--Тихо-тихо-тихо, братик, туши обороты! Слышь? Тут все свои! Это я, Валера! Ствол отведи в сторону, - говорил Валерин голос откуда-то слева и снизу.
Я же должен был убить его… мне, такое, приходило на ум раньше. Его и Лукича. Именно в конце Шекспировского драматизма. Но голос… это голос Валеры, вроде… я же видел его на другом конце ствола. Если Валера цел, выходит… я должен попасть в медиума, так?
Кое-как приподняв свой измученное и многострадальное тело (как хорошо сказал, а?) над землёй, я рассмотрел лежащего на животе Валеру, который уж очень внимательно следил за пистолетом в моей руке. Раз следил – значит ЖИВ!!! Ну, что-то, вроде, троекратного УРА!
--Я могу встать? – Спросил он, - ты меня признал?
--Признал. Только… давай ещё поваляемся, - я расслабил руку, на которую опирался, и повалился на землю. – Всё тело болит. И морда вся… болит. Они мне зуб выбили!
--Я вижу… красавчик! Ладно, давай помогу встать. Всё, пацаны, отбой!
--Хер вам всем в нос, а не отбой! – Заорал я, и направил пистолет в сторону проёма, в котором красовался Влад. – А, тут все свои….
Я опустил оружие и постучал стволом пистолета по спине «левостороннего».
--Эти… когда говорили «отбой»… они меня начинали… шлёпать. Как мальчишку. Обидно, понимаешь?
--Влад! Всё! Он шутит, значит – в норме.
Влад опустил свой «громобой», который, как оказалось, своей дырочкой в стволе, очень внимательно следил за мной.
--А этот-на, будет вставать? – поинтересовался Влад.
--По-моему… нет, он не хочет.
--Тогда, не хотят двое-на. Ладно, выходите на воздух-на, разбудите своего экстрасенса.
Открытое и вольное пространство навалилось солнцем прямо с порога. Перед сооружением, в котором я находился, было людно и машинно (ещё одно выражение, которое надо запомнить – машинно).
Валера, почти под руку, подвёл меня к группе людей, стоящих около джипа, в багажнике которого я вояжировал.
Увидев меня, а точнее, мою физиономию, все расступились, давая мне право полюбоваться на произведение рук моих.
Опершись спиной на машину, стоял Виктор Лукич и, не обращаясь ни к кому, тупо бормотал.
--Я был в десяти сантиметрах… Гос-с-споди! – Виктор Лукич старательно тёр лицо ладонью, на которую, затем, не менее старательно смотрел. Через пяток секунд, тёрка лица повторялась. – Я же его только спросил… только спрашивал… а тут – бац! – Медиум с силой хлопнул себя по лбу, после чего снова принялся тереть лицо.
--Мама дорогая, - нараспев заговорил Лукич, слегка раскачиваясь, - я же, вот настолько был….
--Седьмой раз начал, - сказал один из приехавших.
Около Виктора Лукич, на земле, лежал «правосторонний». Вид, у него, был не очень презентабельный. А кто выглядел бы лучше, если бы ему пуля разворотила левую сторону головы?
--Всё-всё-всё, развлечение окончено, - сказал мне Валера, насильно уводя меня от Лукича и лежащего тела.
--Это у вас называется «ожидаемый процент потерь при освобождении заложников»? – Неожиданно для себя, чересчур ядовито спросил я.
--Это? Это, братуха, не у нас. Это у тебя так называется «необходимый предел самообороны».
--Что ты горо… дишь….
В эту секунду я мог бы поверить в близкую встречу с полностью живой четвёркой «Битлз», чем в то, что «правостороннего» убил я, да ещё так метко.
--Ты, Зоркий Сокол, и меня чуть не шпокнул. Хорошо, что я вовремя решил споткнуться, а то бы я зажмурился вместо него.
--Погоди…, - я оглянулся на дверь, из которой меня вывел Валера, и определил, что убиенный находится на одной линии с выглядывающими ногами «левостороннего». – Это точно я?
--Мы не стреляли, это – точно! Да, ты не парься! Во-первых, жизнь, обратно, не отмотаешь, а во-вторых, они тебя на пикник сюда привезли? На… это, блин! Как отрыжка звучит… барбекю? Тут – или ты, или тебя. Теперь или живи с этим, или забудь, но ты реально спасал свою жизнь, а, может, и не только свою. Правда, проблемка есть. Прикинь, мы подруливаем, пацаны из машины на катапульте, Карагач, со своими, по стойке «смирно». А что им делать, против такой шоблы? Впереди всех, как Чапаев, ломится экстрасенс и хватает за грудки ближайшего к нему. Трясёт его, и орёт: «Где мой друг?», прикинь? Я, по шурику, в тот сарай, это Карагач маякнул головой где ты. Вот, я в дверь – ёлы-палы! Ты на том перце сверху, потом переворачиваешься, стволом в меня… блин, я вижу, что скоро перестану видеть, и быстренько так на землю прилёг. Ты и пальнул. Я оглядываюсь, а за мной Влад рулил, вот. Ага, я оглядываюсь, думаю, чтобы ты его не ужалил. Но нет, Влад тоже вкурил, когда засёк, что я спикировал, и за стеночкой притаился. Ну, а тому, кому этот Лукич трясучку устроил, пуля прямо в висок чмокнула. Теперь этот трансформатор… не, трансформер, в прострации. Если бы он сильнее качнулся вперёд, то сквозняк был бы у него в голове.
Валера, стоя, смешно изобразил покойника, повернув голову на бок, и высунув язык.
--Так, что, с почином вас, Глеб Георгиевич!
--Мне не весело.
--Если бы мне так морду… ну, если бы я был похож на тебя, я бы тоже не веселился. Ладно, попробовал изнанку жизни – и хватит. Пошли, тебя ждут.
--Значит, - обратился я сам к себе, - надо было поменять? Попасть туда, где "или-или", и одних поменять на других? Так тоже можно?
Мы остановились около одной из машин, в которой сидел Самсон. Он жестом пригласил меня в салон. Пригласил одного.
--Ты мне скажи, как у тебя всё, вот это, получается? Я же не просил начинать войну.
--А как бы вы себя повели, если бы вас, как барана, привезли на бойню?
Самсон Леонидович не ответил. Он отвернулся к окну.
Я ощупывал своё лицо и, наверное, в тысячный раз проводил языком по прорехе в зубах.
--Ладно, дело сделано, как сделано. Все доказательства ты мне дал, и теперь у меня развязаны руки. Спасибо за помощь, которую, если уж честно, я от тебя не ожидал.
--Ладно, не за что.
--Болит зуб?
--Болит его отсутствие.
--Вставим новый, у меня есть хороший стоматолог.
--Спасибо. Самсон Леонидович, - я показал на деревянное сооружение, и место перед ним. – А что здесь….
--Потом расскажу. Сейчас о другом. Что ты знаешь?
Я ещё раз ощупал лицо и, приоткрыв дверцу машины, сплюнул на землю розовую слюну.
--Всё.
--Откуда?
--Мой источник не вызовет у вас доверия.
--Откуда?
--От Баранника.
--Я спросил – откуда?
--А откуда я узнал о пистолете у Султана в Чехии? А про драку с Вовой-Чистюлей? А про то, что именно Карагач душил своего армейского друга? Из вечерних газет?
--Сделай тон пониже!
--Если уж на то пошло, то какая вам разница, откуда я узнал? Важнее – кто ещё об этом знает. Ответ – только я. Узнал от Баранника, это правда, и от неё – никуда. Баранник разговаривал с Лукичом и просил помощи.
--Выходит, что и Лукич твой….
--Нет, Лукич, в эти минуты, находился в… этой… не в торбе, а в… блин, в трансе. Он ничего не помнит из этих бесед. Я - проверял. Лукич только передатчик слов Баранника тому, кто спрашивает. А спрашивал я.
Как же старательно я врал, спасая Виктора Лукича. Без сомнения, он знал о контрабанде алмазов, которой занимался Баранник для Самсона. И не каждый сеанс с убиенным проходил для Лукича в беспамятстве, далеко не каждый. А теперь, зная возможности Самсона, я не сомневался, что при малейшем подозрении, что я лгу, относительно нашего медиума, Виктор Лукич прилёг бы рядышком с «правосторонним».
--Пока спрашиваю я, у тебя есть возможность кое-что подправить в своих словах. Я, правда, хочу тебе верить, и мне будет очень жаль, если… спрашиваю в последний раз – кто ещё знает?
--Хотите, для доказательства своей честности, я застрелюсь? Как белый офицер в эмиграции? Блин, Валера пистолет забрал! Самсон Леонидович, знают, конечно, знают. Например, люди, пришедшие к Бараннику за долей, или за всем бизнесом. Теперь знаю и я. Только, в чём я вам конкурент? А Лукич – он как цветное радио, его включили – он работает, выключили – он ни хрена, простите, не помнит. Он тут вообще из-за того, что Баранник пообещал ему денег, если Лукич откопает его тело, похоронит и отомстит убийцам. Из-за этого он и приехал из Вологодских краёв, где резной палисад. А наши беседы с Баранником он не помнит, как, наверное, не вспомнит их количество. Кроме того, спросите у Валеры, спросите у моей жены, у охранников, наконец, во что он превращался, когда через него… или в нём говорил Баранник. Лукич – не ваша головная боль. Ему бы денег дать, если….
--Если что?
--Если вас устраивает исход дела.
--О Бараннике давно начал догадываться?
--Сразу, как только получил его медкарту.
--Вот как?
--Да. Там, где описано его поступление в стационар с открытым переломом бедра, какой-то пьяный интерн забыл указать сопутствующие этой травме повреждения. Он не мог упасть с велосипеда и, сломав ногу, не получить на одного ушиба или гематомы. А их – нет. Затем, только в отдельной карте у невропатолога пишется наличие у пациента фобий, а не на титульном листе амбулаторной карты. Продолжать?
--Ну, давай.
--Ему нужна была эта хромота, чтобы постоянно иметь при себе контейнер для чего-то. Для наркоты – маленький объём и запах не сбивается. Для спиртного – пить неудобно. А для чего ещё? А когда Валера нашёл его кейс с чертежами, купленного для вас подземного жилья, то, среди бумаг, я нашёл схемы нескольких тростей, на изготовление которых пошли полые материалы. Вот я и позаимствовал его трость. Пару дней покумекал, и открыл её.
--И… где?
--Трость? Или содержимое?
--Не надо так тонко острить!
--Если её не выбросили… сейчас посмотрю.
Трость ждала своего нового хозяина в багажнике машины, которая не очень комфортно перевозила меня сюда.
Возвращаясь с тростью к машине Самсона, я увидел Валеру, стоящего около открытой дверцы, и жестикулирующего с азартом Луи де Фюнеса. Значит, Самсон будет детально проверять каждое моё слово. Да-а, подозрительность – как грипп. Начинается быстро, и очень долго не отпускает. Очень долго.
--Самсон Леонидович, это, пожалуй, единственное, что осталось от Баранника. Если хотите – оставьте себе. Я уже не хромаю.
Вот так. Хоть и недолго я ходил с алмазами на сумму в чёртову кучу денег, но никакого удовольствия не получил. Что, интересно, женщины в них находят?
Разговор с Самсоном скомкался, Видимо, ему надо было сопоставить услышанное из разных источников. Пусть сравнивает.
И ещё одно событие того дня, или уже вечера, в котором я участвовал. Самсон предложил мне, Если, конечно, я действительно знаю это место. Показать захоронение Баранника. Я согласился при одном условии – раскапывать будет Карагач. Лично.
На глубине, примерно, метров полутора, лопата наткнулась на свёрнутый в рулон ковёр. Это был своеобразный гроб пропавшего Баранника. Когда ковёр развернули, и предоставили скверно пахнущее тело, для опознания Самсону, он снова и удивился, и удостоверился в том, что я знаю слишком много для человека, не посвящённого в его бизнес. А что я знал на самом деле? Просто слушал то, что мне говорили, и пытался это услышать. Хочешь - не хочешь, а весь мир полон подсказок, надо научиться не отмахиваться от них, а использовать. Для блага. Пусть, даже, для чьего-то. Ничего случайно не происходит.
Самсон нас отпустил. Нас – это меня и Виктора Лукича. Валера остался. Не знаю, для чего. Вряд ли, чтобы охранять горе-воеводу. Скорее всего, у Самсона появились новые вопросы.
Лукич, всю дорогу до квартиры, молчал – переживал увиденное. И, только около двери своей квартиры, сказал.
--Это всё не может оцениваться деньгами. Лучше я Кольку Марьянова лечить буду. Всегда.
И пошёл спать. Или напиться втихаря. И то, и другое объяснимо.
Жена меня чуть не прибила. Ей Богу, в «гостях» у Карагача мне было легче. Она, как группа поддержки, сидела с Валерой в машине и, по её словам, видела меня над толпой. А потом я пропал. Ею, чуть ли не силком, вытащил из машины мальчик Влада, и так же силком сопроводил домой. Охранял он её почти до моего возвращения. Так, что, я гад и идиот, который полез «чёрти куда», и вообще, я хоть о ней думаю, когда-нибудь, когда куда-то лезу? Бу-бу-бу-бу…. Как я ей могу доказать, что именно о ней я и думал? Как доказать?
Основная часть её мести началась во время обработка ран (мог бы сказать и ссадин, но ран звучит внушительно и гордо!) йодом и перекисью, правда, в другой последовательности. А с каким утончённым цинизмом она дала мне зеркало, чтобы я рассмотрел пустое место от зуба. Ну, не мегера, а? Но – жена.
На следующий день нас собрал Самсон, пригласив в кафе Влада, которое было закрыто на «заказной обед». Хотя, всё это больше походило на тайную вечерю.
Нам с Самсоном, накрыли отдельный столик в глубине зала. Обслуживала та самая официантка, которую мы встретили в первый свой приход, и на которую Валера начал обращать более пристальное внимание, чем то позволяет поверхностное знакомство.
Никаких тайн за нашим столом не было. О Баранникe вспоминали мало. Хотя дополнительное потрясение у Самсона вызвала велосипедная цепь на шее трупа.
Тем не менее, я заметил, что Самсон стал пристальнее на меня смотреть, и делать большие паузы между словами, в задаваемых им вопросах. Вряд ли я стал ему больше нравиться без одного зуба. Может, надо было ему сказать, что мне и пятый зуб с той же стороны повредили? Все равно он уже начал крошиться. Ему, Самсону, всё равно, а мне выйдет лечение дешевле. Если я вообще буду платить.
А если быть точным, то всё наше общение крутилось около одного вопроса – насколько я осведомлён о его, Самсона, делах в Крыму. Врать ему было глупо, что-то скрывать – глупо вдвойне, что-то пытаться использовать в своих интересах – самоубийственно. Поэтому я и рассказал всё, что знал. Начиная со смутных догадок, которые перестали быть смутными при подробном рассмотрении найденных чертежей жилого помещения.
Когда догадка жены о правильном «прочтении» предметов с фотографий, переросла в указание местности, от скуки мы поинтересовались, кто и как часто из властных «особей» посещает Крым. Список фамилий говорил сам за себя, также было понятно и молчание, строго держащего нос по ветру в вопросах дележа земли.
Не сразу, но выяснили, кто есть настоящим хозяином «Стройинвеста» - человек, состоящий в списке самой сердечной партии не на последнем месте. Вот и попытались сложить два и два.
Попытались найти и рабочих, которые побывали в районе Баян-дага. Никого. Наём на работу есть, а рабочих – нет. Местные там не работают, предпочтение отдаётся залётным из новых стран прежней Средней Азии. Этих берут на работу с охотой из-за малой стоимости, и врождённой боязни представителей власти бандитской наружности. Этих гастарбайтеров видели в момент наёма на работу. А после – не видел никто.
Можно ли связать найденные рядом с Баранником семь трупов мужчин в полу рабочей - полу спортивной амуниции, с желанием не выпускать наружу и каплю информации о строящемся подземном городе для «элитных» самцов и самок из верхушки политического и столичного бомонда? Не знаю. Но, подозревать теперешнюю власть в человеколюбии, я не буду. Не смогу.
По большому счёту, ничего взрывоопасного, для Самсона, я не узнал. Только то, что он не хотел сам мне говорить, предлагая поискать Баранника. Я считаю, что свою работу я сделал, хотя, мерзости, при этом, насмотрелся на полжизни вперёд.
А что касаемо самого усопшего…. Он был охоч до женского полу, поэтому, частые саунные оргии, требовали более изысканного, и более адреналинного финала. Таким финалом и стала оргия с участием Сулимы, которую медленно резали по оплаченной просьбе «эстета», и под его наблюдением.
Несколько раз, я пытался представить себе, какое выражение лица было у этого «алмазного дилера», когда он наблюдал казнь, выбранного и купленного им человека. Не смог. Кроме морды существа из фильма «Чужие», ничего представить не мог.
А с другой стороны… есть спрос – будет и предложение. Или, что хуже, наоборот.
Оказывается, степень полезности мелкоденежного гражданина для багатопузого, определяется степенью собачьей преданности, а не умом, знанием, способностями или, не дай Бог, порядочностью. А за вышеупомянутые, Баранниковские, преданность и пронырливость, ему и прощались кое-какие грешки. Эту фразу обронил Самсон, объясняя его, Баранника, долгоживучесть на поверхности Земли.
Сразу вспомнились слова из монолога актрисы Веры Марецкой, из фильма о простой крестьянке, ставшей депутатом Верховного Совета.
--И вот я стою перед вами. Простая русская баба. Мужем битая, врагами стрелянная….
И вот я сижу перед Самсоном, обычный, неудачный специалист в медицине и в строительстве, убивший вчера двух людей. Убивший защищаясь. Но, от сознания того, что я убийца, мне не стало так омерзительно и гадко, как от слов: «Ему прощались кое-какие грешки». Последнее слово употреблено во множественном числе. Убить для удовольствия – это грешок?
Раньше у меня не было симпатии к Самсону, просто не было отвращения. Теперь же….
А что теперь? А ничего! Повесить на себя третью душу за два дня? И что это даст? Наорать на него? Тогда, от щедрот душевных, месть мне обрызгает и жену, и Валеру, и Виктора Лукича, который и так попал, как не знаю кто. И что не делать?
Видимо, мои мысли отразились на моём лице настольно явственно, что их прочёл Самсон.
--Можешь меня ненавидеть за многое. Но, моей воли, чтобы не допустить появления новых Баранников, слишком мало. Есть воля пятерых человек, которые не так щепетильны в выборе прислуги. Пусть тебя не коробит это слово. От всех пятерых зависит то, что я тебе озвучиваю и, стало быть, принимаю на тебя весь твой гнев. У каждого из нас есть свои якоря в жизни, так? Нет? Твои сидят позади тебя – жена Валера, это чудо из Вологды. Они, хочешь ты этого, или не хочешь, но в какой-то мере зависят от твоих поступков. Сегодня ты поступил определённым образом в отношении двух человек из окружения Карагача.
--Вчера. Уже вчера.
--Сам поступок, плохо согласуется с обязательным определением срока. Поступок или есть, или его нет. Я говорю о другом. Ты поступил правильно, с твоей точки зрения, на момент совершения поступка. С точки зрения твоих друзей и близких, - снова жест в сторону отдалённого столика, - твой поступок оправдан. А с точки зрения родственников тех двух охранников? Понимаешь, куда я клоню? В жизни нет однозначных поступков, есть сумма взглядов различных людей на одно и то же событие. И, когда для этой суммы, будет подобран соответствующий общий знаменатель, тогда ты будешь уверен, что совершил правое дело. А если нет – старайся извлечь урок. И последнее. Это большая и лживая хитрость – правильно жить. Если ты, по случаю, не становишься Баранником, это не значит, что у тебя есть право его осуждать. У тебя должно быть внутри собственного убеждение, которое никогда, и не при каких обстоятельствах, не позволит тебе стать подобным ему. Когда таким станешь – приходи, поговорим. Я таким не стал, и не стану. И грехи не пустят, и времени не хватит. А Баранник… он – зло. В определённый момент полезное и нужное, но – зло. И кто его поборол? Ещё большее зло. А добро его не осилило. Почему? Потому, что основные отряды сегодняшних армий добра, состоят из слов, а не из поступков. Возможно, я и ошибаюсь. Теперь подумай над тем, что я сказал, и постарайся найти общий знаменатель. Найдёшь, значит, мы имеем правильное представление об определённом факту жизни. Не найдёшь – будет два полноценных и противоположных мнения, которые ни к чему не приведут. Предлагаю закончить нашу беседу следующим – судьба, твоего Лукича, в твоих руках. Я не верю всему из того, что ты сказал, но я тебе многим обязан, поэтому отпускаю его с такой информацией, ты меня понимаешь? Его может убить широко открытый рот. Теперь – точно всё. Скажи официантке, пусть сдвинет столы, посидим в дружной компании напоследок.
Столы сдвинуты, стулья расставлены и закончена сервировка приборами. Мы снова одна компания, дружно играющая радость от завершения трудного дела, и плохо скрывающая новый шрам на сердце. А, также, ненавязчиво контролирующая, собеседников. Всё, как и в любой другой компании.
Неловкость, от появления за общим столом нового и властного собеседника, быстро улетучилась, после парочки шуток Самсона и рюмочки водки, выпитой за здоровье присутствующих. Странно, что я никогда не обращал внимания на такое количество подтекстов, в простом тосте «за здоровье присутствующих».
Осмелевший Валера, сумел поддержать непринуждённую обстановку за столом. Пару раз я замечал, что, перед тем, как о чём-то сказать, он поглядывал на Самсона и, не поймав запрещающих жестов, или взглядов, рассказывал интересные моменты вчерашнего дня.
--Ага, так вот. Ты слушаешь? Сидит Карагач, что-то там говорит про то, что он человек маленький, выполнял приказы, то, да сё. Короче, он меня спрашивает, а кто это хрен, которого я взял, и который приспал двух, не самых слабых бойцов? А я, слышь, говорю – этот хрен, чтобы ты знал, майор ФСБ! Так, что, скажи спасибо, что он до тебя не добрался. Не, а что? Должен же я был понтов нагнать? А дальше, прикинь, он втупляется в стол, минуту молчит, а потом и говорит, мол, как же я, бык, сразу не въехал, что он, в смысле ты, так грамотно подставился ему, и так грамотно развёл. Слышь, говорит – старею, мол. Мне бы, в смысле ему, таких бы людей, как ты, человека три, он бы… ну, то не интересно. А я ему, снова на понтах, слышь, говорю, Карагач, под его началом, такие, как ты, в коридоре цветы в горшках поливают. А что? По-моему, хорошо сказал. Ну, майор, давай, за тебя!
Да-а, интересно. А что бы ответил Валере Карагач, если бы Валера сказал, что я простой, скажем, продавец газет? Вот и получается, звание – сила.
--Давайте и я за этот тост выпью. Валера, не сочти за труд, наполни мне рюмочку.
Самсон Леонидович выпил, закусил, пожелал нам всего-всего-всего и, под присмотром непонятно откуда взявшегося охранника, простившись, ушёл.
Оставшись без присмотра, мы заскрипели стульями, рассаживаясь с максимальным комфортом. Валерино крыло, в обычной жизни, являющееся простой рукой, порхало и поохало над столом, наполняя рюмки. Присоединился к нам и Влад, ответивший согласием на требование Валеры, усадить рядом с ним официантку. Она была совершенно не против, сидеть рядышком с таким парнем.
--Валера, теперь тормозов нет. Расскажи, что я пропустил.
--Лёгко! Значит, сидим мы с твоей женой в тачке, тебя выпасаем. Смотрю – идёшь! Я завёлся, скорость втыкнул и жду, когда ты в салон прыгнешь, ну, чтобы с места в полёт. А позади меня, Владовы пацаны, всё так перегородили, что у меня был хороший просвет, чтобы без помех слинять. Вот. Тут, твоя, и говорит, мол, что там за возня, и тебя не видно? Я гляделки – на выкат! Ё-моё! Тебя – нет! Блин! Гляжу влево – у машин Карагача какая-то возня. Вот тут я и пересрал, это правда. Я маякнул пацанам, они – твою в охапку и на хату под охрану. Я выруливаю со стойла и гляжу, что те три джипа отъезжают и, прикинь, два из них, мигают поворотниками в разные стороны. Блин, засада! Куда ехать? За кем? Я снова маячу – рысачьте за теми, которые направо, и прямо, по главной подались, а я за левым.
--Почему именно за левым?
--Ты же сам приставал ко мне, мол, если тебе что-то надо, то это будет слева. Ну, что-то такое говорил. И в глазки мне заглядывал.
--Я тебе такое говорил?
--Ты чаще закусывай, тогда будешь помнить. Короче! Я лечу за «левыми», города – не знаю, звоню пацанам и говорю – где я нахожусь, и куда мне ехать? Они меня направляют по ходу. А когда выехали за город, ну, там километров двадцать проехали, свернули на какую-то отбочку. Я снова на трубу, а мне говорят, что за ними, уже, ехать не надо, жди, мол, остальную подмогу, мы уже едем. Сиди, говорят, а то засветишься. Дождался. Пораскинули мозгом, и решили ехать лоб в лоб. Игрушки, за такие фортели с похищением, кончились. Приехали, значит, Лукич первым в атаку, а остальное ты знаешь. Пацаны сообразили, куда рванули два джипа – за стройначальством. Опередили их маленько, успокоили, кого надо и сдали этих фраеров Фасольке. А на их тачках, для маскировки, полетели тебя спасать. Замыкал нашу кавалькаду Самсон с двумя машинами своих… ну, наших. Они – все наши. Короче, вы поняли. Лукича вообще не хотели брать, а он такой хай поднял, что мама дорогая!
--Ничего я не поднимал, я только….
--Да, ладно, Ми****опль, орал – будь здоров! Но – по делу. Короче, так всё и было.
Вот именно – всё и было. Хорошо, что уже было, и жаль.
Возвращаясь в мыслях к разговору с Самсоном, я долго колебался в поисках устойчивых понятий, вытекающих из его слов, С одной стороны, я опасался, что ли, что я, по сути, легко внушаемый человек, и достаточно быстро принимающий, как свою собственную, чужую точку зрения. А с другой, я, опять-таки, опасался, что Самсон прав. И сколько я не пытался найти изъян в его словах, глядя через них, как через растровую решётку на мир, я не смог найти веских аргументов для их опровержения. Не смог.
И дело, ведь, не в том, что зло необходимо для того, чтобы добро себя проявило, а в том, что людям во зле комфортнее живётся. И эта комфортность не бледнеет перед ужасным концом злой жизни, как, например, у Баранника. Это зло не смущает само существование добра, как противовеса, или противоядия. Зло начинает разрешать добру иногда себя показывать. Вечная тема для разговора, вечный разговор на эту тему. И самым добрым прослывёт тот, кто красноречивее об этом противостоянии заливается.
Мы ехали домой. За грязным вагонным, мелькали равнодушные ко всему деревья, вереницы машин на переездах и суетливые вокзалы. Трагедия в одном месте, не волнует остальной мир, а остальной мир снисходителен к локальным драмам. Я снова возвращаюсь к этому разговору. Надо отвлечься.
Валера, не на шутку положивший глаз на официантку из кафе Влада, как-то особенно трогательно с ней расставался. Заметивший это Влад, сразу предупредил, что без его, Влада, благословения-на, Валере ни фига не светит, в смысле продолжения отношений. Пусть Валера засылает сватов-на, а он, Влад, подумает, стоит ли отдавать хороший товар отличного качества, уличному торговцу, типа Валеры. И, ещё, четыре, или пять «на» По-моему, у Валеры наметился основательный «якорь», который будет держать его подальше, от бесшабашной жизни. Я буду только рад этому.
Виктор Лукич уехал «дум печальных полн», оставаясь рассеянным, даже около вагона, когда, вместо того, чтобы показать билет, он пожал руку проводнице. Денег на руки он не получил. А, через, примерно, неделю, позвонил и сказал, что приезжали к его дому три гориллы, чем до икоты напугали его жену Ирку и, передав привет от Самсона, оставили чемоданчик. Открыв его, икотный припадок случился у него. Ещё эти ребята передали просьбу Самсона, не отказать ему в любезности проконсультировать его по каким-то вопросам. Не сейчас, а когда-то. Теперь к Самсону пристёгнут не только я, но и Лукич. Можно будет создавать спецотряд. Не дай Бог!
Мы с женой всё реже вспоминаем Симферопольские каникулы, причём, каждый по своей, личной причине.
А, забыл! Я же вставил зуб! Самсон мне компенсировал эту процедуру, а также, компенсировал потери, не такие вещественные, как мой родненький зубик.
Время от времени, подумываю написать книгу об этих приключениях. Хотя, кто поверит в правдивость того, что я опишу? Но, фантастику тоже читают, не особенно веря в неё? Надо попробовать. А с чего, интересно начать? А начинать надо с начала. С самого. А что, если, начать так?
«Действительно, существует некое правило, по которому, большое событие всегда начинается от маленькой побудительной причины. Беда в том, что событие – не предмет, и очень редко удаётся разглядеть ту отправную точку, которая послужила причиной лавинообразного изменения в жизни человека, или, даже, страны. Возможно, что в моей ситуации, точкой отсчёта послужило что-то иное, а не городок, в который я переехал. Но, вспоминая всё, произошедшее со мной, мысль формируется, отталкиваясь именно от этого городка».