоже (как и Ржевский) был авиамехаником и даже умел управлять аэропланом.
Он-то и познакомил Игоря с известным авиатором Уточкиным, вместе с которым Игорь несколько раз поднимался в воздух. После чего сладко заболев мечтой о самостоятельных полетах на аэроплане.
В Краузе Игорю был виден какой-то надлом, привлекший к нему его участие. А, скорее всего, у Краузе была какая-то тайна.
Как-то, году в прошлом, собрались на съемной квартире играть в карты. Игорь Иванович, Ржевский, подъесаул Лось-Лисицкий, Краузе, и еще двое знакомых.
Играли, пили вино, курили папиросы. И тут Краузе спасовал.
Бросив карты на зеленое сукно карточного столика он сказал: -Я господа — пас! Знал бы прикуп — жил бы в Сочи!
На странную фразу недоуменно промолчали.
Один Ржевский поинтересовался: -При чем тут Сочи, господин штабс-капитан? Это ж вроде маленького селения среди малярийных болот, где-то за Туапсе?
Штабс-капитан, усмехнулся, вытащил папиросу из картонной коробки лежащей на краю стола, закурил и поднявшись со стула прошел к окну.
Там он молча курил, пустым взглядом обратясь в вечернюю синь за оконным стеклом, и еле слышно барабаня пальцами правой руки по деревянному переплету марш Кексгольмского полка.
Потом Краузе начал произносить слова стиха, а, быть может, монолога:
Чёрная тень на пустой стене от корявых ветвей за окном.
Пустые глаза в ночной темноте не желают забыться сном.
Ветер осенний на флейте щелей соло тоскливо выводит.
В город дозор зимы с хрустом по лужам замёрзшим входит.
Свет фонаря на столбе ветер катает в ладонях воздушных.
Мыслей ночных череда утром попадёт в разряд никому не нужных.
Будущее, не став настоящим, за одну секунду уходит в прошлое.
В памяти ночной за собой оставив все дневные слова пошлые.
Чтобы услышать слово, властью нужно обладать над тишиною.
Так, не спеша, говорил Князь Тишины в беседе ночной со мною.
Стыла в бокалах хрустальных очищенья горькая влага отравы.
Замерзая, звенела кристаллами льда роса, упавшая с неба на травы.
Робкое угрюмое утро, избавляя углы от вязких ночных теней,
Рваные полотна серых облаков на бледный лик солнца наденет.
Осколки стекла бокала судорожно сожмут холодеющие сухие руки.
В брезгливой гримасе губы застынут, испившие лекарство от скуки.
Ярость раскрепостит мысли для свободного от ослабляющей любви полёта.
Освобождение от привязанностей подготовит разум для непростого взлёта.
Сломанные концы трубчатых костей крыльев за спиной легко срастутся вместе.
И мы ещё взлетим над не принявшей нашей любви землёй, как когда-то в детстве.
И была в этих странных словах обреченность. Но и надежда, странная надежда, она там тоже была...
За сим позвольте напомнить, что в настоящий момент времени Игорь Иванович пьет кофе у себя на квартире, читает газетную заметку и вспоминает случай, имевший быть с ним на именинах поручика Ржевского, весьма и весьма непонятный.
Случай такой же непонятный, как и сообщение в только что прочитанной заметке.
Паровой катер бросил якорь почти напротив 16-й станции Б.Фонтана. Там где, по-ящериному изогнувшись, ныряет в рябь моря острый желто-серый гребень скалистого безымянного мыса.
На высокой материковой платформе, метрах в двадцати над урезом моря и метрах в пятидесяти от него виднелась сплошная зеленая стена деревьев.
Это уже потом Игорь специально запоминал особенности местности и сопутствующие обстоятельства, а тогда, на пикнике, они просто загорали на палубе, ныряли с борта, подплывали к мысу и выбирались на береговые камни.
Солнце светило с неба на благодатный край. Все было прекрасно в этом прекраснейшем из миров, когда Игорь ощутил какой-то диссонанс в окружающем.
Впрочем не он один. Стоящий рядом с ним по колено в воде Краузе, рассказывающий Игорю об осеннем ходе ставриды вдоль берега и специфике ее ловли на поплавочную снасть, внезапно замолк. Игорь, стоящий лицом к Фердинанду и к морю непроизвольно оглянулся в том направлении куда был устремлен взгляд его друга.
Над верхушками деревьев, виднелось серое пятно. Оно то становилось ярче на фоне светло-голубого летнего неба, то бледнело. Края пятна не были резко очерчены, а были, напротив, несколько размыты.
-Что это? - тихо спросил Краузе, не отрывая взгляда от серого пятна.
-Не знаю... - так же тихо ответил Игорь.
Его практический ум искал разумные объяснения виденному.
Но лишь две отдаленные аналогии обнаружил он.
Было так, как будто дирижабль (Игорь видел это чудо техники на экране синематографа, и был это германский цеппелин L-3)совершал в густом тумане некие эволюции, то приближаясь, то удаляясь от наблюдателей.
Но был совершенно ясный солнечный день. Дул легкий бриз. За спиной Игоря со смехом резвились в теплой воде его приятели. Так что туману взяться было не откуда.
Тогда разум подсунул следующую аналогию. Вы верно видали осенней порой в воздухе большие стаи перелетных птиц, совершающих полеты в плотном строю, крылом к крылу? Издали эта меняющая направление и высоту полета стая кажется серой единой огромной движущейся серой массой.
Но ведь сейчас была макушка лета, и время перелета птиц было далеко.
Между тем наши наблюдатели потеряли чувство времени. Сколько прошло минут, секунд, прежде чем серое пятно в воздухе исчезло? Игорь и Фердинанд не знали...
И вот, через год - эта заметка в газете...
Тут мысли Игоря прервал донесшийся с улицы сиплый звук, к которому присоединились остальные заводские гудки, созывая рабочих на предприятия.
Игорь Иванович бросил недосмотренную газету на стол, и стал переодеваться для выхода.
Минут через пять он вышел в прихожую съемной квартиры в своем сером мундире и такой же форменной фуражке. Серый щучий цвет мундира оттенялся черными петлицами на воротнике, латунными пуговицами, черным бархатистым околышем фуражки, и серебряными молоточками в перекрест со штангенциркулями на петлицах и на околыше.
В прихожей он столкнулся нос к носу с хозяйкой пансиона мадам Мазур одетой для визита. Рядом с нею, с надетыми на локоть ручками двух плетеных из соломки глубоких корзин, стояла Дуняша.
Игорь приподнял фуражку с головы и раскланялся с хозяйкой.
-Добрейшее утро, мадам Мазур! Идете на Привоз? -светски осведомился Игорь бочком пробираясь к входной двери - опаздывать на службу молодой инженер не любил.
Мадам Мазур, вдова колежского асессора Эфраима Мазура, женщина пожилая, но бодрая, сложила накрашенные губы гузкой, изображая ласковую материнскую улыбку, и произнесла в ответ:
-Таки только с утра и можно ж купити свежие диетические продукты для стола, пан Засулович! Вы же ж знаете как я забочусь о питании своих постояльцев. Разве Вы, пан инженер, откажитеся от сельских куриных яичек жареных со смальцем на чугунной сковородке? Или хорошо приготовленной по рецепту мадам Мазур рыбы-фиш? Таки - никогда!
Игорь ухитрился проскользнуть мимо этих яичек и рыбы-фиш к двери, и с натугой открыл массивную створку высоченных входных дверей.
До его слуха еще долетали отзвуки хозяйкиного голоса жалующегося на неимоверные цены на молодую картошку и зеленый лучок, а он уж сбегал по ажурным чугунным ступеням на первый этаж.
Если б не зачитался Игорь Иванович, да не отвлекся воспоминаниями, то вышел бы он пораньше, да добрался бы до завода пешком - свернул бы с Пушкинской на Успенскую, а с неё - на Ремесленную, направо, налево - вот и на Канатной, вот и заводская проходная.
Но Игорь Иванович почему-то заторопился, тяжелое копыто предчувствия ударило ему в сердце (как любил говаривать его карточный знакомец Конрад Карлович Михельсон после неудачного блефа) и он кликнул извозчика.
Однако бойкий стук лошадиных копыт по торцам мостовой, мощеной итальянским булыжником, на время заглушивший вдруг возникшее душевное беспокойство нашего инженера, был не долог. Сразу за перекрестком Канатная улица была перекопана глубокой траншеей, казавшейся еще глубже из-за вывороченных на отвал груд земли и булыжника мощения.
Тут Игорь Иванович отвлекся и успокоился окончательно, ибо нет ничего интереснее для инженера наблюдать как десятник в замызганном парусиновом пиджаке и испачканных землею брюках, отвернув фуражку козырьком на затылок, наклонясь и раскорячась, смотрит на далекую полосатую рейку в окуляр латунного нивелира, установленного на деревянной треноге.
Бестолковый подручный держит сию рейку криво и десятник оглашает улицу затейливым орнаментом выражений, имеющих отношение более к животным предкам подмастерья, нежели к языку на котором писАли свои произведения А.С. Пушкин, и Л.Н. Толстой.
А как славно наблюдать за укладкой четырехдюймовых керамических раструбных труб на спрофилированное, присыпанное толстым слоем утрамбованного песка, основание. Всюду по дну траншеи снуют молдаване-подсобники, переносящие на носилках канализационные трубы, везущие на тачках песок, равняющие дно траншеи лопатами.
-И то, -подумалось Игорю Ивановичу, -Двадцатый век на дворе, а всё в отхожее выгребное место во дворе шастать приходится!
Перейдя строящуюся ветку городской канализации по деревянным мосткам с перилами из обрезных досок, Игорь Иванович приблизился к проходной завода.
Аккурат тут же растворились большие железные ворота, и с заводского двора показались большие грузовые дроги с наращенными бортами, доверху груженые свернутыми вЯзками пеньковых канатов. Готовая продукция канатного завода отправлялась в порт.
Возница откинувшись на деревянном ящике-сиденьи чуть не горизонтально, тянул левую вожжу обеими руками, пытаясь дать понять здоровенному битюгу, что надо поворотить влево, вниз по улице к порту. Но жеребцу очень хотелось направо, туда, где перебирала стройными ножками молодая кобыла с высоким крупом, впряженная в пролетку не успевшего отъехать извозчика.
Чем закончилась эта титаническая битва Игорь Иванович не досмотрел, потому что рядом с собой обнаружил потную лысину заводского бухгалтера Верлаги, который трусцой подбежал к нему, держа белую панаму в правой руке чуть на отлете, позади своего круглого туловища.
-Пан инженер! -одышливо проговорил Верлага, - Беда, пан инженер!
-Да успокойтесь Вы, Яков Карлович! Что стряслось, то? - спросил Игорь Иванович, сразу вспоминая копыто предчувствия давеча ударившее его в грудь.
-Пан, Засулович! Беда! Хозяин наш ночью помер от апоплексического удару! - зачастил Верлага.
Игорь Иванович потянул бухгалтера к заводоуправлению.
У распахнутого окна во втором этаже он увидел товарища директора, мрачно курившего папиросу и рассеяно стряхивающего пепел в горшок с фикусом.
Похороны были пышные.
Мрачный катафалк черного полированного дерева, под пологом которого утопал в венках из оранжерейных роз лакированный гроб с телом хозяина, влекла в последний путь четверка вороных, укрытых черными с серебряным кантом попонами.
На головах лошадей были закреплены высокие султаны из страусиных перьев, крашеных в аспидный цвет. Гривы были коротко стрижены, а под каждым хвостом был подвязан мешок, дабы не конфузить церемонию.
Каждую лошадь вел под уздцы свой прислужник.
Прислужники, вышедшие будто из царства Аида в своих черных длинных и широких пелеринах, в своих высоких мрачно поблескивающих цилиндрах, темпом шага задавали скорость движения всей кавалькады карет и пролеток, следующих за катафалком.
В первой карете находилась вдова усопшего, сопровождаемая господином с саквояжем, похожим на докторский. Кроме них в карете находились новый директор канатного завода г-н Семирадский и неизвестный. Неизвестный имел телосложение похожее на сложение г-на Поддубного, с такими же короткими усиками с подкрученными вверх острыми кончиками.
Излишне говорить, что все эти господа были одеты в черные фраки, кроме г-на с саквояжем, одетого в неброского цвета тройку.
Лицо вдовы усопшего прикрывала густая вуаль, укрепленная на широкополой шляпе с перьями. Длинное скромное платье, обшитое по швам тесьмой, выгодно подчеркивало стройную фигуру женщины. Ручки мадам скрывали длинные ажурные перчатки. Естественно, что все перечисленные детали дамского туалета имели черный цвет, чуть различаясь оттенком цвета.
Все эти подробности Игорь Иванович разглядел как бы ненароком, ибо доселе он видел мадам Коккинакки лишь издали и мельком, а все новое, за исключением смерти, вызывает в здоровом человеке лишь здоровые человеческие инстинкты.
Так не ускользнули от его глаз стройные щиколотки вдовы в черных чулках и кусочек белоснежной кружевной нижней юбки, мелькнувшие лишь в тот миг, когда мадам садилась в карету, одной рукой приподняв подол траурного платья, а другой изящно опершись на поданную ей руку "Поддубного".
Отпевали покойного в церкви Свято-Ильинского мужского монастыря по полному чину. Так распорядился сам хозяин в завещании. Жил-то он на той же Пушкинской, только в начале ее, на пересечении с Греческой (так уж получается).
Церковь была полна народу. По сему печальному поводу на заводе был объявлен выходной. Так что помимо "чистой" публики - городского начальства, знакомцев, должников, друзей усопшего, в церкви было изрядно мастеровых, рабочих, их жен. Даже и поболее нежели первых.
После отпевания, процессия направилась к недалекому Первому городскому кладбищу, что в конце Преображенской улицы.
У кладбищенских ворот процессия встала. С катафалка гроб приняли на руки восемь носильщиков и, подождав пока сформируется процессия провожающих за их спиной, медленной поступью они двинулись по аллее среди старых захоронений увенчанных мраморными черными и белыми крестами, скорбящими ангелами, и безутешными плакальщицами.
Инженер Засулович шел в ряду десятом от головы процессии, с краю, и поглядывал на идущую вослед за гробом вдову.
Вспомнились ему к чему-то слова Офелии...
Так не придет он к нам опять?
Его нам больше не видать?
Его уж нет, его уж нет!
Как опустел вдруг белый свет:
Он не придет уж к нам опять!
Его волос пушистых лен
Весенним снегом убелен.
Но что печаль? Моей слезе
Не возвратить его земле!
Будь в небесах превознесен!
И подумалось Игорю Ивановичу: каково исполнять клятвы верности, даваемые живому, теплому, дышащему человеку, сейчас, за краем бытия. Когда он - тот что был, сейчас так хладен и недвижен, и поглотит его земля, и жизнь прошла: всё - мимо, зря...
Игорь Иванович сделал шаг в сторону, пропуская мимо себя идущих за ним.
Ему вдруг не захотелось идти туда - к разверстой черной пасти, из которой исходит запах сырой земли. И на дно которой уже, быть может, сползлись черви, предвкушая пиршество.
Но и уйти совсем, молодой инженер не мог. Во-первых из чувства благодарности к покойному... Хотя б за то что зла он от него не знал... Во-вторых - это письмо хозяйки... Точнее записка... Одно предложение, написанное округлым, красивым, как бы летящим почерком.
Процессия прошла мимо и скрылась за деревьями, оградами и памятниками.
Игорь Иванович вернулся с обочины на мощеную булыжником аллею, достал портсигар и закурил.
Невольно прислушиваясь к доносящемуся издали монотонному речитативу священника, в положенных местах прерываемому ангельскими звуками поющих детских голосов, Игорь Иванович принялся разглядывать памятник над старой могилой, напротив которой он остановился.
Памятник был старый. Это заметно было по мрамору из которого был сделан памятник. Поверхность мрамора была повреждена дождями и снегом. Внимание инженера привлекла бронзовая табличка, укрепленная на штифтах сбоку постамента. На ней было написано о том, что здесь похоронен майор от инфантерии имярек, скончавшийся в 1814 году от ран полученных в войне 1812 года, когда и был похоронен здесь.
Памятник был установлен на деньги собранные по подписке офицерами полка, в коем служил майор имярек. А табличка появилась на памятнике по поводу того, что в 1840 году, офицеры того же полка собрали средства на ремонт памятника своему бывшему сослуживцу.
Игорь Иванович был потрясен и чуть не прослезился. Скажите, в наше время, возможны ли такие благородные поступки? Ведь молодые офицеры в 1840-м не могли лично знать своего умершего за Родину от ран однополчанина!
И тем не менее...
Игорь Иванович от волнения закурил еще одну папиросу, перечитывая слова вырезанные на бронзовой табличке.
Между тем похороны закончились и публика потянулась к воротам на выход. Молодой инженер присоединился к медленно текущей по аллее толпе и вскоре очутился за воротами кладбища. Он принялся озираться стараясь разглядеть свободного извозчика - ведь предстояло добраться до дома г-на Коккинакки на поминки.
В сей момент локоть его левой руки был сжат крепкими пальцами. Игорь Иванович оборотился и увидел, что за локоть его придерживает "Поддубный", явно хозяйкин бодигард.
-Сударь! -молвил бодигард, скептически оглядывая фигуру молодого инженера, -Мадам Коккинакки желает с Вами говорить! Соизвольте пройти со мной до кареты!
Игорь Иванович подчинился, и сопровождаемый по пятам бодигардом направился к карете, стоящей чуть поодаль прочих экипажей.
За приоткрытой каретной дверцей было темно. Инженер Засулович встал ногой на откинутую подножку, открыл дверь пошире, и пригнув голову ступил в темноту.
Ужо поминки близились к завершению. Все положенные слова были сказаны. Все положенные слёзы были пролиты.
De mortuis aut bene, aut nihil.
Уже сыто и пьяно стали отваливаться от столов с холодными кушаниями (хоть и не наедаться и напиваться приехали, а помянуть деяния усопшего).
Из небольшой речи вдовы, произнесенной вполголоса во всеобщей уважительной тишине, с удивлением узнал Игорь Иванович, что господин Коккинакки при жизни был непоседой.
Не будучи стеснен в средствах он побывал в Египте, в Месопотамии, в Сирии, и даже на русском Севере, за Полярным Кругом.
Причем на Севере он бывал неоднократно. Странно бы это показалось Игорю Ивановичу (да и не только ему) кабы не ремарка вдовы по сему поводу. Ну, ладно, теплые края и страны... Но что греку делать на холодном Севере? Да еще несколько раз?
Отпив из услужливо налитого прислугой бокала сельтерской воды, хозяйка поведала присутствующим о том, что бывший супруг её являлся членом афинского общества агностиков, в кое он вступил еще проживая на исторической родине.
Для позабывших в суете дней наших о том, кто такие агностики, напомню, сказала вдова:
Агностик считает невозможным познание истины в вопросах существования богов, вечной жизни, и других сверхъестественных существ, понятий и явлений, но не исключает принципиально возможности существования божественных сущностей (отвергается лишь возможность доказательства истинности или ложности таких сущностей рациональным путём).
Поэтому агностик может верить в бога, но не может быть приверженцем догматических религий (как христианство, иудаизм, ислам), поскольку догматизм этих религий противоречит убеждению агностика о непознаваемости мира — агностик, если и верит в бога, то лишь допускает возможность
Его существования, зная, что может ошибаться, так как считает приводимые аргументы в пользу существования или несуществования бога неубедительными и недостаточными, чтобы прийти на их основании к однозначному выводу.
Но муж мой был ищущим человеком. Так всем интеллигентным людям (Игорь Иванович не понял почему вдова сделала акцент именно на интеллигенции) давно известно, что бог Аполлон был родом из Гипербореи - архипелага или даже материка, расположенного ранее на месте Северного Ледовитого океана.
Климат в те (допотопные) времена в Гиперборее был субтропическим (во что ныне невозможно поверить) и заселен могучей расой воинов, инженеров, астрономов и магов. По каким-то причинам Гиперборея ушла на дно океана.
Аполлон спасся с гибнувшего в гигантских волнах материка, прихватив с собой виноградную лозу.
По легенде, Аполлон прилетел (!) в Элладу, жители которой находились еще в каменном веке. Он принес с собой знания и виноградную лозу, положив таким образом начало удивительной цивилизации, расцветшей в Средиземноморье.
Г-н Коккинакки, с целью обнаружения следов Арктиды, организовал несколько экспедиций за Полярный Круг. Я виновата перед дорогим усопшим хотя бы потому, что слишком мало уделяла внимания его увлечениям.
И вот, накануне его безвременной кончины, стоя у его одра, я дала себе клятву продолжить дело моего покойного супруга. Благодарю вас, господа и дамы, за то что вы почтили память моего дорогого покойного супруга.
Засим гости стали откланиваться, по очереди подходя к вдове, стоящей посреди большой залы с двумя каминами и огромной хрустальной люстрой, затянутой по случаю траура кисеей.
Встал в очередь и Игорь Иванович, и в положенное время подошел, вослед статскому советнику Фердыщенко с супругой, к вдове, и приготовился сказать несколько слов сожаления и ободрения скорбящей женщине.
Он взглянул ей в лицо под черной кружевной мантильей, накинутой на голову, и уловил неожиданно заинтересованный взгляд ее серых глаз.
Он что-то начал лепетать, запинаясь и повторяясь, но она перебила его.
-Уделите мне еще немного времени, господин инженер. В прихожей Вас встретят и отведут для приватного разговора в кабинет моего покойного супруга. Мне почему-то кажется, что сей разговор будет Вам интересен.
Будучи отведен молчаливым слугой в хозяйский кабинет, Игорь Иванович волей-неволей огляделся по сторонам.
Массивные книжные шкафы вдоль двух стен, набитые книгами, кожаный диван на гнутых ножках, подле низкий газетный столик, мощный письменный стол у полузашторенного окна, ковер на полу, настенные часы в корпусе красного дерева фирмы "Наполеон" на третьей стене.
Со словами: -Хозяйка просила господина инженера не стесняться, слуга подошел к газетному столику, откинул салфетку с полубутылки шустовского коньяку, стоящей на серебряном подносике, рядом с двумя чистыми рюмками, блюдцем с тонко нарезанным лимончиком и коробкой с сигарами, и удалился.
Игорь Иванович присел на диван, налил себе в рюмочку коньячку, поднес к носу вдыхая аромат и не спеша, смакуя каждую каплю, выпил.
Открыв деревянную коробку с сигарами, инженер посмотрел на ровно лежащие оливкового цвета цилиндры. Наклонив голову вбок прочитал надпись на красного цвета колечке-бандероли на одной из сигар: HUPMAN. Поискал глазами в поисках гильотинки, кою и узрел на хозяйском письменном столе ошую письменного прибора из уральского малахита.
Но пользоваться в день поминок хозяйскими вещами Игорю Ивановичу казалось неприличным памяти его, а посему он достал из кармана пиджака коробку папирос "САЛЬВЕ".
Инженер едва успел закурить, как тихо скрипнула дверь (вдруг как в сказке скрипнула дверь), и в кабинет вошла хозяйка.
Игорь Иванович вскочил на ноги, не зная, куда девать дымящуюся папиросу, а и в том числе страшно смутясь.
Хозяйка, видя его мучения, улыбнулась уголком рта и, пройдя к письменному столу взяла с него пепельницу - тропическую раковину. Затем она приблизилась к Игорю Ивановичу, протягивая ему раковину.
Игорь Иванович, чуть не уронив, принял из её ручек розовую внутри ракушку и затушил папиросу.
Между тем хозяйка присела бочком на край дивана, сделав приглашающий жест молодому человеку.
-Видите ли, г-н инженер, обстоятельства требуют моего незамедлительного отъезда в места дикие и нецивилизованные. Покойный супруг лестно отзывался о Ваших деловых качествах и технических познаниях, вот я и решилась предложить Вам сопровождать меня в оной поездке в качестве технического специалиста, произнесла хозяйка глядя прямо в глаза Игорю Ивановичу.
-В частности, знакомы ли вы с техникой вскрышных земляных работ с помощью динамита? -добавила она.
-К-хг! -кашлянул от неожиданности молодой человек.
-В объеме училищных знаний, госпожа Коккинакки, -добавил он тут же.
-А умеете ли Вы стрелять из огнестрельного оружия, г-н инженер? -вновь спросила хозяйка.
-К-хг! -запершило в горле Игоря Ивановича, -Стрелял-с, когда-то...
-Вот что, пан Засулович, -произнесла г-жа Коккинакки, - Я намерена положить Вам оклад жалованья вдвойне нынешнего...
Игорь Иванович попытался поблагодарить хозяйку, но та сделала жест, показав что еще не все сказано.
-Но Вы обязаны в кратчайшее время - хотя бы завтра - восстановить свои навыки в стрельбе. У Вас надеюсь, достанет друзей готовых помочь Вам в этом? Итак, завтра к четырем пополудни, я прибуду с двумя моими приживалками на гарнизонное стрельбище, где Вы покажете Ваши способности. Сударь, если Вы готовы принять мое предложение, и согласны следовать моим указаниям - тогда до завтра! -хозяйка встала с дивана.
Игорь Иванович понял, что аудиенция окончена, и поспешил откланяться.
Поутру, Игорь Иванович проснулся с ощущением грядущих перемен. Чувство для него было довольно необычным, ибо Игорь Иванович не причислял себя к любителям приключений. Ему доставало размеренной жизни городского жителя, увлеченного своей инженерной специальностью, работой и местом в обществе.
То есть был Игорь Иванович обыкновенным человеком, человеком толпы, чурающимся любых крайностей и страстей. У кого-то возникнет вопрос - а с чего бы это вдруг человек, мужчина, в молодые-то годы, проявляет такое редкостное благонравие? Сами-то мы в этом (да и в более раннем) возрасте были не прочь поволочиться за юбкой какой-нибудь кокетки, либо попьянствовать с друзьями, либо пошалить от избытка здоровья и недостатка ума?
Да, была, была в прошлом Игоря Ивановича Засуловича некая сумеречная полоса! Что это было, спросите Вы? А то и было, что бывает рядом и сплошь с молодыми людьми, воспитанными кое-как, но добрыми и мечтательными от природы. Сначала он любил девочку, которая не любила его. Потом его любила другая девочка, которую не любил он. А, впрочем, рассказ о прошлом Игоря Ивановича выходит за рамки дозволенного обстоятельствами повествования.
Когда-нибудь... Позже... Может и достанет у меня таланту рассказать ту, канувшую в Лету историю неразделенной и отвергнутой любви.
Итак, поутру, Игорь Иванович проснулся ранее обычного, оделся и стараясь не потревожить своим уходом ни соседа-пансионера, ни, тем паче, мадам Мазур - хозяйку пансиона, легко сбежал по лестнице и вышел в пустой, выметенный и политый водой чистый двор. Внутренний карман его полотняного пиджака оттягивал револьвер.
Утренняя весенняя прохлада взбодрила инженера, а одного взгляда на молодые ажурные веточки акаций, усыпанные мелкими зелеными листочками, трепещущими от легкого ветерка на фоне ярко-голубого безоблачного неба, достало чтобы начать радоваться жизни.
Пройдя через тоннель-подворотню, отворотив массивную чугунную калитку, в закрытых на замок еще с вечера дворником, воротах, протяжно скрипнувшую не смазанными петлями, Игорь очутился на улице. Пройдя пару кварталов по широким пустынным улицам он дошел до остановки трамвая маршрута №5.
Вчера, после поминок и разговора с хозяйкой, он успел позвонить из аптеки на Успенской, воспользовавшись шапочным знакомством с провизором, в гарнизонные казармы. Ему повезло - он застал штабс-капитана фон Краузе на службе и договорился с ним об утренней встрече на стрельбище.
В голосе Фердинанда Терентьевича Краузе (напомним, что с Игорем Ивановичем его познакомил поручик Ржевский) сквозило явное недоумение, когда он, выслушав довольно сбивчивую просьбу Засуловича позаниматься с ним стрельбой из револьвера, спросил:
-Что, господин инженер с кем-то надумал стреляться? Впрочем - извольте! Завтра в восемь утра жду Вас на гарнизонном стрельбище. Оружие советую приносить своё, а патронами я обеспечу...
Звонко позвякивая звоночком и стуча чугунными колесами на стыках рельсов, подкатил желто-красный трамвайчик. Деревянные сиденья, укрепленные поперек кузова, образовывали отдельные отсеки, огороженные от улицы лишь латунными поручнями и вертикальными шестами. Латунь была отполирована бесчисленными ладонями пассажиров почти до блеска.
Игорь Иванович вскочил на довольно широкую подножку по которой обычно перемещался кондуктор взимая плату с пассажиров, и, войдя в отсек уселся на скамейку около поручня.
Звякнул звонок, под ногами Игоря Ивановича тонко взвыли электромоторы, с трамвайной дуги (пантографа) упала на землю зеленая искра, вагон дернулся, проверещали колеса на стрелке, встречный ветерок от движения приподнял локон с щеки сидящей наискось от Игоря, на противоположной скамейке женщины в белом платье и широкополой шляпке с искусственным цветком на тулье, читающей книгу Шарлотты Бронте "Джейн Эйр".
Вагон как раз осветили солнечные лучи. Мелкие пятнышки теней от листьев акаций заскользили по лицу женщины, она прищурилась, чуть повернула голову. Игорь Иванович увидел ее шею и затылок с высоко подобранными вверх волосами. Сердце сбоило, кровь бросилась в лицо молодому человеку, он забыл что надо дышать... Он узнал её... Но нет, нет! Сразу поправил он сам себя, успокаиваясь и начиная дышать - это не она... Я обознался... Опять я обознался...
А ведь было время, когда я ходил по улицам города, вглядываясь в лица прохожих женщин.
Я искал в толпе, среди сотен лиц только одно её лицо. Боясь найти её лицо, и увидеть её равнодушные глаза. Боясь не найти её лицо, и не увидеть в её глазах отражение своей надежды.
Вероятно женщина в трамвае уловила бросаемые на нее исподволь взгляды сидевшего напротив молодого человека, потому что она слегка покраснела и коротко осмотрелась по сторонам.
Дородная фигура городового, стоящего на перекрестке во всей своей красе, подействовала на нее успокаивающе, и она вновь углубилась в чтение.
Да и как было не успокоиться? Белая фуражка с красным околышем и черным блестящим козырьком на голове. Белый длинный китель, застегнутый на блестящие латунные пуговицы, был перепоясан широким ремнем к которому крепилась кожаная кобура с револьвером и шашка в ножнах.
Еще два ремешка пропущенные под погоны поддерживали этот ремень от сползания. К кителю городового был прикручен жетон с его личным номером, а на груди висел латунный свисток, подвешенный на латунной же цепочке, что надевалась на шею. Форму дополняли темно-синие шаровары, выпущенные колоколами поверх коротких хромовых сапожек. Это был один из символов могучей Империи.
Доехав до стрельбища, и мысленно сказав симпатичной даме-попутчице -Прощай! Игорь Иванович покинул вагон, не дожидаясь полной остановки трамвая.
Он перебежал улицу под носом колонны грузовых подвод, везущих пиленый ракушечник из каменоломен - как известно, весна и лето - разгар строительства.
Огромный першерон покосился на Игоря большим карим глазом из-под белой панамы, надетой возницей на его голову так, что уши торчали аккурат в прорези панамы, продолжая с усилием тянуть за собой тяжеленную колесницу.
У караульной будки, на входе в ограду стрельбища, покуривали в тени платана штабс-капитан фон Краузе и поручик Ржевский. Вероятно фон Краузе пригласил его с собой как родственника Засуловича (если еще помните), ввиду неясности мотивов просьбы Игоря Ивановича.
А может Фердинанд Терентьевич надеялся, что поход на стрельбище предвестник дуэли и решил запастись еще одним секундантом? Кто знает, кто знает?
Так или иначе, трое мужчин обменялись рукопожатиями, приветственными словами, после чего прошли за обваловку стрельбища и остановились рядом со стрелковыми позициями, у одного из длинных столов для заряжания оружия.
-Ну-с... Позвольте узнать тип Вашего оружия, г-н инженер! -фон Краузе протянул правую руку ладонью вверх.
Игорь Иванович довольно неловко, придерживая задирающийся пиджак одной рукой, другой рукой извлек зацепившийся курком за подкладку револьвер, и положил его на ладонь штабс-капитана.
Фон Краузе оглядел револьвер и произнес сквозь зубы: -Старый знакомый... Итак, Игорь Иванович, Вы сделали неплохой выбор. Модель револьвера Нагана 1895 года...
Цитата:В модели 1886 года была несколько снижена масса оружия и значительно улучшена надёжность и технологичность конструкции, так, четыре пружины ударно-спускового механизма были заменены всего одной двупёрой. Также в новой модели была учтена существующая тенденция развития оружия в сторону уменьшения калибра, был выбран наиболее распространённый в то время 7,5-мм патрон с бездымным порохом. Одной из главных проблем, стоявших перед конструкторами револьверов, был прорыв пороховых газов в зазор между казённым срезом ствола и передним торцом барабана. В конструкции бельгийского оружейника Генри Пипера было найдено решение проблемы обтюрации: перед выстрелом спусковой механизм подавал барабан револьвера вперёд, патрон имел особую конструкцию, пуля в нём была полностью утоплена в гильзу, роль обтюратора играла закраина гильзы, раздаваемая и прижимаемая пороховыми газами в момент выстрела к каналу ствола, что исключало возможность прорыва газов. Этот принцип с существенным упрощением конструкции, надвигающей барабан на ствол, был использован Леоном Наганом в 1892 году, под новую модель револьвера был разработан патрон с гильзой, снабжённой удлинённым дульцем. Эта модель револьвера Нагана стала классической, последующие модификации не принесли заметного изменения в конструкцию.
-И, что ж? Приходилось Вам стрелять из револьвера? -продолжал спрашивать штабс-капитан.
-Да, приходилось... Обучался стрельбе в тире... Выбивал шестьдесят из ста... Хозяин тира хвалил меня..., -не очень уверенно ответил Игорь Иванович.
-Что ж! К барьеру! -решительно произнес фон Краузе, возвращая револьвер инженеру.
-А это Вам! -штабс-капитан вытащил из кармана галифе не початую коробку с патронами для револьвера и положил на зарядный стол.
Игорь Иванович с усилием надорвал край плотной бумажной полосы, запечатывающей коробку. Под солнцем блеснули ровные латунные цилиндрики патронов.
Откинув вбок подпружиненную дверцу на правой стенке рамы (стопорное приспособление барабана), Игорь Иванович зарядил револьвер семью патронами, вернул дверцу на место, закрывая камору. И вопросительно взглянул на фон Краузе.
Тот одобрительно кивнул, показал рукой в сторону бумажной мишени, укрепленной между тем Ржевским на деревянном щите, шагах в тридцати с лишком от утоптанной площадки, на которой обычно стоят стрелки. Сам Ржевский предусмотрительно ушел с линии огня и встал чуть справа за спиной Засуловича.
Игорь Иванович взвел курок, вышел на огневую позицию, держа оружие в опущенной и расслабленной правой руке. Потом он встал правым боком к мишени, и медленно поднял револьвер на вытянутой руке на уровень глаз, прицеливаясь. Стараясь делать плавные движения Игорь Иванович потянул указательным пальцем спусковую скобу... БаХ! БаХ! БаХ!
Отстрелявшись, Игорь Иванович, двинулся вослед за Краузе и Ржевским к мишени.
Сначала он ничего не увидел за широкими спинами офицеров. Но потом они расступились и Игорь Иванович увидел результаты стрельбы.
-Шестьдесят из ста, говорите? -спросил фон Крузе насмешливо поглядывая на то на покрасневшего Засуловича, то на улыбающегося во весь рот Ржевского.
-Эх! Дорогой Игорь Иванович! А ведь хозяин тира, который обучал вас стрельбе - жулик. Вам надобно стребовать с него плату за учебу и цену за зря пожженые патроны.
Зарядите-ка, поручик Вашему родственнику оружие, пока мы с ним будем перекуривать... -произнес штабс-капитан.
-Игорь Иванович! Вам надобно сей час же забыть всему чему вас научил этот плут из тира. Говорю Вам это на полном серьезе, так как настанет день, когда от умения выстрелить первым и попасть точно в цель, будет зависеть Ваша жизнь и жизнь доверившихся Вам людей! Я сам считал себя изрядным стрелком, как и все молодые офицеры, до той поры, как в 1904-м не оказался на том гаоляновом поле под Ляояном.
Представьте - бескрайнее поле гаоляна в рост человека, в трех шагах ни черта не видать. И из этой травы на тебя выскакивают японцы, вооруженные винтовками с примкнутыми длинными и широкими как тесаки штыками. Если бы я там целился так, как только что Вы, г-н инженер, то мы бы с Вами не встретились в этой жизни. Стрелять приходилось на-вскидку, иногда и вовсе от бедра. Я подобрал с убитого ротмистра еще один револьвер, и стрелял с двух рук...
И все равно, я знаю, что по-справедливости должен был остаться лежать там... Вместе с остальными... Вместе с Володичкой Мельниченко, молоденьким корнетом, моим тогдашним приятелем... Его зарубил катаной японский пехотный офицер. Я разнес японцу голову выстрелом, но было уже поздно... Эх... Ребята, ребята... Это Володя сочинил, когда был жив:
Счастливые - это отдельный вагон.
Счастливые - это отдельный перрон.
Счастливые - это отдельный загон.
Счастливым - всегда первый патрон.
Я хочу умереть не прощаясь,
Я хочу умереть улыбаясь,
Я хочу умереть в одночасье…
Если так всё получится, то это счастье.
А потом Игорь Иванович отстрелял все патроны из той коробки что принес с собой штабс-капитан. По окончании сего действа голова его гудела как пчелиный улей, а правая рука болела от кисти до плеча. Расстреливая последние патроны Игорь Иванович чувствовал что вес револьвера приближается к пуду.
Несмотря на мучения тела, дух нашего инженера был возвышен и крепок.
Ещё бы! Игорь Иванович стрелял теперь на-вскидку не хуже (он был в этом до поры уверен), чем штабс-капитан в зарослях гаоляна под Ляояном.
Однако эйфория инженера прошла сразу же после того, как штабс-капитан предложил им сделать перерыв на обед.
А перед самым уходом со стрельбища попросил Ржевского подбросить в воздух ржавую жестяную банку неизвестного происхождения, закатившуюся в стрелковую ячейку.
Ржевский не преминул забросить ее повыше и подальше.
Засулович следил глазами за её полетом, когда краем глаза увидел как штабс-капитан неуловимо быстрым движением расстегнул клапан кобуры и выхватил из нее свой "наган". Стрельбу он открыл самовзводом, абсолютно казалось не прицеливаясь. Три выстрела прозвучали так слитно, что Засулович принял бы их за один, кабы не жестянка, трижды резко изменившая траекторию полета, перед тем как упасть на землю.
Игорь Иванович бросился к месту падения и поднял жестяной ржавый цилиндр, потрясенно разглядывая три сквозных (через обе стенки банки) пулевых отверстия.
-Теперь можно и отобедать, господа! Присутствующие это заслужили! Нес па? -штабс-капитан отобрал у инженера простреленную банку, отбросил её в сторону, и по-дружески приобняв за плечи повлек к выходу со стрельбища.
Но пообедать по замыслу не пришлось, ибо к караулке стрельбища подкатила карета, из которой на тротуар по-очереди выбрались: две назнакомые г-ну инженеру дамы, в охотничьих нарядах; пожилой мужчина в сером не новом костюме (на голове он носил шляпу канотье, а в руке у него был пузатый саквояж средних размеров).
Потом с козел кареты спрыгнул давешний бодигард и подал руку мадам Коккинакки, на которую она не преминула изящно опереться. Излишне говорить, что наряд хозяйки также был предназначен как-бы для охоты.
Оставив пару лошадей и карету на попечение кучера, вся эта компания двинулась к поджидающим их офицерам и инженеру.Пан инженер смотрел в основном на хозяйку, бросив на остальных приезжих лишь общий скользящий взгляд, и недоумевая почему встреча с хозяйкой состоялась ранее условленного срока.
Офицеры же, вероятно, уделили больше внимания сопровождающим хозяйку дамам.
-Вот это штучка! -произнес за его спиной с восхищением голос поручика Ржевского. Вослед раздался звук причмокивания, который губами издал то ли Краузе, то ли Ржевский.
Засулович вгляделся в дам. Кто это были? Похоже по всему - конфидентки хозяйки.
Одна дама была тоща, бесцветна, слегка длинноноса и беспрерывно лорнировала окружающий мир, как бы приглашая обратить внимание этого мира на её чудесно красивые и выразительные глаза с длинными черными (крашенными?) ресницами.
Зато вторая ...! Представьте среднего роста особу крепкого сложения, обладающую идеальными пропорциями отдельных частей тела (90 - 60 - 90, что бы это ни значило в 1913 году), заставляющую вспоминать образы запечатленные в античных статуях, вышедших из-под резца Алкамена, Каллимаха или Праксителя.
Высокая грудь и не менее высокие, отнюдь не постные бедра, тонкая талия и, весьма вероятно (потому что не видно) длинные стройные ноги дополняли лебединую шею (вероятно под этим выражением, примененном в отношении дамы, подразумевается шея не длинная, но и не короткая, не толстая, но и не тонкая, а такая, какая надобна для вздохов, созерцаний, мечтаний и лобзаний мужчин).
Лицом дама была бела и пригожа. Впрочем (поздее) Игорь Иванович заметил, что красота дамы была абсолютной. И абсолютность эта объяснялась отсутствием ассиметрии лица.
Сойдяся на длину шага, вновь прибывшие остановились, иг-жа Коккинакки объяснилась, что приехать ранее условленного срока её подвигло чисто женское любопытство и неожиданное желание несколько отвлечься от мрачных событий. Нет! О, нет! Скорбь ее слишком сильна, и душевные раны её еще не зарубцевались! Но она питает надежду, что её покойный супруг, там- на небесах, одобряет это её желание, ибо, в конце-концов, она, мадам Коккинакки является продолжателем поисков, начатых им самим... и пр. пр.
Из сказанного г-н инженер понял, что время не ждет, и что, скорее всего, события понеслись вскачь.
Засим все прошли на стрельбище. Иные вновь, а иные вдругорядь.
Вдова Коккинакки изъявила желание посмотреть¬ каких успехов в стрельбе достиг г-н Засулович, коего она сочла нужным (дабы не вызывать толков) при свидетелях, тут же на стрельбище, объявить своим секретарем и техническим помощником в предстоящем вояже на Север.
Игорь Иванович вновь зарядил револьвер из другой коробки патронов (на этот раз из кармана поручика Ржевского) и успешно отстрелялся по неподвижной мишени на щите. Вдова благосклонно осмотрела пораженную семью пулями в 6-8-9 бумажную мишень.
Затем она изъявила желание пострелять сама. Сделав из револьвера инженера (предварительно услужливо заряженно¬о поручиком) два выстрела в сторону мишени, г-жа Коккинакки сморщила носик от запаха сгоревшего пороха и попросила конфидентку (тощую девицу по имени Фотина) дострелять заряды из барабана револьвера за неё, и показать как она будет защищать себя и её от волков в лесу.
Мадмуазель Фотина с ясно читаемым отвращением и опаской приняла из рук хозяйки револьвер. Глядя куда-то в сторону мишени близорукими прекрасно красивыми глазами, она приподняла двумя руками тяжеловатый для неё револьвер.
При этом ствол револьвера описал такую неожиданную траекторию, а палец Фотины совершал такие конвульсивные движения на спусковой скобе, что поручик Ржевский, а за ним и фон Краузе упали ничком на землю. В этот момент раздался (БаБаХ!) выстрел!
Мимо лица Игоря Ивановича, не успевшего осознать опасности,(До разговора с людьми надо всегда задавать вопрос: -В каком полку служили? И далее поступать в зависимости от полученного ответа)что-то просвистело.
Но, как выяснилось тот час, это что-то была не пуля, выпущенная мадмуазель Фотиной из ствола "нагана", а хозяйкин бодигард, бросившийся к новоявленной амазонке, и выхвативший у неё из рук револьвер до того, как она вторым выстрелом должна была вышибить мозги из головы г-жи Коккинакки (случайно, конечно, господа, случайно).
Когда поручик и штабс-капитан поднялись с земли и почистили мундиры от пыли (чем инцидент и был исчерпан), а мадмуазель Фотина удостоилась сочувственного поцелуя в щечку от хозяйки, вперед выступила вторая конфидентка, красавица по имени Маланья.
Так по крайней мере расслышал хозяйкино представление пан Засулович, чей слух был несколько снижен в результате нынешней стрельбы (ведь согласитесь, то что способен вынести военный, шпаку не по-плечу...
<<ШПАК, шпака, муж. (польск. szpak, букв. серый скворец) (разг. фам. пренебр. устар.). Штатский человек, не военный. «Мир разделялся¬ на две неравные части: одна - меньшая - офицерство,… другая - огромная и безличная - штатские, иначе - шпаки, штафирки и рябчики.» >>
*- Куприн.
Красавица Маланья уверенно приняла из рук бодигарда револьвер и, (как показалось всем) не целясь, отстреляла оставшиеся в барабане револьвера патроны.
Скептически улыбаясь первым к мишени подошел поручик Ржевский. После осмотра мишени улыбка поручика превратилась в саркастическую.
-Одна пуля - в мишень, прочие в белый свет - как в копейку, -объявил поручик.
Подошедшие к мишени вослед за поручиком мужчины, а когда они расступились, то и женщины, увидели в мишени всего одно отверстие.
Правда располагалось отверстие аккурат посередке мишени, то есть в "яблочке", в"десятке", но было оно всего-то одно. При том что мадмуазель Маланья сделала из револьвера четыре выстрела.
-Что-ж! С кем не бывает! -громко произнес поручик Ржевский озираясь в
поисках неудачливого стрелка.
Однако обнаружили мадмуазель только после того, как огляделись основательно по сторонам и узрели прекрасную Маланью шагах в пяти позади деревянного щита с прикрепленной к нему мишенью.
Красотка, изящно изогнувши тонкий стан (имеется в виду девичья талия), рылась в скосе земляного вала, что-то выбирая из комьев сухой земли. Засим она разогнулась, и легкой походкой вернулась к щиту, протягивая перед собой раскрытую ладонь.
Все увидали что на ладони лежат четыре пули от нагана.
Штабс-капитан фон Краузе прикоснулся к каждой пуле кончиками пальцев, и произнесши три слова -Они еще горячи!,кинулся к мишени и приблизив к ней лицо пристально вгляделся.
-Господа! Она попала четырьмя пулями подряд в одно и то же отверстие! -изумленно воскликнул штабс-капитан.
-В каком полку служили, мадмуазель? -в голосе фон Краузе явно слышалось восхищение.
А Игорь Иванович подумал про себя, что уж если такой опытный военный как фон Краузе удивлен...То это, господа, многого стоит!
Присутствующие, как бы только осознав невероятность подобной меткости, враз заговорили наперебой обсуждая чудесную стрельбу красавицы Маланьи.И тут вмешался пожилой мужчина в канотье, коего представила хозяйка как доктора Астахова. До сего момента доктор держался за спинами прочих, а тут вдруг оказался в первом ряду зрителей.
-...Эх, молодые люди!- примирительным тоном возвестил Астахов – куда мне до Вашей молодости и задора! Стрелять так, как стреляют нынешние эмансипированные барышни, или офицеры - по-македонски, с двух рук, мне, старому, труднЕнько… Впрочем, вспоминая военную службу, стрельнуть из укороченного карабина – можно-с. Доктор еще что-вспоминал вслух, а пока фон Краузе сходил в караулку, взял под расписку из оружейной комнаты карабин и принес его на стрелковую площадку.
Доктор взял в руки кавалерийский карабин, осмотрел его и передернул затвор.
-Щадя мои старые глаза, попрошу более контрастной мишени! Господин Ржевский, благоволите утвердиться на пятидесяти шагах!- с этими словами Иван Петрович протянул Ржевскому папиросу собственной набивки, извлеченную из портсигара. Ржевский ухмыльнулся, голосом циркового шперхшталмейстера потребовал у дам и господ внимания - де смертельный номер, исполняется в первый и последний разы. Затем подойдя к ряду полугрудных мишеней, он взял бумажный мундштук папиросысебе в зубы на одну из них и, улыбаясь взглянул на замерших зрителей.
После чего поворотился к стрелковой площадке в профиль.
Присутствующие, кто с ужасом, кто с интересом наблюдали за действиями чудаковатого доктора.
Астахов снял пенсне и прильнул щекой к ложу карабина. Будучи как врач великолепно осведомленным об особенностях бинокулярного зрения, прицеливаясь он не стал зажмуривать один глаз. Напротив, переводя взгляд обоих с мушки карабина на цель и обратно, он смотрел как бы несколько вдаль.
Раздался выстрел, на кончике папиросы появилось облачко дыма...
Поручик раскурил папиросу, и сделав несколько глубоких затяжек картинно раскланялся перед публикой. А доктор Астахов, тихонько положив карабин на стол, незаметно ретировался за спины рукоплещущих зрителей. Он знал, что этот номер всегда неотразимо действовал на присутствующих.
-А что же Вы, господин хороший, нас не позабавите? -вполголоса спросил доктор у стоящего подле бодигарда.
-Вас, кажись,господином Истоминым величают? -добавил он.
-Так точно-с, г-н доктор! Вы считаете это кому-то из присутствующих интересно? -пробасил г-н Истомин.
-А меня об этом-с г-жа Коккинакки просила. Интересуется женщина: что за люди вокруг нее окажутся, коли отправится она с ними в приключения и лишения, связанные нынче с любым путешествием, -отвечал доктор Астахов.
-Ну-с, извольте -возвестил бодигард делая три шага вперед и выходя на стрелковую позицию.
-Мадмуазель! Посвящается Вам! -с поклоном в сторону красавицы Маланьи возвестил бодигард.
-А Вас, господа прошу подбросить в воздух монету. Какую не жалко, конечно... - обратился он к офицерам.
-Пятиалтынный подойдет? -спросил Ржевский выуживая из кармана галифе серебряную монетку.
Астахов только коротко кивнул головой, не спуская глаз с монеты в пальцах поручика.
Астахов выхватил откуда-то из-под полы пиджака большой револьвер непривычного вида и выстрелил в небо один единственный раз.
Чуть погодя все принялись искать монетку на земле. Нашла её красотка Маланья шагах в пятнадцати от стрелковой площадки в траве. Остальные сгрудились вокруг, разглядывая серебряное колечко на идеальной по форме девичьей ладошке.
И тут раздался девичий звонкий голос, произнесший следующее:
<<*Шестизарядный кольт с ручным взводом курка, ударно-спусковой механизм одинарного действия. Патроны калибра 0.45 дюйма «Кольт». Длина ствола 19 см. Оснащен боковым стержневым эжектором. Прозвище револьвера - "Миротворец",ибо там, где он использовался, быстро возникал мир. Считается одним из символов "Дикого Запада", так как им пользовался почти каждый, а так же человек-легенда Уайетт Эрп. Отдельные стрелки носили его при себе в двух экземплярах. Перезарядка осуществлялась очень просто и со скоростью, на которую способен сам стрелок — курок ставился на полувзвод, открывалась дверка барабана, с помощью бокового эжектора патрон извлекался из барабана, затем поворачивался сам барабан и так 6 раз. В конце надо закрыть дверку барабана, либо взвести курок на боевое
положение или поставить на предохранитель.>>
-Так точно, мадмуазель¬! Все как есть - правильно излагаете! Предпочитаю именно этот тип револьвера. Безотказен как молоток! -изумленно ответствовал Истомин.
А Ржевский попросил красотку Маланью принять от него в дар серебряное колечко, получившееся после того как пуля револьвера "кольт" пробила монетку в пять алтын.
С утра, однако, похолодало. А к полудню погода и вовсе испортилась. Откуда-то натянуло низкие серые тучи и на город полился мелкий унылый дождь-сеянец.
К дому доктора Астахова, фон Краузе с Ржевским добрались со службы почти не промокнув только потому, что к парадному подъеду штаба округа необычайно вовремя подрулил Руссо-Балт К-12/20 серии "V", за рулем которого восседал господин Таранофф в кожаной черной тужурке, и штанах-галифе. На голове Тараноффа обретался кожаный же пилотский шлем с висячими клапанами "ушами", а на шее был повязан длинный белый шарф из шелка.
Таранофф несколько раз рукой нажал на гуттаперчевую грушу автомобильного гудка, привлекая внимание призывным блеянием сигнала (дождевая вода проникла в латунный горн, придав блеющий оттенок обычно бодро-призывному звуку, издаваемому гудком) фон Краузе и Ржевского, уже было наладившихся запрыгнуть под дождем в вагон трамвая, подкатывающего к остановке напротив здания штаба.
По причине густой облачности сумерки были ранними. Когда через полчаса подкатили к дому доктора Астахова, в комнатах уже был зажжен свет, а по задернутым шторам бродили темные силуэты гостей.
Таранофф подрулил к поребрику, перевел кулису на нейтраль и заглушил мотор. Двадцатисильный движок сгоряча ещё продолжал чихать и сотрясать авто, и фон Краузе, сидящий справа, еще только примеривался половчее выбраться из кузова чтобы не ступить в лужу, когда входная дверь дома распахнулась.
На крыльцо вышел встречать приехавших сам хозяин - доктор Астахов с большим зонтом-тростью в руке. Однако фон Краузе прокричал что-то типа: -Отставить! За мной!, выпрыгнул из авто и, пригибаясь как под обстрелом, ринулся бегом под навес над крыльцом. Дождь тут же усилился, поливая спешащих за ним господина Тараноффа и поручика Ржевского.
Весело смеясь, топоча сапогами, отряхивая с кителей и фуражек капли дождя ввалились в прихожую.
Доктор вошел вослед, притворив за собой дверь и оглядывая общество.
В прихожей толпились все званые доктором на мужской междусобойчик - и отъезжающие и остающиеся. Несмотря на то что знакомство доктора с остальными было крайне непродолжительным, чувство мужского братства и солидарности было столь велико, что он пригласил всех участников вчерашних занятий на стрельбище.
Ко всему прочему он надеялся на практические советы бывалых военных по части экипировки экспедиции. Сам он был також искушен в подобных делах, но кампании, в которых приходилось участвовать доктору, находились все в прошлом времени, а, точнее, в конце прошлого 19-го века.
После того как господа мужчины обменялись взаимными дружескими рукопожатиями и
приветствиями, доктор Астахов предложил приступить к делу, и все прошли в залу.
Стол уже был накрыт и все расселись не чинясь, кому где было удобнее, предоставив, впрочем, хозяину место во главе стола.
Игорь Иванович, едва выздоровевший от вчерашних возлияний с некоторой опаской поглядывал на стеклянные графины с круглыми пробками, гранеными по странной прихоти неизвестного мастера короной и павильоном, которые разделял рундист.
Графины были живописно в изобилии расставлены посреди многочисленных тарелочек, судочков, горшочков, мисочек и больших блюд с разнообразными закусками. Графины были заполнены под пробки прозрачными жидкостями разнообразных цветов.
Едва все расселись, разобрались с салфетками и столовыми приборами, как доктор Астахов предложил присутствующим приступить, а именно - наливать напитки в рюмки и накладывать закуски на тарелки. Предложение было встречено с энтузиазмом, все зашевелились, начали привставать, дотягиваться, просить соседей подать то или сё.
В общем, возникла приятственная суматоха Предвкушения, известная многим из нас.
Игорь Иванович Засулович вновь несколько засмущался наблюдая как браво, с совершенной координацией в движениях, поручик Ржевский разливает по рюмкам своих соседей и визави содержимое одного из графинов.
Игорь Иванович, поворотясь на стуле лицом к хозяину стола и чуть наклонив туловище, дабы не мешать сидящему между ним и доктором господину Тараноффу подцеплять вилкой кусочек ветчины с блюда стоящего посередине стола, спросил: -Господин Астахов, а что такое налито в графинах?
Доктор добро улыбнулся в пшеничные усы, протянул руку к ближайшему графину, не без усилия вытащил хорошо притертую пробку, и наливая содержимое графина в пустующую рюмку Игоря Ивановича, проговорил: -Это, господин инженер, спиритус вини. Дарья Петровна сама готовит водку. 46 градусов - извольте-с!
Докторская диссертация великого Дмитрия Ивановича «О соединении спирта с водой», в которой изучалось взаимодействие этилового спирта при его смешивании с водой и последствия этого взаимодействия у нее настольная кухонная книга.
Кабы пришлось ей защищать диссертацию на тему: "К вопросу о соединении некоторых компонентов растительного происхождения в спирто-водяном растворе", то у приемной комиссии не нашлось бы "черных шаров", и быть бы Дарье Петровне остепененной.
Так что вкушайте, г-н инженер сию водку без опасения, ибо речено не нами, но до нас: Яд, мудрецом тебе предложенный, прими, из рук же дурака не принимай бальзама.
Засим доктор Астахов налил и себе полную рюмку водки, встал подле стола и деликатно постучал вилкой о край тарелки, привлекая внимание гостей. Дождавшись пока все угомонятся, доктор обвел глазами стол и гостей и осведомился, у всех ли налито?
Получив в разнобой сказанные подтверждения, доктор приподнял рюмку с водкой перед собой на уровень груди и произнес: -Господа! Я собрал вас здесь не для того чтобы попрощаться перед отъездом, а для того чтобы пожелать нам всем удачи, и отъезжающим и остающимся, а так же выразить надежду в успехе нашего безнадежного предприятия!
Тут доктор широко улыбнулся. Все тоже заулыбались, показывая что докторский юмор дошел до адресатов. После чего гости дружно выпили. Кто-то крякнул. В зале повис легкий шум, производимый закусывающими людьми - скрежет ножа по фаянсу, перестук вилок, звон сталкивающихся рюмок, бульканье напитков.
Игорь Иванович поднес рюмку к рту и опрокинул ее содержимое в глотку. На миг пахнуло горькими травами и вниз по пищеводу покатился слегка жгучий комок тепла. Игорь Иванович поставил опустевшую рюмку на стол и потянулся было вилкой к блюду с льдисто поблескивающему на нем студню, заранее нарезанному на правильные прямоугольники.
Но движению сему не суждено было на этот раз завершится, ибо напротив инженера из-за стола возвигся поручик Ржевский с вновь наполненной рюмкой.
-Между первой и второй - промежуток небольшой! -произнес поручик подкручивая свободной рукой ус, и обводя заблестевшими весело глазами гостей.
-Хочу видеть всех экспедиционеров, по возвращении из экспедиции, в полном здравии и не с пустыми руками! Стучу при этом по дереву! -поручик постучал костяшками пальцев себе по лбу и задрал подбородок вверх опорожняя свою рюмку.
Игорь Иванович обнаружил что его рюмка уже наполнена дружеской рукой г-на Тараноффа, и поддерживая хороший тост, выпил и её. В голове слегка зашумело.
-Вы закусывайте, г-н инженер, - это доктор Астахов произнес доброжелательно кивнув в сторону, Засуловича.
-А то ведь на старые дрожжи льете, вмиг захмелеете, - не очень понятно добавил доктор.
-Закусывайте, закусывайте, -доктор указующе провел рукой над столом.
Игорь Ивановичу внезапно стало весело, он как китайский "болванчик" кивнул доктору головой, и вновь потянулся вилкой к студню.
Попытка на сей раз увенчалась успехом. Игорь Иванович намазал студень горчицей, и помогая себе кусочком ржаного хлеба, засунул студень себе в рот. Ядреная горчица тот час выбила злые слезы у него из глаз, но Игорь Иванович вдруг почувствовал чудесный вкус студня, у него вмиг взыграл аппетит. Он доел студень и оглядел стол.
Стол был великолепен. Жареные каплуны с хрусткой светло-коричневой истекающей жиром корочкой; истекающая пАром вареная картошечка с укропчиком и коровьим маслицем; соленые бочковые хрусткие огурчики и такие же помидорки;
горячие пирожки с вязигой и телячьей требухой горкой в двух глиняных мисах; свежесваренная мамалыга; черноспинная селедочка залом под лучком резанным колечками с маслицем растительным и уксусом; студень; жареная деревенская колбаска; горка вареных куриных яичек; скумбрия горячего копчения; окорок резанный тонкими ломтиками; моченая редька... Да черт-те что еще там было вкусного... А с кухни уже ж тянуло пахуче запахами варящихся галушек.
Игорь Иванович принялся накладывать себе того-сего в тарелку, когда вновь налили водки по рюмкам. На сей раз Игорь Иванович себе сам налил водки из какого-то нового графина - решил перепробовать все.
Фон Краузе взял слово:
-Друзья! Между тостами должен быть такой короткий интервал, чтобы даже пуля не пролетела! А посему буду короток...
В своем коротком тосте, закончившемся пожеланием здоровья отъезжающим, штабс-капитан изложил столько трудностей, которые ожидают экспедиционеров, что Игорь Иванович в другом свете увидел неожиданное предложение г-жи Коккинакки. Однако он мужественно проглотил еще одну порцию водки, пахнУвшую вдруг какими-то каплями из детства Игоря Ивановича.
Ему стало как-то грустно и одиноко. Он ел, пил вослед за всеми. Мир скукожился до пространства небольшого, по краю которого скользили лица друзей... Пространство было пронизано запахами яств, испарениями водки, резким ароматом трубочного табака из докторской трубки, пресноватым запахом папиросного дыма...
За столом темы разговоров менялись от обсуждения железнодорожного маршрута, цен на продовольствие и огневые припасы, до вдруг, почему-то до левитации. Обсуждалось на чем мог прилететь Апполон из Арктиды...
Выпили еще... Дарья Петровна подала галушки.
Игорь Иванович и выпил со всеми, уже не чуя вкуса-запаха водки, и поел галушек. Вот только в разговор не мог вступить. Чувствовал он себя как гимназист среди опытных, умудреных жизнью людей.
Разговоры вокруг разбились как водится на диалоги между сидящими рядом за столом людьми.
До Игоря Ивановича, в этот его уютный кокон доносилось множество звуков, но мозг Игоря Ивановича был как бы убаюкиваем этими звуками, и ни на чём особо внимание его не задерживалось. Как вдруг что-то зацепилось...
Фон Краузе в пол-голоса кому-то (вероятно Ржевскому) говорил:
-Аэродром был под Полтавой. А квартировали мы на хуторе Вытребеньки. Сам понимаешь как мы, военные летчики и обслуга, называли этот хутор... На наше удивление за время боевых действий и три года оккупации эти Вы...****ьки ни сколь не пострадали. Чему все были довольны - крыша над головой и какой-никакой комфорт.
Однажды вечером собрались мы в одной хате... Точнее не в хате, а во дворе... Под яблонями стоял деревянный стол с двумя скамейками. Назавтра должна была быть летная погода, потому водку не пили... Так по бутылке вина на брата... Вот сидим, папиросы курим, вино пьем - хорошо! Молодые, здоровые, лето, война на исходе, Луна вовсю светит...
И тут вдруг Петрович хватает меня за локоть: -Глядите, мужики, что такое?
А диспозиция такова, что хата во дворе которой мы сидели как бы внизу холма стоит. А на самой верхушке холма на фоне полной Луны, кромешно-черным по ярко-серебряному, силуэт какой-то хаты. И видим мы как из дымовой трубы какой-то большой предмет медленно так вылетает и вверх поднимается... Петрович кинулся к нашей хате. На спинке его кровати бинокль висел... Вмиг подскочил он к окну, бинокль вытащил, и из-под яблони выбежал к калитке... Оттуда ветки и листья не застят... Навел он бинокль... И вижу челюсть у него отвисла. Я к нему подбежал, вырвал из рук бинокль, и порыскав глазами в небе увидел удаляющуюся на запад точку. Бинокль к глазам приставил, на резкость навел, и уже свою собственную челюсть - хоть подвязывай...
-И что, что это было? -услышал Игорь Иванович вопрос Ржевского.
-Что, что? Конь в пальто! Баба это была... Верхом на метле летела... Вот что! -раздраженно ответил фон Краузе.
-А дальше? - нетерпеливо спросил Ржевский.
-А дальше - яйца не пускают! Не звено же истребителей поднимать! Кто б нам поверил? А дальше - пошли мы спать. А на следующий день аэродром наш немцы разбомбили... В пух и прах. Никто не ждал. Прилетели целой армадой. Пара сотен восемьдесят восьмых... Все "флаинг фортрессы" разбомбили... Весь бензин сожгли... А дальше... Куда уж дальше? Хотели после налета доложиться особисту о том что видели... Да рассудили, что никто нам не поверит... А в дурку - запрячут. Либо еще чего пришьют. Решили сами расследование провести.
Сознание возвращалось. Но как-то по-кусочкам. Фрагментарно. Не сразу. Картины. Слова. Ощущения. А вот ощущения - да... Голова трещала от боли. Во рту было сухо как в пустыне Негев. И было ощущение что там месяца два прожила, никуда не выходя, кошка.
Игорь Иванович опознал себя по носкам, которые он увидел где-то вдалеке, за несколько метров от себя, под квадратным окном. Носки были точно его. Но на чьи ноги они были надеты?
За стеклом мелькали верхушки деревьев, изредка исчезая в черном дыму. От этого мелькания и толчков со стороны спины Игоря Ивановича замутило, и он поспешил закрыть глаза, непроизвольно застонав.
-Ну-с, молодой человек, примите лекарство! -донесся сквозь стук чего-то железного по железному же, чей-то ласковый голос.
-Поднимите мне веки... -прохрипел Игорь Иванович, с трудом приоткрыв один глаз.
Какой это был глаз? Левый? Или правый? Не многовато ли желаете узнать, судари?
Перед собой на сей раз он увидел полузнакомое лицо. Где-то мы встречались с Вами сударь? Доктор! Это доктор, вспомнил Игорь Иванович. А меня зовут Игорь... Вот фамилию - забыл...
Глаза пациента начали закатываться под лоб, а посему доктор Астахов просунул ладонь одной руки под потный затылок страждущего и приподнял его голову над подушкой. Не дай Бог - захлебнется, подумал доктор вливая между стиснутыми зубами больного водку из стакана. Водки было граммов двадцать, но это должно было сработать. У пациента были все симптомы тяжелого похмелья, а similia similibus curentu (лечить подобное подобным) являлось врачебным кредо доктора Астахова.
И точно, больной сначала закашлялся, потом живо приоткрыл покрасневшие блестящие глаза и довольно осмысленно произнес: -Ихдея?
-Вы в поезде, голубчик! -ласково ответил доктор.
-Псьму? -спросил больной.
На этот вопрос доктор затруднился ответить. Почему? А почему в этой жизни все так, а не иначе? Почему?
Более идиотский вопрос, помимо этого вопроса, звучит так: За что? (Как вариант за что меня? За что это мне все?).
Впрочем существовали исчерпывающие ответы на подобные вопросы:
Почему? - Потому!
За что? - За всё!
За что меня? - А за что всех!
На этот вопрос доктор затруднился ответить. Почему? А почему в этой жизни все так, а не иначе? Почему? Более идиотский вопрос, помимо этого вопроса, звучит так: За что? (Как вариант за что меня? За что это мне все?).
Впрочем существовали исчерпывающие ответы на подобные вопросы: Почему? Потому! За что? За всё!
Между тем молекулы спирта, достигнув отдела мозга, отвечающего за память, привели к присяге этот полностью демобилизовавшийся ареал обитания наших воспоминаний.
Состояние Игоря Ивановича изменилось к лучшему торможение сменило возбуждение, и Игорь Иванович задремал.
В его сне... Вот вопрос, на который ответа не будет: что из увиденного во сне Игорем Ивановичем Засуловичем было явью, а что комбинацией электрохимических импульсов отравленной алкоголем мозговой ткани...
В его сне продолжался вчерашний день.
После стрельбища вся компания (был нанят извозчик для господ офицеров и г-на инженера) отправилась в ресторан Отона и Карета.
Игорь Иванович доселе не бывал в столь шикарном заведении, а потому слегка тушевался. Когда рассаживались за столом, он как-то постарался забиться в уголок потемнее, к стеночке. И как-то так оказалось что рядышком с ним обнаружилась красавица Маланья, одним своим присутствием превратив темный уголок, где надеялся укрыться молодой человек, в ярко освещенные подмостки.
Пока хозяйка и прочие осуществляли заказ напитков и кушаний, Игорь Иванович, передоверившись в этом вопросе поручику Ржевскому, оглядывался по сторонам.
Постепенно все становилось к лучшему в этом лучшем из миров. Официанты ловко сервировали стол. Уже были принесены холодные закуски и горячительные напитки. Уже были произнесены первые тосты, и выпиты первые порции напитков. Уже зазвучала с эстрады виолончель и под её аккомпанемент Пьеро (весь в белом) прочел изящнейшие вирши о разлученных расстоянием сердцах, как звезды говорящих о любви сквозь хлад и мрак на языках эфира...
... когда Игорь Иванович заметил супротив себя, за тем столиком, что стоял через проход от их столика, чьи-то выпученные в изумлении глаза, направленные на его соседку справа.
Игорь Иванович невольно покосился по направлению взгляда незнакомца, но кроме ритмично мелькавших столовых приборов в точеных ручках его соседки не увидел ничего любопытного.
Уже он позабыл про того чудака за соседним столиком. Уже вдруг все захорошело вокруг, и мир переполнился теплыми красками. Уже Игорь Иванович влез в какой-то спор между Ржевским и его визави бодигардом (к тому моменту Игорь Иванович позабыл фамилию последнего). Уже в зале перед эстрадой кружились в вальсе пары.
Когда Игорь Иванович почувствовал необходимость тут же освежиться...
-Пардон, мадам... Пардон, месье... Пардон, пардон...
-Любезный! Где тут у вас можно освежиться и сполоснуть руки?
-Прошу по лестнице вниз, сударь!
-Клара! Ты не представляешь скольки я отдала этому скряге своей молодой жизни! И, таки, что я за это имею?
-Што ты так смотришь на мое колье? Двадцать тысяч! Двадцать тысяч рублей, Роза!
-Што говоришь? Нельзя так врать? А кто врет? Ну разве что чуть дешевле... Но тысячу я за него отдала!
-Слушай, Роза! Я же ничего почти не говорила когда ты купила у скорняка эту норку с зеленым отливом...
-Cлушай, Клара! И шо ты до меня все ципляешся? Помнишь, как в пословице говорится?
Не любишь - не слушай, а врать не мешай!
...Освежившись и помыв руки, Игорь Иванович не очень уверенной походкой намеревался вернуться к столу, но не доходя до двери в ресторанную залу, в холле, подле кадки с пальмой, был перехвачен человеком в коем он с некоторым изумлением опознал соглядатая, пристально наблюдавшего за его соседкой по столу.
-Сударь! Разрешите Вас задержать на пару слов, -обратился к инженеру незнакомец.
-Довольно ли времени Вы знаете свою спутницу? -не представившись, взволнованно глядя в лицо Игоря Ивановича спросил он.
Игорь Иванович было решил придраться к манерам и уклониться от расспросов, но вдруг обнаружил что алкоголь произвел на него действие, вызвавшее в его организме желание общаться с окружающими и, быть может, даже станцевать польку "Кокетка" с какой-нибудь симпатичной барышней.
Барышня отсутствовала в пределах видимости, а почтенный человек задал вопрос на который можно отвечать...
-Нет, сударь, с мадмуазель я едва знаком... С полудня... -ответствовал Игорь Иванович.
-Так знайте, сударь, Вам угрожает смертельная опасность! -громким шепотом, озираясь по сторонам, произнес незнакомец.
Игорь Иванович почувствовал вдруг себя участником какого-то действа, невозможного в размеренной и разумной инженерной деятельности.
-Какая-то "Пещера Лейхтвейса", том второй..., -как-то враз опьянев лениво подумал Игорь Иванович, для чего-то еще и закуривая.
После пары затяжек папиросным дымом он погрузился в состояние сходное с грогги, о котором рассказал как-то один из знакомцев, цирковой борец и боксер.
Между тем незнакомец сбивчиво шептал Игорю Ивановичу почти в самое ухо что-то вовсе невероятное:
-Сударь! Ваша знакомая вовсе не человек! Она искусно выполненный механизм. Она погубит Вас! Её изготовили в мастерских швейцарской фирмы Oerlikon Contraves по заказу германского генштаба для проведения шпионской деятельности. Я, в прошлом офицер разведки, работал в Мюнхене. Во время вояжа в Цюрих я познакомился с одной прекрасной девушкой, которую полюбил без памяти. Она отвечала мне взаимностью во всем. Во всем, подчеркиваю, сударь!То есть они сконструированы подобно женщине, со всеми женскими анатомическими особенностями. Они совершенны физически и переполнены соблазном для непредубежденного мужчины.
Я был одним из несчастных, павших жертвой этого совершенного механизма. Доводя меня до исступления своей умышленной неуступчивостью она выведала у меня все сведения, коими я располагал. Эта весьма конфидентная информация передавалась ею германскому генштабу. Когда я перестал быть им нужен как источник информации она бросила меня. Она, или ей
подобный механизм... Потому что в одну из минут близости я рассмотрел у нее под левой грудью едва заметную татуировку... Там были буквы Swiss made и номер.... Номер... 0007. С тех пор началось мое падение... Поначалу я сходил с ума от любви и ужаса. Любви к ней и ужаса от того что я любил механизм и был близок с механизмом...
Я был преисполнен любовного томления и страшного душевного опустошения по-очередности смены настроения.
Я даже, кощунственно подражая "Песне песней", сочинил оду моей любимой:
Как прекрасен ты, совершенный механизм!
Фотоэлементы чудные, как лампы неоновые,
Словно стрелы взметнулись антенны телеметрии,
Под брезентовым чехлом, мое Совершенство.
Словно роботизированная линия сборки
Совершенна поступь твоя.
Твои зубки... что циркулярная пила,
Рот прекрасен, как заливная горловина,
Щечки словно политы тормозной жидкостью,
Шея... башней деррик-крана ввысь
Вознеслась над баками, дивись.
Две груди -- канистры, на двадцать литров.
Как меж рельсовых переводов блуждают они,
Словно ждут, когда двинутся током,
И на фарфоровый изолятор те канистры
Прольют содержимое, как во времени дни...
Как прекрасен, о, как ты прекрасен!
Полиэтиленом по методу Энгеля покрытый,
Глаже коленкора, стальной механизм,
Нет изъяна в тебе, ты всевластен!
Тут от множества непонятных технических терминов мозг Игоря Ивановича перестал воспринимать адекватно окружающий мир.
Дальнейшее вспоминалось отрывочно. Вот он врывается в ресторанный зал. Вот танцует польку с прекрасной своей соседкой. Вот наклонившись к ее розовому ушку спрашивает её не знает ли она кто так в упор разглядывал её из-за соседнего столика.
Вот её мелодичный голос, без труда перекрывая звуки музыки, шарканье подошв, звон бокалов и столовых приборов разъясняет, что этот господин некто Фишман, торговец часовыми механизмами, глубоко несчастный человек, ибо в его жизни произошел некий слом. Поговаривают что в бытность его на водах за границей он пережил сильное любовное разочарование, и иногда, выпив вина, рассказывает незнакомым ему людям всяческие небылицы. Впрочем он вполне безобиден...
После танцев Игорь Иванович пил на брудершафт со своей соседкой. Пил под несвязные тосты и уже без тостов. Мнился ему какой-то разговор о путешествиях и поездках. Кто-то предложил немедля отправиться на охоту в Африку, почему-то на реку Замбези. Предложение было с энтузиастом поддержано. За отъезд выпили ещё.
После чего Игорь Иванович более уже не имел никаких воспоминаний.
P.S.: Предполагалось продолжение приключений Игоря Ивановича, да, как-то, заленилось...
Быть может, когда-нибудь... Если это когда-нибудь наступит.