Старик поник на цепях. Звенья, заведенные под слабеющие руки, свисали с дубовых крюков.
Свернув голову в редких седых волосах и курчавой длиной бороде, старец дремал.
Силы покидали его.
Долгие годы постов и молитвы укрепили мятежный дух, но ослабили тело.
Старец был столпником.
Вот уже двадцать два с месяцем года он стоял на высоком берегу острова посреди Озера, смотрел в синеющие дали и творил молчаливую молитву.
Стоял под дождем в летнюю пору, когда веселые ливни извергались из низких северных туч, и радуга, переброшенная с одного берега на другой, висела над ним. И он не мог наглядеться на дивную красоту божьего мира, вдыхал запах травы, цветов и воды.
Стоял, осыпаемый багрецом, золотом и бронзой осеннего леса, вглядываясь в необъятную синь небесного окоема. Озеро в погожий день сливалось с небом и старик часто в эти минуты поминал матушку свою. С такими же синими глазами, она, молодая совсем девчушка, катала сына с горок у крепости плесковской.
Отец, с увечной в битве с литвинами рукой, запрягал лошаденку и возил отрока в монастырь, где мальчонка прилежно учил грамоту.
Стоял под посвист зимней вьюги и вой волков, забегавших на остров в поисках добычи.
По первости, было жутко, волки карабкались по ледяному настилу и даже однажды, вожак достиг подножия столпа. Лапы разъезжались в стороны, зверь пытался ухватить старца за полы длинного суконного вотола. Но старик ласково погладил зверя по морде, что-то нашептал ему и волк постыдно скатился на четырех лапах вниз. Стая еще что-то там выла под пригорком, озлясь на вожака, но матерый волк уже неспешно потрусил к озеру обнюхивая следы.
Более всего старик любил весну. В его старческом теле еще оставался мятежный дух дальних странствий, кровь живо пробегала по тщедушному тельцу и старец был готов отправится в еще более дикие и заповедные края, чтобы возглашать слово божие.
По весне к нему приходили селяне и приносили скудный съестной припас.
Долго стояли, глядя вверх, где в лучах весеннего светила особенно торжественно и отмирно смотрелась фигура старика, молились неспешно. Старшой обычно окликал старца:
- ты бы батюшка спустился и рассудил. У нас тут непотребье, покосы с чудью поделить не могем, боярин со Твери совсем обобрал, а царь Иван молодых робят на брани с ливонцами требоват...помог бы да оправдал бы нас...-
Оногды старец спускался с высоты и молча выслушивал мужиков. Глядел на них прозрачным взглядом и выказывал им на их непотребства. Мужики со страхом узнавали свои грехи — и пьянство, и до чужих баб охочесть, и обиды сирых и убогих.
Каялись и уходили, покачивая головами:
-И как Он вызнал то, о чем кроме них самих и не ведал никто?-
Однажды, услыхав по деревням байки, что у старца сокровища невиданные в хижине закопаны, заявились ввечеру тати.
Атаман Онька Свищ рванул на себя ветхую дверцу хижины. Старец как то неспешно повернул лик в сторону Оньки и вопросил:
-узорочье, жемчуга скатные ищещь, Онисим?-
Онисим, впервые за свою долгую разбойную жизнь, имя свое услыхал. И вздрогнул.
- Вот мое сокровище- и пошел в угол хижины. Тати гурьбой за ним.
А навстречу им лучи дивные от Иконы Божьей Матери.
Ослепли тати от лучей тех.
Плоть изнемогала. К ночи, когда прозрачные дали покрывались первыми звездами, особо хотелось ко Господу и Нил истово молился. И ждал.
Намедни, прискакал какой-то князек из Кашина. Их теперь потомков Великих князей Тверских много развелось. Князь холмский, Князь старицкий, Князь ржевский, Князь кашинский. Князья с уделами в три села и две деревеньки...
Развалилось Великое княжество тверское еще при деде нынешнего царя, Иване третьем. Измельчали потомки Великого князя Михаила Святого, изодрались и испоганились во взаимных которах. И княжество великое упало, как гнилая груша в руки коварных московитов.
Князек все что-то просил , благословения или помощи...
Старец недобро глядел на него и отмолвил:
- Простых людинов береги, что ты без них? Правь княжеством строго, но бережливо, сканых жемчугов на портомойниц не вздевай за блудный то грех.
И сына привези...благословлю на княжество, добрый воин будет...-
Князь сбруснявел, потупил взор, наскоро поцеловал полу вотола и ускакал.
Утром налетел ветер сиверко, побил старца градом и ледяным дождем.
Монах, земляк из псковских, долго отпаивал старика отварами из целебных трав. Старец тяжко дышал и сквозь сип застуженного горла, с долгими паузами, вещал.
- На месте том, где Господу служил, храм будет, велик и красовит. Православный люд навещать меня будет.
Страдальцы и увечные с больными ногами особую благодать поимеют.
А также с душевными страстями и болью приходите. Всем помогу.
Молитесь.
У самого Ржева дорога совсем испортилась. В два ряда, в пыли по обочине пробирались легковушки. И длинномеры.
Да, по такой дороге в Ригу неприлично и ездить. Бедные тверяне. Испокон века, со времен Михайлы Святого и его дерзновенного внука Михаила ничего не изменилось.
А может это все после тяжелых ржевских битв зимой 42 года?
В родном городе отца тихо и патриархально. Большая спасская. Центр. Проехали над Волгой, великая река чуть пошире Клязьмы. Где-то неподалеку истоки.
Остановились у закованных в гранит солдат.....сколько их полегло в зиму 42-43 годов, не сочитать.
Здесь, неподалеку в селе Панино, когда-то в далекие 20-годы многочисленная семья братьев Дорониных держала артель по производству красного кирпича.
Да коров было семнадцать, да стадо овец, да курей-гусей не сосчитать. Село большое было, тысяч до десяти народу. Отец, самый младший, 14 лет отроду, гонял возы с готовой продукцией во Ржев и по окрестным деревням. Кирпич был добрый, звенел.
Я это потому так уверенно говорю, что много лет спустя в конце 50-х, мы решили новый дом построить.Там где жили, в пригороде Ростова. На Дону.
Купить кирпич можно было только на предприятии. Вот и нам привезли с"Ростсельмаша", где мать с отцом трудились.
Сбросили с самосвала навалом. Половинки и трехчетверки. Пережженые, с темными, подающих глухой звук, боками.
Отец плевался и матерился. А вечером, когда неизменно, дед Андрей, сосед, заходил вместях покурить, вполголоса пенял:
- ну и куда это барахло девать, только на забутовку, да вот из трехчеверок углы завести...для стены -то ровнехонький нужен!.Эх какой же мы кирпич делали..панинский, ровный, звенел!
И пускался в рассказ о своем далеком отрочестве.
- В 29 году обложили налогами нашу артель, сынок, и пришлось на чужбине счастья искать. Братья, Сергей и Иван в Москву подались. Сестра Марья замуж за красного офицера вышла и на Дальний восток укатила. Другая, старшая сестра Анастасия с мужем в Ростов на Дону уехала. Завод « Ростсельмаш" строить. Ну а я в Горький подался. На автозавод. Так и разбежалась вся наша семья.Отец с матерью дом сторожить остались. Дом хороший, добротный, из дубовых бревен. Его еще отец, Василий Егорович с дедом моим Егором Алексеевичем и братьями в самый канун нового века ставили. А старый то дом, еще прадед, Алексей, после Крымской кампании вернулся живой и невредимый, и в Савкино терем -то и срубил. Плотников мастеровитых у нас на Тверской земле немало в те поры было. Да прадед-то грамотный был, артиллерист, в прапорщики вышел и в чертежах разбирался. Там в Савкино и я народился. Благодать там такая.....летом грибы, ягоды, на речке рыбы той...и язь и окунь и плотва! А мед?! Орехов тех мешками таскали из лесу, от черники, малины, смороды, земляники той, есть ни кашу, ни щи с пирогами не хотелось.-
До Селижарово, и далее до Осташкова дорога никакая, трясет на мелких колдобинах, аж зубы трясутся. Деревень все меньше, глухомань все ближе. Лишь изредка на обочине кто-то стоит с грибами и черникой. Ягоды и лисичек много. На обратном пути надо бы взять в Москву.
Погода не баловала. Срывался дождичек, серые тучки провожали нас до самого Осташкова.
И лишь к вечеру, часам к шести, разъяснилось. Облака разбежались за горизонт и на подъезде к пансионату показалось озеро.
Солнце золотило верхушки сосен и бликами танцевало на едва заметных волнах. Над небольшим островком, прямо напротив берега, курился дымок костра.
Тихо, духовито. В двухэтажном домике, где нас поселили, вполне комфортно. Мне досталась мансарда с двухспальной кроватью.
Высплюсь.
Вечером, после традиционной выпивки, зажгли костерок и слушали тишину.
Остро пахла хвоя сосен и смородиновый лист. Никаких тебе дискотек и шумных балаганов с матом и руганью. Народ улегся спать
Утром зарядил дождь. А мы пошли на рыбалку. Наживка была всякая — и опарыш, и и червь, и перловка, и белый хлеб с подсолнечным маслом.
И снасть была добрая.
Да вот что-то не ловилось. До полудня забрасывали удочки, но...
Изукрашена и красовита церковь на острове. В богатом и изузоренном саркофаге мощи Святого Нила Столобенского.
Сбылись предсказания старого столпника. В екатерининские времена и храм выстроили, и народ отовсюду на богомолье к мощам стал приезжать.
Вот и я сподобился добраться. Долго стоял у холмика со крестом.
На мгновенье представил зимнюю пору …, и старика на обледенелом холме под холодными звездами.
А где-то неподалеку активная молодежь зажигала под современные ритмы, и женихи с невестами чинно шли поклониться Святому.
Пролетел вертолет. Может это Президент полетел на встречу с молодыми строителями будущей России.?
Другие времена.