Меня давно занимала тема взаимоотношений человека и власти в творчестве Акунина, а также тема целей и допустимых средств их достижения, так как эти две проблемы в контексте романов Акунина оказываются неразрывно связанными. И, если поставить своей целью анализ нравственного выбора героев, в той или иной мере воплощающих альтер-эго автора, станет очевидно, что выбор этот всегда один и тот же.
Эраст Фандорин, Егор Дорин, Антон Клобуков - все они ставят превыше всего даже не служение своему делу, своему отечеству (в какой-то момент можно обмануться и подумать именно так), а неукоснительное соблюдение собственных нравственных принципов, сохранение в неприкосновенности своей собственной личности.
Фандорин в "Статском советнике" со всей очевидностью понимает, что на государственной службе не сумеет сохранить себя тем, кто он есть, сохранить свое достоинство в неискаженном, не допускающем каких-либо оговорок понимании этого слова. Специфика работы в Третьем отделении, а также сложившийся стиль и механизмы взаимодействия подчиненных с власть имущими в России таковы, что, если Фандорин останется, в той или иной мере он неизбежно деформируется как личность. И он уходит - то есть, поступает так, как нужно, прежде всего, ему. При этом Фандорин не считается с тем, что на государственной службе он мог бы принести больше пользы, чем уйдя в частную жизнь и занимаясь расследованием неполитических дел. Но при этом неизбежно превратился бы в неоднозначное лицо - человека, который ради благих целей идет на определенные компромиссы со своей совестью и натурой, вынужден прибегать ради их достижения к недозволенным его обычной моралью средствам.
Эту слабость замечает за ним Пожарский: «Вы умны, остры, смелы, но есть в вас этакая чистоплюйская, аристократическая вялость. Если на пути вам встретится, пардон, куча дерьма, вы на нее в лорнетку взглянете и стороной обойдете. Пусть другие наступают, а вы своих нежных чувств и белых перчаток загрязнять не станете». Конечно, есть искушение воспринять слова карьериста Пожарского как банальную демагогию. Но, будь Пожарский по-своему складу не просто авантюристом, не обделенным ораторскими способностями, а человеком, который ставит превыше всего благо родины и готов бороться за него разными, не всегда благими, средствами, его слова воспринимались бы иначе. В этом случае Пожарский предстал бы полноценным оппонентом главного героя - со своей правдой, со своей жизненной идеологией.
Таким его и пытался сделать актер Н. Михалков в экранизации Ф. Янковского «Статский советник». Он говорил: "Мне неинтересно, когда нет сострадания - просто оборотень в погонах, и все". На том, чтобы оставить Фандорина в финале фильма на государственной службе, тоже настоял Михалков. В его глазах уход Фандорина со службы, где он нужен, возможно, больше, чем где бы то ни было еще, - это бегство. Сложно одобрить вмешательство Михалкова в кинопроцесс, спорна и сама его идейная позиция – спорна, но достойна размышления. Ведь есть люди, которые не стараются всеми силами бежать от любого ужаса и грязи, а предпочитают в критических ситуациях принимать на себя ответственность, даже если эта ответственность означает для них отягощение собственной совести и нравственные страдания. В истории одним из примеров такого поведения являлся П. Столыпин: в условиях революционного террора Столыпин прибег к непопулярной мере – по его инициативе были созданы военно-полевые суды, что не помешало ему заслужить симпатии многих наших современников.
В «Шпионском романе», действие которого происходит незадолго до начала Великой Отечественной войны, с нравственной дилеммой "цели-средства" сталкивается молодой сотрудник НКГБ Егор Дорин. На службе Дорин видит жертвы во имя "идеи", пытки, мерзость соответствующей риторики, оправдывающей любые средства борьбы, - и сам становится непосредственным участником. В нем происходит внутренний конфликт. "Чистый не тот, кто грязи боится, а тот, кто ее вычищает!" - пытается Дорин доказать не то своей возлюбленной Наде, порвавшей с ним, когда она узнала о его профессии, не то самому себе. И все же вся натура Егора противится тому, чтобы уничтожать врагов родины, используя для этого жестокие и грязные средства. В финале он уходит из органов - и "будь что будет". И с точки зрения Акунина он, безусловно, прав.
Характерно для понимания авторской позиции и то, что и майора Октябрьского, жизнь проработавшего в органах, Акунин в его предсмертные часы приводит к подобию раскаяния. Октябрьский использует немногое отпущенное ему время для того, чтобы предостеречь своего ученика от повторения своей собственной судьбы. Майор говорит Дорину, чтобы тот слушался своего внутреннего голоса. "Сам-то я давно его перестал слушать, - признается «стальной человек», - потому и подыхаю сейчас в такой-растакой телефонной будке..." Оказывается, даже Октябрьскому не чужды были сомнения в верности пути, которым он шел десятилетиями, а свой плачевный итог майор воспринимал как заслуженное наказание за то, что было им содеяно на этом пути.
В то же время необходимо отметить, что как талантливый литератор и разносторонне развитый человек Акунин не склонен недооценивать определенную силу идейно-нравственной позиции, отличающейся от его собственной (позиции о допустимости применения жестоких средств для достижения благородных целей), и людей, придерживающихся этой позиции. И, если рассуждения Пожарского о вреде для настоящего дела «аристократической вялости» таких людей, как Фандорин, не имеют силы, так как исходят из уст человека, озабоченного лишь личным преуспеянием, то позиция Октябрьского, отстаивающего необходимость нравственных жертв в праведной борьбе, силу имеет – для майора является приоритетом не его собственная карьера, а дело, которому он служит, и благо родины. Писатель признавался в интервью, что герой вызывает у него сложную смесь «восхищения, отвращения и жалости». И все же этот герой – не герой Акунина, его выбор – не выбор самого писателя.
В «Аристономии», подводящей своеобразный итог исканиям Акунина, нравственная целостность человеческой личности возведена в Абсолют, а эскапистские стремления выражены с предельной ясностью. Главный герой Антон Клобуков шокирован ужасами, принесенными революцией и Гражданской войной: «Это провал назад, в историческое прошлое. Отец с матерью думали, что распад империи – необходимая ступень общественного прогресса. А случился распад цивилизации. Как полтора тысячелетия назад, когда Рим захватили варвары. Рогачовский Новый Мир – это беспросветный мрак Средневековья. Когда-нибудь, наверное, Россия опомнится, вновь забрезжит свет, цивилизация прорастет через развалины робкой травой, возродится. Но не при этой жизни. Не при моей жизни». И он находит для себя один-единственный выход: «Что же остается? Подобно монахам раннесредневекового запустенья, забиться в какую-нибудь келью, поддерживать там слабый огонек добра и разума, заниматься маленьким, но необходимым делом. И затвориться от внешнего мира, насколько это будет возможно. А на склоне лет, если хватит мудрости и смелости, втайне от всех написать скорбную летопись глухих времен».
Разумеется, идея писателя, доведенная здесь до своего логического конца, вызывает некоторую насмешку. Читателю куда проще понять Фандорина или Дорина, которые, возможно, рассудком и не были уверены в том, что их решение является единственно верным, но зато, пережив сомнения, внутренний конфликт, поступили в согласии со своей натурой, не умея и не желая себя ломать.
Так как все-таки следует оценивать нравственный выбор героев писателя? Это красивый выбор. Но индивидуалистический. Правильность его небесспорна, и, возможно, в чьих-то глазах он действительно похож на бегство. Но, в то же время, та, другая альтернатива, которую воплощает Октябрьский, Пожарский (в какой-то мере) и многие другие герои Акунина, чьей позиции он не одобряет, – можно ли считать бесспорной ее? Тоже нет.
Бесспорен для меня лишь тот вклад, который внес своими книгами Акунин в разработку одной из извечных нравственных проблем – проблемы допустимости использования тех или иных средств для достижения цели.