Освобождение картографа.
В начале мая 1526 года Шимон призвал к себе всех капитанов своих кораблей сообщить им о своих планах на новый сезон. Шимон сообщил, что по данным его осведомителей за зиму испанцы расслабились, забыли о корсарах и уменьшили подготовку к отражению атак на береговые поселения. Известно, что на юге полуострова со времён халифов жило много евреев и мавров. Многие из них крестились в 1492 году и остались в своих домах. По настойчивому совету короля Карлоса инквизиция в эту зиму увеличила свою активность против конверсос в этих районах. Шимон планировал напомнить инквизиции то, что её деяния не останутся без ответа. Пора совершить опасный и дерзкий набег на испанскую территорию. Флотилия Шимона направляется в район города Малаги на южном побережье Испании, где инквизиция готовит очередную показательную казнь. Он подробно рассказал капитанам о плане операции. Возвратившись от Шимона, капитан Соломон уведомил своих моряков о предстоящей операции. Узнав, что предстоит побег на территорию Испанского королевства, Родриго пришёл в восторг. Это было именно то, ради чего он бежал из родного города. Моряки Шимона приняли сообщение о предстоящем набеге на Испанские берега с энтузиазмом. Вся флотилия, укомплектованная в основном из конверсос, искала возможности отомстить за своих родных и близких.
Ещё солнце не взошло, когда Энрико проснулся. Настроение было тревожное. Он не мог выкинуть из головы то, что уважаемый им и его родителями человек, дон Хосе, картограф, сегодня будет казнён за ересь. Выросший в семье принявшей христианство лишь за несколько лет до его рождения, Энрико не понимал причину такой жестокой борьбы с «новыми» христианами. Новых христиан подозревают в том, что они не очень ревностно соблюдают предписания католической церкви. Всем известно, что и старые христиане не очень добросовестно выполняют все заповеди и предписания католической церкви. Однако слежка и преследование проводятся только против новых христиан. Энрико считал, что ересь это тогда, когда поклоняются идолам и не верят в единого Бога. Имеются люди, сохранившие языческие суеверия и верования. Он допускал, что имеются люди продавшие душу дьяволу. Всем этим людям необходимо терпеливо разъяснить их заблуждения и вернуть им единственно правильную веру в единого Бога. Если они искренне раскаются и поверят в Иисуса, то по примеру Спасителя, их надо простить. Церковь же вместо убеждения и разъяснения беспощадно карает таких людей. Сжигает на костре! А где же заповедь «не убей»? Не является ли нарушение этой заповеди ересью? Церковь, рассуждал Энрико, убивая людей за недостаточное рвение в вере, сама нарушает главную заповедь веры. Отнимая жизнь данную Богом, церковь проявляет ересь. Энрико запутался в своих рассуждениях. Он не мог понять католическую церковь и её карательное звено – инквизицию.
Откинув тяжёлую занавесь, он оглядел комнату. Тяжёлая мебель в полутьме была похожа на различных зверей. Энрике протёр глаза и медленно принялся одеваться. Завтракать ещё не хотелось. Набросив на себя лёгкий плащ и пристегнув шпагу, предмет гордости молодого человека, выскочил на улицу.
Городок Малага в это утро был оживлён. Ожидалось грандиозное и ужасное событие: сожжение еретиков. Король Карлос I, ревностный защитник веры, дал распоряжение инквизиции проверить «новых христиан» на предмет соблюдения ими правил и обычаев христианства. Священная инквизиция с рвением принялась за расследование, и ей не потребовалось много времени, чтобы «выявить» еретиков среди богатых новых христиан. В Малаге, которая всего недавно была очищена от мавров и присоединена к христианскому миру, было арестовано несколько семей. Это были представители семей, происходивших от богатых еврейских и мавританских фамилий. Среди арестованных был известный знаток Средиземного моря талантливый картограф и уважаемый учёный дон Хосе Родригес.
Сегодня арестованные еретики должны быть публично сожжены на главной площади города. Зеваки со всей округи в предвкушении этого зрелища стеклись ещё затемно к центральной площади города, чтобы занять самые удобные для наблюдения места. Даже матросы с военного фрегата, стоявшего в порту, подались соблазну и во главе с капитаном пришли на площадь посмотреть на зрелище. К рассвету всё было готово для судилища: и места для членов папского суда, и кресло для главного инквизитора и костры для сожжения еретиков. Вся площадь была оккупирована тысячами зевак, пришедших посмотреть на редкое и захватывающее зрелище. Любопытных было так много, что вся дорога, по которой должна была пройти процессия с осуждёнными, была забита любопытными. Народ ждал зрелища.
Вдоль городской набережной собралась большая группа людей. Эти люди не успели занять места на площади и рассчитывали на то, что они рассмотрят несчастных жертв инквизиции на их пути от тюрьмы к площади. В толпе было много крестьян из близлежащих деревень, и даже некоторые окрестные дворяне, опоздавшие на площадь. Там же была большая группа монахов, одетых в чёрные сутаны с капюшонами, закрывавшими их лица. Видно и монахи не были свободны от греха любопытства.
Ожидание было томительным и долгим. Солнце поднялось высоко. Никто не расходился. Ждали с нетерпением процессию, которая вот уже целый час как должна была появиться с минуты на минуту.
Энрико не смог прорваться к площади и, встретив знакомого молодого идальго дона Хулио, застрял на набережной. Ждали довольно долго. За это время солнце поднялись высоко, и палило нещадно, но никто не покинул набережную. Дон Хулио вытер пот с лица и обратился к своему знакомому:
- Дон Энрико, правда ли это, что надменный дон Хосе среди осуждённых к сожжению?
- Правда, дон Хулио, - уныло подтвердил дон Энрико. - Какой ужас!
Монах, стоявший рядом с молодым дворянином, бросил внимательный взгляд на лицо молодого человека. Лицо Энрико было скорбным, как будто дон Хосе был его родственником. Его собеседник дон Хулио в отличие от Энрико был в хорошем настроении. Его не трогала судьба несчастных осуждённых. Он с энтузиазмом поделился с Энрико:
- Как хорошо! Я должен этому еретику дону Хосе тысячу дукатов. Теперь я свободен от этого долга.
- Чему ты радуешься? Человек погибает! – мрачно сказал Энрико.
- Еретик – это не человек.
- Дон Хосе великий учёный, - грустно сказал Энрико.
- Подумаешь учёный! Кому нужна его еврейская наука?
Монах колючим взглядом оглядел самодовольное лицо идальго. Дон Хулио радостно улыбался. Разговор двух молодых идальго прервал шум толпы, поднявшийся в связи с приближением процессии. Впереди процессии шёл толстый монах с огромной свечой в руках, за ним ехал на коне офицер, командовавший солдатами, сопровождавшими арестованных. Несчастные осуждённые, скованные цепями, одетые в нелепые балахоны с высокими колпаками на голове, с трудом шагали, окружённые двумя шеренгами пеших солдат вооружённых алебардами.
Когда процессия вышла на набережную, монах, стоявший недалеко от молодых дворян, вышел на середину дороги, преграждая путь. Он скинул с себя рясу, под которой оказался наряд мусульманского воина и взмахнул саблей. В тот же миг у причала раздался выстрел из мушкета. Это был сигнал к атаке. Флотилия галиотов вошла в бухту и окружила испанский фрегат. Два галиота пришвартовались к испанскому фрегату и с них на его палубу посыпались воины. Фрегат без основной команды оказался совершенно беззащитным.
Тем временем на берегу разворачивались драматические события. Начальник конвоя не успел опомниться, как «монах» сильной рукой стянул его с лошади и кинжалом перерезал ему горло. Стоявшие в толпе «монахи», выхватив сабли и кинжалы, спрятанные под монашеским одеянием, набросились на солдат охраны. К «монахам» присоединились крепкие «крестьяне» стоявшие в толпе. Солдаты, растерявшись, практически не оказали сопротивление. Они побросали свои алебарды и попытались бежать. Нападавших оказалось слишком много, чтобы хоть один из тех, кто был в процессии или в толпе зевак, смог уйти от плотного кольца вооружённых людей, гнавших их в сторону военного корабля и, окруживших его, юрких галиот. Не прошло и получаса, как вся толпа оказалась на палубе, а флотилия медленно поплыла к выходу из бухты. В городе всполошились только тогда, когда увидели дым пожара от горящих казарм на набережной. Корсары успели поджечь казармы, чтобы отвлечь охрану от исполнения своих прямых обязанностей. К этому времени вся флотилия вышла из бухты на расстояние недостигаемое пушкам береговой охраны.
На палубе фрегата проходила сортировка захваченной живой добычи. Первыми отделили от толпы скованных цепями несчастных «еретиков». Их расковали и вежливо попросили пройти на корму корабля. Там их встретил высокий, широкоплечий, чернобородый пират, явно командовавший на корабле. Он обратился к освобождённым узникам с речью на чистом андалузском наречии:
- Дорогие сородичи! Друзья зовут меня Шимон из Смирны. Врагам я известен как Еврей Пират. Моя цель освободить как можно больше жертв инквизиции и бороться с теми, кто инквизицию учредил и поддерживает. Сегодня я рад поздравить вас с освобождением. Вы можете рассчитывать на гостеприимство в Алжире и Турции. Наш друг бейлербей Алжира Хызыр Барбаросса, вассал Турецкого Султана, рад принять вас. Те из вас, кто пожелает вернуться к вере дедов смогут сделать это в Алжире. Располагайтесь на нашем корабле. Вы наши гости и мы очень рады оказать вам радушное гостеприимство.
Шимон подошёл к дону Хосе, который поддерживал молодую девушку, еле стоявшую на ногах.
- Уважаемый дон Хосе, я очень рад принять вас на моём судне. Скажите мне, чем я и моя команда могут быть вам полезны, и мы сделаем всё, что в наших силах.
- Спасибо, - ответил учёный, - моя дочь Анна пострадала в застенке более моего. У неё сломаны кости в ступне. Она больше не может стоять. Её необходимо уложить.
- Я вижу это, - сказал Шимон.
Он подозвал матроса и велел ему принести на палубу циновки для всех освобождённых жертв инквизиции. Шимон помог уложить девушку на циновку, отметив, что она прелестна. Даже грубая чёрная роба, в которую были одеты все узники, не уродовала её и не могла скрыть красоту её бледного лица, которое обрамляли чёрные как смоль волосы. Шимона поразили её глаза. В них он увидел печаль и страдание. Шимон подумал, что это печаль и страдание всего преследуемого еврейского народа.
Он повернулся и быстро поднялся по лестнице к остальным захваченным на набережной. К этому времени пираты успели отделить захваченных мужчин от женщин и детей. Мужчин разделили на тех, кто был богато одет и, видимо, способен заплатить выкуп, и бедняков. Всем велели раздеться и скинуть вещи в кучу. Огромный турок в чалме выхватывал по одному человеку из толпы голых людей и заковывал в кандалы. Наиболее крепкие из них предназначались для гребли. На испанском фрегате гребцами были захваченные в плен мусульмане. Их освободят и на их место к вёслам прикуют христиан. Остальных продадут на невольничьем рынке в Алжире. Толстого монаха, который руководил процессией обречённых, не стали заковывать в кандалы. Ему связали руки и ноги и потащили к борту фрегата. Один из пиратов привязал к его ногам чугунное ядро носовой пушки фрегата. Два матроса раскачали монаха и сбросили в море. В ушах несчастных пленников ещё долго звучал отчаянный визг этого человека.
Шимон подошёл к шеренге дрожащих от страха идальго и, указав на дона Энрико, приказал ему выйти из ряда. Молодой человек гневно посмотрел в глаза Шимону, но подчинился без слов. Похлопав молодого человека по плечу, он распорядился, чтобы Энрико была возвращена его одежда.
- Вы можете присоединиться к нашим друзьям на корме, - сказал Шимон.
- А мой товарищ? – дерзнул спросить Энрико.
- Он вам не товарищ. Он сможет присоединиться к вам, только в том случае если он заплатит три тысячи дукатов выкупа и вернёт дону Хосе его тысячу, - жёстко сказал Шимон.
- В таком случае, - не менее твёрдо сказал Энрико, - я останусь с моим другом.
- Ваше благородство похвально, но я не могу это допустить. Мои товарищи могут истолковать это против вас и тогда моё заступничество вам не поможет. Нет, вам следует пройти на корму.
Шимон повернулся к своим помощникам и велел им спустить всех пленных дворян в трюм. Его приказание было выполнено. Потом Шимон подошёл к группе пленниц. Там командовал худой мавр, тонкий голос которого, выдавал в нём евнуха, кастрированного в раннем детстве. Женщины, которых тоже заставили раздеться, сбились в кучу, прикрывая руками скромные места. Не глядя на женщин, и их прелести, Шимон по-арабски обратился к евнуху:
- Махмуд, найди среди них одну, желательно крепкую крестьянку, которая могла бы стать хорошей служанкой донье Анне. Юная дочь великого Хосе настрадалась в темнице и теперь нуждается в уходе опытной служанки.
- Слушаюсь, мой господин, - ответил евнух.
- Вернёшь ей платье и направишь её на корму. Я там временно оставил наших гостей. Остальных рассортируй – кого в гарем нашего великого Барбароссы, кого на невольничий рынок. Понятно?
-- Слушаюсь, мой господин.
Шимон внимательно оглядел женщин. Он обратил внимание на одну юную особу, окружённую двумя пожилыми пленницами. Пожилые женщины своими телами старались загородить юную особу.
- Кто ты? Как тебя зовут? – спросил он по-испански.
Женщина гневно посмотрела на пирата. Она была молода и красива и явно из дворян. В её взгляде были смешены стыд, страх и гнев. Она стояла, сомкнув губы, не желая вступать в разговор с презренным пиратом.
- Эй, Махмуд, - сказал Шимон, - похоже, за эту девицу мы сможем получить хороший выкуп. Отдели её от других. Впрочем, прежде проверь, не девственница ли она. Знатная девственница – лучший подарок Великому султану.
Глаза девушки налились слезами. Было очевидно, что она поняла арабскую речь.
Шимон равнодушно отвернулся и медленно пошёл в направлении капитанского мостика. Соломон, принявший команду фрегата, чётко отдавал команды матросам. Было видно, что задача управления тяжёлой военной галерой была ему по плечу. Шимон был удовлетворён действиями капитана.
- Отдохни, Соломон, - сказал он ему на ладино, - я постою на вахте.
- Я ещё не устал, - ответил Соломон.
- Я хочу, чтобы ты познакомился с одним из наших гостей. Его зовут Энрико. Он явно из крещёных. На берегу он сочувствовал дону Хосе. Мне он показался достойным человеком. Он, хотя и не добровольно оказался на нашем судне, вполне вероятно захочет стать одним из нас, когда узнает наши цели и задачи. Я хочу узнать о нем все. Нам на флоте пригодился бы образованный человек.