- Федька, погляди, ведь прекрасно же. Знатное место мы посетили. Чувствуешь что-то? А, Федя? А я чувствую. Гордость. Переполняет прям.
Серость железобетонной набережной немного развеялась, ранним осенним утром, когда два мальчика убежав от своего надсмотрщика, отца Феди, направились к ротонде. Мужчина сел на лавочке, тяжело вздохнув. И хоть дети были далеко, он был спокоен за них. Необъятная площадь асфальта не скрывала две маленькие фигурки из виду. В одиночестве Алексей Владимирович не перенес бы меланхолии жившей в этом месте. Только два смеющихся пятнышка на горизонте вселяли жизнь в мертвый мир курорта и в одинокое сердце отца.
Мальчик, постарше и повыше, забрался на постамент, к самому подножью одной из колонн, и смело глядел в горизонт. Второй сидел немного поодаль на том же постаменте и смотрел на бьющиеся волны.
- Мне грустно, Дима. Я даже теперь не знаю, зачем мы сюда приехали. Вот мне было весело, когда мы сюда бежали. А теперь мы здесь. И что же? Мне совсем не хорошо. Зачем мы тут? Зачем бросили моего папу?
- Дядя Алеша нас сюда специально привез, чтоб на море посмотреть! – изумился Дима. – Посмотри, какое оно большое, и красивое. Разве ты так не считаешь?
- Да, оно красивое – Федя отвел взгляд от волн и устремил его в небо.
- Так отчего тебе грустно? – и Дима сел рядом с другом, приготовившись слушать длинную и монотонную речь. Он знал, что будет скучно и не интересно, но он верил, что однажды он поймет, то, что говорил Федя, и это непременно пригодится ему в жизни.
- Во-первых, мне грустно, что мы бросили папу, я чувствую, что ему очень одиноко на той лавочке. Мне даже кажется, что он нам завидует. Ему хочется также весело побегать с нами, но у него болят ноги, болит голова, а главное болит душа. Стыдно ему бежать, вот и все.
Во-вторых, сейчас море ужасно выглядит. Оно, несомненно, прекрасно, но эти колонны всё портят. Они заточили красоту и могущество его, и держат в клетке, а также держат в клетке наши сердца. Что такое эта ротонда? Ладно, там памятник, к примеру, неизвестным солдатам неизвестной войны. Ладно, древняя крепость, ревностно охраняемая, она, историческая ценность учебника по фортификации, её азы. А что, вот это за прутья такие необъятные, прикрывающие не только свободу мою личную, но и свободу этого моря. Ан нет, такие вещи не просто строят и они себе стоят, всех буквально заставляют смотреть сквозь это железобетонное безумие. Дима, что за слово написано из трех букв на этой колоне, а из четырех на той? К чему мой разум затемнять такими пошлостями? И, между прочим, не виноват в этом тот кто написал, а виноват, кто построил.
И хочу сказать, что всякая ротонда должна вызывать стыд у человека. Потому что это продукт ненасытности его.
Зачем себя сдерживать? Да, обнесите вы все забором, каждый квадратный метр. Пусть люди любуются. А то они ведь и не знают, с какого ракурса посмотреть на морьеце.
Так Федя всё говорил и говорил, Дима и слушать его уже перестал, но не от того, что скучно, непонятно. Неутомимые речи и необузданные мысли друга наконец-то созрели в его душе, и пусть и медленно, но подымали Диму к Федору Алексеевичу.