На снимке: в классе 35 лет спустя (22 февраля 1986 года).
На переднем плане: журналист газеты "Известия" Эдуард Пасютин и режиссёр Центрального телевидения Сергей Балатьев.
На втором плане: Анатолий Николаев, Николай Барыкин, Герман Богданов, Александр Саксаганский, Станислав Иовчук и Владимир Трофимов.
МАЛЬЧИШКИ СО СТАРОКОНЮШЕННОГО, или ДЕТИ СТАРОГО АРБАТА
Документальная повесть
о жизни и судьбах выпускников 10 класса «Б» выпуска 1951 года
московской мужской средней школы № 59,
бывшей Медведниковской гимназии
2-я редакция, значительно дополненная
1-я часть. http://www.proza.ru/2013/11/15/1670
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МОСКВА И РИМ,
СИКСТИНА И АРБАТ –
ВЕЗДЕ ЛЮБИМ
ВОЛОДЯ БОГОРАД.
Вечный город попал в наш классный фольклор не случайно. Все дороги, как известно, ведут в Рим. Это и о нашем ВЛАДИМИРЕ БОГОРАДЕ тоже.
Для начала будущего гордого римлянина за дисциплинарные проступки вышибли из Кронштадтского военно-морского училища, куда он поступил после школы. На вечерней поверке, когда дежурный перед строем назвал фамилию Богорада, сразу несколько курсантов, выручая не вернувшегося из увольнения, загулявшего товарища, хором дружно ответили: «Здесь!». Володя явно переборщил: перед увольнением в город попросил подстраховать его нескольких человек. Без рубля в кармане, голодный и злой, на третьей, багажной вагонной полке несостоявшийся моряк вернулся в Москву на свой Гоголевский бульвар.
Не думал о Вечном городе и Богорад, ставший затем курсантом уже Николаевского военно-морского авиационного училища. Учился летать на бомбардировщиках, приписанных к Черноморскому флоту. Однако тут подвело зрение. Авиационная стезя тоже была явно не его стезёй.
Мы уже заканчивали институты, когда Володя поступил в Московский университет на исторический факультет. Его судьба повернулась к нему лицом и определилась именно здесь. Он специализировался на Италии, начал изучать итальянский, а также французский и латинский языки.
Несколько лет Володя поработал в Италии. В дальнейшем защитил кандидатскую диссертацию в Академии общественных наук при ЦК КПСС, стал кандидатом исторических наук. Работал в престижных учреждениях – Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Институте международного рабочего движения АН СССР, где был заведующим сектором и даже заместителем директора. И всё же – снова Рим, Вечный город его словно притягивал.
Много лет Богорад представлял в Италии Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами (была такая организация), был советником нашего посольства в Риме. Занимался вопросами культурного сотрудничества наших стран, сопровождал различные советские делегации, приезжавшие в Италию.
Во время одного из своих приездов в Москву на встрече с одноклассниками, на которую мы впервые пригласили и нескольких жён, Володя пять часов показывал нам сделанные им самим цветные диапозитивы о красочном венецианском карнавале, о красивых городах, замечательных дворцах и музеях Италии. Обстоятельно отвечал на наши вопросы, которыми мы его буквально забросали. Этот интереснейший «итальянский вечер» запомнился нам надолго.
В общей сложности Володя провёл в Италии около полутора десятка лет, прекрасно знает страну, особенно её культуру. О «своей» Италии может рассказывать влюблённо и бесконечно. А рассказчик он отменный.
У Володи двое сыновей, Андрей и Дмитрий, и он удостоился в нашей классной газете такой забавной эпиграммы:
Ватикан тому не рад –
Дважды папа Богорад!
В последние годы Владимир Богорад является московским представителем итальянской лесоторговой фирмы, которая закупает в России и вывозит в Италию лес. В свободное время читает. Хочу отметить, что Володя знает три европейских языка – английский, французский и итальянский. В его большой библиотеке немало книг на итальянском и французском. В последнее время он с увлечением занимается латынью. Знание латыни, считает он, обогащает человека, это праязык немецкого, французского, итальянского и ряда других европейских языков. Язык очень сложный, но это Володю не останавливает. Он уже читал в подлиннике знаменитого древнего римского историка Корнелия Тацита.
P.S. Много лет хранилась записка, которую я получил от Володи Богорада на одном из уроков, с таким его стихотворным посланием:
Скажи, Пасютин, почему
Твои стихи
Уму и сердцу моему
Всегда глухи?
Не знаю, но не поражён
Я слогом их.
Сижу в раздумье, удручён,
Читая их.
Но подал мысль мне мой сосед,
Поняв меня:
Должны стихи поэта быть
На тему дня!
Пусть прочитает сейчас и сам автор этих строк. Так приятно бывает вдруг что-то вспомнить из нашего далёкого школьного детства.
ЖАЛЬ, ЧТО У СТОЛИКА
С НАМИ НЕТУ ТОЛИКА
У него была роскошная кудрявая чёрная шевелюра. На серьёзном худощавом скуластом лице с крупным носом выделялись «бараньи», большие, тёмные, выразительные, с грустинкой глаза. Ему не хватало только скрипки в руке, чтобы выглядеть образцовым еврейским мальчиком. Несмотря на такую незаурядную внешность, АНАТОЛИЙ ВАССЕРМАН был одним из самых незаметных учеников в нашем классе.
Тихий, молчаливый, замкнутый, Толя был в стороне от шумных компаний и гулянок. Не бился в футбол или в волейбол, чем были увлечены другие одноклассники. Не помню его публичных выступлений на собраниях. Не помню, чтобы Толя кричал на кого-то, вообще не помню его громкого голоса. Говорил он всегда тихо, спокойно, но убеждённо. На мои ехидные и дурацкие стишки, в которых я называл его «Базик кудрявый мой» или, например, такие:
Любви, уроков, тихой славы
Недолго тешил нас обман,
Тут ты явился, бес кудрявый,
Мой друг любезный Вассерман, – он не обижался.
Была в нём некая внутренняя сосредоточенность и серьёзность.
Таким Толя запомнился по школе.
После окончания школы он редко появлялся на наших шумных сборищах. В одной из наших стенгазет даже были помещены его фотография и шутливое объявление о розыске.
Жаль, что у столика
С нами нету Толика.
Зато на его появление откликнулись радостно:
Не мираж и не обман –
С нами Толя Вассерман!
Его роскошная густая чёрная шевелюра очень скоро стала редеть, а затем он и вовсе лишился её.
О его жизни после школы я, к сожалению, знаю совсем немного. Толя – четвёртый химик в нашем классе. После окончания Института тонкой химической технологии имени М.В. Ломоносова он несколько лет работал начальником смены на одном из химических заводов в подмосковном Подольске. Потом «перешёл» в науку, что больше соответствовало его жизненным стремлениям. Защитил кандидатскую диссертацию. Стал научным сотрудником академического Института геохимии и аналитической химии имени В.И. Вернадского. Вдумчивый учёный, автор серьёзных монографий по химии, которые высоко оценены специалистами. Просматривая как-то научные каталоги по химии, недавно о толиных монографиях узнал Сева Прокопец. Даже для него, профессионального химика, в какой-то степени это оказалось приятной неожиданностью. Об этом мне рассказал сам Сева.
Последние годы Толя долго и тяжело болел, много месяцев был почти прикован к постели. «Гулял» в основном на балконе. Когда я звонил ему, на мои вопросы он отвечал односложно и не очень охотно. О своей жизни, тем более о болезни рассказывать не любил.
Анатолий Вассерман ушёл из жизни в сентябре 2003 года. Об этом нам сообщила его сестра Тамара, с семьёй которой он жил в одной квартире на улице Мишина. Своей семьи у него так и не было.
Ещё один штрих к толиной биографии, о котором я узнал из Интернета только в ноябре 2013 года. В 1981 году Толя получил патент СССР и авторское свидетельство на изобретение: Графитовая капсула для определения газов в металлах.
КАК ЛЕГЕНДА, КАК МИРАЖ
СТАЛ ДЛЯ НАС ЕГО ГАРАЖ.
ЖАЛЬ, ЧТО В ЭТОМ ГАРАЖЕ
МЫ ДАВНО НЕ ПЬЁМ УЖЕ.
ЭДВАРД ГАЛЫНКЕР успешно сдал вступительные экзамены в Московский автодорожный институт, однако в списке принятых его фамилии почему-то не оказалось. «Вы не прошли», – лаконично сказали ему в приёмной комиссии, возвращая документы. Как можно не пройти, набрав больше проходного балла, Эдик так и не понял. Нечто похожее произошло и в другом вузе. Лишь в Нефтяном институте имени И.М. Губкина никаких подвохов не случилось, и его зачислили, правда, сначала на заочное отделение, поскольку на очное к тому времени он уже опоздал. А всё дело в том, что Эдик оказался человеком с «нехорошей» анкетой, с которой принимали далеко не во все московские институты.
Когда мы учились в 8-м классе, был арестован отец Эдика Израиль Соломонович Галынкер, крупный учёный-энергетик, доктор наук. Завидев Эдика, некоторые знакомые отца поспешно переходили на другую сторону улицы. А вот в рабочей семье однокашника Коли Барыкина Эдик нашёл в то трудное для него время поддержку. Ему старались помочь, как могли, подкармливали обедами. В хрущёвскую «оттепель» отец вернулся, был реабилитирован, поработал ещё ряд лет, похоронен на престижном Новодевичьем кладбище.
Эдвард не уронил чести фамилии. Он стал кандидатом технических наук, заведовал крупной лабораторией. ВНИИ оптико-физических измерений, где работал Эдик, был «закрытым» институтом, выполнявшим важные военные и космические заказы, в частности, по лунной программе. А вообще, что бы ни делали советские учёные и инженеры, у них всегда получалось оружие. «Как противно – заниматься этой гнусью», – сказал мне как-то в сердцах Эдик. Впрочем, это мой вольный перевод его слов. Он выразился гораздо энергичнее и выразительнее словами, которые я не могу здесь воспроизвести по причине их выразительности.
Его знания, его организаторские способности ценило руководство. «Когда я не знаю, как сделать какое-то дело, я поручаю его Галынкеру», – говорил директор института. Беспартийного Галынкера выдвигали в заместители директора, но и тут преградой стала его «нехорошая» анкета. Что и говорить, страшный это был документ – советская анкета с её пунктом о партийности и пятым пунктом – о национальности. Анкета, делившая людей на первый и второй сорта.
Уже в пожилом возрасте Эдик перенёс серьёзную операцию на сердце. Под левую лопатку ему вшили миниатюрную батарейку, она стимулировала работу его больного сердца. Это облегчило и продлило его жизнь.
Эдик очень переживал кончину любимой жены Бэллы. Несколько лет она тяжело болела, печальный исход был неизбежен, Эдик знал это, и всё же её уход был сильным потрясением для него. Радостью его жизни в последние два года стала его любимица внучка Маша. Эдик гордился её успехами в МГИМО, куда поступила Маша, все его рассказы были о ней. С удовольствием варил обеды, которыми угощал внучку, когда после занятий в институте она забегала навестить деда. Семья Марины, дочери Эдика, жила неподалёку от него.
Эдик был заядлым автомобилистом с многолетним стажем. Гараж для него – второй дом. Однажды после ресторана одноклассники решили продолжить тёплую дружескую встречу в гараже Галынкера, благо Володя Богорад прислал классу из Рима огромную, на два литра, бутыль хорошего итальянского вина. Теперь будет понятно адресованное Эдику такое четверостишие:
Как легенда, как мираж
Стал для класса твой гараж.
Жаль, что в этом гараже
Мы с тобой не пьём уже.
Этими стихами и заканчивалась первоначально глава об Эдварде Галынкере. А 20 мая 2006 года Эдика не стало. Ушёл из жизни неожиданно – обширный инфаркт, отказало больное сердце. Накануне звонил мне, рассказал, что семья его дочери Марины приобрела дачу с большим участком по Калужскому шоссе, всего в нескольких километрах от моей дачи в Пахре, и теперь мы будем почти соседями. Увы, нашего дачного соседства не получилось.
Урна с прахом Эдика захоронена в могиле отца на Новодевичьем кладбище. И я, летописец класса, сделал очередную горькую запись в нашем классном журнале и внёс это вынужденное дополнение в уже написанную книгу.
ТЫ ПЬЕСУ ЖИЗНИ НАПИСАЛ С УСПЕХОМ,
ПРИМИ АПЛОДИСМЕНТЫ И ЦВЕТЫ.
ЧТО НАМ ШЕКСПИР, ЖВАНЕЦКИЙ ИЛИ ЧЕХОВ,
КОГДА У НАС ЕСТЬ, ВИТЯ, – ТЫ!
При встрече с нами, дипломированными одноклассниками, драматург ВИКТОР ГИНЗБУРГ шутит, что, в отличие от нас, он не испорчен высшим образованием.
Действительно, Виктор, хотя и учился сначала в Московском строительном, потом в Белорусском политехническом, но так ни одного института не окончил. Работал техником на строительстве Минского автозавода, потом занимался газификацией подмосковных посёлков, в качестве тележурналиста делал телевизионные передачи «На стройках Москвы». Нашёл же своё призвание в драматургии. И диплом всё-таки получил – Высших сценарных курсов, так что гордиться своей неиспорченностью ему не стоит. В театральном и телевизионном мире его знают по литературному псевдониму Виктор Скороходов, это девичья фамилия его матери.
Старший редактор Росторгрекламы (эта работа давала ему стабильный заработок) в свободное время писал сценарии. Виктор – один из сценаристов в семидесятые годы необыкновенно популярного, можно сказать, легендарного телевизионного «Кабачка 13 стульев». Он – автор нескольких телевизионных пьес: «За гарнитурной стеной», «Недостача», «Диспетчер слушает», «Памятник почтальону», радиопьесы «Плюс-минус любовь», театральной пьесы «Я еще жив», комедии «Две грации». Несколько драматических театров страны, среди них Новгородский, Барнаульский, Таганрогский, поставили его комедию «Комплекс Прометея», отмеченную дипломом на всесоюзном конкурсе памяти драматурга Николая Погодина.
Как остроумно заметил о Гинзбурге его одноклассник Фридрих Смехов: Он хотя не член союза, но его так любит муза.
Ряд лет Виктор руководил литературной студией для старшеклассников при детском культурно-художественном центре «Крылатское». О своих подопечных рассказывал увлечённо и восторженно, какие они одарённые и талантливые. Выпустил сборник их стихов. Ныне этой студии, увы, нет. Школьники-студийцы выросли, но некоторые по-прежнему приходят посоветоваться к своему наставнику, его слово для них многое значит.
Что мне больше всего нравится в Викторе, более того, восхищает – это его оптимизм. Он занимался множеством разных дел, куда его заманивали обещаниями, которые затем не выполнялись. Виктор рассказывает обо всём этом с иронией, никогда не впадает в уныние и через какое-то время принимается за новое дело. Очень мужественно несколько лет назад он перенёс беду – полную слепоту одного глаза.
Конечно же, Виктор – бессменный творец наших замечательных капустников. Остроумный и неистощимый на всевозможные придумки, он писал «указы Президиума Народного хурала Союза Советских Староконюшенных Республик», которыми назначал своих однокашников на немыслимые должности и присваивал им невиданные звания, а в своих «Воспоминаниях о будущем» ставил их оригинальные и забавные конные и пешие статуи на московских площадях.
Благодарные одноклассники, смахнув слезу, ответили Виктору Гинзбургу дружеским посланием, которое вынесено в заголовок этой главки.
В НАШЕМ КЛАССЕ ГОВОРЯТ:
СТАС КОПАЕТ ПОД АРБАТ.
Среди одноклассников СТАНИСЛАВ ДЖИОЕВ не выделялся ни особенной внешностью, ни поведением. Небольшого роста, с округлым лицом, скромный, тихий и застенчивый паренёк. Никогда не лез на первый план. Обычно сидел в сторонке, больше слушал других и молчал. Мягкий, добрый по натуре человек. Осетин-шатен, он совсем не был похож на «лицо кавказской национальности». Правда, иногда, но это бывало редко, в основном, когда выпьет, начинала играть и бунтовать его горячая южная кровь, он мог из-за пустяка «взорваться».
Стас был редким гостем на наших встречах. Скупо рассказывал о себе. О его жизни, к сожалению, я знаю очень мало.
Джиоев – выпускник Института цветных металлов и золота имени М.И. Калинина, где учился вместе с одноклассником Володей Трофимовым. После окончания вуза по распределению поехал на Урал и отработал там несколько лет. Был начальником смены на медном руднике в городе Дегтярске Свердловской области. Вернулся в Москву. Трудился сначала в профильном конструкторском бюро цветных металлов. Потом много лет, до выхода на пенсию, работал начальником участка в системе Главмосинжстроя. Занимался строительством подземных инженерных коммуникаций города. В одной из наших стенгазет было помещено посвящённое ему двустишие, вынесенное в заголовок.
Единственный в классе отец двух близнецов – девочки и мальчика, Лейлы и Станислава.
Когда в феврале я звонил Стасу и напоминал о встрече однокашников, он обычно соглашался: да, надо придти. И – не приходил. Думаю, его просто не пускала жена: Стас мог крепко выпить, а, выпив, терял контроль над собой, чего она, возможно, и опасалась.
В один из октябрьских дней 1997 года 65-летний пенсионер Джиоев пошёл в магазин за продуктами и не вернулся домой. Упал на улице и там же скончался от сердечного приступа. Семья не сразу узнала о трагедии. Пока вызвали скорую, пока установили его личность, пока кто-то удосужился сообщить родным, прошло немало времени…
МЫ ЖИВЁМ В ОГРОМНОЙ СМУТЕ,
И ХОТЬ СТАРОСТЬ У ДВЕРЕЙ,
НО, КАК ПРЕЖДЕ, – ВИТЯ ШУТИТ,
ИГОРЬ СТАЛ ЕЩЁ МУДРЕЙ.
По сложившейся традиции класс отмечает юбилеи однокашников. Череду юбилеев открывает ИГОРЬ ЕФИМЕНКО. Он в классе старейшина. Ему на наших встречах предоставляется право произнести первый тост. Мы уважаем Игоря за рассудительность и мудрость, в том числе житейскую. Ему первому в классе торжественно-шутливо была надета сделанная из газеты треуголка с надписью «Аксакалъ». («Хорошо, что не саксаул», – мрачно пошутил во время торжественной церемонии Коля Барыкин. «Для нашего возраста было бы актуальнее написать: сексуал», – философски заметил Володя Смирнов.)
После школы Игорь поступил в Академию бронетанковых войск. Прошёл суровый конкурс из восьми человек на место – это был первый в стране массовый набор выпускников средних школ на инженерные факультеты военных академий. Уже в августе, как слушатель академии, попал в военный лагерь, где из вчерашних выпускников школ вышибали гражданский дух.
Окончив академию, получил специальность военного инженера-механика по электрооборудованию танков и инфракрасной технике.
Девять лет Игорь работал военпредом при конструкторских бюро, которые разрабатывали новые приборы для вооружения армии. Пришлось также иметь дело с первыми образцами приборов для космических аппаратов, в частности, предназначавшихся для планетарных полетов на Венеру и Марс.
В шестидесятые годы появились первые лазеры, открывшие новое направление в развитии техники. Игорь стал заниматься лазерами. Изучал возможности применения их в военном деле. Параллельно с основной работой решил заняться исследованием особенностей распространения лазерного излучения в земной атмосфере. Для этого в течение двух лет в свои выходные дни и отпуска ездил на Звенигородскую базу Института физики атмосферы, где проводил наблюдения. Материалы этого исследования легли в основу кандидатской диссертации. Её он в 1967 году успешно защитил в одном из военных НИИ и стал кандидатом технических наук.
С конца шестидесятых годов и до выхода на пенсию Игорь служил в системе Академии наук СССР (после распада Союза – Российской Академии наук). Был членом военной секции, одиннадцать лет выполнял обязанности учёного секретаря объединённого научного совета по комплексной проблеме «Оптика». Общался с крупнейшими учёными страны.
Дослужился до полковника. Правда, я ещё ни разу не видел нашего бравого офицера в военной форме, на встречи с друзьями он приходил исключительно в цивильной, гражданской одежде. В ней чувствовал себя свободнее и раскованнее.
Полковник наш рождён Арбатом. Ефименко – наш последний арбатец, единственный из класса, кто остался жить в районе Арбата, в своём Старопесковском переулке, близ метро «Смоленская-новая». Правда, нынешний Арбат, по мнению Игоря, сильно изменился, причём, не в лучшую сторону, что его огорчает. В частности, плохо стало с продовольственными магазинами, они практически исчезли, даже булочные.
Многие годы полковник в отставке вместе с женой Инной постоянно живёт на своей даче в подмосковном Кратове, что по Казанской дороге. Общаемся в основном по телефону. Игорь приезжает в Москву, лишь когда нужно показаться врачу, что в нашем возрасте, увы, стало необходимостью, да ещё на наши классные февральские встречи, которые не может пропустить. Они ему необходимы и поддерживают не хуже, чем лекарства.
К сожалению, в последние годы Игорь стал совсем плохо слышать. Даже со слуховым аппаратом, даже по телефону. Это очень затрудняет наше общение.
Поскольку речь зашла о нынешнем Арбате, не могу не высказаться. Последние десятилетия наш любимый Арбат меняется, причём, не в лучшую сторону. Он теряет свой исторический облик и образ. В 1970-е годы было принято замечательное постановление: создать заповедную историко-архитектурную зону "Арбат". Это постановление никто не отменял, через двадцать лет его просто игнорировали и накрепко забыли. Особенно губительными для исторического центра Москвы оказались годы самовластного и самодурственного правления Лужкова. Лужков - убийца Москвы, её исторического центра, особенно - кварталов Замоскворечья и Арбата. В частности, в самом начале Арбата, с фасадом на Арбатскую площадь построен огромный, нелепый, громоздкий дом-комод, задавивший "Прагу", архитектурное чудо-украшение Арбата. Всё это болью отзывается в сердцах арбатцев.
Своё и наше отношение к нынешнему Арбату я выразил в стихотворении "Марина плачет по Арбату". Оно посвящено Марине Бариновой, младшей сестре Джондо Натрадзе. Детство и юность Марины прошли в Староконюшенном, 33. Марина училась в нашей 59-й школе. Сейчас она живёт поблизости - на Никитском бульваре, видит, каким стал наш Арбат, и страдает.
Марина плачет по Арбату,
Что, как мираж, исчез вдали.
Мы с нею жили здесь когда-то,
Мы на свиданье с ним пришли.
Любовью верною влекомы,
Пришли опять на встречу с ним.
Арбат нас встретил незнакомый,
Он стал другим, он стал чужим.
Я наваждение отринул,
Как бред фальшивых фонарей.
Был наш Арбат в душе Марины,
Был наш Арбат – в душе моей.
Я нежно сжал её ладони,
А у плеча – маринин плач.
А наши годы, словно кони,
Несутся вскачь, несутся вскачь…
Впрочем, когда я писал это стихотворение, любовь к оединялась в моём сердце с нежностью к Марине. Мариной я очарован и теряю голову, когда вижу её. Если вы, читатель, вдруг в метро или на бульваре случайно встретите Марину, то, увидев её, поймёте меня и поймёте, почему я посвятил стихи Ей.
ВЛАДИМИР ИВАНОВ.
ОН ЗАСЛУЖИВАЛ БОЛЬШЕГО И ЛУЧШЕГО.
По школе ВЛАДИМИР ИВАНОВ запомнился в основном спортивными успехами. Внешне несколько полноватый, в то же время он был крепким и подвижным, с быстрой реакцией, отлично играл в футбол и волейбол, неизменно защищая честь класса в общешкольных соревнованиях. В спорте он действительно был хорош. Успехами же в учёбе Володя, мягко говоря, не отличался, хотя в уме, сообразительности и находчивости отказать ему было нельзя.
Помню, когда на одном из уроков я задумался над концовкой эпиграммы (писать стихи на уроках было моим излюбленным занятием), Володя заглянул через моё плечо, увидел мои затруднения, взял лежавший передо мной листок и с ходу дописал две заключительные строчки, которые, надо сказать, удачно завершили эпиграмму. Так однажды он стал даже моим соавтором. Эту нашу совместную эпиграмму я помню до сих пор, хотя процитировать не решаюсь из-за её не вполне нормативной лексики.
После нашей школы сын полковника госбезопасности окончил ещё Высшую пограничную школу. Некоторое время лейтенантом служил на заставе в трудных горных районах Закавказья. Однако с пограничной службой ему пришлось расстаться. Скорее всего, не по своему желанию, поскольку из армии просто так не уходят, о причине его увольнения можно лишь догадываться. Вернулся в Москву.
На «гражданке», не имея специальности, Володя работал, где придётся и кем придётся, – в пожарном обществе, грузчиком в мебельном магазине… Как недавно рассказал мне Женя Пласкеев из 10-го класса «В», много лет назад в своём научном институте он неожиданно встретил Володю Иванова. Как выяснилось, Володю взяли к ним в институт на работу инструктором физкультуры. Ребята, обрадовавшись встрече, посидели, поговорили, однако разговор получился какой-то невесёлый. Продолжения эта случайная встреча не имела.
Володю сгубила извечная российская одна, но пагубная страсть. Он пил. Несмотря на приглашения, не приходил на наши февральские встречи. Судя по всему, стеснялся своего тогдашнего социального положения и вида. Из ресторана «Варшава», где мы отмечали двадцатилетие окончания школы и куда он всё-таки после наших уговоров пришёл, ребятам пришлось отвозить его, невменяемого, домой на такси досрочно. Единственная встреча с ним получилась грустной. Больше он на наших встречах не появлялся.
Умер Володя в 1979 году, прожив всего 47 лет. На его похоронах был каким-то образом узнавший о трагедии Николай Барыкин. Единственный одноклассник, но и он скоро ушёл – собравшиеся люди не вызывали особой симпатии, находиться в их компании ему не хотелось.
Эх, Володька, Володька… Остались горечь и сожаление о его нескладной, несложившейся жизни. По заложенным в нём природой способностям и своим человеческим качествам он заслуживал гораздо большего и лучшего.
Остался в моей памяти молодым румяным крепышом, улыбчивым, добрым и отзывчивым парнем.
ХОТЬ С МАО ОН НЕ ПЛЫЛ В РЕКЕ,
НО ФЛАГ ВСЕГДА ДЕРЖАЛ В РУКЕ!
Со СЛАВОЙ ИОВЧУКОМ в 9-м классе мы сидели на одной парте - первой в среднем ряду. От того времени запомнились такие мои вирши о том, чем мы занимались на уроках:
Так повелось издревле:
В девятом "Б" урок -
Все спят, и лишь не дремлет
Член классного бюро.
А у Иовчука
Работа нелегка:
Рисует он с натуры
В тетрадь карикатуры.
Рисунков этих тыщи
Заполнили тетрадь,
Огромные носища,
А лиц не разобрать.
Лишь одного в тетради нету -
Её хозяина портрета.
Я - написал. А ты вот -
Прочти и сделай вывод.
На историческом факультете Московского университета, куда Станислав Иовчук поступил после школы, он выбрал восточное отделение и специализировался как китаевед. При встречах поражал нас, рисуя экзотические иероглифы, а также непривычным для нашего слуха, тональным произношением звуков китайского языка. (До сих пор в моём архиве хранится записка, которую тогда Слава по моей просьбе написал мне иероглифами.)
Окончив МГУ, Слава снова стал студентом, на этот раз – Народного университета в Пекине. Там получил уже экономическое образование и второй университетский диплом. Усовершенствовал свой китайский язык, даже сами китайцы хвалили его произношение. По возвращении серьёзно занялся экономикой и, защитив диссертацию, стал кандидатом экономических наук.
В семидесятые годы Слава работал в Пекине в дипломатическом ранге первого секретаря нашего посольства. Занимался вопросами экономического сотрудничества Советского Союза и Китая и анализом в то время практически закрытой для мира китайской экономики.
Запомнился интереснейший «китайский вечер», что устроил для своих одноклассников Слава, его рассказ о Китае, который он хорошо знал изнутри. В классной стенгазете появилась дружеская эпиграмма, вынесенная в заголовок этой главы. Посмеявшись, Слава перевел эпиграмму на китайский, и я имел удовольствие услышать, как наши немудрёные стихи звучат на древнем восточном языке. (Сделаю пояснение для молодых читателей: в своё время газеты всего мира обошли фотографии китайского Председателя Мао, совершавшего многокилометровые речные заплывы.)
Вернувшись окончательно в Москву, Слава получил приглашение в Международный институт экономических проблем мировой социалистической системы. Был там учёным секретарём, заведовал отделом. Изучал особенности экономического развития стран Восточной Европы, Вьетнама, Монголии, Кубы. И наши, и зарубежные коллеги ценили его как хорошего экономического аналитика. Был трудоголиком, работал много и с удовольствием.
Его знания, его аналитические способности были востребованы и после того, как социалистических стран не стало. В девяностые годы и до своей кончины Слава успешно трудился в Институте внешних экономических исследований Российской Академии наук, возглавлял отдел. Внимательно следил и за экономическими процессами, которые проходили в нашей стране. Мы обменивались мнениями.
Вообще Слава был для меня очень интересным собеседником. Он много читал, много знал. Его познания были обширными – русская и мировая история, история религий и искусства, восточная философия.
Раз в неделю, в среду, свой присутственный день, он приезжал с дачи, где жил, в Москву, в институт, и, соскучившись по общению, звонил. Около полудня в моей квартире обычно раздавался телефонный звонок. Моя дочь, литератор Женя, работающая дома, едва услышав этот звонок, даже не поднимая трубки, кричала мне из своей комнаты: «Папа, звонит Иовчук!»
В последнюю среду июля 2005 года, как обычно, зазвонил телефон. Но это был не Слава, а его жена Людмила. Мадам, как ласково называл её Слава. Она огорошила печальной вестью. У Славы было тяжкое заболевание лёгких. Два года назад в тяжёлом состоянии он попал в больницу, лишь благодаря самоотверженным усилиям Людмилы и хорошим врачам его удалось буквально вытащить с того света. На этот раз из очередного приступа удушья Слава не вышел.
Они с Людмилой только что вернулись с Кипра, где три недели жили в горах в доме зятя-киприота. Так получилось, что обе дочери Славы вышли замуж за иностранцев: старшая Аня – за киприота и ныне живёт с семьёй в Лондоне, младшая Валя – за американца и живёт в Лос-Анджелесе, США. Со своими внучками дедушка Слава общался на английском языке.
Похоронили Славу на Введенском (Немецком) кладбище рядом с отцом Михаилом Трифоновичем. Славин отец был философом, членом-корреспондентом АН СССР, автором книги о Г.В. Плеханове, историческом оппоненте В.И. Ленина. В послевоенные годы, когда мы учились в школе, Михаил Трифонович Иовчук был секретарём ЦК Компартии (большевиков) Белоруссии по пропаганде. Впоследствии, работая уже в Москве, – многолетним ректором Академии общественных наук при ЦК КПСС, которая готовила кадры для партийной и советской номенклатуры.
Нет больше славиных звонков по средам, никто больше не приветствует меня по-китайски…
КОРОБОВ В МУНДИРЕ:
ВЗГЛЯНИ В АНФАС ЕГО ЛИЦА -
НУ, КАК, ПОХОЖ НА ШТИРЛИЦА?
Пришла пора рассказать о нашем втором полковнике. Полковником внутренней службы по занимаемой должности стал ГЕННАДИЙ КОРОБОВ.
Несмотря на такое высокое военное звание, Геннадий – типичный «технарь», прошедший путь инженера и учёного. Он окончил МВТУ, в то время самый престижный технический вуз страны. После этого работал инженером в «закрытом» Научно-исследовательском электромеханическом институте. «Закрытость» института означала работу на войну. Геннадий участвовал в проектировании зенитно-ракетных систем для сухопутных войск. В своём же институте защитил диссертацию, стал кандидатом технических наук. Несколько лет был начальником системной лаборатории в отделе главного конструктора.
Звание полковника внутренней службы Геннадию присвоили, когда он ушёл из института и возглавил крупную лабораторию в Главном научно-исследовательском центре управления и информации МВД СССР. К своей «милицейской» форме он относился весьма иронически и надевал её только в тех случаях, когда это официально требовалось по службе. К милицейским генералам его отношение тоже было довольно критическим. Судя по всему, служить под их началом ему было, мягко говоря, невмоготу. Сам генералом тоже не стал.
Через какое-то время как классный специалист по вычислительной технике Коробов получил приглашение и перешёл в систему Прокуратуры СССР, в подведомственный ей научно-исследовательский институт. Этот НИИ занимался изучением преступности в стране и разрабатывал рекомендации по борьбе с ней. Там Геннадий проработал ряд лет, даже получил звание советника юстиции. Оттуда в 64 года и вышел на пенсию.
Живёт Геннадий в Крылатском, на улице Крылатские холмы. Как работник прокуратуры, пенсию получает повышенную. На пенсии занимался сначала воспитанием внука, потом, когда внук вырос, – внучки. Геннадий Михайлович остался советским человеком, для него советское прошлое, даже с недостатками и изъянами, лучше капиталистического настоящего. Впрочем, нынешний российский капитализм, который уже успели окрестить «диким», действительно, мало кому может понравиться. Я не хочу спорить с Геной на эту тему. Я уважаю его и считаю своим товарищем, независимо от его идеологических, политических и экономических взглядов.
Если говорить о каких-то пристрастиях или увлечениях Геннадия, то он собирает и любит читать воспоминания советских военачальников о Великой Отечественной войне. В его домашней библиотеке – Жуков, Рокоссовский, Василевский, Штеменко, маршал авиации Красовский и другие известные и менее известные авторы военных мемуаров. Впрочем, мемуары его интересуют не только военные.
ЗИВА -
ПТИЦА ПЕРЕЛЁТНАЯ
Когда мы были школьниками, ЗИНОВИЙ ЛАТМАН, или Зива, как звали его друзья, увлечённо занимался в юннатском кружке при московском зоопарке. Поэтому для нас было естественным и понятным, что после школы он поступил в Ветеринарную академию имени К.И. Скрябина.
Окончив академию, Зиновий два года работал на опытной станции Сибирского НИИ животноводства в Горно-Алтайске. Всё как будто шло своим ходом, своим чередом. И вдруг – крутой поворот.
Мы узнаём, что наш Зива вернулся в Москву и стал… токарем, а потом мастером на 1-м подшипниковом заводе. Одновременно с работой на заводе несколько лет учился на вечернем отделении института. Точно не скажу, возможно, это был МАИ, о котором он, как выяснилось много позже, мечтал ещё в школе, но тогда не решился даже подать туда документы – препятствием был пятый, о национальности, пункт в его анкете. И вот через много лет Зива осуществил свою давнюю мечту. И получил второй диплом, инженерный.
А дальше произошло то, что классный акын Фридрих Смехов изумлённо отразил в дружеском стихотворном посвящении:
Друг зверья наш Латман Зива
Однокашникам на диво
Сделал резкий разворот –
Пересел на вертолёт.
С новым, инженерным дипломом Зива стал конструктором, а потом и ведущим конструктором в КБ Московского вертолётного завода знаменитого авиаконструктора М.Л. Миля. Здесь он нашёл своё истинное призвание и трудился три с половиной десятилетия вплоть до своих последних дней в мае 2005 года.
Зиновий знал, что у него обнаружили рак и он обречён, однако держался очень мужественно до конца. За две недели до своего ухода позвонил мне на дачу, поздравил с праздником. Это было 9 мая, День Победы, с военного детства святой для нас день. Этот наш последний разговор был долгим. Зива будто хотел выговориться о своей жизни, его грел свет воспоминаний. Говорили о многом, многое вспоминали, даже с юмором. И ни слова – о его болезни.
Были у Зивы Латмана две неуёмные страсти – автотехника и охота. В юности всё началось с мотоцикла, на котором он лихо гонял по Москве. Потом на смену мотоциклу пришёл автомобиль. За свою жизнь сменил немало мотоциклов и автомобилей. Разбирался в них лучше любого механика, своими руками устранял неисправности. Не раз попадал в аварии, особенно на мотоциклах, его ноги были ломаны-переломаны. Последняя серьёзная авария произошла года за два-три до кончины, когда за рулём он неожиданно на несколько секунд потерял сознание. Машина была разбита, сам отделался традиционным переломом ноги. Это была его последняя машина, больше за руль он не садился.
Все свои отпуска Зива, как правило, тратил на любимую охоту. Охотился на Ахтубе, в низовьях Волги. Туда каждый год ездил на машине в компании с такими же заядлыми, как и он сам, охотниками.
Дачи у него не было принципиально, Зива, как он сам признавался мне, просто не мог долго сидеть на одном месте. Я приглашал его хотя бы несколько дней отдохнуть на моей благоустроенной даче в Пахре – бесполезно. Зива – птица перелётная.
3-я часть. http://www.proza.ru/2012/09/13/1411