ВОПРОС ПЯТНАДЦАТЫЙ. ЛЕГКО ЛИ «ПОЧИВАТЬ НА ЛАВРАХ»?
И свершилось! В 1963 году он стал официальным, то есть согласно штатному расписанию, руководителем Народной (как всегда мечтал!) киностудии «Юность». Его оклад был обозначен суммой 90 рублей. Вот когда, наверное, можно было вспомнить (и думаю, вспомнил он) внушительный гонорар, гордо отвергнутый им на потеху сытой Москве. Лишь бравурно-застенчивый характер помешал, в своё время, Рэму воспользоваться тем, заслуженным подарком судьбы. Жаль, не вспомнил он тогда уроков своего любимого наставника Черкасова, умевшего распорядиться и славой, и материальной частью её с пользой для себя и других. Да что об этом? - Только раны бередить. Этому занятию Юстинов никогда не предавался.
Поважнее дела были.
И всё объяснимо. Мог ли родиться у его матери другой человек? Навещающие Лидию Георгиевну сыновья (её муж, их отец, умер намного раньше супруги) нередко заставали на полу её однокомнатной квартиры в Ленинграде чуть ли не до десятка человек, лежащих впритык друг к другу. И это не было исключением из правил: как что-то само собой разумеющееся воспринимала бывшая учительница прибытие из глубинки своих повзрослевших учеников. «Ну не за гостиницу же им платить? - Музеи посмотреть приехали!» - довольная таким вниманием, радостно оправдывалась она перед сыновьями, объясняя согласие на подобную оккупацию невеликого своего жилья. И всем всё было понятно: сыновья любили и понимали мать, мать любила детей (и - не только своих) и ждала сопереживания от них мыслям своим.
Не мог самый говорливый теперь из братьев Юстиновых вырасти другим!
Как и мать, он доверял каждому, переступившему порог его, теперь официально-обозначенной, киностудии, раз и - навсегда названной «ЮНОСТЬ». Название выбрал сам, понимая:
Юность - это не возраст
(Блудом слов не греши),
Это - кому как Бог даст,
Это - прицел души!
Его «прицелом души» было документальное кино, языком которого хотел донести он до окружающих красоту Земли и людей, населяющих её. Вооружённый даром рассмотреть всё это, Рэм хотел и других научить видеть мир его глазами.
Анкетные данные пришедших в студию руководителя интересовали мало. Во внимание бралось лишь искреннее желание овладеть киноделом. Возраст тоже ничем не ограничивался. Мало ли, когда человек может осознать, что действительно для него важно в этой жизни?
Поэтому в студию энтузиаста-одиночки потянулись разные люди: здесь были и мальчики-девочки с безупречными пионерско-комсомольскими характеристиками, и ершистые второгодники; не отталкивал здесь никто и «подучётный контингент» инспекций по делам несовершеннолетних. Приходили даже те, кто возмужал за окнами с решёткой («Так получилось» - Юстинову, когда-то лишившемуся комсомольского билета по злой воле одного человека, подобных объяснений хватало. Не травмировал он сердца пришедших к нему излишней недоверчивостью и назойливым копаниям в деталях прошлого. Сами расскажут - другое дело. И рассказывали, оттаяв слегка от обид, нанесённых где-то раньше…)
Сколько мальчишек и девчонок, юношей и девушек, взрослых людей с нелёгкой судьбой прошли «курс реабилитации», как бы сейчас выразились, в стенах «Юности» с её, всегда гостеприимно распахнутыми, дверями, с весёлыми хлопотами, со взросло-ответственно-интересной работой, с приветливо ожидающим любого столом, на котором всегда аппетитно дымился чай, блестели поджаренными боками обязательные баранки.
Это, без красивых слов, и впрямь был второй (если - не единственный) дом для многих воспитанников Рэма. Дом со своими обязанностями (всегда - увлекательными), традициями (всегда - добрыми), праздниками (всегда - шумными, но никогда - драчливыми), юбилеями (уже - общими).
Жизнь - студия, студия - жизнь,- Юстинов отождествлял два этих понятия в своей, как он предполагал, состоявшейся судьбе. Его сын подрастал вместе с другими детьми-студийцами; жена Нина за одну зарплату выполняла обязанности уборщицы, официантки, посудомойки, первого зама своего мужа и многие другие (по обстоятельствам, счёт которым никто не вёл). Московские кинодрузья никогда не обходили гостеприимную семью ярославских энтузиастов кинодела стороной. Их приезд всегда воспринимался «Юностью» как праздник. Во многих кинолентах, известных в СССР, мелькали лица студийцев. Так роль сына героини Сазоновой в «Женщинах» сохранила для нас образ юного Андрюши Юстинова (это позднее - по сюжету - он «вырос» в героя Виталия Соломина).
Казалось, всё шло по хорошо обкатанной колее. Рэм постоянно пребывал в хлопотах, связанных с обеспечением жизнедеятельности своего детища. У него не было времени остановиться, заметить, что в стране происходят серьезные перемены, не всегда безопасные для таких, как он, энтузиастов-однолюбов.
Он, конечно, знал о приходе к власти вместо обласкавшего его Никиты Сергеевича Леонида Ильича, был в курсе и последующих перестановок во властных структурах. Просто они его не интересовали. Как любой творческий человек, он был (и есть, конечно) достаточно эгоистичен. По сути своей всегда оставаясь демократичным (даже тогда, когда это было не модно), Юстинов не понимал, что новые веяния лишали его того исключительного положения, которое позволяла занимать ему партийная элита.
И поэтому он оказался не готов к тому моменту, когда его посвятили в ту, открытую кем-то «истину», что помещение, с такой любовью оформленное и обжитое четой Юстиновых, их многочисленными детьми-воспитанниками и друзьями-единомышленниками, нужно кому-то больше, чем им.
Тем, кто хотел завладеть очень выгодными, с учётом новых возможностей «свободной» жизни, метрами киностудии, наверняка, даже в голову не могло прийти, что этим они убивают её создателя. Их желание было конкретно-невинным: приспособить гнездо студийцев для своих нужд, и…всё. Как жестока иногда простота замыслов.
А он, выгревший здесь свою мечту, проигнорировавший, в своё время, ради этого перспективу столичной карьеры, загоняемый в тупик надуманными претензиями к нему, неумолимо отставший в своём затворничестве художника от тех, вечно бегущих за личной выгодой, ещё не понявший даже азов новых, «рыночных» (это слово по-прежнему ассоциировалось у него лишь с «базаром»), веяний, цепенел в какой-то муке ожидания катастрофы, задавая себе лишь один по-детски рациональный вопрос («за что?»), на который никто не собирался отвечать.
Наивный! Если бы Россия когда-нибудь всерьез озадачивалась судьбами людей, подобных ему! Если бы её чиновники (не одиночки, а в массе своей) не помогали, а хотя бы не мешали таким, как он. О, тогда мы были бы впереди планеты всей не только в космических высотах, а и по материальному обеспечению каждого из нас (логика простая: в стенах студий, подобных созданной Юстиновым, коррумпированного начальника не вырастят, «дурака», строящего дерьмовые «дороги» - тоже; а благополучие любой страны зависит лишь от тех, кого мы называем высокопарно «завтрашним днём» нашим на официальных сборищах, но «невинно» не замечаем в будни…)
Там же, где благие начинания возможны лишь по жёсткой указке сверху, а не являются стержнем всей деятельности чиновничьих структур, подобное счастье невозможно. А если возможно, то - временно. И время, отведённое Рэму на столь прекрасное для него заблуждение, закончилось. И он сказал себе: «Устал! Ничего не хочу!» И жизнь подарила ему тайм-аут. Инсульт стал «большой переменой», какими судьба его никогда не баловала…