Мы идем уже четвертый день. У нас почти не осталось еды, всего пара булок и фляжка с водой. Патронов тоже немного - три обоймы у Фрэнка и по четыре у меня с Риком. Осталось совсем чуть-чуть. Может день – два. Мы должны… должны дойти. Мы должны донести эту чертову папку. Она досталась нам такой ценой.
Мы идем по выжженному, по-моему, пшеничному полю. Фрэнк молчит. Всегда молчит. Рик бубнит какой-то стишок. Говорит, стишки его успокаивают. А ведь еще вчера нас было четверо. Мартин и Рик дружили с пеленок. Они были как братья. Мы договорились, что, когда это закончится, уйдем из армии, поедем в родной город Фрэнка, откроем там небольшой бар и забудем все это как сон… ужасный сон. Бедняга Мартин. Врагу не пожелаешь умереть такой смертью.
Смеркается. Небо сейчас так прекрасно. Такой загадочный, глубокий, философский оттенок. Не могу отвести глаз. Как же я хочу, чтобы все это закончилось, чтобы мы донесли чертову папку и открыли чертов бар! Папка… Папка! Неужели папка важнее стольких жизней! Все это ради жалкой папки! И что она даст? Нефть? Золото? Территории? Политика… «Убей за свою страну!»… «Убей за площадь! Убей за религию! Убей за деньги!» Вот, что они называют патриотизмом. Идиоты. Приказывать молодым парням убивать ради денег этих ублюдков в лакированных туфлях. Да подмести на улице было бы большим патриотизмом! А мы пешки…всего-лишь пешки… рабы политиков, которым плевать на наши жизни…
Фрэнк: «Стой!»
Фрэнк заметил мину. Я – нет.
Небо сейчас так прекрасно. Такой успокаивающий, тихий, мирный оттенок. Я смотрю на небо и не могу пошевелиться. Невероятно сильно бьется сердце.
Подбегает Фрэнк и туго заматывает ремнем мою ногу выше колена. Он что-то кричит. Свист в ушах не дает разобрать что. Рик стоит рядом и стеклянными от ужаса глазами смотрит на меня. У него трясутся руки. Он тоже понимает – мне осталось немного.
А мы всего-лишь пешки. Жаль, что я понял это настолько поздно. Надеюсь, они донесут папку. Она досталась им такой ценой. Обязательно донесут. Их бар будет лучшим, уверен.
Небо сейчас так прекрасно…
В глазах темнеет.