«Сперва намечались похороны, потом – танцы.
Потом решили совместить…»
«…Он заслужил в бою орден и Звезду. И персональную пЭнсию!»
Предисловие. Скитаясь в предосенней тоске по своему берложью, ликвидируя потоп в ванне и бардак на кухне, Шут, медленно, но верно приближался к заветному ящику, секретно упрятанному в книжном шкафу – в самом его низу. С орхидеей в зубах, и нарисованной слезой в уголке левого глаза, он плюхнулся в старое, обветшалое кресло, обтянутое шкурой священного индийского животного. Или мусульмано - табуированного. Не важно. Антрацитно - черного цвета. Кресло возмущенно скрипнуло, охнуло, но, сказав себе: «Свои», - затихло. Шут сбросил с головы на пол двухцветный бордово-черный колпак, раздвоенный на два обвислых рога, усыпанных серебряными и золотыми шестиконечными звездочками. Жалобно звякнув, упокоились два колокольчика на концах «рожек». Рядом же, на пол, Шут сплюнул орхидею. Натюрморт. Картина маслом: «Потеряв лицо. Может, кто, найдя – наденет его вновь».
Руки Шута, как увядающие стебли, лежали на подлокотниках, но казалось, продолжали падать вниз. Лицо, с закрытыми глазами и заострившимися скулами, перестало быть веселым. То есть, Абсолютно. Тот, кто увидел бы его сейчас, сказал бы, что складки, глубокие складки, пробороздившие лицо от носа к уголкам губ, говорят скорей не о веселости нрава, а о большом терпении, когда то давно перешедшем в не меньшее отвращение ко всему на свете. И, что слезы, не нарисованные слезы, прокатившиеся по щекам, и нашедшие друг друга в раздвоенности подбородка… Но, что слезы? Слезы, они и есть слезы. И, когда они иссякли, а затем и просохли, Шут так и не открыл глаза. И потайной ящичек, так и не был открыт. И бутыль с рубиновым, и хрустальный фужер, и тетрадь в зеленой обложке, исписанная прыгающим по строчкам то вверх, то вниз, то снова вверх почерком – так и остались Последней Тайной Шута.
Но ж «рукописи не горят», а горят их авторы и, не зная, что сказать об Авторе – Вот: «…писано для Фроськи Колбасы и Адмирала Стишакова.
От декабря в четвертый день, Шервудский лес, березы пень».
Что можно увидеть, Если Ничего не видеть.