Дизайнер
Часть третья
Глава 27
Земля дышала сентябрём напросвист,
Кругом сияла солнечная роспись,
И, как поэты часто говорят,
Сентябрь швырялся пятаками меди,
И оголялось тело юной "леди" -
Берёзки, у которой весь наряд
Спешил под ветром лечь ковром под ноги,
Чтоб оживить сентябрьский холм убогий.
Как часто нас охватит вдруг тоска,
И кровь застыть готова у виска,
Когда зимы мы чувствуем дыханье!
Но надо снова лето провожать,
И надо снова лето ждать и ждать!
Как часто прерывает ожиданье,
Засасывая в прозы круговерть,
До боли преждевременная смерть!
Но горше нет дыханья смерти этой,
Когда она приходит среди лета,
Среди цветенья, зелени, тепла,
Когда бы жить и жить десятилетья.
Невидимой ловить мгновенья сетью
И ждать, когда б любимая легла
Под тонкое, цветное покрывало,
Чтоб жизни дать ещё одно начало!
Но нет, всё это - в прошлом, позади!
Скрещены нынче руки на груди,
Оркестр в последний раз тоскливо грянул,
Забита крышка. Тихо, тихо гроб
Под барабанную, увесистую дробь
Опущен вниз и под землёю канул.
И всё! Карытина Рудольфа больше нет.
Вот весь посмертный, песенный сонет!
Родители сыночка пережили!
Слезою мать с отцом песок прошили
На дальней, Сахалинской стороне.
Карытин похоронен был неплохо -
В последний раз за гробом шла вся Оха
По незелёной улице-струне.
И речи разносил восточный ветер,
И слышали их мать с отцом весь вечер.
Потом всю ночь и весь обратный рейс,
В туманном небе и на стыках рельс
Все эти речи в сердце били больно!
Авария в дороге, пьян злодей!
Как часто случай губит нас, людей
Своею неизбежностью убойной,
Прореживая тесные ряды
Беспечной, человеческой среды!
Такую весть печальную мой Лерин
Не оросил слезами. Он не верил,
Что был Карытин нынче не живой.
Но перед ним - сплетение печали -
Рудольфа брат! И вот уже встречали
Родные друга Лерина с женой,
Цветущей, как в июньский полдень роза!
"Прошу простить за слов избитых прозу".
И к случаю ль такой цветущий вид.
Когда отец всё плакать норовит,
Когда и мать слезу всё вытирает?
На то и жизнь! Красавицу тайком,
Упрятавшись под траурным платком.
Старушки взгляд всё время выбирает,
И глаз теснит улыбкою слезу -
Теснит так солнце майскую грозу!
О, как идут к той траурной печали
Старух морщины, их платки и шали,
И скорбные, поблёкшие глаза!
Кольцом сплелись старушки на поминках
В галошах старых и полуботинках.
Им так идёт невольная слеза,
И шёпот тихий и немые вздохи
Под съеденные блюд обильных крохи.
На девятинах не было друзей
И оттого родителям грустней,
И Лерину двойной почёт с женою.
А он в воспоминания ушёл,
И был его поход весьма тяжёл,
Переплетённый с горькой тишиною -
Всё вспоминались общие друзья,
Собрать которых было здесь нельзя.
Собрать! Кого? Сказать мне надо честно,
Пусть - девятины и застолью тесно,
Но у Рудольфа не было друзей,
А было к пьянству общее стремленье
"Страдает этим наше поколенье",
И только Виктор, милый ротозей,
Карытина считал достойным другом,
И потому родни ценился кругом.
А ведь друзья друг друга знали все,
И на какой расстались полосе,
Когда нашли друг в друге отчужденье?
Не в тот ли час, когда пришла пора:
Женился Крепов и вся детвора
Отметила смешком семьи рожденье.
В домашнем мире тесном Крепов сник
И вёл себя в семье как ученик.
Мамонов Слава, пьянство избегая,
Сбежал из своего родного края
Искать чего-то нового вдали.
Пять долгих лет носился он с Дальновым
По городам старинным или новым,
Меняя поезда и корабли.
И не был потому на девятинах,
Что в южных жил горах или долинах.
Мечтателем Мамонов был всегда,
Его манили с детства города.
И вот она, с Дальновым путь-дорога!
Куда ведёт, туда идут друзья,
И вспять шагать не то, чтобы нельзя,
А просто смысла в этом вряд ли много.
И потому всё дальше край родной,
И позабыт на годы путь домой.
Дальнов - красавец, плеч размах не малый,
В могучих мышцах ток крови не вялый,
Ему не страшен самый чёрный труд!
В Ташкент свой путь направили два друга,
Оттуда - в Алмалык, где в час досуга,
Линейку в землю тыкали как прут,
Помочь во всём стремясь геодезистам,
Забыв, когда в белье ходили чистом.
Три месяца мгновением прошло.
Им руководство места не нашло
"Была работа эта их сезонной".
Друзей увозит поезд в Ашхабад,
Потом пустыня Кызылкум, где сад -
Мираж, мечта души от солнца сонной,
Где должность звучная, солидная - "Помбур",
А мастер старый - добрый балагур.
Друзья без денег, хлеба, стиснув зубы
Пять долгих смен таскали к вышке трубы
И слушали остроты старика.
Но тяжелее было видеть это -
Вино, буханка, огурцы, котлета!
Сама собой к еде ползла рука!
И за день до зарплаты, съев все силы,
Два друга хлеба жадно запросили!
Продолжение - http://www.proza.ru/2012/09/09/72