На площади, где, по договорённости обустроились артисты, изображающие скомороший балаган, начали собираться люди. Неустойчивыми, но и не иссякающими ручейками, стекались беззаботные люди, привлечённые зазывалами и возможностью совершенно бесплатно на что-то поглядеть, и в чём-то поучаствовать. На этом этапе нашей, и артистической самонадеятельности, всё шло спокойно.
Но тем и хороша эта новая выведенная мною форма дурацкой поговорки «отсутствие плана – тоже план», что воплощается в жизнь с поразительной и скрупулёзной точностью, и с неотвратимостью прихода старости. Сволочь! Однако я забежал вперед, хоть и не на много.
Быстро собранная, из остатков реквизитов совковых агитбригад, сцена представляла собой авангардную смесь декораций тургеневско-мечтательного парка, и жилой комнаты в стиле «кабинет» На сцену вышел мужик в балаганном наряде, в дурноголовом колпаке, но без грима на лице. Он жеманно поклонился, поправил выпирающий бутафорский живот и принялся изображать путника, разглядывающего окрестности в поисках кого-то, или чего-то.
Спокойно отреагировав на свист публики, и на выкрики «Алё, гараж», и «Кого ищешь? Мы уже тут», он обрадовано потёр руки, поздоровался с народом и, хорошо поставленным голосом, начал вещать.
Ходит, ходит скоморох,
Гладит полотно дорог.
Где – под небом, где – под крышей,
На подмостках, чтоб повыше,
Чтоб виднее и слышнее,
Чтоб добрее, или злее
Выходил его рассказ….
Согласен, что времени у авторов было не слишком много, поэтому литературно-поэтическая составляющая сегодняшнего вертепа откровенно «хромала». Однако, потрясающе-завораживающая жестикуляция ведущего, который мог бы стать достойным продолжателем искусства Марселя Марсо, компенсировала долгое плавание по рифмам и метафорам, не позволяющим подобраться к сути представления.
Мы попросим в этот час,
Слушателей и зевак,
Верить скомороху так:
Уши трубочкой сложи….
Наконец-то началось то, из-за чего городился огород этого спектакля. На сцену, хромая, вышел главный герой, он же – второй скоморох. Одет он был в зелёные джинсы и зелёный жилет. Хромая на одну ногу, он опирался на палочку, точно копирующую трость Баранника. Точно такая же трость была и у меня. И одежда была такой же, как у скомороха. Мы с ним были одинаково оформлены, за исключением одной мелочи – у него в руке была велосипедная цепь.
Почти точно по нашему расчету, появились три броненосца чёрного цвета, принадлежащие охранной фирме Карагача. Они синхронно остановились и с той же, армейской точностью, выплюнули из себя шестерых чёрнокостюмных женихов. Седьмым выполз сам воевода, в миру – Карагач Пётр Петрович, собственной персоной.
По поведению его сотрудников было понятно, что о времени и месте проведения балаганного шоу, было известно только их боссу.
Правда – есть изнанкой лжи,
Доброта – изнанка злобы.
Дух – изнанка всей утробы.
Тут, всего, не перечесть.
Честности, изнанка, лесть….
…продолжал декламировать ведущий, используя праздношатающегося скомороха в качестве, собственной, подтанцовки. Наконец, Карагач разглядел униформу, цепь и палку артиста, и замер, вытянув шею, как жираф перед последним листочком на дереве. Ну, с Богом, теперь – мой выход!
Я вышел из машины и, опираясь на такую же трость, стал пробираться в зону прямой видимости наших главных зрителей, ради которых и разыгрывалась эта сценическая пародия на Шекспира.
Теперь, на сцене, заговорил скоморох в зелёном. Тем же «сырым» текстом он заговорил о своей судьбе, о своём чаде в заморских землях и о кознях своих друзей, которые показали свою изнанку – коварство.
Первым меня увидел охранник Карагача. Он счёл странным наличие сразу двух хромых в зелёной одежде и, показывая то на сцену, то на меня, что-то заговорил, наклоняясь к шефу.
Карагач проследил за жестами охранника. Поскольку, за эти секунды их разговора, я успел приблизиться к ним на несколько шагов, мне удалось рассмотреть изменившееся лицо отставного офицера. Что-то он вспомнил… нет, не так. Что-то заставило его резко вспомнить прошлое событие, отчего он напрягся телом и ожесточился лицом.
Наша цель была достигнута – зелёная одежда, и цепь однозначно привлекли его внимание. Его, его охранников и… больше ничьё. Карагач всё знал о судьбе Баранника и, возможно, был искомым исполнителем.
Где-то в толпе зрителей, и прогуливающихся зевак, были и ребята Влада, которых я не знал в лицо. Осознание этой поддержки, и скрытой в толпе помощи, давало абстрактное ощущение безопасности. Правда, такой же шаткой, как и моя, наигранная и хромая походка.
И снова наступает время, когда необходимо вспомнить о дурацкой поговорке про планы и их отсутствие. Она начала воплощаться в жизнь, как планы одного из Ильичей.
По нашему, «не сценическому» сценарию, я должен был пройти мимо Карагача и, потянув себя за мочку правого уха, сказать фразу, которую передал Баранник через медиума: «Привет, Кештич!». Поскольку я так и не узнал, что означает это слово, то мне было все равно, что говорить и кому. Как и то, насколько точно эта фраза правильно мне передана. Однако, к обеспокоенному лицу Карагача, добавилась новая мимическая нотка, которую я не могу описать литературно. На уличном сленге, Карагач ох..ел по-взрослому. Не прокашлянным голосов, он хрипло протянул.
--При-ве-е-ет….
--Не расстраивайся, Кештич, мне, теперь, уже не больно, а у тебя всё впереди.
А со сцены скоморох швырял в зрителей усиленные микрофоном слова:
Мне уже не больно, все боли позади!
Что же ожидает друга впереди?
Я благополучно миновал остолбеневшего Карагача и замершую, но готовую в любую секунду сорваться с цепи, охрану. Мне оставалось пройти метров десять-пятнадцать сквозь толпу и, примерно, столько же, до припаркованной машины Влада, когда, со звоном рухнувшего витринного стекла, полетели в ж… в бездну все вышеупомянутые планы.
--Уважаемый, не торопись! Базар есть, пошли со мной!
Я оглянулся. Передо мной, вернее, сбоку от меня, стоял худощавый мужик с лицом спившейся мыши землеройки. Одет он был не в свадебную чёрную пару, как охранники Карагача, а в светлые широкие брюки, и майку, с изображением фиги, скрученной кистью скелета.
Последние остатки моего спокойствия шустро покинули свой пост, оставив вместо себя ярко мигающих транспарант с надписью – ОТОРВАТЬСЯ ОТ ЗЕМЛЕРОЙКИ ЛЮБЫМ СПОСОБОМ!
--Это, вы мне?
«Землеройка» вцепился пальцами в локоть моей правой руки и, найдя неприятно-болевую точку, сдавил её.
--Тебе, уважаемый, тебе. Пошли, давай! Только, по-тихому!
Я повернулся к нему всем телом и, совершенно непреднамеренно, опустил свою «хромоножную палку» на большой палец его ноги, который победоносно торчал из… этого… как его, чёрта зовут – стринга? Или сланца? Одним словом – из вьетнамка, и резко перенёс вес тела на эту трость. «Мышь» выпучил глаза от боли и тут же отпустил мой локоть. А я, раззадорившийся идиот, как будто продолжая движение по полному развороту в позицию «нос к носу», вроде бы по инерции, заехал носком кроссовка ему по ноге пониже колена.
--Извините, я не нарочно. Вам больно?
--С-у-у-к-а-а!
«Мышемордый» наклонился и принялся с силой тереть место ушиба.
Из толпы окружавших нас людей, как-то быстро отпочковался ещё один мужик лет под сорок, и участливо склонился рядом с травмированной мною «землеройкой».
Не спорю, может мне и показалось, но этот мужик из толпы, перед тем, как нагнуться, очень красноречиво стрельнул глазами в меня, а потом вправо, туда, где стояла спасительная машина. Показал в ту сторону, куда и направлялся. На всякий случай, я не стал анализировать его взгляд и свои ощущения, а просто продолжил движение.
Однако, краем глаза, я успел заметить, что мой спаситель из толпы крепко держит за шею согнутого «Красавца», не давая ему выпрямиться. Неужели ребята Влада так плотно меня опекают? Храбрости от этого у меня не прибавилось, однако, какое-то подобие внутренней успокоенности, начало притормаживать разгулявшийся адреналин.
Не успел я пройти и пяти метров, как по спине хлестнул визгливый женский крик.
--Убили-и-и!
Толпа покачнулась волной, обтекая место происшествия.
С последним вздохом вытекла душа,
И огляделась. Не спеша….
Господи, какой же идиот писал эти стихи? И, как не вовремя, кликушествует этот скоморох!
Перестав изображать хромого, я оглянулся. Передвигающиеся зеваки на долю секунды расступились, и мне удалось увидеть сразу два события. Первое – мужик из толпы стоял, опустившись на левое колено, и опёршись левой рукой в тротуарную плитку. Правую руку он прижал, снова-таки, к левому боку. Сквозь пальцы сочилась кровь, капая на его колено.
Второе событие было не менее драматичным – «землеройка» рыскал среди толпы, потирая шею окровавленными пальцами. Кого он выискивал – я знал. И ещё я знал, что у него был нож.
Бояться мне было уже поздно, надо действовать так, как действуют против меня.
«Мышемордый» сообразил, или рассмотрел мой зелёный костюм, не знаю, но двинулся он в правильном направлении.
Что делать с этим «ноженосцем» я не знал, поэтому просто «отключил» мозги (в ту секунду мне показалось, что я отключил их в тот момент, когда согласился приехать в Симферополь) и право выбираться из этой переделки, предоставил телу, и тому, что Фрейд назвал «подсознанием».
И результат превзошёл все ожидания. Я немного присел (благодаря своему росту, я был, почти, на голову выше всех зрителей) и, с зашагиванием назад, относительно первоначального курса, повернулся на триста шестьдесят градусов вокруг своей оси (наверное, в классическом танце, есть даже и название этому «па»). Я оказался в полуметре позади «землеройки» (если у меня будет возможность кому-то ещё пересказать эту историю, то я придумаю прозвище этому уроду покороче, и не такое обидное для животного). Поскольку, я не думал, а действовал, я зацепил его за горло ручкой трости, и со всей своей дури (а её у меня!!!), дёрнул трость назад и вниз. «Мышемордый» хрюкнул, подбросил обе конечности вверх и, с арбузным звуком, треснулся затылком о тротуар. Рядом с ним расположился нож со следами крови.
На секунду-другую этот фрукт замер, потом схватился за горло и принялся хрипеть, изображая осипшего оперного певца на грани фиаско на сцене.
Я думал, что этой тростью я сделал ему трахеотомию, если вы понимаете, о чём я говорю, но у меня не было времени на подробный анализ его травмы, поэтому я ушёл. И я уже не чувствовал в себе гармонии, человечности, и христианского отношения к ближнему, у меня не было стыда, за не рыцарский поступок при нападении со спины. Мне не было его жалко до такой степени, что, уходя в сторону спасительной машины, я пнул его ногу, лежащую на моём пути.
Гораздо позже я узнал, что мой спаситель из толпы выжил, чего нельзя сказать о «землеройке». По одной версии – его затоптала толпа, а по другой, более достоверной, мой спаситель нашёл в себе силы выполнить до конца свою «охранную» работу. Но всё это я узнал намного позже.
Последнее, что мне запомнилось из того дня, так это дурацкие стихи со сцены.
Стоять? Бежать? Всё, нет спасенья,
От вражеского плена избавленья….
И стихи плохие, и сюжета никакого, зато звучат со сцены, как назло, идеально в нужное время.
Потом резкой болью зазвучал затылок, и всё, в этой жизни, мне стало безразличным.
Кое-какой интерес, к окружающему миру, стал появляться внутри меня одновременно с болью в голове и во рту.
Солёная корка на губах позволила предположить, что это кровь, а свободное проникновение языка сквозь сомкнутый ряд зубов, предполагал отсутствие одного из них, а точнее – второго сверху справа.
Где я его потерял – не помню. Может, когда меня ударили? Но, судя по боли, били по затылку, а зуб не пробка, чтобы выскочить из десны, как из бутылки. Скорее всего, я, после удара, треснулся головой о тротуар, отчего и произошла потеря зуба. Обидно, понимаешь? Может попросить ребят вернуться на площадь и поискать зубик? Значит, я полностью пришёл в себя, раз начал думать о всяких глупостях. Кстати, я не упомянул, что пришёл в себя в багажнике одного из броненосцев, который вёз меня в… одним словом – вёз.
Я не был связан, что дало мне кое-какую свободу действий. Особенно, учитывая объём багажника машины такого класса.
Присев, я ощупал тело и лицо. Правая сторона лица саднила, и начинала побаливать с всё увеличивающимся значением.
Меня, как мне представлялось, забрали с площади, отключив предварительно соображалку, погрузили в машину и везут неизвестно куда.
На какие составляющие можно разобрать моё теперешнее положение? Плюсы есть? Ну, такой плюс, что и учитывать его, в теперешней ситуации, не стоит, хотя, можно. Карагач попался, как овца в курятнике. Собственно говоря, я и так это знал, что он натоптал в деле устранения Баранника, а теперь это точно знает Самсон. Минусы – я и сам попался, как баран на подводной лодке, и мне, скорее всего… но сейчас не об этом. И кое-что совсем без знака – я не мог совсем незаметно грохнуться оземь посреди толпы, значит, есть надежда, что меня ищут и, если этим искателям повезёт, то найдут. Хорошо бы, живого.
Всё ещё плохо понимая, что я делаю, я устроился на коленках, облокотившись на спинку заднего сидения. Кроме водителя, и самого воеводы на переднем сидении, в салоне присутствовали ещё два «жениха», упёртых плечами в правую и левую дверцы соответственно, но, только, на заднем сидении.
--Привет! – Сказал я настолько дружелюбно, насколько позволяла память о выбитом зубе.
--Очухался?
Это сказал Карагач, козлина. Спросил, гадюка, даже не обернувшись.
--Ага! Пацаны, никто не видел моего зуба? Передний, такой, симпатичный. Куда-то запропастился….
-А ты, хлебало поуже растворяй, - сострила «левосторонняя подпорка для двери».
--Рты закрыть! – Рявкнул воевода и смешок, как мыльный пузырь, быстренько лопнул. – Сделай отбой!
Теперь признаки жизни подала «правосторонняя подпорка». Выбросив кулак левой руки в мою сторону, этот «жених» сильно попал мне по носу, отчего моя коленопреклонная стойка сразу начала называться «лежащий Будда».
--Допросишься, - проглатывая кровь, слёзы, обиду и злость проговорил я, - направлю на тебя Фасольку, не будешь тогда ручонками махать.
--Да, хоть Котигорошко, - снова ожила левостороння подпорка.
--Рты, ****ь, на замок! Откуда Фасольку знаешь?
--А ты сам у него спроси, где мы с ним поручкались.
--Отбой!
Теперь «правосторонний» подлец привстал на сидении, и раза три… по-моему, всё-таки три раза, больно кулаком ударил меня по местам, которые я не успел прикрыть. Где он научился так точно, и так больно попадать?
Когда я точно поверил, что побои прекратились, я перевернулся на левый бок и приподнял голову, за что был молниеносно наказан. Подкарауливавший меня «правосторонний», ловко попал мне по глазу и по брови. Мне тут же расхотелось разговаривать и вертеться.
--Чего затих? – Поинтересовался «левосторонний».
--А у меня «отбой». Полный!
--Сообразительный, бля!
Остальную часть дороги все молчали.
Длинное одноэтажное сооружение, около которого остановился джип, было деревянным, старым и плохо защищающим от дождя, ветра и солнца. Валяющиеся под ногами обрывки бумажных пакетов из-под сыпучих стройматериалов, намекали на заброшенную стройплощадку, вокруг которой ничего не строилось. Вокруг была Крымская степь.
Я вылез из багажника, стараясь смотреть уцелевшим глазом только себе под ноги. Не хотелось, то ли от испуга, то ли инстинктивно шарахаться от замахивающихся «женихов». Хотя, признаюсь до конца, задора и храбрости у меня не было. Стыдно, но это так.
В эту глухомань мы приехали одной машиной, значит, две остальные либо заняты другим делом, либо приедут позже.
В пределах обозримого пространства никого не было видно, а это означало только одно - помощи не будет ниоткуда. Какой напрашивался вывод? Такой, что его, лучше, вслух не произносить. И почему я не подобрал нож «землеройки»? Мог бы пригодиться.
--В склад, - снова рявкнул Карагач, и достал мобильный телефон.
По-моему, «правосторонний», взял меня за шиворот, и потащил к дверям у самого края сооружения.
Мне кое-как удалось не упасть после толчка в спину. Полупустое и пыльное помещение, в которое я так стремительно вошёл, действительно походило на склад. Разломанные ящики, какие-то жестяные банки, различных объёмов стеклотара, пластиковые вёдра с ржавыми гвоздями, гайками и прочей метизной ерундой, поломанные держаки от лопат, провода и проволока, остатки прошлогодней еды и прочий мусор, оставляемый одноразовыми работниками. А почему так громко, отчётливо и, почти, по буквам произнесено слово «одноразовыми работниками»? Надо прислушаться к этому акценту.
«Правосторонний», с деланной ленью на лице и во всей фигуре, ожидал, пока я осмотрюсь в этом, по его мнению, последнем в моей жизни, помещении, которое, даже с натяжкой, я бы не назвал «жилищем».
--Ну, что, отбой?
--Нет, не надо. Я сам….
--Не-не-не, у меня полный сервис! Наши гости не должны ничего делать сами! Такая у меня р-р-абота!
На словах «у меня», он сделал какой-то хитро-ложный выпад, но который я трусливо повёлся, а на «работа», он всадил свой кулак мне в челюсть. Пока я занимался энтомологией, и классифицировал летающих мотыльков перед моими глазами, «правосоторонний» ударил меня ногой в грудь. То ли этот пинок помог, то ли удар в челюсть был не так силён, но падая, я перестал быть любителем мотыльков и светлячков, и как-то смог сымитировать болевой шок. Впервые зритель, пусть и в лице этого «жениха», поверил моей игре, но не на столько, чтобы добивать на «бис». Хотя, он целился и бил, как на тренировке. Если Бог даст, я припомню ему этот «отбой»!
«Правосторонний» вышел на улицу. Оставаясь лежать на замусоренном полу, я полностью превратился в слух. Господи, какая идиотская фраза! Попробую сказать иначе – я старался услышать всё, что происходило вокруг меня.
Пару минут, в течение которых с улицы доносились невнятные сочетания глухих согласных и звонких междометий, я старался не двигаться, Однако, осмелев, я сел на единственную, не болящую часть тела.
Итак, начал я размышлять, оглядываясь по сторонам, и не забывая держать под «прицелом» моих похитителей. Почему меня привезли в эту глушь и не убивают? Потому, что хотят что-то узнать. Ну, это, даже, и мне понятно – зелёные костюмы, как у Баранника в последний день его жизни… а длинные гвозди в банке есть, вроде есть. На коё шут мне гвозди? Не отвлекаться! А ещё и палка, как у того же Баранника, и хромота… а если к палке прикрутить гвозди? Старые лопатные держаки есть, проволока есть… хоть что-то в руках будет. Как это у славян в критический момент? Пусть погибну, но кого-то с собой на тот свет прихвачу. Эк, братец, ты раздухарился! Вояка, блин, с разбитой мордой, и без зуба… болит, блин, и десна опухла. Интересно, а зуб с корнем выпал? А, ещё скоморох с велосипедной цепью ходил по сцене. Никто ничего не понял, наверное, подумали, что это авангард, как у Виктюка. А хрен вам, а не Виктюк! Цепь – это намёк, который сработал! На то и был расчет! Так, сколько гвоздей привязать? Три. Провод алюминиевый, мягкий, примотаем аккуратно, но сильно. В смысле – крепко. Все пять гвоздей примотаю. Гвоздь – двухсотка, палка – деревяшка… да, цепь натолкнула Карагача на воспоминания. Он же этой цепью и душил Баранника в гараже. Старательно и мощно сдавливал её вокруг шеи. Настолько сильно, что она, больше, чем на половину своей толщины, врезалась в плоть. И её, с шеи, не сняли, чтобы кровь сильно не хлынула. Так, плоскогубцев нет, затянуть проволоку нечем… ага, сделаю петлю и другим гвоздём… так-так, аккуратненько, алюминий очень мягкий…. Ага, петля – душили в гараже, а это двое, «Правосторонний» и «левосторонний», держали за руки, и за ноги. Потом в машину и сюда же и привезли. Здесь и прикопали. Так, есть штрычка, вроде крепкая. А Карагач, сам по себе, не летает, им командуют. Он – работяга, исполнитель, а приказали ему те два прыща – Подгурский и Сокольских. А если я схитрю, и сделаю вторую палку похуже? Для отвода глаз? Гвозди… ага, есть! Поэтому Карагач-бородач и не кончает меня, ждёт, когда командиры прибудут. Он, наверняка, думает, что они его сдали. А как же иначе? И одежда, и цепь, и хромота, и Кештич с пищеблока, и именно к нему я подошёл… а остальные две машины где? Они же приехали на трёх? Видимо, поехали за начальством для сурьёзного разговора, на котором двое будут отпираться, Карагач наседать, а из меня станут выкручивать правду, как из мокрой тряпки – откуда я знаю, и много ли. А потом будет финал – меня припаркуют рядом с Баранником, и я буду являться Виктору Лукичу в его видения, Вот и выходит, что жить мне, только до приезда этих двух прыщей и ещё чуть-чуть. А после, меня будут резать, как свинью. А вот хрен вам в… везде хрен вам! Нельзя со мной так поступать! И ни с кем так поступать нельзя! Ага, нельзя-нельзя, а храбрости мне это не добавляет. Морда, ещё, болит, блин… нет, ты понял, а? В багажнике, когда ехали, он меня, как шавку подзаборную, бил, тварь, ждал, пока я руки уберу, чтобы прицелиться, и снова ударить! Он кто, хозяин моей жизни? Или Бог, чтобы глумиться надо мной? А хер ты попал, гадёныш! Если мне пришла труба, то и тебе придётся помучаться! У него, твари, полный сервис. Макевару себе нашёл? Ладно, давай поглядим на жизнь с моей колокольни. Вроде, колокольня тут не к месту. Да, и хрен с ним совсем, тут не до тонкостей политеса, лишь бы до жены не добрались! А ведь, твари, полезут! И кто её защитит? Валера? Да, Валера защитит, но он не сможет оберегать её всю жизнь, хотя и будет стараться. На Валеру я могу положиться. Положиться… а я сам? Хоть одного бы мне присмирить, чтобы Валере меньше осталось.
Через дыры в стене мне была видно дорога, по которой мы, судя по всему, сюда приехали. А теперь - и не только мы. Сюда ехали два недостающих броненосца Карагача. У них тут гнездо, что ли? Так, быстро думать! Если мне удастся победить одного, то… что у него есть? Ну, кроме кулаков? Пистолет. А если нет? Что тогда? Что-что… куриное капшо! Если ничего нет, то, хоть, на одного меньше станет. Теперь, от двери до машины метров… пятнадцать-двадцать будет, так? Думай быстрее, машины приближаются! Мне нужен шум, и большой.
Я принялся пинать жестяные банки, попутно разбивая стеклянные. Эта какофония долетела до охранявшей меня четвёрки. Карагач, жестом, отправил для моего усмирения одного… ну, блин, не того же! Ты, что, тупой, Карагач? На кой хрен ты послал «левостороннего»? Нет, этот воевода и вправду тупорылый! Ладно, что должно произойти – произойдёт обязательно. Ну, что, готов? Нет-нет-нет, я ещё не готов…. Всё равно – поехали!
Дверь рывком отворилась, и в моё «жилище» ввалился «левосторонний» остряк.
--Что ты тут… ты что делаешь, урод!?
Я стоял около стопки столешниц и, покачиваясь, якобы от боли и избиений, старался прикрутить гвоздь к поломанному держаку. Но глаза мои плохо видели, а ноги плохо держали. По подбородку стекала розовая слюна.
--Я… вам не… я….
--Я-я, головка от культиватора! А это что?
Он выхватил у меня из рук недоделанное копьё, посмотрел на него и, издевательски улыбнувшись, сказал.
--И с этим ты хотел против меня?
--А… оно плохое?
--Плохое, - передразнил меня «левосторонний», - оно херовое, понял?
--Понял. А это – лучше?
Лежащее позади меня первое орудие, очень хорошо легло в руку, и с силой, помноженной на злобу, обиду, отвращение, страх за жену и на мою собственную дурь, вонзилось в живот «левостороннего».
Неожиданности у него были полные штаны! Он громко пукнул, выпученными глазами уставился на держак от лопаты, попавший ему в желудок и, в так называемое, «солнечное сплетение», и только спустя пару секунд посмотрел на меня.
--Ты шо, козёл….
--Уже – ничего, - сказал я ему в самое лицо и, не дожидаясь, пока он начнёт действовать на выходе из этого ступора, выдернул своё копьё и с удвоенной силой вонзил ему ниже пупка, стараясь провернуть держак вокруг своей оси. Но проволока, держащая гвозди, не выдержав подобной экзекуции, заметно ослабла.
--Но в горло я успел воткнуть,
И там два раза повернуть
Своё оружие….
Даже умирая, я не перестану удивляться своему поведению. Прямо сейчас я убиваю человека, понимаете? У-би-ва-ю че-ло-ве-ка!!! И цитирую «Мцыри»! Или я совсем без чувств, или мной руководит не разум, а инстинкт самозащиты.
Наконец-то, до «левостороннего» дошло, что не он теперь хозяин положения. Стараясь одной рукой выдернуть палку с гвоздями из проколотого кишечника и мочевого пузыря, второй рукой он старался достать пистолет.
«Значит, оружие есть!» - радостно отметил я и, пользуясь тем, что он нашёл не самое разумное применение своим рукам, быстро и, как оказалось, слишком сильно, надавил на его горло, немного ниже кадыка.
Теперь руки моей жертвы переместились на шею. И в эту секунду вышеупомянутая фраза «Я убиваю человека», перестала для меня звучать с такой трагической патетикой. Она звучала так же обыденно, как и фраза «Который час?»
Снова удивляться самому себе, у меня не было времени – я уже слышал звук подъезжающих машин. Дальше – как робот.
Шаг влево, и шаг вперёд – «левосторонний» у меня справа. Со всем весом тела – удар под коленку. Он теряет равновесие и опускается на пол. Пятый позвонок… он, примерно, здесь… кулаком по нему. «Жених» плашмя летит на пол. Ещё раз по затылку, но, уже, в другом направлении – получилось!!! Спасибо составителям атласа по анатомии человека! Руки ему под пиджак… гадство! Я не успеваю!!! Уже входят в дверь! Вот рукоятка… защёлка… блин, кто её придумал?! Взвести… шаги близко… а почему молча? Предохранитель…есть! Успеть бы перевернуться… если не успею, то в себя? Успеваю! Вот! Он на мушке! Ну, что? Лови пульку… Валера….
Пистолет дёрнулся, и выплюнул смерть вместе с пламенем. Выскочила стреляная гильза. Выскочила и задымилась.