Руки дрожали, и Лидии Васильевне никак не удавалось вынуть листок из конверта. Это письмо она ждала очень долго, почти всю жизнь.
…В ту далёкую весеннюю ночь сорок четвёртого перед отправкой Володьки на фронт они бродили до утра по затемнённым улицам Залесска и отчаянно целовались. Уже не было слов для клятв и признаний в любви, только жгучая безысходная тоска от близкой и неизбежной разлуки. Ему было всего восемнадцать, ей – шестнадцать…
Наконец, листок поддался её непослушным пальцам, и Лидия Васильевна извлекла из конверта свёрнутое вдвое письмо.
«Надо бы выпить сердечное, - тревожной ноткой кольнуло в подсознании, но другая, более важная мысль нетерпеливо завладела её вниманием: - очки, где очки?»
…Вскоре после Победы Володька, цел и невредим, приехал в Залесск, приехал всего на одни сутки в отпуск. Командование оставляло его на неопределённый срок служить на оккупированной немецкой территории. Володька примчался за ней.
- Лида, поедем, - в который раз принимался умолять он. – Утром распишемся и рванём. Решайся, милая!..
Белугой ревела, ногти до крови обкусала, а не смогла, не отчаялась… Не поехала. Смелости не хватило, или здравый смысл не пустил, только упёрлась Лидия не хуже, чем соседская своенравная и тупая коза Зойка.
Расставание с Володькой вышло отчуждённым, натянутым. Обещал писать, однако… не было писем.
…Лидия Васильевна нашла-таки очки, но сидела, не двигаясь, придавленная воспоминаниями. Почему так боязно развернуть листок и прочесть? Наверное, подсудимый с меньшим трепетом ждёт свой приговор…
Нельзя сказать, что жизнь у неё не сложилась. Окончила институт, стала преподавать историю в школе, вышла замуж за хорошего человека, сына родила.
Но не выходила из головы первая шалая любовь, не забывался вихрастый бесшабашный Володька. В родной город он не вернулся, следы его затерялись.
Лидия Васильевна писала во все инстанции, искала Владимира.
Годы пролетали, ускоряя свой бег, как вагончики «Экспреса».
Уж и сын вырос, и пенсия подошла, и мужа схоронила, и внучка-щебетушка в школу ходить стала, а о Владимире не было никаких сведений.
И вдруг удача!
Сегодня пришло заказное письмо с пометкой Международной организации «Красный крест». Вот оно, перед ней. Лидия Васильевна сделала над собой усилие и раскрыла листок. Это была всего лишь короткая справка, но какая!
«На Ваш запрос сообщаем: Воронков Владимир Михайлович 1926 года рождения проживает в г. Таганроге Ростовской области по адресу…»
«Жив! Боже мой! Какой-то Таганрог…»
Лихорадочное волнение охватившее Лидию Васильевну было так велико, что привело к гипертоническому кризу. Те тягучие и мучительные шесть дней, последовавшие за вызовом неотложки, она почти не вставала с постели.
Небывалая ранее слабость разбила её тело. Она вдруг с ошеломляющей ясностью осознала, как износился, как разладился её организм. Суждено ли ей подняться после этого удара, нет ли, это уже не имело значения. Жизнь прошла. Самое острое чувство, которое владело теперь Лидией Васильевной, было невероятное убийственное одиночество.
Нет, конечно, сын и невестка наведывались, ухаживали за ней, регулярно приходила медсестра делать уколы, но в душе была зияющая пустота, и мысли, одна горше другой, роились в её седой голове.
Владимир жив. Она нашла его. Живёт себе где-то на краю земли… Почему же ни разу он не вспомнил о ней, не написал, не приехал? Любил ли он вообще? А она?.. На что надеялась? Как могло случиться, что самое главное в её жизни, то, ради чего она появилась на свет, не состоялось? Как могла она упустить, не удержать свою единственную любовь, смысл всей жизни?..
Сумерки незаметно прокрались в комнату, поглощая потихоньку её небогатое убранство.
В открытую форточку внезапно влетел стриж и заметался, обезумев, по замкнутому пространству. Очнувшись от полудрёмы, Лидия Васильевна в смятении наблюдала за ним.
«Вот так и моя душа, - неожиданно подумала она, - мечется, не находя покоя, утратив все ориентиры».
Она с трудом поднялась, превозмогая головокружение, сделала несколько шагов к окну и, собрав последние силы, распахнула раму.
Птица почувствовала свежий приток воздуха, рванулась к окну и с ликующим криком выпорхнула на волю.
«Лети! - грустно прошептала Лидия Васильевна. – Скоро и я обрету простор»…