«0»
Под ногами путались беспорядочно составленные коробки. Впереди с мотками заготовленных веревок с петлями упрямо вышагивала Надя Толокно.
Просторы супермаркета будто раздвинулись, пропуская таджиков со скрученными руками в синей рабочей форме и плененного гея в красных боксах с розовыми крылышками за плечами.
«Не со мной, - тюкала в голове Михаила упрямая мысль, - Всё происходит не со мной, не со мной».
Неожиданно он поймал взгляд одной из участниц акции Натальи с забавным прозвищем «Козленок». В нем был неподдельный интерес-вопрос, мол, что, перец – теперь твой выход. Действительно, к парням, бойко прилаживающим веревки с петлями на гигантских стеллажах супермаркета приближался сотрудник СБ и рядовой милиционер.
Михаил вздохнул и потащил из кожаного плаща служебное удостоверение.
- Московский уголовный розыск, - представился он, останавливая блюстителей, - Проводим следственный эксперимент.
В это время где-то сзади раздался панический крик одной из посетительниц супермаркета.
Глаза милиционера уперлись во что-то за спиной Михаила и буквально полезли из орбит.
Оперативник обернулся и увидел, как гей с розовыми крылышками бессильно висит, покачиваясь в петле, а за его спиной на стремянке улыбается бывшая студентка философского факультета МГУ Надежда Толокно.
«1»
Московское утро «стучится» к жителям столицы по-разному. Первыми её легкие прикосновения ловят, конечно, дворники, таксисты и ночные сторожа.
Прочая же досыпающе-просыпающаяся человеческая масса, надежно запрятана в общагах хрущевках, сталинках или пентхаусах, но именно она и есть тело города. Его кровь, вместе с «эритроцитами» разноцветных автомобилей и общим дыханием миллионов. Рублёвку и пригороды – Москва своими не считает – предавший однажды – предаст еще, а загородные дома – лишь признак низкого старта перед рывком за рубеж.
Может именно эти бывшие, украли когда-то у преданных жителей столицы воздух, подменив его серой мутью выхлопных газов и трубами, «производящими» облака? Неизвестно, да и вряд ли кто задается подобными вопросами в текучке собственной жизни поглотившей немым болотом почти всех.
Служба в уголовном розыске всегда не сахар. Ненормированные дни, дежурства, вечные указания руководства, совещания отчеты и лишь в немногое оставшееся время сама работа, ради которой и стоит все это терпеть.
Очень здорово, что первые милицейские руководители-организаторы в далеких семнадцатых-двадцатых не стали мудрствовать, а привлекли специалистов царской охранки. Именно их идеология, что с уголовной преступностью нужно бороться при всех политических властях и определяла во все времена настроения бывшего МУР, а ныне управления уголовного розыска ГУ МВД по Москве.
Рассуждениями о «живом» городе или про «украденный» Рублевцами воздух столицы Михаил Птахин предпочитал не делиться ни с кем. Разве что с напарником, с которым они уже почти семь лет трудились вместе. Хотя если говорить по правде – понятие напарник немного надуманно и настоящий партнер достаётся не всегда и не каждому.
Проводя житейские параллели, Михаил несколько лет назад понял, насколько они срослись с его соседом по кабинету Юрием. Тогда же ему и пришла на ум забавная аналогия – напарника он теперь воспринимал не меньше чем брата родного. Они не клялись и не пили за дружбу, немного стесняясь этого чувства, но каждый из них знал точно – опереться есть на кого.
Остальной милицейский быт мало чем отличался от прочих. Птахин уже был года три как в разводе, да и у Юрия ситуация складывалась не лучше – какая женщина станет терпеть вечное отсутствие мужа при постоянном отсутствии денег.
Птахин будучи оперативником подкованным сравнивал иной раз свою жизнь с укладом законных воров старой формации – семья-имущество – побоку – зато маневр не утерян.
Где-то внизу управления хлопнули первые двери. Здание МУРа вместе с городом начинало очередной день.
Птахин открыл окно и запустил в кабинет резкую прохладу сентября.
Осенний воздух Михаил любил всегда – летняя жара-влага уходит, а зимняя морось-сыпь еще где-то на подступах.
Глянул в зеркало, нависающее со стены под портретом Эрнесто Гевары (Че). Оценка мятости показала ниже троечки – ясно-понятно – без женской руки и ночуя в кабинете добиться хоть какого лоска почти невозможно.
Однако, домой не хотелось даже при воспоминании маминых завтраков. Сильно переживая его развод, матушка по-детски радовалась сыну пытаясь опекать не хуже иной жены. Бесконечные вопросы без ответов вытолкали Михаила в конце-концов из родительской квартиры, оставив ему лишь ночевки у подружек или кабинет.
Карта Москвы, нависающая на стене напротив, требовала и звала. В такие минуты и наедине с городом Михаил видел эту зеленую паутину улиц-площадей – насквозь. Отсутствие элементарных удобств неожиданно освободило его от ненужных забот и, довольствуясь малым, он научился видеть там, где большинство моргало глазами, вспоминая указания жен на сегодня.
За три холостых года Птахин получил за свою работу внеочередное звание и важняка . Идущая переаттестация и превращение в полицию мало его волновало – пускай переживают владельцы дач-коттеджей-машин, что давно уж забыли для чего они здесь и зачем.
А город звал. Он каждой своей клеточкой тянулся сейчас с трепещущей на стене под осенним сквозняком карты. Там красовались еще старые флажки-отметины предполагаемых серийных преступлений. Кое-что вроде «следов» педофила-гастролера можно уже было убирать, а вот новые сиреневые метки на зеленом поле отвлекали даже от утреннего чая.
Шла очередная серия. Странная, но все-таки серия. Он чувствовал это всегда. Лишь заметив новый флажок на карте города, он мог с уверенностью сказать – будет продолжение или нет. Какие уж там ниточки связывали его с фигурантами – неясно, однако он их чувствовал.
Птахин с удовольствием выдернул первый зелененький флажок. Потом еще и еще. Такие минуты для него были ритуальными – почти за каждой отметиной стояла чья-то украденная преступниками жизнь.
- Ты становишься чище, - шепнул он столице, а сам подумал, что лукавит – цепочка человеческих пороков – бесконечна.
Грохот двери кабинета прервал тихую минуту откровения города и оперативника. Напарник Юрка в управление никогда не заходил тихо, а уж в родной кабинет всегда вламывался всегда с шумом, напоминая Михаилу о бренности бытия и неизбежности катастроф.
- Чистишься? - удовлетворенно гаркнул он рассматривая карту, - Давно пора – две недели уж прошло – контрольный в голову.
- Я бы и третью еще повисел, вспомни восьмой год, когда ППСники отличились? – Тогда в 2008-м действительно совпали две серии грабежей с изнасилованием и убийствами. Первый задержанный, с перепугу загрузился на все что ему предложили и лишь когда несколько потерпевших не опознали преступника, Птахин почувствовал ошибку. Хорошо флажки еще не убрал, а тут как раз очередная попытка грабежа в том районе выскочила – обозначился-попался и второй субчик.
Работая в отделе тяжких преступлений можно притерпеться ко всему. Крови. Трупакам. Раскаянию нечаянных убийц и расчетливой изворотливости матерых негодяев. Вглядываясь в глаза иных, Птахин чувствовал за ними такую пустоту, что становилось не по себе.
«Кто же это такие?» - спрашивал он иногда окружающее пространство, но в ответ звучало лишь молчание, да Москва кивала ему с карты, испещренной мелкими дырочками от множественных проколов флажками.
- Про сиреневые думал? – повернул сразу к делу Юрий, с грохотом забираясь за свой стол, - Какие мысли? Будем докладывать?
- О чем? – смахнул последний зеленый флажок Птахин, - О беспричинных припадках впечатлительных Москвичей?
Не нравилась Михаилу эта сиреневая цепочка – ой не нравилась. Стояло за ней нечто странное – мистическое. Сам бы в жизни внимания не обратил – районники надоумили.
Явился пару недель назад молодой оперативник, что помогал в одной засаде и вывалил собственные наблюдения. Птахин сначала и слушать его не хотел – сам в молодые годы, да после института на фантазии был горазд – такого на придумываешь иной раз – чистый Конан Дойль. А у того глаза от нетерпения горят. Не стал Михаил задор его гасить – сам же в свое время сказал, мол, уловишь неясное что – сразу ко мне – подумаем.
Минут пять не слушал он его щебетание и прыжки возле карты – чай понемногу заваривал, а потом остановил парня и потребовал рассказать все сначала. Выслушал и задумался – по всему выходило, что нащупал парнишку странную тему, да такую что Птахин раньше и не слыхивал.
Получалось, что разрозненная внешне бытовуха складывалась в очень уж непростую картинку. Объединяло все наблюдения пока только одно – беспричинные вспышки ярости самых обычных горожан. Трезвых. Ранее не судимых. Семейных. Положительных на все сто…
Жертвами же становились тоже обычные люди никак с ними не связанные. Домохозяйки, случайно появившиеся на пути будущего преступника, дворники и в паре случаев дети.
Никто из задержанных и потерпевших ничего вразумительного пояснить не могли. Проверки показывали: никто из них раньше со своими жертвами не пересекался и мотивов для нападения не имел.
Четыре случая в одном районе – о чем докладывать. О мистике? О беспричинных нападения внешне добропорядочных горожан на таких же тихих и спокойных москвичей?
Сиреневая цепочка понемногу росла только благодаря частному расследованию. Михаил с Юрием отзвонились после ухода юного прозорливца по товарищам в городских отделах и кое-что все-таки нащупали. Нащупав, отчитали возбужденные дела и отказные материалы. Поработали со сводками за последние несколько месяцев. Теперь сиреневая цепочка неумолимо росла и приближалась уже почти к тридцати эпизодам непонятных вспышек массовой истерии среди обычных среднестатистических горожан.
«2»