+4. Пасмурно. Два дня назад дали тепло в батареи и в квартире температура поднялась на два градуса. Вчера дул холодный ветер и я не захотел идти на дачу, тем более что услышал о грядущем потеплении. Зачем мерзнуть сейчас, если потом будет более комфортная погода?
Вдали корабли, но я не знаю, как к ним подойти ближе. Моя спутница ведет на мол по мосту, под которым уютно спит молодая симпатичная женщина с тонкими чертами лица. Ей не мешает наш топот и сильный запах нефти, который сопровождает меня весь этот эпизод сна. Мы подходим ближе к кораблям. «Мне нравится этот корабль», говорит спутница, и я показываю ей старинный корабль с высоким задним бортом, на высоту всего корпуса. Других кораблей сознание не отмечает. Мы стоим на понтоне, который на несколько сантиметров покрыт водой, ходим по воде. И снова сильный запах нефти. Мы поднимаемся по мосту и оказываемся в ремонтных мастерских, которые очень похожи на заводской цех, такие же станки, я даже вижу корпус автомобиля.
Вика приходит поздно. Её меняет Вероника.
— Как мне жалко Владу, — говорит Вика.
У меня тут же слёзы наворачиваются на глаза. Мы ничем не можем помочь. Бога нет, чтобы молить Его. С богом жить легче, хоть какая-то надежда. Но противно смотреть на религиозных фанатиков, которые исступленно унижаются в ожидании подачек от бога. Это не жизнь, а прозябание. Но они другой жизни и не представляют.
Собираюсь поехать в литклуб на Ленина. Пока делал зарядку, на седьмом канале увидел Ивана Егорова и внизу надпись: «Врач-кардиолог беспокоится о здоровье Уткина».
Местные газеты вышли с фотографией Егорова, одну он купил при мне. Выслушав звонок по мобильному, сказал: «Подчиненные звонят, говорят о газете». При всей его невозмутимости, понимаю, ему приятно это внимание.
Я привез полуторалитровый ваучер вина. 50 минут ехал. Долго стояли в пробках. Муниципальных автобусов почти нет. Газелькой не хотел пользоваться, чтобы не переплачивать.
Мисюк и Смирнов уже были на месте. Сказал им, что в журнале надо давать в оглавлении не только фамилии, но и название вещи, но они ответили, что нет места, а переносить не желают, отшучивались, мол, тогда и поэты потребуют давать название.
Я выпросил ещё пять номеров 18-го тиража. Мисюк снова говорил, что нужно как-то напечатать роман. Потом рассказывал о ком-то: «Он говорит, а мне что от этого будет?» Я сказал: 50 на 50.
— Это много. Достаточно 30-ти.
— Мне бы хоть напечатать.
— Надо что-то придумать. У меня нет денег, чтобы поехать в Москву.
Пришла Дина. Спросил её, как понравилась третья часть моего романа? Но, оказывается, она не читала, некогда, читает индейского писателя. Поговорили о прочитанных книгах. Она ещё не читала «Очарованную душу». Посоветовал. Хотя всё это субъективно. Ей может и не понравится.
Женщины хвалили моё вино, мол, хорошо сделано, умеете.
«Не крепленое? Прекрасное вино».
Позволили налить в бокал. Дина протянул бокал, чтобы чокнуться со мной.
Решил налить себе бокал вина, чтобы не сидеть белой вороной. Егоров кокетничал своей ролью, читал заметку под фотографией, где его назвали врачом-реаниматологом.
— Вот ещё одну профессию приобрел, — сказал он.
Познакомился с Валерием Воронцовым, который раньше много печатался и даже жил на гонорары. Потом женился на буфетчице, которая однажды выбросила его архив, который показался ей не нужным. Для него это был стресс, от которого до сих пор не может оправиться. Показывал свою брошюрку с афоризмами. Мне понравились.
Точные, и с юмором.
Дина начала читать и сразу принялась ловить блох, придираться не по существу, кажется, до неё не доходил юмор автора в конкретном афоризме. Другая дама впервые услышала выражение «нищие духом», и это ей не понравилось. Дина нашла ей это место в Евангелие, показала.
К семи часам приехал Саша Воронцов и Рябов. Саша горячился, что-то доказывал Смирнову и Мисюку. Ему казалось, что обидели его подопечных, не стали печатать в журнале, который полностью посвящен молодым авторам.
Рябов был более спокойным. Он не собирался портить себе нервы из-за кого-то, подписал предложенные документы, и остался распить рюмку водки, тем более что подъехал Борис Скотневский, который уже привычно обнял и расцеловался с Игорем, ласково приговаривая: «Ах, ты мой, человечище! Мой дружок».
Точно так же он и расставался с ним.
Я не знаю, чем вызвана такая расположенность? Жалеет, как ущербного, обделенного жизнью? Или ещё какие-то предпосылки? С другими поздоровался за руку. Меня, сидящего напротив, у чайника, не заметил. Я не обиделся, скидывая это и на загруженность внимания, слепоту зрения, у него слабые очки.
Облобызав Игоря, Борис больше не обращал на него внимания. Игорь, как всегда, почти ни с кем не разговаривал, увлеченно пил чай и всё время ел. Я на минуту подсел к нему, чтобы расспросить впечатления о третьей части, но он лишь повторил уже сказанное.
Я сел за стол неудачно, мешал Лидии Петровне пройти. Пришлось встать и отойти от Игоря, тем более что говорить нам больше было не о чем, я не знал, как с ним разговаривать и о чем. Не привык. Борис было отказывался пить, но согласился чисто символически.
Он уже был подшофе и пьяно приставал к Рябову, разговаривая только с ним, они были одного ранга, все остальные — шушера. Рассказывал, как его милиция взяла из приёмной, связала руки и требовали дать обличительные показания на мэра Уткина.
«Я ничего писать не стану. Веди в каталажку. Я не боюсь получить по башке. Там найдется тот, которого я лечил. А если ты ударишь, то у меня есть знакомый прокурор, и ты окажешься на моем месте. Он ушел. Через полчаса вернулся и уже другим тоном стал разговаривать со мной. Борис Абрамович мы вас отпускаем. Вас проводить? Деньги есть у вас? А было уже 12 ночи. У меня было в кармане 50 рублей. Уткин ничем не хуже других мэров, и я его никогда не подставлял. Однажды, когда я ещё не был депутатом, пришел к нему на приём. Его не было, и я в ожидании ходил туда-сюда. Вышел охранник, которому это не понравилось, и спросил, что я здесь делаю? Я ответил, мол, ожидаю Уткина. Вот ещё, станет он с тобой разговаривать! Проходи в приёмную, сядь на диван и жди. Я прошел, сел. Тем временем прошла Малькина. поздоровалась со мной. Она меня знает. Появился Уткин и боковым зрением увидел меня. Я встал. Он сразу подошел ко мне и заговорил. Я извинился, что не мог присутствовать. Он рассмеялся, сказав, что пошутил о наказании. Хорошо поговорили. Охранник так и смотрел на нас. Когда я уходил, его выражение лица было подобострастным. Человек с уважением ко мне отнесся. И его никогда не сдавал. Я не всегда знал, как голосовать по некоторым вопросам. И никто, кто знал, как, не подошли ко мне и не подсказали. Нажимал наугад. Что им стоило подойти и разъяснить суть вопроса? Я подходил к крутым. Спрашивал, как голосовать? Надо же что-то делать! «Почему ты думаешь, что мы ничего не делаем? Не суетись. Будь спокойным». Воронцов здесь горячился. Зря. Валентин, ты мне часто помогал, я тебя уважаю, мы всегда договоримся.
Артикулова предлагала свои пирожки с капустой и грибами, которые сама собирала. На замечание Скотневского Рогову, дать кому-то пять тысяч, только лишь потому, что тот просит, сказала:
— Я тоже прошу, у меня денег нет. Работаю домкомом, а мне ни копейки не дают. Я беднее всех в доме живу.
Борис пошловато засмеялся, показывая на Артикулову, с намёком сказал Рогову:
— Она хочет. Дай ей. Как в одном издательстве. Мне предложили участвовать в сборнике под названием «Полшестого». Я сказал: Ребята, это же чистой воды импотенция? Как это? А так. Я врач и знаю. Как у нас — женщины предложили выпить за перпендикуляр. А я им: Вы что, не знаете? В лучшем случае это 87 градусов. Но не 90.
Для тех, кто не понял, я тоже не сразу врубился, что поэт может быть столь похабным: это градус эрекции члена.
Валентин Рябов сидел рядом со мной. Мы чокались рюмками. Я спросил:
— Когда будет следующий сбор?
— В четверг 25-го.
— «Стрежень» вышел?
— Да.
— Меня напечатали?
— Фамилия как? Да. Но давать будем по три экземпляра. Очень много авторов.
«Хоть три».
Но три экземпляра очень мало. Интересно, сколько рассказов напечатали? Хотелось, чтобы два. Весомее. Но на третий выпуск сборника у меня уже нет рассказа, не знаю, о чем писать, занят романом.
Рябов простился, мол, Воронцов, его шофер, сидит в машине и ждет его. Он сейчас не пьёт, поэтому и не остался.
Мы ещё какое-то время поговорили о политике, о предстоящих выборах. Все сходились, что нельзя голосовать за «Единую Россию». Я предлагал голосовать за коммунистов, которые смогут оказать давление на правящую партию, но надежды на победу нет, потому что все знают – выборы подтасуют.
В 20-30 простился с неушедшими, Мисюком и Смирновым, который допивал водку и моё вино. Володя Мисюк сказал:
— Завтра поедут отвозить новый номер журнала. Жди звонка.
На остановке простоял 25 минут. Прошло уже три автобуса № 13, а моей двойки всё не было, как и троллейбуса, их вообще не было. Вероятно, из-за укладки асфальта на Южном шоссе. Но почему нет «двойки»? Уехал на 13-ом, который быстро довез до улицы Жукова. Зря ждал «двойку». Мне этот номер лучше подходит, и ближе к дому.
Даже можно на нем и уезжать, быстрей едет и чаще.
19 октября 2007 г. + 9. Пасмурно. К 10 часам распогодилось, небо чистое. Тепло.
Завтра собираемся на дачу завершать сезон. Это будет мой 49-й приезд за сезон. Вероятно, будет и 50-й.
В Карачи два террориста в толпе, восторженно встречающей Беназир Бхутто, взорвали два устройства, от которых погибло 160 человек, 500 раненых, сама Беназир не пострадала. Она восемь лет была в добровольном изгнании. Вдруг решила поучаствовать в выборах. Это её выбор. Женщине спокойно не живется.
Через день появились слухи, что этот взрыв она же и устроила, чтобы пропиарить себя и набрать очки. Точно так же сделал Шеварднадзе, президент Туркмении, и многие другие. Человеческая мораль извратилась до такой степени, что никому не верят.
Утром позавтракали и поехали на дачу. Газельки, но не все, с 18 октября подняли цену на три рубля. День теплый. Виноград немного почернел, но не поспел.
Видимо, все-таки был небольшой мороз: на некоторых гроздях ягоды осыпаются, стоит только взяться за них. Набрал больше ведра. Всего урожая около пяти ведер. Неплохо — с трех кустов. Развязал веревки, поддерживающие виноград, положили на землю, укрыли и три часа пролетели как одна минута, нужно возвращаться.
Подошла газелька № 27, где цену за проезд не изменили. Я поставил на пол тяжелую сумку, залезая в салон, и чуть не упал, зацепившись ногой за ступеньку.
Вике показалось, что я проявил лихость, показала на надпись «По салону не бегать».
— А ты бегаешь.
Я отвернулся, не желая что-либо доказывать. Она постоянно пытается сделать мне замечание, и делает. Всё, что я делаю, всё не так, как должно быть, считает она. «Принеси это». Я должен догадаться, о чем она думает, и сделать. «Неужели трудно!?»
После последнего моего выговора, она немного успокоилась, меньше стала донимать, но всё же пристает по пустякам. Я не могу понять, что здесь больше, ненависти ко мне или раздражения от собственных болячек? Иногда я не выдерживаю и в её тоне отвечаю. Она обижается. Ей не нравится, когда с ней разговаривают раздраженным тоном, но за собой этого не замечает.
«Я привыкла так разговаривать». Через минуту как ни в чем ни бывало, заговаривает со мной. Отвечаю. Мы уже до смерти связаны. Разрыв ударит по обоим.
После работы заедет Власта, как думала Вика, сразу после работы, но не договорились, Власта заехала домой, сварила обед Юле и только потом приехала за Викой, которая взяла три ведра в надежде на богатый урожай, хотя дождей давно уже нет, и грибов может и не быть.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/05/22/1183