Когда собирался на Валаам, друг сказал: - Вернёшься, жди неприятностей.
И только позже я понял, почему. Мир лежит во зле и ничего нам не прощает.
Я не был в северной столице 12 лет. И поразился, как похорошел город святого Петра. Но в тоже время «развеличахся и разгордехся». Помпезность Невского, Литейного и Лиговского просто убивала. Даже меня, давно не юного провинциала. Из пыльной и раскалённой Самары я попал на холодный невский гранит. Правда, уже через три часа ехал на север – в Приозерск, бывшие Корела и Кексгольм. За ним Финляндия, в сороковом году прошлого века ценой больших за такой короткий срок потерь, присоединённая к СССР под именем Карелии.
От серых вод Ладоги веяло холодом. Погода окончательно расстроилась, когда мы сели на монастырский кораблик «Святитель Николай». Зарядил мелкий холодный дождик, с севера подул пронизывающий ветер. И это в конце июня, когда Поволжье уже больше месяца задыхалось от жары!
Нас, человек двадцать набилось в тесный трюм. Половина кое-как уселись на двух койках и узкой лавке, остальные разместились на полу и лестнице.
Признаться, я здорово продрог в своей лёгкой кофте и тонких летних брюках. Сама мысль о том, чтобы подняться на палубу под моросящий дождь и пронизывающий ветер, вызывала дрожь ещё более сильную. Так что красотами озера я не насладился, да и не до того было. Даже мысль сфотографировать показавшийся на горизонте остров, которую я лелеял на суше, больше не посещала.
Незаметно рассматривал я окружающих. С полдюжины женщин, остальные мужескаго пола. Что и неудивительно, монастырь-то мужской. Одеты неброско, больше по туристически, чем для прогулок по городу. Иногда перебрасывались меж собой короткими фразами, но больше молчали. И молчание это не напрягало. Как будто люди слушали что-то.
Я вглядывался в лица. Они словно светились изнутри. Неужели и у меня такое?
Я пытался вспомнить свои проблемы, оставшиеся в Самаре. И не смог. Словно между ними и мной возник невидимый барьер.
Вот и Валаамский причал. Наверху виднеются купола Спасо-Преображенского собора.
Мы высадились под непрекращающимся дождём. Горло моё сдавил спазм, на глаза навернулись слёзы, губы сами зашептали «Господи, прости меня грешного!». Было такое чувство, что, наконец, вернулся домой, где не был с самого детства.
И вот я – пятидесятидвухлетний мужик стою в монастырском детском садике и молюсь с такими же как и я трудниками.
Что меня поразило больше всего, так это теплота острова. Несмотря на суровую северную природу и прохладную погоду. Позднее я понял, что теплота эта – Божья любовь. Она была во всём: пении птиц, шуме холодных ладожских волн, неподвижности скал. Любовь, которую здесь стараются сберечь и приумножить. Любовь, которую в миру, мы за своими проблемами, погоней за наживой и удовольствиями, перестали замечать. От чего сами же и страдаем.
А здесь в радость всё. И вскапывание грядок в монастырском саду. И чистка рыбы в трапезной.
Поздним вечером я мгновенно засыпал в спальне для младшей группы. А за стеной спал шведский король Магнус, он же схимонах Григорий. Спал вот уже шестьсот с лишним лет.
Теперь у меня есть Вера. Вера в то, что пока горит хоть одна свеча на Валааме, мир этот ещё можно спасти.